Онлайн чтение книги Легенда о героях Галактики Ginga Eiyuu Densetsu
3 - 9

I

Борьба за контроль над Изерлонским коридором, которая велась в апреле-мае 798-го года космической эры (489-го года по имперскому календарю), преподала будущим поколениям немало уроков и подарила множество тем для обсуждения в том, что касается военной тактики. Со стратегической точки зрения она не могла считаться очень важной, но курс развития истории человечества полностью изменился бы, если бы Империя одержала победу. Однако более примечательным стало то, что это были год и сражение, в которых впервые на исторической сцене проявил себя Юлиан Минц. Так что с точки зрения истории это столкновение всё же не стоило игнорировать.

Последний акт этой битвы привёл к тому, что имперский флот вернул себе часть утраченной гордости. Силы под командованием контр-адмиралов Нгуена и Аларкона, преследовавшие отступающего противника, при этом уступая ему в организованности, попались в изысканную ловушку.

– Вражеские корабли атакуют с тыла!

Мечты о победе были мгновенно разбиты изумлённым докладом оператора. Нгуен в недоумении встал со своего кресла. Имперские корабли, скрывавшиеся на границе Коридора с опасным, немыслимым районом за его пределами, внезапно напали на них, блокируя возможность отступить. Эти корабли представляли элитный флот Империи, а командовал ими сам Вольфганг Митермайер. «Убегающие» корабли, которые Нгуен и Аларкон считали беглецами с поля боя, на самом деле тоже являлись частью флота Миттермайера, завлекающей их в ловушку.

– Это за адмирала Кемпфа, – сказал Миттермайер. – Уничтожьте их. Не дайте уйти никому.

Миттермайер не столько отдавал приказ, сколько обрушивал своих подчинённых на врага. Одержав победу на тактическом уровне, он позволил битве идти естественным путём, не вмешиваясь в неё на микроуровне.

В то же самое время отделение вице-адмирала Байерляйна также прекратило своё поддельное отступление и развернуло свои орудия к преследователям, неспособным среагировать и остановиться.

Это выглядело так, словно корабли Союза с ходу врезались в стену света.

Высокоэнергетические молекулы сталкивались с молекулами сверхсплавов на относительной скорости чуть ниже световой. Мгновение спустя победитель между ними был определён. Пустоту космоса наполнили разваливающиеся корабли и беззвучные крики разорванных тел. Испарившиеся, разломанные на куски или разорванные на части останки флота Союза соткались в великолепный гобелен смерти перед кораблями Империи.

Этот безумный танец ослепительного света и всепоглощающего блеска оставил видевших его в безмолвии. Это было удивительно красиво, но в то же время ужасающе неописуемо. Неужели между красотой и добродетелью может существовать такой разрыв? И было ли так всегда?

Имперские корабли, атакующие с тыла, продолжали исполнять почти одностороннюю песнь смерти. В первой строфе были перегружены и разорваны поля нейтрализации энергии, во второй – было пробито бронированное покрытие кораблей, а третья подводила итог, так как в это время корабли обращались в пыль.

– Вниз! Уходим в нижнюю часть Коридора! – закричал Аларкон.

Чтобы избежать атаки сверху, корабли Союза рванулись к нижней части Коридора, отчаянно стремясь оторваться и выиграть время, необходимое, чтобы убежать или нанести ответный удар.

Это, однако, лишь слегка изменило координаты их надгробий, так как в том направлении их уже ожидал Оскар фон Ройенталь. Все его корабли подали энергию на главные орудия и с обнажёнными клыками ждали прибытия своей жертвы, готовые разорвать корабли Союза своим огнём, когда их командир отдаст приказ. Их глаза зажглись агрессией, когда они увидели врагов, мчавшихся прямо к ним, словно умоляя убить их.

– Главные орудия, три залпа!

По приказу Ройенталя беспощадный огонь обрушился на корабли Союза, отразившиеся бликами на их сканерах. Клинки света разрубали и крушили их, превращая огромные линкоры в сотни миллионов бесполезных осколков и разбрасывая их по космосу.

Силы Союза окончательно впали в панику, и их общая командная цепь распалась. Они превратились в топочущее стадо домашнего скота, пытающегося сбежать от волков. Имперцы превосходили их количеством, организованностью и лучшими командирами. Они выполняли план, ведущий к непременной победе, окружив и уничтожив тех, кто был обречён умереть в этот день и кто не имел шанса научиться чему-то на допущенных ошибках. Один за другим они исчезали о вспышках, более мимолётных, чем огни светлячков.

– Это в самом деле люди Яна Вэнли? – с отвращением спросил сам себя Ураганный Волк. – Его флот был совсем не таким, когда мы сражались с ним при Амритсаре…

Неужели отсутствие выдающегося командира может настолько ослабить его войско?

В водовороте лучей света, контр-адмирал Нгуен Ван Тьеу исчез из этого мира вместе со своим кораблём. Он был поражён одновременно шестью выстрелами.

Контр-адмирал Сэндл Аларкон прожил дольше Нгуена всего на пять-десять минут. В его корабль врезалась фотонная ракета, и он раскололся напополам. Передняя часть, где находился и мостик, врезалась в дружественное судно и взорвалась.

– Замечен второй вражеский флот! – закричал оператор на мостике «Беовульфа». – В этот раз крупный – больше десяти тысяч кораблей!

К тому времени, как раздался этот крик, на поле боя оставались, фактически, только победители. Миттермайер и Ройенталь должны были принять решение и вступили в контакт по видеосвязи.

– Вы заметили это, Ройенталь? – на общем канале они общались официально.

– Да. Похоже, Ян Вэнли вышел лично. Что будем делать? Уверен, вы хотите сразиться с ним?

– Пожалуй. Но мы ничего не добьёмся, сражаясь с ним сейчас.

Если обстоятельства будут складываться не в его пользу, Ян может просто отступить под защиту Изерлона. Кроме того, линия фронта и линии снабжения имперского флота были растянуты практически до предела. Поэтому оба адмирала пришли к выводу, что им следует уйти до прибытия основных сил противника. Такая ничтожная победа, конечно, не сможет компенсировать ужасные потери Кемпфа и Мюллера, но не стоило игнорировать обстоятельства.

Миттермайер слегка цокнул языком от отвращения:

– Они планировали кампанию по завоеванию области, простирающейся на тысячи световых лет, и отправили не только большой флот, но и целую крепость. Несмотря на это, всё, чего они добились – это полный разгром. А единственный, кто сможет улучшить свою репутацию в результате случившегося – это Ян Вэнли. Но, по крайней мере, всё закончилось.

– Что ж, мы не можем добиться ста побед в ста битвах – так говорил герцог Лоэнграмм. Но, рано или поздно, мы с вами добудем голову Яна Вэнли.

– Мюллер наверняка тоже хочет заполучить её.

– О? Тогда, похоже, соревнование будет ожесточённым.

Обменявшись неукротимыми улыбками, два адмирала прервали связь и начали готовиться к отступлению. Они разбили свои корабли на группы по тысяче, и, когда каждая из групп отступала, следующая прикрывала её тыл. Это было прекрасно организованное отступление. Миттермайер взял на себя ответственность за авангард и выстраивал в линию все отступившие корабли, Ройенталь же командовал тылом, в любой момент будучи готовым к контратаке, если флот Союза предпримет нападение. Вывод войск с поля боя прошёл гладко.

Таким образом, когда Ян Вэнли вместе с Меркатцем и остальными прибыл на борту «Гипериона» к месту сражения, то всем, что он обнаружил, были обломки кораблей Союза и далёкие точки света. Ян, естественно, не стал отдавать приказа о преследовании, вместо этого отдав указания о начале спасательной операции, после чего вернулся на Изерлон.

– Ты видишь это, Юлиан? – со вздохом произнёс он, обращаясь к светловолосому юноше. – Так ведут сражения великие адмиралы. Они поставили перед собой чёткую цель и, достигнув её, не стали задерживаться. Вот как это делается.

Нгуену и Аларкону недоставало этого качества. Но сейчас не время и не место было говорить об этом вслух.

Ян задавался вопросом, сколько талантливых военных имеется у Империи, а точнее, у Райнхарда фон Лоэнграмма. Если бы к тому же был жив ещё и Зигфрид Кирхайс, сражение с ними оставляло бы ему мало шансов. Хотя он, конечно, не жаловался.

– Старший лейтенант Гринхилл, передайте на все корабли приказ: возвращайтесь на базу.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

– А, и Юлиан. Я давненько не пил твоего чая. Можешь приготовить его для меня?

– Конечно, ваше превосходительство, – ответил юноша уже на бегу.

– Юлиан просто невероятен, – сказал Меркатц Яну мягким и искренним тоном. Затем он рассказал опекуну мальчика о том, как Юлиану удалось распознать тактику имперцев.

– Так это был Юлиан…

Ян снял свой форменный берет и почесал голову. Его непослушные волосы отросли. Во время следствия Ян даже стал объектом низкосортного сарказма – ему говорили, что эта причёска не подходит солдату и предлагали подстричься ёжиком.

– Возможно, вы уже слышали об этом, – наконец произнёс Ян, – но я не хочу, чтобы этот ребёнок поступил на военную службу. Честно говоря, мне бы хотелось, чтобы он отказался от этой идеи, даже если придётся приказать ему.

– Это не слишком демократично, – сказал на это Меркатц.

Когда он пытался шутить, Ян обычно вежливо смеялся, но, по правде говоря, эта насмешка пришлась по больному месту. Казалось, что все виды знаков указывают на приближение того дня, когда у Яна не останется выбора, кроме как принять курс, выбранный Юлианом.

II

На столицу Феззана опустилась ночь. Согласно природе, а также страху людей перед темнотой, это должно было быть временем отдыха, но жители Феззана отличались от простых людей – даже ночью они продолжали энергичную деятельность.

Поместье Адриана Рубинского тоже оставалась ярко освещённой до поздней ночи. Люди приходили и уходили из неё, свидетельствуя о том, что это был один из центров, вокруг которых вращалось человеческое общество. Рубинскому не поклонялись как богу и не считали ангелом, но его уважали как умелого политика.

В ту ночь помощник Рубинского, Руперт Кессельринг, находился у него в кабинете. Он докладывал о сдвиге, наконец произошедшем между относительными силами трёх великих держав спустя более чем век, в течение которого эти цифры оставались неизменными.

– Точные данные я получу завтра, но по приблизительной оценке… дайте подумать… Я бы дал Империи сорок восемь процентов, Союзу – тридцать три, а нашему любимому Феззану – девятнадцать.

После того, как Империя была почти полностью очищена от высокорожденных аристократов, и начался набор на важные посты талантливых простолюдинов и аристократов низкого ранга, рабочая сила в Империи начала омолаживаться, и недуг, нависший над этим государством, стал рассеиваться. Кроме того, перераспределение средств, прежде монополизированных аристократами, и рост инвестиций стимулировали экономику. С другой стороны, бывших аристократов доводили до нищеты. Однако, поскольку подавляющему большинству людей изменения шли на пользу, это не считалось проблемой в имперском обществе. Это лишь значило, что бывшая аристократия, не имея средств к существованию, находится на пути к исчезновению.

Между тем, падение государственной мощи Союза представляло собой настолько отвратительное зрелище, что людям хотелось закрыть глаза и не видеть этого. Основными факторами, приведшими к нему, были сокрушительное поражение при Амритсаре два года назад и прошлогодний государственный переворот. Менее чем за два года военная мощь Союза сократилась втрое, а кроме того, было заметно явное ослабление систем поддержки общества. Во всех областях жизни росло количество несчастных случаев, а доверие населения падало.

Помимо этого, стал проявляться и недостаток потребительских товаров. В связи с сокращением производства, ухудшением качества и ростом цен, экономика Союза катилась к полному краху.

– Если бы не то поражение при Амритсаре, – сказал Кессельринг, – государственная мощь Союза не упала бы так сильно. Оккупировав Изерлон, они должны были начать переговоры о мире. Если бы они поступили так, то смогли бы сыграть на противоречиях между старыми и новыми силами в Империи и добиться некоторых дипломатических уступок. Но вместо этого они начали военную кампанию, заранее обречённую на провал, результатом которой стал тот беспорядок, в котором они сейчас находятся. Глупость этих людей просто преступна.

Более того, их постоянное противостояние с Империей сделало невозможным сокращение военных расходов, а также размера вооружённых сил. Это и было корнем нынешних экономических трудностей Союза. Даже на фоне всех нынешних трудностей, более тридцати процентов ВНП приходилось тратить на армию.

Считалось, что в мирное время на содержание армии должно идти не более восемнадцати процентов ВНП. А в военное? В случае государства, находящегося в состоянии войны и стоящего на грани поражения, это число иногда могло превышать даже сто процентов, сжигая все прежние сбережения. Потребление превышало производство, и единственной судьбой для экономики была смерть от анемии.

– Мы, конечно же, хотим, чтобы Союз продолжал тот же курс, – вновь заговорил Кессельринг. – После того, как они обанкротят свою экономику, Феззан сможет полностью подчинить их. И как только мы вынудим Империю признать наши права и интересы над этим регионом, вся Галактика будет объединена под нашим фактическим правлением.

Не отвечая на страстную речь своего молодого помощника, Рубинский просмотрел материалы его доклада и наконец сказал:

– В любом случае, нужно найти пешек, много пешек. Тех из них, кто докажет свою полезность, можно оставить рядом с собой.

– Я так и собирался поступить. И делаю всё, что могу, так что вам не о чем беспокоиться. Кстати говоря, что теперь делать с генералом Шафтом?

– Что с ним делать? А какие у тебя самого мысли на этот счёт?

Когда вопрос вернулся к нему, молодой помощник ответил ясно:

– Я не думаю, что он может снова принести пользу, а его требования к нам лишь растут. Так что я думаю, нам пора избавиться от него, – Кессельринг на мгновение прервался, но, увидев выражение на лице правителя, приободрился и добавил: – На самом деле, я уже провёл предварительную работу, чтобы имперские чиновники из министерства юстиции могли «случайно» получить некоторые документы, и могу дать делу ход, если получу одобрение вашего превосходительства. Должен ли я сделать это?

– Отлично, займись этим прямо сейчас. Если не смывать отходы сразу, они могут засорить трубы.

– Я немедленно позабочусь об этом.

Ни тот, кто отдал этот приказ, ни его исполнитель, казалось, вообще не рассматривали Шафта как человека. Их холодность по отношению к тому, кто потерял для них ценность, была поистине замечательной.

– На этом дело закрыто, – сказал Рубинский. – Кстати, завтра ведь годовщина смерти твоей матери? Если хочешь, можешь взять выходной.

Слова правителя прозвучали внезапно, и его молодой помощник улыбнулся уголком рта. Не потому, что хотел это сделать, скорее, это был нервный тик.

– Хорошо! – ответил он. – Приятно знать, что ваше превосходительство проявляет интерес к моей личной жизни.

– Ну, конечно… Ведь ты же моя плоть и кровь.

Кессельринг вздрогнул и после короткой паузы спросил:

– …так вы знали?

 – Ты, должно быть, считаешь, что я ужасно с ней обошёлся.

Правитель и его помощник – отец и сын – смотрели друг на друга. Выражения их лиц были слишком сухими, чтобы можно было сказать, что в них есть родительская или сыновняя привязанность.

– Это вас беспокоит?

– Да, всегда беспокоило…

– Что ж, мать будет рада услышать это даже в загробном мире. Я благодарю вас от её имени. Хотя, на самом деле, вам никогда не стоило переживать об этом. Вам нужно было выбрать между дочерью обнищавшего дома, не знающей, где взять еды, и дочерью магната, контролирующего несколько процентов всего богатства Галактики. Я бы сделал то же самое… Да, я бы принял то же решение, что и ваше превосходительство.

Взгляд сына Рубинского стал отсутствующим, но лишь на пару секунд.

– Итак, значит, я смог получить столь важный пост твоего помощника, будучи лишь новичком из аспирантуры, лишь из-за отцовской привязанности?

– Это то, что ты думаешь?

– Это то, что мне бы не хотелось думать. Так как я уверен в своих способностях, я бы предпочёл верить, что именно это вас и привлекло.

Глазами, в которых не было никакого выражения, Рубинский смотрел на сына, сделавшего это уверенное заявление.

– Кажется, внутри ты напоминаешь меня. Хотя внешне похож на мать.

– Большое спасибо.

– Должность правителя Феззана не передаётся по наследству. Если ты хочешь стать моим преемником, тебе нужна не родословная, а способности и доверие людей. Тебе нужно не спешить и развивать и то, и другое.

– Я буду помнить. Всегда.

Руперт Кессельринг поклонился, но его целью, возможно, было скрыть выражение лица. Однако в то же время это движение не позволило ему самому увидеть выражение на лице отца.

Вскоре Кессельринг покинул дом своего отца-правителя.

– Способности и доверие, да? Хмф!

Сын Рубинского посмотрел на огни отцовского поместья и пробормотал безо всякого уважения:

– Вы совершали все преступления, какие только можно придумать, чтобы приобрести эти качества, не так ли, ваше превосходительство? И вы говорите мне не спешить, хотя сами никогда этого не делали. Не слишком-то это последовательно. Не забывайте, я ваш сын.

Рубинский провожал сына, глядя на экране монитора, как тот садится в свой лэндкар и уезжает. Не вызывая слуг, он налил себе полный стакан сухого джина и томатного сока – коктейль под названием «Кровавая Екатерина».

– Руперт так похож на меня…

Другими словами, у него были амбиции и воля, а также полагал, что цель оправдывает средства. Он спокойно подумает, рассчитает всё и кратчайшим путём пойдёт к своей цели. Если для этого нужно будет убрать с пути какие-либо препятствия, он сделает это без колебаний.

Вместо того чтобы позволить столь опасному человеку свободно действовать где-то вдалеке, лучше держать его рядом с собой, где можно было за ним присматривать. Именно поэтому Рубинский назначил его своим помощником.

Возможно, талантом Руперта превосходит  отца. И всё же, одним талантом непросто компенсировать двадцатилетнюю разницу в опыте между ними. Чтобы сократить это отставание, Руперту придётся приложить огромное количество усилий. И никто пока не знал, что он получит взамен.

III

Под защитой флотов адмиралов Ройенталя и Миттермайера, флот, отправленный в Изерлонский коридор, вернулся на Один, уменьшившись в боях примерно до семисот кораблей. Главнокомандующий Кемпф погиб, мобильная крепость Гайесбург и более пятнадцати тысяч кораблей были уничтожены, погибло более миллиона восьмисот тысяч солдат и офицеров… Это было жалкое возвращение.

Военные силы прежней Империи – это другой разговор, но Райнхард и его подчинённые никогда ещё не терпели столь одностороннего поражения. Даже ошибка Биттенфельда при Амритсаре стала лишь небольшой помаркой в безупречной во всех прочих отношения победе. Используя прекрасное тактическое решение, Миттермайер и Ройенталь нанесли мощный ответный удар по врагу, преследовавшему их побеждённых товарищей, но это не могло спасти операцию в целом.

Многие предполагали, что раненная гордость герцога Лоэнграмма обратится в молнию, которая обрушится на голову заместителя командира флота, Нейхардта Мюллера, когда тот приползёт обратно живым.

Прибыв на Один, Мюллер, чья голова всё ещё была обмотана окровавленными бинтами, предстал перед Райнхардом и его адмиралами. Он встал на колено и попросил прощения за свои ошибки:

– Несмотря на то, что ваше превосходительство возложили на меня приказ, ваш скромный подчинённый не смог выполнить своих обязанностей и не смог даже спасти своего командира, адмирала Кемпфа. Погибло множество солдат, а наши враги получили повод для хвастовства. Эти преступления достойны тысячи смертей, и я с величайшим позором вернулся сюда живым лишь для того, чтобы отчитаться перед вашим превосходительством и дождаться вашего решения. Поскольку вся вина за поражение лежит на мне, я прошу со снисхождением отнестись к моим людям…

Он низко склонил голову, и из-под сдвинувшейся повязки показалась ярко-алая рана, спускающаяся на щёку.

Некоторое время Райнхард ледяным взглядом рассматривал побеждённого адмирала. Наконец он открыл рот и заговорил перед всеми присутствующими, которые, затаив дыхание, ждали его слов:

– Ошибку допустил не ты. Так что, если сможешь искупить своё поражение победой в следующий раз, этого будет достаточно. Хорошая работа в отдалённой кампании.

– Ваше превосходительство…

– Я уже потерял адмирала Кемпфа. Я не могу потерять ещё и тебя. Отдыхай, пока твои раны не исцелятся. После этого ты сможешь вернуться к действительной военной службе.

Всё ещё стоя на одном колене, Мюллер опустил голову ещё ниже, а затем неожиданно упал вперёд и неподвижно распростёрся на полу. Долгое время он терпел умственное и телесное напряжение, поэтому в момент освобождения потерял сознание.

– Отвезите его в госпиталь. И оформите повышение Кемпфа. Сделайте его адмиралом флота.

Выполняя приказ Райнхарда, капитан Гюнтер Кисслинг, новый капитан его личной охраны, подал знак своим людям, и Мюллера унесли на лечение.

Присутствующие вздохнули с облегчением и радостью, увидев подобную щедрость их молодого господина.

 Но на самом деле, впервые узнав об этом жалком поражении, Райнхард пришёл в ярость. Одно дело, если бы ситуация обратилась не в их пользу, и они вынуждены были бы отступить, но он никогда не мог помыслить, что они потеряют более 90% всех сил. Услышав эту новость, он бросил на пол бокал и закрылся в своём кабинете. Он намеревался обрушиться на Мюллера, обвинив того в случившемся. Но затем он посмотрел в зеркало, увидел медальон на своей груди и вспомнил покойного Зигфрида Кирхайса. Несомненно, Кирхайс, попросивший Райнхарда после битве при Амритсаре простить Биттенфельда, сейчас так же попросил бы за Мюллера.

– Ты прав, – произнёс Райнхард, глядя в зеркало. – Нелегко найти такого человека, как Мюллер, и я не буду столь глуп, чтобы убивать его из-за бесплодной битвы. Ну что, теперь ты доволен, Кирхайс?

Таким образом, Райнхард проявил милосердие к Мюллеру, но к генералу технической службы Шафту его отношение было совсем иным.

– Если у вас есть слова оправдания, я готов их выслушать, – сказал он, вызвав того к себе. С самого начала он выбрал осуждающий тон.

Однако Шафт, полный уверенности, ответил:

– Если позволите, ваше превосходительство, в моём предложении не было ошибок. Несомненно, ответственность за провал операции должны нести те, кому было поручено её исполнение.

«И разве не был прощён даже Мюллер?» – хоть он и не произнёс их вслух, но эти слова витали в воздухе.

Канцлер Империи посмотрел на него и холодно рассмеялся.

– Не стоит шевелить языком не по делу. Кто вам сказал, что вы призваны к ответу за поражение? Кесслер! Выйди и предъяви обвинения этому дураку.

Стуча сапогами, один из офицеров вышел вперёд. Генерал Ульрих Кесслер, которого Райнхард в этом году назначил комиссаром военной полиции и командующим силами обороны столицы, повернул своё угловатое лицо к инспектору по науке и технологиям и, строго глядя на смутившегося Шафта, произнёс:

– Генерал-полковник технической службы Антон Хилмер фон Шафт! Вы арестованы по обвинению в получении взяток, присвоении государственных средств, уклонение от уплаты налогов, злоупотребление доверием и раскрытие военных секретов.

Шестеро крепких бойцов военной полиции уже сформировали вокруг Шафта угрожающую стену.

Лицо инспектора по науке и технологиям меняло цвет, став в итоге пепельно-серым. Этот вид демонстрировал не шок от ложного обвинения, а страх перед внезапно раскрытыми фактами.

– Какие у вас доказательства… – начал было он, но его лжи пришёл конец. Подхваченный за руки с двух сторон, он стал извиваться, неразборчиво что-то крича.

– Увести его!

– Ах ты, грязный!..

Слушая его удаляющиеся крики, Райнхард с отвращением сплюнул. В его льдисто-голубых глазах не было ни капли сочувствия. Когда Кесселер собрался уходить, он остановил его и приказал:

– Усильте наблюдение за офисом представителя Феззана. Я не против, даже если они заметят. Это само по себе должно помочь держать их под контролем.

Райнхарду несложно было догадаться, что Феззан избавился от Шафта как от пешки, потерявшей свою ценность. Для Райнхарда же это стало отличной возможностью заменить иссохшую старую кровь в руководстве отделом науки и технологий. Однако это означало, что он мог просто взять и пропустить действия Феззана. Почему Шафт стал им больше не нужен? Потому что Феззан достиг своей цели? Или потому, что появилась какая-то другая возможность? В любом случае, они что-то получили, иначе не стали бы избавляться от мусора.

«Что же задумали эти феззанцы?»

Он не слишком волновался об этом, но всё же не мог избавиться от подозрений. Было неприятно осознавать, что какой-то заговор или план Феззана так легко увенчался успехом.

IV

Обязанность посетить дом адмирала флота Карла-Густава Кемпфа и сообщить семье о его гибели досталась адмиралу Эрнесту Меклингеру, заместителю начальника штаба Верховного командования вооружённых сил Империи. Меклингер приступил к выполнению задания, но при виде вдовы Кемпфа, которая, не в силах сдержаться, расплакалась, и восьмилетнего старшего сына, пытавшегося её утешить, он невольно вздрогнул.

– Мама, мама, не плачь! Я отомщу за папу! Обещаю, я лично убью для тебя этого Яна!

– Я убью его! – закричал и его пятилетний брат, ещё не понимавший, о чём говорит.

Не в силах больше ни минуты выносить этого зрелища, Меклингер покинул дом Кемпфа. Кемпф будет повышен до адмирала флота, похоронен с воинскими почестями и получит несколько медалей. Тем не менее, какие бы награды ни были вручены его семье, были вещи, которые ничем не возможно восполнить.

Хильдегарде фон Мариендорф понимала, что в сердце Райнхарда есть пустота, которую непросто заполнить. Но, хотя это было трудно, Хильду беспокоило то, что если эта пустота не будет заполнена, характер Райнхарда может испортиться.

Как-то за обедом молодой имперский канцлер сказал:

– В любом деле, будь то воровство или строительство, похвалы достоин тот, кто добился цели первым. Это естественный ход вещей.

Хильда была полностью согласна с этим утверждением, поэтому серьёзно кивнула.

– Но на какие права могут претендовать те, – продолжил Райнхард, – кто просто унаследовал власть, богатство и положение, не прикладывая для этого собственных способностей или сил? Единственный путь для них – просить милости у тех, кто может чего-то добиться. Поэтому у них нет иного выбора, кроме как тихо исчезнуть в волнах истории. Само понятие династий, основанных на наследственности, оскорбляет меня. Полномочия должны действовать лишь в одном поколении. Это не то, что можно уступить кому-то, а то, что нужно украсть или завоевать.

– Этим вы хотите сказать, что не собираетесь передавать собственные полномочия и положение потомкам, ваше превосходительство?

 Райнхард посмотрел на Хильду. Он выглядел удивлённым, словно позади вдруг прозвучал резкий крик. Несомненно, мысль о себе, как об отце, не приходила ему в голову. Он отвёл глаза от Хильды и, казалось, о чём-то задумался. Потом он сказал:

– Моим наследником станет тот, чьи способности будут равны моим или превосходить их. Кроме того, не обязательно правопреемство будет иметь место после моей смерти.

Когда он произнёс эти слова, на прекрасном лице Райнхарда на мгновение промелькнула улыбка. Хильда успела заметить её, и она напомнила ей алмазную пыль, сверкающую, кружась в ледяном воздухе. Каким бы чудесным ни был этот вид, одновременно он был безрадостным и холодным – туман из мелких ледяных кристаллов.

– Если кто-то считает, что может заполучить всё, ударив меня в спину, то я приглашаю его попробовать. Но я сделаю так, чтобы эти люди долго и усердно думали о том, что произойдёт, если их попытки окажутся неудачными.

Хотя голос его звучал почти музыкально, что-то в словах Райнхарда заставило холодок пробежать по спине Хильды. Закончив говорить Райнхард осушил свой бокал розового вина. После гибели своего рыжего друга он стал гораздо больше пить.

Хильда молчала. Ей показалось, что фарфоровая маска Райнхарда треснула, и она увидела одиночество, кроющееся под ней. Зигфрид Кирхайс, которого можно было назвать его вторым «я», погиб, а старшая сестра Аннерозе покинула его. Тех, с кем Райнхард делился прожитыми годами и своим сердцем, больше не было с ним. Конечно, у него были верные и талантливые подчинённые, но по какой-то причине он держал своё сердце закрытым для них. Хотя один из его сторонников даже считал это хорошим делом: это был Пауль фон Оберштайн.

Оберштайну был нужен кто-то, кто мог бы исполнять свои замыслы и комбинации с умением точного, но не имеющего эмоций компьютера. Можно сказать, Райнхард был лишь средством для достижения цели Оберштайна. Несомненно, он с удовлетворением будет наблюдать, как его «инструмент» покорит Галактику, объединит человечество и поднимется на вершину силы и славы. Это удовлетворение, вероятно, будет мало чем отличаться от удовлетворения художника после завершения работы, выполненной с безупречным мастерством. Художник Пауль фон Оберштайн писал свой шедевр несравненной кистью по имени Райнхард фон Лоэнграмм на полотне, сотканном из времени и пространства.

 В тот день, по пути домой, Хильда продолжала обдумывать мысли, появившиеся у неё во время обеда, прослеживая их траектории до логического завершения.

По мнению Оберштайна чувства, которые Райнхард испытывал к сестре и погибшему Зигфриду Кирхайсу, по всей вероятности были лишь эмоциями, от которых следует отказаться. В его искусственных глазах они выглядели слабостью, недостойной завоевателя.

«Правитель должен быть объектом страха и трепета для своих подданных, а не объектом привязанности».

Учась в университете, Хильда узнала о трудах двух древних учёных, пришедших к такому заключению. Их имена, если она верно помнила, были Макиавелли и Хань-Фэй-цзы. Хотел ли теперь Оберштайн, отделённый от них тысячами лет времени и пространства, стать верным последователем их идей? Скорее всего, он хотел дать жизнь правителю, которого Галактика ещё не видела. И в то же время он мог уничтожить чувства молодого человека, который когда-то был очень чувствительным. И если рождение этого нового правителя обернётся не более чем возрождением Рудольфа Великого в увеличенном масштабе, это стало бы катастрофой не только для Райнхарда, но и для всего человечества и всей истории.

Хильда ощутила лёгкую головную боль и внезапную дрожь, вызванную мыслью, что в конечном итоге она сама может стать врагом Оберштайна.

«Если это бой, которого нельзя избежать, то я буду сражаться, и мне придётся одолеть его, – подумала Хильда, укрепляя свою решимость. – Райнхард не должен стать вторым Рудольфом. Райнхард должен быть Райнхардом. Для всех нас очень важно, чтобы он оставался Райнхардом, со всеми своими недостатками и слабостями!»

Позже, вернувшись домой, Хильда заметила отражение своего слегка покрасневшего лица в старомодном зеркале с дубовой рамой.

– Решимость – это хорошо, Хильдегарде фон Мариендорф, – произнесла она, обращая торжественный вопрос к отражению своих сине-зелёных глаз, сияющих жизненной силой и интеллектом. – Но каковы ваши шансы на победу? Если бы можно было победить благодаря одной лишь решимости, никому бы не пришлось так усердно трудиться. Я знаю, что должна сделать! Нужно нанести визит его сестре, графине Грюневальд. Ох, и всё же, такой как я не пришлось бы совать свой нос в это дело, если бы адмирал Кирхайс был ещё жив.

Точёные пальцы Хильды откинули назад её короткие тёмные волосы. Она не способна была призвать мёртвого обратно из царства Хель, но всё равно девушка не могла не заняться вопросом: сколько людей и сейчас, и в будущем будут вынуждены бормотать одни и те же слова, связанные с ранней гибелью одного рыжеволосого юноши?

– Если бы только Кирхайс был жив!

Барон Хайнрих фон Кюммель, больной кузен Хильдегарде, отдыхал на своей роскошной кровати с балдахином. Какое-то время у него была температура, и потоотделение становилось столь сильным, что потребовалось сменять простыни более десяти раз за день. Служанка, сидящая у его постели, читала ему стихи из книги, чтобы хоть как-то утешить своего молодого хозяина.

– Есть ли у моего сердца крылья, или нет… Я ускользну из оков притяжения… И полечу сквозь бескрайнее небо… В оставленный мною мир, прежде такой зелёный… Хотя сейчас там больше не слышно пения птиц…

– Хватит! Оставь меня.

Услышав приказ, отданный жёстким, но бессильным голосом, служанка послушно закрыла сборник стихов, поспешно поклонилась и вышла из комнаты. После её ухода, Хайнрих ещё какое-то время буравил дверь взглядом, полным ненависти ко всем, кто имел хорошее здоровье. И одного этого напряжения хватило, чтобы ему пришлось долго успокаивать дыхание.

Затем остекленевший, лихорадочный взгляд Хайнриха обратился к зеркалу на стене. Он увидел болезненно-красные щёки и капли пота, стекающие по его горлу на грудь.

«Я ненадолго задержусь здесь, – подумал совсем ещё молодой глава семьи Кюммель. – Более удивительно то, что я смог прожить эти восемнадцать лет».

Когда он был ребёнком, каждая ночь приносила с собой ужас, что он не доживёт до рассвета следующего дня.

Но в эти дни смерть сама по себе уже не так пугала его. Его больше пугала мысль, что после смерти память о нём постепенно сотрётся из памяти людей. Слуги в это имении, родственники, даже его красивая и умная кузина Хильда – будет ли помнить спустя год хоть кто-то из них хрупкого юношу по имени Хайнрих?

И в чём тогда смысл того, что ему удалось прожить так долго? Неужели он был здесь лишь для того, чтобы есть и умываться с помощью слуг? Чтобы платить врачам за его лечение? Чтобы окончить его короткую жизнь, уставившись на балдахин над кроватью? Неужели его судьба – бессмысленно исчезнуть, не оставив никакого доказательства, что он вообще жил? Он так часто слышал истории о другом восемнадцатилетнем юноше, таком же, как он сам, который в этом возрасте уже стал адмиралом, в двадцать – гросс-адмиралом, в двадцать два – канцлером Империи, и который даже сейчас продолжал идти вперёд к безграничному будущему. Так почему же он должен был умереть из-за жестокой, несправедливой судьбы?

Хайнрих прижал свою бледную щёку к влажной от пота подушке. Он не умрёт вот так. Он не может так умереть. Он не может умереть спокойно, пока не сделал чего-то, не оставил следа в истории как доказательство своего существования.

Вечером в день похорон адмирала Кемпфа, Вольфганг Миттермайер выпил бокал белого вина и отправился навестить своего друга и коллегу Оскара фон Ройенталя в его официальной резиденции, где тот жил в одиночестве. У Ройенталя, похоже, было что-то на уме, но он с радостью принял друга, пригласил в гостиную и дал ему стакан. Миттермайер собирался поболтать с ним между выпивкой, но хозяин, как ни странно, казался пьяным и выпалил нечто и вправду удивительное:

– Послушай, Миттермайер. Раньше я думал, что у нас общие цели: подавить аристократов, уничтожить Союз, завоевать Вселенную… Раньше я думал, что мы разделили эти цели с герцогом Лоэнграммом. Но теперь…

– Хочешь сказать, это не так?

– В последнее время мне стало казаться, что, возможно, подчинённые – не более чем удобные одноразовые инструменты для этого человека. Кроме Зигфрида Кирхайса, само собой. Но если не считать его, значит ли для герцога что-нибудь хоть кто-то из адмиралов? Посмотри на Кемпфа. Не то чтобы я стал испытывать сочувствие к нему, но посмотри, что получилось – этого человека буквально использовали и выбросили в бессмысленной битве.

– Но всё же герцог оплакивал гибель Кемпфа и назначил его посмертно адмиралом флота, несмотря на поражение. И разве его семья не получит пенсию, чтобы ни в чём не нуждаться?

– Это меня и беспокоит. Подумай вот о чём: Кемпф мёртв, поэтому герцог уронил немного слёз, даровал несколько почестей, и на этом всё. Но ему нужно дать нечто более осязаемое живым. Не знаю, может, власть или богатство… Но я уверен, способен ли этот человек на такое.

Миттермайер, лицо которого раскраснелось от выпитого, покачал головой и ответил:

– Подожди минутку. Прошлой осенью, когда погиб Кирхайс, а герцог отгородился от мира, разве не ты говорил, что мы обязаны поставить его на ноги? Или ты говорил это не всерьёз?

– Я верил в каждое сказанное слово. В то время, – разные глаза Ройенталя сверкнули, каждый своим собственным особым светом. – Но это не значит, что я принимал длинный ряд правильных решений с момента своего рождения. И хотя сейчас это не так, возможно, придёт день, когда я пожалею, что решил помочь ему.

Когда Ройенталь закончил говорить, вокруг двух молодых адмиралов обернулось невидимое покрывало тяжёлого молчания.

– Я намерен притвориться, что никогда этого не слышал, – наконец сказал Миттермайер. – А тебе не стоит быть столь неосторожным в словах. Если они дойдут до кого-то вроде Оберштайна, ты можешь стать жертвой чистки. Герцог Лоэнграмм – герой нашего времени. А нам достаточно действовать как его руки и ноги, получая за это соответствующую награду. Вот что я думаю.

Когда его друг ушёл, Ройенталь опустился на диван и пробормотал:

– Хмф. Поверить не могу, что я снова сделал это…

В его взгляде появилась горечь. Всё было так же, как в тот раз, когда он напился и слишком много наговорил Миттермайеру, рассказав о своей матери. А в этот раз он поделился своими мыслями, возможно, вложив в них больше страсти, чем ощущал. Но ещё с прошлого года, когда Райнхард сказал, что готов в любое время принять вызов, если у кого-то найдётся решимость его бросить, такие мысли стали накапливаться у него в голове, словно ил в русле реки.

Синий и чёрный глаза Ройенталя обратились к окну, за которым медленно и осторожно наступали сумерки. Вскоре тёмно-сапфирный купол, усыпанный золотыми точками, растянулся у всех над головами.

«Чтобы взять Вселенную в свои руки?..» – произнёс он про себя, пробуя эти слова на вкус. С точки зрения нынешнего уровня способностей и развития человечества, эти слова звучали ужасно претенциозно, но в них было нечто, заставляющее сердце биться чаще.

Он слышал, что его молодой господин, Райнхард фон Лоэнграмм, как-то задал этот вопрос Зигфриду Кирхайсу: «Если Рудольф смог, то почему я не смогу?».

Можно ли применить к нему те же слова? Обладает ли он, Оскар фон Ройенталь, теми же способностями? Не может ли он надеяться на то же, на что надеялся Райнхард фон Лоэнграмм? Ему сейчас всего тридцать один год, и он имеет звание адмирала флота в Галактической Империи. Звание гросс-адмирала выглядело вполне досягаемым. Он находился намного ближе к точке получения высшей власти, чем Рудольф Великий был в тридцать один год.

Как бы то ни было, сказанное им было слишком тревожным. Конечно, Миттермайер ни при каких обстоятельствах не расскажет этого другим, но, наверное, завтра ему следовало обратить всё в шутку.

Тем временем, возвращаясь домой, Миттермайер ощущал на языке кислое послевкусие. Не в силах избавиться от воспоминаний, он пытался убедить себя, что эти слова были навеяны выпивкой, а не мыслями Ройенталя. Но он не мог обмануть себя.

 Означает ли приход нового века всего лишь новые конфликты? Но даже если это так, кто бы мог подумать, что именно его друг Ройенталь несёт такое недовольство и недоверие к их господину. Хотя само по себе это, вероятно, не приведёт к катастрофе напрямую, ему действительно следовало воздерживаться и не привлекать внимания кого-то вроде Оберштайна.

«Может, это я слишком простодушен?» – задумался Миттермайер.

Хотя его IQ был высок, он не слишком любил напрягать разум для чего-либо, помимо уничтожения врага на поле боя. Ничто не было ему столь противно, как борьба за власть между союзниками. Внезапно он задумался о враге. Должно быть, у них тоже хватает собственных забот. Миттермайеру стало интересно, чем в данный момент занят человек по имени Ян Вэнли.

«Может, танцует с какой-нибудь красоткой на праздновании победы?»

V

Миттермайер ошибался в своём предположении.

Герой, в очередной раз спасший Союз от опасности, угрожающей его существованию, лежал в постели и не переставая чихал. Возможно, причиной тому стало переутомление, но как бы то ни было, он заразился неистребимой болезнью: простудой. Конечно, в этом крылось и благословение – оставив банкет по случаю победы в умелых руках Кассельна, Фредерики, Шёнкопфа, Меркатца и остальных, он смог вернуться в своё жилище и забраться в кровать. Юлиан, который должен был получить звание прапорщика, остался с ним. В своём первом бою ему удалось сбить вражеские истребители и, что гораздо важнее, разгадал планы имперского командования, дав старшим офицерам достаточные причины, чтобы рекомендовать его к повышению. Что касается самого Яна, то, ради сохранения баланса званий в высшем руководстве армии Союза, ему в очередной раз не захотели давать звания гранд-адмирала и лишь наградили медалью.

- Я приготовлю вам горячий пунш. Смешаю мёд и лимон с вином и добавлю горячей воды. Это лучше всего помогает при простуде.

- А нельзя ли обойтись без мёда, лимона и воды?

- Нет!

- Да ведь отличие-то будет совсем небольшое…

- А как насчёт того, чтобы вместо этого я пропустил вино?

Ян немного помолчал и буркнул:

- Знаешь, четыре года назад, только-только переехав ко мне, ты был гораздо послушнее.

- Да, - тут же ответил Юлиан. – Вести себя как сейчас также было частью того, чему мне было необходимо научиться.

Ян, не найдясь, что возразить на такой хороший ответ, повернулся к стене и начал ворчать:

- Ох, что за жалкая жизнь… Мне навязывают работу, которую я терпеть не могу, в моей жизни нет женщины, а если я попытаюсь немного выпить, меня ругают…

- Не нужно падать духом из-за какой-то простуды! – закричал Юлиан, но этим он пытался скрыть внезапно смягчившееся выражение лица. Прошло больше двух месяцев с тех пор, как они в последний раз общались, и юноша был рад, что снова может вот так разговаривать с опекуном. Это была их неотъемлемая традиция с самого начала знакомства.

Приготовив на кухне горячий пунш, он принёс его своему пациенту.

- Ты хороший мальчик, Юлиан, - тон Яна изменился после первого же глотка. Горячий пунш, приготовленный ему Юлианом, почти полностью состоял из вина.

Какое-то время юноша наблюдал за молодым темноволосым адмиралом, сидящим на кровати, закутавшись в одеяло, и с довольным видом потягивающим пунш. Наконец он решительно заговорил.

- Адмирал Ян.

- Что такое?

- Я… Хочу поступить на службу. Официально.

Прошло какое-то время, но Ян молчал.

- Могу я получить ваше разрешение? Но если… если вы полностью против этого, несмотря ни на что… Я откажусь от этой идеи.

- Но ты действительно хочешь поступить на военную службу?

- Да. Я хочу быть солдатом, защищающим свободу и равенство. Не тем, кто превращается в пешку, используемую для вторжения и угнетения, а солдатом, защищающим права граждан.

- Ты сказал, что можешь отказаться от этой идеи, но что ты будешь делать, если откажешься?

- Я не знаю. Нет, подождите. Если дойдёт до этого, я стану тем, кем вы захотите, чтобы я стал, адмирал.

Ян повертел в ладонях наполовину опустошённую кружку пунша.

- Тебе даже в голову не приходило, что ты можешь получить отказ, да?

- Вовсе нет!

- Я на пятнадцать лет тебя старше, малыш. Не думай, что я не увижу насквозь твой блеф, - Ян постарался произнести это надменно, но, так как он сидел, одетый в пижаму и закутанный в одеяло, слова прозвучали куда менее достойно, чем ему казалось.

- …Извините.

- Что ж, полагаю, я не смогу остановить тебя. Как я могу сказать нет, когда ты смотришь на меня так? Ладно. Не думаю, что ты превратишься в возмутителя спокойствия, поэтому будь тем, кем ты хочешь быть.

Тёмно-карие глаза мальчика загорелись.

- Спасибо! Большое вам спасибо, адмирал!

- Ты правда так сильно хочешь стать солдатом? – Ян не смог сдержать горькой улыбки.

В каждой религии, в каждом своде законов с древних времён повторялись несколько фундаментальных правил. Не убий. Не укради. Не произноси ложного свидетельства…

Ян оглянулся на свою жизнь. Сколько врагов он убил, и сколько союзников погибло из-за его решений? Сколько он украл? Сколько раз обманывал своих врагов? То, что эти действия не осуждались в этой нынешней жизни, было вызвано лишь тем, что он выполнял приказы своего государства. Воистину, государство могло делать что угодно, кроме как воскрешать мёртвых. Оно могло оправдывать преступников и бросать в тюрьму или даже убивать невиновных. Могло давать оружие в руки граждан, живших мирной жизнью, и отправлять их на поле боя. А вооружённые силы были самой жестокой частью государства.

- Послушай, Юлиан. Обычно не в моём стиле говорить подобное, но если ты говоришь, что собираешься стать солдатом, то есть я бы хотел, чтобы ты кое-что запомнил: вооружённые силы – это орган насилия, а насилие бывает двух типов.

- Злое насилие или насилие во имя добра?

- Нет, не так. Есть насилие с целью подчинения и угнетения, а есть насилие как средство освобождения. Вооружённые силы государства… - Ян допил остатки уже остывшего пунша. - …по своей природе представляют первый тип. Это прискорбно, но история доказывает это. Когда правители сталкивались с собственными гражданами, военные редко принимали сторону народа. Фактически, в прошлом в целом ряде стран военные сами образовывали авторитарные правительства и даже управляли людьми посредством насилия. Даже у нас в прошлом году нашлись люди, попытавшиеся сделать то же самое, но потерпевшие неудачу.

- Но вы же сами военный, и вы против этого, не так ли? Я хочу быть таким же солдатом, как вы, пусть даже это просто стремление.

- Эй-эй! Остановись-ка. Ты ведь прекрасно знаешь, что мои стремления не имеют ничего общего с армией? - Ян верил, что перо сильнее меча. В обществе, где истины столь редки, это было одним из немногих исключений. - Рудольфа Великого нельзя было победить с помощью меча. Но мы знаем о совершённых им грехах против человеческой расы. Такова сила пера. Перо может обвинить диктатора, жившего сотни лет назад, или даже тиранов, живших тысячи лет назад. Меч не может помочь вернуться назад по реке истории, а перо может.

- Вы правы, но разве это не значит, что вы можете лишь подтвердить случившееся в прошлом?

- В прошлом? Юлиан, если рассматривать человеческую историю как то, что будет продолжаться с этого момента, то прошлое – это то, что будет накапливаться вечно. История – это не просто запись прошлого, это также свидетельство существования цивилизации, передаваемое по сей день. Наша нынешняя  цивилизация стоит на вершине огромной насыпи, образованной накопленной историей прошлого. Ты понимаешь?

- Да.

После короткой паузы Ян вздохнул и добавил:

- Вот почему я хотел стать историком. Но случилось одно маленькое недоразумение, и моя жизнь обернулась вот так.

- И всё же, - сказал Юлиан, - без людей, творящих историю, у записывающих её будет мало работы, не так ли?

Ян снова криво улыбнулся и протянул кружку подопечному.

- Юлиан, не мог бы ты принести ещё одну кружку такого пунша? Он правда был хорош.

- Да, адмирал. Сейчас.

Ян проводил взглядом отправившегося на кухню Юлиана, а затем перевёл взгляд в потолок.

- Что ж, похоже, дела идут не по-моему – ни в моей жизни, ни в чьей-либо ещё…

VI

Приняв решение о награждении медалями руководства крепости Изерлон и Патрульного флота во главе с Яном, правительство Союза Свободных Планет подверглось небоьшим перестановкам. Председатель комитета обороны Негропонти подал в отставку, и его место занял Уолтер Айлендс. Так как оба они находились под сильным вниянием Трунихта, можно было смело предположить, что вероятность изменений в военной политике равна нулю. Вновь назначенный председатель Айлендс высоко оценил Негропонти за его благородный добровольный  уход, а затем объявил о свеем намерении следовать политике предшественника. Трудно было сказать, принесло ли это какое-то облегчение Негропонти или нет, но со стороны его жест и вправду выглядел благородно, по крайней мере, на первый взгляд. Сам же он вскоре занял место президента государственной водородно-энергетической корпорации.

Первым официальным действием вновь назначенного председателя комитета обороны стало посещение полномочного представителя Феззана Брезели с целью изменить немного ставку, организовав откат при военных поставках. Как только этот вопрос был благополучно решён, разговор перешёл к пустой болтовне, и Айлендс рассказал Брезели о неудаче Негропонти с Яном на следственной комиссии. При этом Айлендс старался преподнести Негропонти в лучшем свете, заявив, что тот пытался предотвратить военную тиранию.

- Я слышал много разговоров на этот счёт, - сказал в ответ Брезели. – И, как мне кажется, всё сводится к тому, что вы можете заставить Яна Вэнли уйти в отставку, если найдёте подходящую причину. Тем не менее, для вас станет большой проблемой, если после отставки он уйдёт в политику, ведь он может разрушить вашу цитадель власти. Я верно всё подытожил?

Брезели не стал прикладывать усилий и пытаться завуалировать свои слова, указав на истинные намерения Айлендса с необычной для такого уровня откровенностью. Айлендс слегка раздражённо ответил, что ничего не имеет против Яна лично, но хотел бы пресечь вступление военных в политическую сферу.

- В таком случае, вам нужно просто принять соответствующий закон. Для чего же ещё нужна власть? Все должны подчиняться законам, составленным теми, кто находится у власти… Когда вы почувствуете это удовольствие – удовольствие, которое нельзя купить за деньги, - то сделаете всё возможное, чтобы получить ещё больше власти, даже если ради этого придётся потратить горы денег. Или я ошибаюсь?

- Нет, всё так, как вы и сказали…

Айлендс достал платок и вытер выступивший на лице пот. Этим он пытался скрыть гримасу отвращения, появившуюся на лице. Его сильно обеспокоило то, как прямо говорит собеседник, а также то, что в его словах была часть правды. Обе эти вещи мучили его.

В любом случае, само предложение представителя Феззана имело свои особенности, поэтому Айлендс поспешил выразить свою признательность и отправился обсуждать его к Трунихту.

Ожидавший в соседней комнате Борис Конев хотел было сплюнуть, но пол была таким начищенным, что ему пришлось отказаться от этого желания и сглотнуть слюну.

Какими словами можно описать мир, насколько наполненный коррупцией? Хотя тот мир, в котором он жил прежде в качестве свободного торговца, безусловно, подчинялся своим собственным торговым стратегиям, Конев по-прежнему считал, что он был более честным и справедливым чем тот грязный мир, где каждый полагался на политическую власть, чтобы заманить противника в ловушку. Всё потому, что с тех самых пор, как он начал работать  в представительстве Феззана, он не сталкивался ни с чем иным, кроме подобных разговоров. Он с самого начала не собирался мириться с этой работой слишком долго, а теперь, кажется, достиг своего предела.

Однажды, когда май уже подходил к концу, Адриан Рубинский принял решение.

- Кессельринг! – позвал он.

Молодой помощник вскоре вошёл и почтительно поклонился.

- Полагаю, всё готово для начала проекта, о котором я упоминал ранее, - доложил он с лёгкой улыбкой, полной уверенности. – Я ничего не оставил на волю случая, ваше превосходительство.

- Отлично. В таком случае, я разрешаю приступать. Сообщи своей команде.

- Как пожелаете. Могу я спросить, ваше превосходительство? Когда план увенчается успехом, и герцог Лоэнграмм с Яном Вэнли сойдутся в битве, кто из них, по-вашему, победит?

- Не имею представления. Но это и делает всё столь интересным. Согласен?

- Полностью. Что ж, тогда я отправляюсь передать ваш приказ исполнтелям.

Отношения отца и сына с той ночи ничуть не потеплели. Они оба сознательно старались сохранить свои отношения на уровне работодателя и работника. Вернувшись в свой офис, Кессельринг нажал кнопку на своём видеофоне и, отключив передачу видео, передал приказы, как только подтвердился приём.

- Это Волчье Логово. Фенрир сорвался с цепи. Повторяю. Фенрир сорвался с цепи.

Какие мальчишеские кодовые слова, подумал Руперт Кессельринг. Хотя лингвистический смысл в этой ситуации не имел значения. До тех пор, пока сообщение дойдёт до адресатов, а постронние не поймут ни смысла, ни кто его отправил, всё хорошо.

Итак, кто же будет съеден теперь, когда Фенрир открыл свою огромную красную пасть? На лице молодого помощника появилась горькая улыбка. Если бы он был волком, а не собакой, то мог бы даже обернуться против своего хозяина.

Леопольд Шумахер, бывший капитан флота Галактической Империи, ещё раз проверил выданный ему фальшивый паспорт. Хотя он был официально выдан Доминионом Феззан, имя в нём значилось чужое.

Если этот план увенчается успехом, ему было обещано не только гражданство и право на постоянное проживание, но и немалое денежное вознаграждение.

Хотя, разумеется, Шумахер не слишком доверял обещаниям молодого феззанца. На самом деле, он испытывал немалый скептицизм как в отношении Руперта Кессельринга, так и по отношению к правительству Феззана в целом, и не собирался менять своего мнения. Однако, думая о наказании, которое могло постичь его людей, ему не оставалось ничего иного, кроме как согласиться выполнить их требования. Но если Феззан хочет использовать его как инструмент, что ж, ему придётся ответить тем же. И всё же мысль о том, что при этом он снова ступит на землю Одина…

- Готовы, капитан? – весело спросил его граф Альфред фон Лансберг, сопровождавший Шумахера в этом путешествии.

Кивнув ему в ответ, Шумахер медленно направился в сторону космопорта Феззана.

798-й год космоческой эры или 489-й год по имперскому календарю ещё лишь приближался к середине. Оставался месяц до события, потрясшего как Галактическую Империю, так и Союз Свободных Планет.