Онлайн чтение книги Потоп The Deluge
XIX

Отчаяние мечника было так велико, что Ол е нька принялась его утешать и уверять, что деньги эти еще нельзя считать пропавшими, так как самое письмо может заменить расписку, а с Радзивилла, владеющего столькими поместьями на Литве и Руси, всегда можно все взыскать.

Но так как трудно было предвидеть, что может еще ожидать их обоих, особенно если Богу слав возвратится в Тауроги победителем, то они опять стали думать о побеге.

Ол е нька советовала отложить его до тех пор, пока выздоровеет Гасслинг-Кетлинг; Браун был угрюмый и нелюбезный солдат, слепо исполнявший приказания, и склонить его на свою сторону было невозможно.

Что же касается Кетлинга, то панна прекрасно знала, что он ранил себя затем, чтобы остаться при ней, и поэтому была вполне уверена, что он сделает для нее все. Правда, совесть постоянно мучила ее вопросом: имеет ли она право требовать от другого пожертвовать своей судьбой, а может быть, и жизнью; но опасность, угрожавшая ей в Таурогах, была так велика, что во сто раз превышала те опасности, которым мог подвергнуться Кетлинг, бросив службу. Ведь Кетлинг, как прекрасный офицер, всюду мог поступить на службу и с нею вместе приобрести таких могущественных покровителей, как, например, пан Сапега, король или пан Чарнецкий. К тому же он послужит тогда доброму делу, и ему представится случай отблагодарить страну, которая приютила его, изгнанника. Смерть ожидала его только в том случае, если бы он попал в руки Богуслава, но ведь Богуслав не владеет еще всей Речью Посполитой.

Наконец она перестала колебаться, и, когда здоровье молодого офицера поправилось настолько, что он мог нести службу, она позвала его к себе.

Кетлинг явился к ней бледный, худой, без кровинки в лице, но, как всегда, полный обожания, преданности и покорности. При виде его слезы навернулись у нее на глазах: ведь это была единственная душа в Таурогах, которая желала ей добра. К тому же эта душа так страдала, что, когда Ол е нька спросила его о здоровье, офицер ответил:

— Увы, панна, оно возвращается, но лучше бы мне умереть!

— Вам надо бросить эту службу, — ответила девушка, глядя на него с сочувствием. — Такой честный человек, как вы, должен быть уверен, что служит честному делу.

— Увы! — повторил офицер.

— Когда кончается срок вашей службы?

— Только через полгода.

Ол е нька с минуту помолчала, затем, устремив на него свои чудные глаза, которые в эту минуту светились нежностью, сказала:

— Послушайте меня, пан кавалер, я буду говорить с вами, как с братом, как с сердечным другом: вы можете и должны освободиться от службы.

Сказав это, она открыла ему все: и план бегства, и то, что она рассчитывает на его помощь. Она стала говорить ему, что службу он найдет везде, такую же честную и прекрасную, как его душа, — службу, достойную честного рыцаря. И закончила так:

— Я буду благодарна вам до самой смерти. Я обращусь к защите Господней и поступлю в монастырь, и где бы вы ни были, далеко ли, близко ли, на войне или дома, буду молиться за вас, буду просить Бога, чтобы он дал моему защитнику и брату покой и счастье, ибо, кроме благодарности и молитвы, я ничего больше дать не могу…

Голос ее дрогнул, а офицер, слушая ее слова, побледнел как полотно, наконец опустился на колени, закрыл лицо обеими руками и голосом, похожим на стон, ответил:

— Не могу, панна, не могу…

— Вы отказываетесь? — с изумлением спросила панна Биллевич. Но вместо ответа он стал молиться.

— Боже великий и милосердный! — говорил он. — С детских лет не осквернил я уста мои ложью и не запятнал себя преступлением. В юности еще сражался я за короля моего и отчизну. За что же, Господи, наказываешь ты меня так часто и посылаешь мне муку, для коей — ты сам видишь! — у меня не хватает сил! Панна, — обратился он к Ол е ньке, — вы не знаете, что значит приказание для солдата; не знаете, что с послушанием связан не только его долг, но его честь. Я связан присягой, панна, и даже больше чем присягой: рыцарским словом, что не уйду со службы до срока и свято исполню все, чего она потребует. Я солдат и дворянин и — да поможет мне Бог! — никогда не поступлю так, как поступают некоторые наемники, нарушая правила чести и долг службы. Ни приказания ваши, ни просьбы ваши не властны заставить меня нарушить слово, хотя я говорю это вам с мукой и скорбью! Если бы я, получив приказ не выпускать никого из Таурог, стоял на страже у ворот и если бы вы сами, панна, хотели пройти через них, то вы прошли бы, но через мой труп. Вы не знали меня, панна, и ошиблись во мне! Но сжальтесь надо мной, поймите, что я не могу помочь вам бежать. Я не имею права даже слушать об этом, ибо смысл приказа ясен. Его получил Браун и мы, пятеро оставшихся офицеров. Боже, боже, если бы я мог предвидеть, что последует такой приказ, мне лучше было бы отправиться в поход. Я не могу убедить вас, панна, вы не поверите мне, но видит Бог, я без колебания отдал бы вам свою жизнь… Но честь не могу! Не могу!

Сказав это, Кетлинг заломил руки и умолк, силы почти совсем покинули его, и он тяжело дышал.

Ол е нька все еще не могла оправиться от изумления. Она не успела еще ни понять, ни оценить исключительного благородства этой души и чувствовала только, что почва ускользает у нее из-под ног, ускользает единственная возможность бежать из ненавистной неволи. Но она сделала попытку возражать.

— Пане, — сказала она, помолчав, — я внучка и дочь солдата; дед мой и отец тоже ценили честь выше жизни и именно поэтому приняли бы на себя не всякие обязанности…

Кетлинг дрожащими руками вынул из сумки письмо и, подавая его Ол е ньке, сказал:

— Судите, панна, — разве это приказание не относится к долгу моей службы?

Ол е нька взглянула на бумагу и прочла следующее:

«Так как до нас дошли слухи, что мечник россиенский Биллевич собирается тайком бежать из нашей резиденции с враждебными нам намерениями, именно с целью взбунтовать своих знакомых, свояков, родственников и крестьян против его величества шведского короля и нас, то предписываем офицерам, находящимся при гарнизоне в Таурогах, стеречь Биллевича вместе с его племянницей, как заложников и военнопленных, и не допускать их побега, под угрозой потери чести и военного суда…»

— Приказ этот отдан на первой же остановке после выступления, — сказал Кетлинг, — поэтому он на бумаге.

— Да будет воля Господня! — произнесла Ол е нька после минутного молчания. — Свершилось!

Кетлинг чувствовал, что должен уйти, и не трогался с места. Его бледные губы вздрагивали, точно он хотел что-то сказать, но у него не хватало голоса. Его мучило желание упасть к ее ногам и молить о прощении, но, с другой стороны, он чувствовал, что у нее довольно собственного горя. И он находил какое-то дикое наслаждение в том, что и он страдает вместе с нею и будет страдать без единой жалобы.

Наконец он поклонился и ушел, молча, но в коридоре сорвал повязки, которыми была перевязана его рана; стража нашла его через полчаса лежащим на лестнице без сознания и унесла в цейхгауз. Он опять тяжело заболел и не вставал две недели.

Ол е нька после ухода Кетлинга некоторое время оставалась точно в оцепенении. Она ожидала скорее смерти, чем его отказа. И поэтому в первую минуту, несмотря на всю ее душевную твердость, у нее опустились руки, и она почувствовала себя такой же слабой и беспомощной, как и всякая женщина. И хотя она бессознательно повторяла: «Да будет воля твоя, Господи!», — но горе пересилило ее покорность, и она заплакала.

В эту минуту вошел мечник; взглянув на племянницу, он сразу угадал, что вышла неудача, и быстро спросил:

— Боже, что еще случилось?

— Кетлинг отказывается, — ответила девушка.

— Все они негодяи, подлецы, архипсы!.. Как? И он отказывается помочь?!

— Не только отказывается помочь, — ответила она, жалуясь, как ребенок, — но говорит еще, что помешает, хотя бы даже ему пришлось погибнуть!

— Боже, боже! Но отчего?

— Такова уж наша судьба! Кетлинг не предатель, но такова уж судьба наша, и мы несчастнее всех людей.

— Чтоб их громы небесные, всех этих еретиков! — крикнул мечник. — На честь посягают, грабят, воруют, в плену держат!.. Пусть все погибнет! Честному человеку не жить в такие времена!

Он начал быстро ходить по комнате и, сжав кулаки, наконец произнес:

— Я предпочитаю виленского воеводу, я предпочитаю даже Кмицица этим надушенным негодяям, без чести и совести.

А так как Ол е нька ничего не отвечала и плакала все сильней, то мечник смягчился и сказал:

— Не плачь! Кмициц пришел мне в голову только потому, что он-то, наверное, нас освободил бы из этого вавилонского пленения. Задал бы он всем этим Браунам, Кетлингам, Петерсонам и самому Богуславу! Впрочем, все изменники одинаковы!.. Не плачь!.. Слезами не поможешь, тут надо посоветоваться… Кетлинг — чтоб его скрутило! — не хочет помогать, так мы обойдемся и без него… Вот у тебя как будто и мужская натура, а в тяжелые минуты ты умеешь только плакать! Что говорит Кетлинг?

— Он говорит, что князь отдал приказ стеречь нас как пленников, опасаясь, что ты соберешь «партию» и соединишься с конфедератами.

Мечник подбоченился:

— Ага! Боится, шельма! И он прав! Я так и сделаю, как Бог свят!

— Получив приказ по службе, Кетлинг обязан его исполнить под угрозой потери чести.

— Хорошо. Обойдемся без помощи еретиков.

Ол е нька вытерла глаза:

— Ты полагаешь, что можно?

— Я полагаю, что должно, а если должно, то и можно, хотя бы нам пришлось на веревках спускаться из этих окон.

— Простите мне мои слезы… Ну, давайте придумывать.

Слезы на ее глазах высохли, брови сдвинулись, и прежняя решительность и энергия отразились в лице… Оказалось все же, что мечник туговат на выдумки и что воображение панны гораздо изобретательнее. Но все же дело не клеилось и у нее, потому что было очевидно, что их тщательно стерегут. Поэтому они отложили всякую попытку к бегству до тех пор, пока в Тауроги не придут первые известия о Богуславе. На это они возлагали все свои надежды, ожидая, что Господь покарает изменника и бесчестного человека. Его могут убить, он может тяжко заболеть, может быть разбит Сапегой, а тогда в Таурогах поднимется переполох, и их не будут уже так стеречь.

— Я знаю пана Сапегу! — говорил мечник, утешая себя и Ол е ньку. — Он хоть и медлителен, да аккуратен и воин на диво! Его верность престолу и отчизне может всем служить примером. Он все заложил, все распродал и собрал такую силу, в сравнении с которой силы Богуслава — ничто! Сапега — почтенный сенатор, а князь — молокосос, тот — правоверный католик, этот — еретик, тот — само благоразумие, а этот — ветер! На чьей же стороне будет победа? И Божье благословение? Свет дневной победит тьму! Иначе не было бы справедливости на этом свете!.. А пока будем ждать известий и молиться за славу и успех оружия Сапеги.

Они стали ждать, но прошел долгий и мучительный месяц, пока, наконец, явился первый вестник, и то посланный не в Тауроги, а к Стенбоку, в королевскую Пруссию.

Кетлинг, который со времени последнего разговора с Ол е нькой не смел встречаться с нею, сейчас же прислал ей записку такого содержания:

«Князь Богуслав разбил Христофора Сапегу у Бранска; уничтожил несколько полков конницы и пехоты. Теперь он идет на Тыкоцин, где стоит Гороткевич».

Это известие, точно гром, поразило Ол е ньку. В ее девичьем уме величие вождя и рыцарская доблесть сливались в одно понятие; а так как она видела, как Богуслав в Таурогах легко побеждал доблестнейших рыцарей, то он, особенно после этого известия, стал в ее глазах какой-то злой, непобедимой силой, против которой ничто не может устоять.

Надежда на поражение Богуслава угасла; мечник напрасно утешал ее тем, что молодой князь еще не столкнулся со старым Сапегой, и напрасно ручался, что одно уж гетманское достоинство, дарованное недавно Сапеге королем, обеспечивает за ним победу над Богуславом. Она не верила и не смела верить!

— Кто его победит, кто против него устоит? — спрашивала она постоянно.

Дальнейшие известия, по-видимому, подтверждали ее опасения. Несколько дней спустя Кетлинг снова прислал листок с известием о поражении Гороткевича и о взятии Тыкоцина.

«Все Полесье, — писал он, — уже в руках князя, который, не ожидая нападения Сапеги, сам поспешно идет на него».

«И пан Сапега будет разбит!» — подумала девушка.

Между тем, точно ласточка, предвестница весны, прилетела весть из другой части Речи Посполитой. Она прилетела поздно на эти приморские окраины, но зато блистала всеми радужными красками чудесной легенды первых веков христианства, когда по земле еще ходили святые, давая свидетельства правды и справедливости.

— Ченстохов! Ченстохов! — повторяли все уста. Все сердца грела эта весть, как весеннее солнце греет цветы. — Ченстохов защитился!

Видели ее, Царицу Польши, осенявшую стены обители своей небесной ризой. Смертоносные гранаты падали к ее святым стопам, ласкаясь, как домашние собаки; у шведов отсыхали руки, мушкеты прирастали к лицам, и, наконец, они отступили со стыдом и страхом.

Даже чужие люди, услышав эту весть, падали друг к другу в объятия и плакали от радости. Другие жалели о том, что эта весть пришла так поздно.

— А мы-то здесь плакали, страдали и мучились так долго, не зная, что нам надо было радоваться…

Затем загремели громы по всей Речи Посполитой, от Черного моря до Балтики, и дрогнули оба моря. Верный и благочестивый народ, точно буря, подымался на защиту своей Царицы.

Все сердца исполнились бодрости, взоры загорелись новым огнем; то, что казалось раньше страшным и непреодолимым, теперь таяло у всех на глазах.

— Кто его победит, — говорил мечник девушке, — кто устоит перед ним — Пресвятая Дева!!

Оба они целые дни молились и благодарили Бога за то, что он сжалился над Речью Посполитой, и вместе с тем перестали сомневаться в собственном спасении.

О Богуславе долгое время не было никаких известий; он точно в воду канул вместе со своим войском. Оставшиеся в Таурогах офицеры стали беспокоиться и тревожиться за свою участь. Они предпочли бы известие о поражении этому глухому молчанию. Но никакие известия не могли дойти до них: именно тогда-то страшный Бабинич шел с татарами впереди князя, перехватывая всех гонцов.


Читать далее

1 - 1 04.04.13
ВСТУПЛЕНИЕ 04.04.13
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 
I 04.04.13
II 04.04.13
III 04.04.13
IV 04.04.13
V 04.04.13
VI 04.04.13
VII 04.04.13
VIII 04.04.13
IX 04.04.13
X 04.04.13
XI 04.04.13
XII 04.04.13
XIII 04.04.13
XIV 04.04.13
XV 04.04.13
XVI 04.04.13
XVII 04.04.13
XVIII 04.04.13
XIX 04.04.13
XX 04.04.13
XXI 04.04.13
XXII 04.04.13
XXIII 04.04.13
XXIV 04.04.13
XXV 04.04.13
XXVI 04.04.13
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 
I 04.04.13
II 04.04.13
III 04.04.13
IV 04.04.13
V 04.04.13
VI 04.04.13
VII 04.04.13
VIII 04.04.13
IX 04.04.13
X 04.04.13
XI 04.04.13
XII 04.04.13
XIII 04.04.13
XIV 04.04.13
XV 04.04.13
XVI 04.04.13
XVII 04.04.13
XVIII 04.04.13
XIX 04.04.13
XX 04.04.13
XXI 04.04.13
XXII 04.04.13
XXIII 04.04.13
XXIV 04.04.13
XXV 04.04.13
XXVI 04.04.13
XXVII 04.04.13
XXVIII 04.04.13
XXIX 04.04.13
XXX 04.04.13
XXXI 04.04.13
XXXII 04.04.13
XXXIII 04.04.13
XXXIV 04.04.13
XXXV 04.04.13
XXXVI 04.04.13
XXXVII 04.04.13
XXXVIII 04.04.13
XXXIX 04.04.13
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 
I 04.04.13
II 04.04.13
III 04.04.13
IV 04.04.13
V 04.04.13
VI 04.04.13
VII 04.04.13
VIII 04.04.13
IX 04.04.13
X 04.04.13
XI 04.04.13
XII 04.04.13
XIII 04.04.13
XIV 04.04.13
XV 04.04.13
XVI 04.04.13
XVII 04.04.13
XVIII 04.04.13
XIX 04.04.13
XX 04.04.13
XXI 04.04.13
XXII 04.04.13
XXIII 04.04.13
XXIV 04.04.13
XXV 04.04.13
XXVI 04.04.13
XXVII 04.04.13
XXVIII 04.04.13
XXIX 04.04.13
XXX 04.04.13

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть