Онлайн чтение книги «Мой бедный, бедный мастер…»
Глава 21 ПОЛЕТ

Свободна! Свободна! Первое, что ощутила Маргарита Николаевна, проскочив над гвоздями, что полет представляет наслаждение, ко торое ни с чем вообще сравнить нельзя.

Она пронеслась по переулку и вылетела в другой, пересекавший первый. Этот заплатанный, заштопанный, кривой и длинный пе реулок с покосившейся дверью нефтелавки, где кружечками прода ют керосин и жидкость от клопов во флаконах, она перерезала в одно мгновение и тут усвоила второе, именно, что, даже будучи совершенно свободной, нужно быть хоть крошечку благоразум ной. Что по городу и ходить, и ездить, и летать нужно медленно. Только чудом затормозившись, она едва не разбилась насмерть о старый покосившийся газовый фонарь на углу. Вильнув в сторону, Маргарита сжала покрепче щетку и полетела медленно, всматрива ясь в электрические провода и вывески, выступающие поперек тротуаров.

Третий переулок вел прямо к Арбату. Вылетая на него, Марга рита совершенно освоилась с управлением щеткой и поняла, что та слушается малейшего прикосновения рук и ног и что нужно только одно – быть внимательной, не буйствовать. Кроме того, со вершенно ясно стало уже в переулке, что прохожие ее не видят. Никто не задирал голову, не кричал: «Гляди! Гляди!», не шарахался в сторону, не визжал, не падал в обморок, не улюлюкал, не хохотал диким смехом.

Маргарита летела беззвучно и не очень высоко. Да, буйствовать не следовало, но именно буйствовать-то и хотелось больше всего. При самом влете на сияющий Арбат освещенный диск с черной кон ской головой преградил всаднице дорогу.

Маргарита осадила послушную щетку, отлетела, подняла щетку на дыбы и, бросившись назад, внезапно концом вдребезги разбила эту конскую голову. Посыпались осколки, тут прохожие шарахнулись, засвистели свистки, а Маргарита, совершив этот ненужный посту пок, припала к жесткой щетине и расхохоталась.

«А на Арбате надо быть еще повнимательнее, – подумала ведь ма, – тут черт знает что».

И действительно. Под Маргаритой плыли крыши троллейбу сов, автобусов и легковых машин, по тротуарам, сколько хватало глаз, плыли кепки, миллионы кепок, как показалось Маргарите. В кепочной реке вскипали изредка водоворотики. От реки отделя лись ручейки кепок и вливались в огненные пасти универмагов и выливались из них. Весь Арбат был опутан какими-то толстыми проводами, затруднявшими летящую, и вывески торчали на каж дом шагу.

– Фу, какое месиво! – раздраженно вскричала Маргарита. – По вернуться нельзя!

Рассердившись, она сползла к концу щетки, взяла поближе к ок нам над самыми головами и высадила головой щетки стекло в апте ке. Грохот, звон и визг были ей наградой.

В разрушении есть наслаждение, тоже мало с чем сравнимое. На гло хохоча, Маргарита приподнялась повыше и видела, как тащили кого-то и кто-то кричал: «Держите сукина сына! Он, он! Я видел!»

– Да ну вас к черту! – опять раздражилась Маргарита. Засмотрев шись на скандал, она стукнулась головой об семафор с зеленым вол нистым глазом.

Захотелось отомстить. Маргарита подумала, прицелилась, снизи лась и на тихом ходу сняла с двух голов две кепки и бросила на мос товую. Первый, лишившись кепки, ахнул, повернулся, в свою оче редь прицелился, сделал плачущее лицо и ударил по уху шедшего за ним какого-то молодого человека.

– Не он, дурак ты! – захохотав над его головой, вскричала Марга рита. – Не того треснул!

Драчун поморгал глазами и послушно ударил другого.

Маргарита под тот же неизбежный свист отлетела от драки в сто рону.

Приятно разрушение, но безнаказанность, соединенная с ним, вызывает в человеке исступленный восторг. Через минуту по обеим сторонам Арбата гремели разбиваемые стекла, кричали и бежали пе шеходы, вскипали драки. Троллейбус, шедший к Смоленскому, вдруг погас и остановился, загромоздив дорогу машинам. Кто-то снял ро лик с провода. На укатанном, блестящем от масла асфальте валялись раздавленные помидоры и соленые огурцы.

Но, опять-таки, все на свете приедается. Арбат надоел Маргари те, и, взмыв, она мимо каких-то сияющих зеленым ослепительным светом трубок на угловом здании театра вылетела в переулок.

– Царствую над улицей! – прокричала Маргарита, и кто-то вы глянул в изумлении из окна четвертого этажа.

Зажав щетку ногами, Маргарита сдирала кожуру с копченой кол басы и жадно вгрызалась в нее, утоляя давно уже терзавший ее го лод. Колбаса оказалась неслыханно вкусная. Кроме того, придавало ей еще большую прелесть сознание того, как легко она досталась Маргарите. Маргарита просто спустилась к тротуару и вынула свер ток с колбасой из рук у какой-то гражданки.

Теперь Маргарита медленно плыла на уровне четвертого этажа в узком, но сравнительно хорошо сохранившемся переулке, причем и по левую, и по правую руку у нее были громадные, высокие дома, по левую – старой стройки, по правую – недавно отстроенные. И в тех, и в других окна были раскрыты, и из многих из них слыша лась радиомузыка.

Маргарите захотелось пить после колбасы. Она повернула и мяг ко высадилась на подоконнике в четвертом этаже и убедилась, что попала в кухню. Два примуса грозно ревели на громадной плите, за валенной картофельными очистками. Голубовато-зеленое пламя хле стало из них и лизало дно кастрюлек, и казалось, что еще секунду, и примусы лопнут. Две женщины стояли у кастрюль и, отворачивая носы, ложками мешали одна кашу, другая зловонную капусту, ведя между собою беседу.

Маргарита прислонила щетку к раме, взяла грязный стакан со столика, сполоснула его над засоренной спитым чаем раковиной и, с наслаждением напившись, прислушалась к тому, что говорили две домохозяйки.

– Вы, Пелагея Павловна, – грустно покачивая головой, говорила та, что кашу мешала, – и при старом режиме были стервой, стервой и теперь остались!..

– Свет, свет тушить надо в клозете за собою! Тушить надо, – отве чала резким голосом Пелагея Павловна, – на выселение на вас пода дим! Хулиганье!

– Пельмени воруешь из кастрюль, – бледнея от ненависти, отве тила другая, – стерва!

– Сама стерва! – ответила та, что якобы воровала пельмени.

– Обе вы стервы! – сказала Маргарита звучно.

Обе ссорящиеся повернулись на голос и замерли с грязными лож ками в руках. Маргарита повернула краники, и сразу оба примуса, за шипев, умолкли.

– Ты… ты чужой примус… будешь тушить? – глухим и страшным голосом спросила Пелагея Павловна и вдруг ложкой спихнула каст рюлю соседки с примуса. Пар облаком поднялся над плитой. Та, у ко торой погибла каша, швырнула ложку на плиту и с урчанием вцепи лась в жидкие светлые волосы Пелагеи Павловны, которая немедлен но испустила высокий крик: «Караул!» Дверь кухни распахнулась, и в кухню вбежал мужчина в ночной сорочке и с болтающимися сзади подтяжками.

– Жену бить?! – страдальчески спросил он и кинулся к сцепив шимся женщинам, но Маргарита подставила ему ножку, и он обру шился на пол с воплем.

– Опять дерутся! – провизжал кто-то в коридоре. – Звери!

Еще кто-то влетел в кухню, но уж трудно было разобрать кто – мужчина или женщина, потому что слетела и кастрюля с другого примуса и зловонным паром, как в бане, затянула всю кухню.

Маргарита перескочила через катающихся по полу в клубке двух женщин и одного мужчину, схватила щетку, ударила по стеклу так, что брызнуло во все стороны, вскочила на щетку и вылетела в переулок. Вслед ей полетел дикий уже совершенно вой, в который вре зался вопль «Зарежу!!» и хрустение давленого стекла.

Хохоча, Маргарита галопом пошла вниз и поплыла в переулке, раздумывая о том, куда бы еще направиться. Так доплыла она до кон ца переулка, и тут ее внимание привлекла роскошная громада вновь отстроенного дома.

Маргарита приземлилась и увидела, что фасад дома выложен чер ным мрамором, что двери широкие, что за стеклом виднеются фу ражка и пуговицы швейцара, что над дверьми золотом наложена надпись: «Дом Драмлита».

Что-то соображая, Маргарита щурилась на надпись, ломая голову над вопросом, что означает слово «Драмлит».

Взяв щетку под мышку, Маргарита вошла в подъезд, толкнув две рью удивленного швейцара, и увидела лифт, а возле лифта на табу ретке женщину, голова которой была обвязана, несмотря на теплое время, пуховым платком.

И вот тут Маргарите бросилась в глаза черная громадная доска на стене и на этой доске выписанные белыми буквами номера квартир и фамилии жильцов.

Венчающая список крупная надпись «Дом Драматурга и Литера тора» заставила Маргариту испустить хищный, задушенный вопль.

Подпрыгнув, она жадно начала читать фамилии: Хустов, Двубратский, Квант, Бескудников, Латунский…

– Латунский! – визгнула Маргарита. – Латунский!

Глаза ее побежали дальше:…СемейкинаТалл, Мстислав Лавров ский…

– Лавровский?! – зарычала Маргарита… Швейцар у дверей вер тел головой и даже подпрыгивал, стараясь понять чудо – заговорив ший список жильцов.

– Ах, я дура, ах, я дура! – шипела Маргарита. – Я теряла время… я, я…

Через несколько мгновений она поднималась вверх, в каком-то упоении повторяя:

– Латунский, 34, Латунский, 34…

В лифте она не нуждалась, щетка плавно несла ее вверх, отщелки вая концом палки ступени…

Маргарита мурлыкала, по-кошачьи напевала: «34». «Сейчас, сей час…»

Вот 32 налево, 33 направо, сейчас, сейчас!

Вот налево он – 34-й номер! Карточка – «О.Латунский».

Маргарита соскочила со щетки, и разгоряченные ее подошвы приятно охладила каменная площадка.

Маргарита позвонила, раз, другой. Но никто не открывал. Марга рита стала жать кнопку и сама слышала трезвон, который поднялся в квартире Латунского. Да, по гроб жизни должен быть благодарен обитатель квартиры № 34 покойному Берлиозу за то, что тот попал под трамвай и траурное заседание было назначено как раз на этот ве чер. Никто не открывал, и Маргарита с размаху ударила щеткой в дверь, но тут же сама себя сдержала.

Во весь мах она неслась вниз, считая этажи, во весь мах вырвалась на улицу, опять поразив швейцара тем, что дверь открылась и за хлопнулась сама собой, и, прыгая и приплясывая возле машин, сто явших у шикарного подъезда, мерила и отсчитывала этажи.

Отсчитав, взвилась и через мгновение через раскрытое окно вхо дила в темную комнату.

Пол серебрился дорожкой от луны. По ней пробежала Маргари та, нашарила выключатель, и тотчас осветилась комната. Через ми нуту вся квартира полыхала светом. Щетка стояла, прислоненная к роялю. Маргарита обежала все углы. В квартире не было никого.

Тогда она сделала проверку, открыв дверь и глянув на карточку. Убедившись, что попала в самую точку, заперла дверь и ринулась в кухню.

Да, говорят, что и до сих пор критик Латунский бледнеет, вспоми ная этот страшный вечер. До сих пор он с благоговением произно сит имя Берлиоза. И недаром. Темной гнусной уголовщиной мог оз наменоваться этот вечер – в руках у Маргариты по возвращении из кухни оказался тяжелый, сплошь железный молоток.

Теперь ведьма сдерживала и уговаривала себя. Руки ее тряслись, в помутневших глазах плавало бешенство… рот кривился улыбкой.

– Организованно, организованно, – шептала Маргарита, – и спокойно… – И, вскрикнув тихо: – Ля бемоль! – она ударила молот ком по клавише.

Попала она, правда, в чистое белое ля, и по всей квартире про несся жалобный стон. Потом клавиши завопили. Исступленно кри чал ни в чем не повинный беккеровский кабинетный инструмент. Клавиши вдавливались, костяные накладки полетели во все сторо ны. Инструмент гудел, выл, хрипел.

Со звуком выстрела лопнула под ударом молотка верхняя полиро ванная крышка.

Тяжело дыша, красная и растрепанная Маргарита мяла и рвала молотком струны.

Наконец отвалилась, бухнулась в кресло, чтобы перевести дыха ние, и прислушалась. В кухне гудела вода, в ванной тоже. «Кажется, уже пошла на пол, – подумала Маргарита и добавила вслух: – Однако засиживаться нечего! Надо работать…» И работа кипела в руках рас паренной Маргариты. Шлепая босыми ногами по лужам, ведрами она носила из кухни воду в уютный кабинет критика и выливала ее в ящики письменного стола и в пышно взбитые постели в спальне.

Выбившись из сил, взялась за более легкое: топила костюмы в ван не, топила там же книги, поливала чернилами паркет, а сверху посы пала землей из разбитого вазона с фикусом. Со сладострастием погля дывала на люстру, зеркальный шкаф и шептала: «Ну, это на закуску…»

В то время, когда Маргарита Николаевна, сидя в спальне, ножница ми резала наволочки и простыни, вынутые из шкафа, прислуга драма турга Кванта пила чай, сидя в кухне на табуретке, недоумевая по поводу топота и бухотни, глухо слышавшихся сверху из квартиры Латунских.

Подняв голову к потолку, она вдруг увидела, что он на глазах ее ме няет свой белый цвет на какой-то мертвенно-синеватый. Пятно расширялось на глазах, и вдруг на нем взбухли капли. Минуты две сиде ла домработница, дивясь такому явлению, пока наконец из потолка не пошел настоящий дождь и не застучал по полу. Тут она вскочила, подставила таз под струи, но дождь пошел шире, полилось на газо вую плиту, на стол с посудой.

Тут, вскрикнув, домработница Кванта выбежала из квартиры, и тотчас в квартире Латунских начались звонки.

– Ну, пора, стало быть! – сказала Маргарита и поднялась. Через минуту она садилась на щетку, слушая, как женский голос кричит в скважину двери:

– Откройте! Откройте! Дуся, открой! У нас вода течет!

Маргарита поднялась на аршин от полу, подъехала к окну, ударила молотком, взвилась, ударила по люстре. Разорвало две лампочки, по летели подвески.

Крики в скважине смолкли. На лестнице затопотали.

Маргарита выплыла в окно и увидела внизу людей, глядящих вверх. Из машины вылезал шофер. Снаружи было удобнее бить стек ла, и Маргарита, покачиваясь, поехала вдоль пятого этажа… Взмах, всхлипывание стекла и затем каскадом по стене осколки. Крик в ок не. В переулке внизу забегали, две машины загудели и отъехали. Из подъезда выбежал швейцар, всунул в рот свисток, надул щеки и бешено засвистел.

– Гроза гнула и ломала гранатовые деревья, – в упоении прокри чала Маргарита, – гнула! Трепала розовые кусты!

С особенным азартом рассадив крайнее стекло, Маргарита пере ехала в следующий этаж и начала крушить стекла в нем.

Измученный долгим безделием за зеркальными дверями подъез да, швейцар вкладывал в свист всю душу, причем точно следовал за Маргаритой. В паузах, когда она перелетала от подоконника к подо коннику, он набирал духу, в то же время оглядывая верхние этажи. Удар Маргариты, и он заливался кипящим свистом, буравя ночной воздух в переулке до самого неба.

Его усилия, соединенные с усилиями ведьмы, дали замечательные результаты. В доме уже шла паника, цельные еще окна распахива лись, в них появлялись головы людей; раскрытые, наоборот, закры вались. В противоположных домах во всех окнах возникли темные силуэты людей, старавшихся понять, почему без всякой причины ло паются окна в новом доме Драмлита.

Народ сбегался к дому, но не подбегал к подъездам, а глазел с про тивоположного тротуара. По всем лестницам топотали бегущие то вверх, то вниз без всякого смысла люди.

Домработница Кванта поступала теперь так: она то вбегала в квартиру и любовалась на то, как взбухает и синеет штукатурка в кухне и как дождь хлещет, наполняя вымытые чашки на столе, как из кухни выкатывается волна в коридор, то выбегала на лестницу и там кричала пробегавшим, что их залило.

Через некоторое время к ней присоединилась домработница Хустовых из квартиры № 30, помещавшейся под квантовской кварти рой. Хлынуло с потолка у Хустовых и в кухне, и в уборной.

Наконец у Квантов обрушился большой пласт штукатурки, после чего с потолка хлынуло широкой струей между клетками обвисшей дранки.

Проезжая мимо предпоследнего окна четвертого этажа, Марга рита заглянула в него и увидела человека, в панике напялившего на себя противогаз. Ударив молотком в стекло, Маргарита вспугнула его, и он исчез из комнаты.

В последнее окно Маргарита заглянула и спросила:

– Уж не Лавровского ли это квартира?

– Семейкиной! Семейкиной! – отчаянно ответил женский голос и в испуге прокричал: -Аэропланы! Да? Аэропланы?

– Семейкиной так Семейкиной, – ответила Маргарита и во всех четырех рамах не оставила ни куска стекла. И вдруг дикий разгром прекратился. Скользнув к третьему этажу, Маргарита заглянула в ок но, завешенное легонькой темной шторкой. В комнате горела сла бенькая лампочка под колпачком. В маленькой кровати с зашнурован ными боками сидел мальчик лет четырех и испуганно прислушивался.

– Стекла бьют, – проговорил он робко и позвал: – Мама! Мама, я боюсь!

Ему никто не ответил, очевидно, из квартиры все выбежали. Мар гарита откинула шторку и влетела в окно.

– Я боюсь, – повторил мальчик и оглянулся.

– Не бойся, не бойся, маленький, – сказала Маргарита, стараясь смягчить осипший на ветру голос, – это мальчишки стекла били.

– Из рогатки? – спросил мальчик.

– Из рогатки, из рогатки, – подтвердила Маргарита, – ты спи, маленький.

– Это Ситник, – сказал мальчик, – у него есть рогатка.

– Конечно, он. Он, наверное!

Мальчик поглядел лукаво куда-то в сторону и спросил:

– А ты где, тетя?

– А меня нету, – ответила Маргарита, – я тебе снюсь.

– Я так и думал, – сказал мальчик.

– Ты ложись, ложись, – приказала Маргарита, – подложи руку под щеку, а я тебе буду сниться.

– Ну, снись, снись, – согласился мальчик и моментально лег и ру ку подложил под щеку.

– Я тебе сказку расскажу, – заговорила Маргарита и положила разгоряченную руку на стриженую голову. – Была одна тетя. И у нее не было детей, и счастья вообще тоже не было, и она тогда стала злая…

Маргарита смолкла, сняла руку – мальчик спал.

Маргарита подошла к окну и выскользнула вон.

Она попала в самую гущу и кутерьму. На асфальтированной пло щадке перед домом, усеянной битым стеклом, бегали и суетились жильцы. Между ними мелькали милиционеры. Тревожно ударил ко локол, и с Арбата въехала в переулок красная пожарная машина с ле стницей. Сидящие спинами друг к другу на линейке пожарные были исполнены решимости и хладнокровия.

Но дальнейшая судьба дома уже не интересовала Маргариту.

Прицелившись, чтобы не задеть за провода, она покрепче вцепи лась в щетку и во мгновение оказалась выше злополучного дома.

Переулок под нею покосился и провалился вниз, вместо одного переулка под ногами у Маргариты возникло скопище крыш, перере занное под углами сверкающими дорожками. Все это скопище поеха ло в сторону, цепочки огней смазались и слились.

Маргарита сделала еще один рывок, и тогда скопище крыш прова лилось сквозь землю, а вместо него появилось озеро дрожащих элект рических огней, и это озеро стало вертикально стеной, а затем появи лось над головой у Маргариты, а луна блеснула под ногами. Поняв, что она перекувыркнулась, Маргарита приняла нормальное положе ние и, обернувшись, увидела, что и озера уже нет, а что сзади нее толь ко розовое зарево на горизонте. И оно исчезло через секунду, и Мар гарита увидела, что она наедине с летящей над ее головой луною.

От парикмахерской завивки не осталось ничего, волосы Марга риты взбило копной, и лунный свет со свистом побежал по ее телу.

По тому, как внизу два ряда редких огней слились в две непрерыв ные огненные черты, по тому, как они вовсе пропали, Маргарита до гадалась о том, что она летит со сверхчудовищной скоростью, и по разилась тому, что она не задыхается.

По прошествии нескольких секунд новое озерцо электрического света повалилось под ноги ведьме и сгинуло. Через несколько секунд на земле внизу слева блеснуло еще одно. «Города!» – крикнула Марга рита и не успела ничего разглядеть, как озерцо исчезло.

Очаги света вспыхивали то по сторонам, то с боков и уходили в землю. Маргариту вдруг забеспокоило то обстоятельство, что она, собственно, не знает маршрута, летит черт знает куда, но по поведе нию щетки, уверенно пожирающей пространство, догадалась, что та несет ее правильно по маршруту.

И так она летела в течение минуты примерно. Раза два-три видела тусклые отсвечивающие какие-то клинки, лежащие в земной черно те, решила, что это реки. Поворачивая голову кверху, любовалась тем, что луна летит над нею, как сумасшедшая, обратно в Москву и в то же время стоит на месте, и отчетливо виден на ней загадочный рисунок какой-то: не то дракон, не то конек-горбунок, темной и ост рой мордой обращенный к покинутой Москве.

Предалась размышлениям о летании и очень осудила аэропланы и под свист разрываемого воздуха беззвучно посмеялась над челове ком, который летает в воздухе воровато, норовя пронырнуть повыше и поскорее в воздухе, ежесекундно опасаясь полететь вверх тормашка ми вместе со своей сомнительной машинкой или вместе с нею же сго реть в высотах, куда его никто решительно не приглашал подниматься.

Такие размышления навели ее на мысль о том, что, по сути дела, она зря исступленно гонит щетку. Что-то подсказывало ей, что там, куда она летит, ее прекраснейшим образом и подождут и незачем ей терпеть скуку быстрого полета.

Она затормозила щетку, и тотчас все под нею изменилось. Все безличное черное месиво внизу, до сих пор стоявшее как бы неподвижно, теперь поплыло медленно под Маргаритой, в то же время поднимаясь к ней и начиная выдавать свои контуры, детали, тайны. Через несколько мгновений Маргарита была невысоко над землей и убедилась в том, что, что бы ни говорили пессимисты, земля все же совершенно прекрасна, а под луною и просто неповторима.

Маргарита наклонила щетку щетиной вперед, так что хвост ее поднялся вверх, и тихо пошла к самой земле. Она как бы скользила на салазках с крутой горы. Когда земля была так близка, что можно было коснуться травы рукою, Маргарита пролетела над росистым лугом и высадилась на плотине, чтобы отдохнуть. Сзади нее показы вала свои толстые освещенные бревна мельница, впереди блестел пруд. Слышно было, как у колеса журчит струйка, где-то далеко, вол нуя душу, шумел поезд.

С наслаждением разминая ноги, Маргарита походила по широ кой песчаной дороге, держа щетку на плече, рассматривая окрестно сти и прислушиваясь. На холме за прудом виднелся красноватый огонек. Он светился в каком-то большом доме, темно громоздившем ся под луной рядом с лесом. Оттуда доносился негромкий собачий лай, под вербами близ плотины стрекотали лягушки. Маргарите нра вилось, что здесь пустынно, ей захотелось погулять, и тут же она ска зала сама себе, что летать можно только одним способом – низко и очень медленно, изредка вот так высаживаясь на землю.

Однако щетка вела себя странно. Она была какая-то напряжен ная, как будто тянула руку вверх, стремилась подняться. Тут беспо койство охватило наездницу. Подумалось о том, что, по сути дела, ей бы следовало не прерывать полета и не прохлаждаться здесь, потому что залетела она неизвестно куда, не зная никакого адреса, находит ся, по-видимому, ой-ой как далеко от Москвы, легко может опоздать и никуда не попасть.

Она оседлала щетку, дала ей волю, и та сразу понесла ее над пру дом, потом над крышей дома, все больше забирая ходу. Маргарита ус покоилась – щетка знала дорогу. Она заботилась только об одном, чтобы щетка не забирала высоко, к луне поближе, и чтобы не струи лось под ногами так, что ничего нельзя разобрать, кроме мелькания каких-то пятен.

И щетка, осаживаемая наездницей, несла ее над самыми верхуш ками сосен, над лугами, над линией какой-то железной дороги, на ко торой сыпал искрами прилипший как бы к месту гусеница-поезд, над водными зеркалами, в которых показывалась на мгновенье луна, над реками и ручьями.

Тяжкий шум вспарываемого воздуха послышался сзади и стал на стигать Маргариту. Потом к этому шуму чего-то летящего присоеди нился слышный на много верст хохот. Маргарита оглянулась и увиде ла, что ее догоняет темный предмет. Наконец он поравнялся с Марга ритой, уменьшил ход, и Маргарита увидела Наташу. Та была нагая и растрепанная, и тело ее отражало лунные лучи, в руке у Наташи све тилось что-то золотое. Наташа летела верхом на толстом борове, в пе редних копытцах зажимавшем портфель, а задними ожесточенно молотящем воздух. Сбившееся с носа пенсне летело на шнуре рядом с боровом, и шляпа то и дело наезжала ему на глаза. Всмотревшись хо рошенько, Маргарита Николаевна узнала в борове Николая Иванови ча, и хохот ее загремел над лесом, смешался с хохотом Наташи.

– Наташа! – визгнула Маргарита. – Ты кремом намазалась?!

– Душенька! Королева моя! – долетел до Маргариты голос Ната ши. – И ему, подлецу, намазала лысину! И ему!

– Королева! – плаксиво проорал боров, галопом неся всадницу.

– Душенька, Маргарита Николаевна! – кричала Наташа, скача рядом с Маргаритой. – Намазалась! Ведь и мы жить-летать хотим.

Не вернусь, нипочем не вернусь! Ах, хорошо, Маргарита Николаев на! Предложение мне делал! – Наташа тыкала пальцем в шею скон фуженного, пыхтящего борова. – Предложение! Ты как меня назы вал, а? А? – кричала она в ухо борову.

– Богиня! – завывал боров. – Не могу я так быстро лететь! Я бу маги могу важные растерять! Наталья Прокофьевна!

– Знаешь, где твоим бумагам место? – дерзко хохоча, кричала На таша.

– Что вы, Наталья Прокофьевна! Услышит кто-нибудь, – моляще орал боров.

Задыхаясь от наслаждения, Наташа рассказала бессвязно о том, что произошло после того, как Маргарита улетела. Как только Ната ша увидела, что хозяйка исчезла, не прикасаясь ни к каким подарен ным вещам, сбросила с себя одежду и кинулась к крему и помаде.

С нею произошло то же, что и с хозяйкой. В то время как Наташа, хо хоча от радости, упиваясь своею красой, стояла перед зеркалом, дверь открылась и перед Наташей явился Николай Иванович. В руках у не го были сорочка Маргариты и собственные шляпа и портфель. Нико лай Иванович обомлел. Придя в себя, весь красный как рак, он объя вил, что счел долгом поднять рубашечку, лично принести…

– Предложение сделал мне! Предложение! – визжала и хохотала На таша. – Клялся, что с Клавдией Акимовной разведется! Что, скажешь, вру? – кричала она борову, и тот сконфуженно отворачивал морду.

Расшалившись, Наташа мазнула кремом Николая Ивановича . и оторопела от удивления. Лицо почтенного нижнего жильца свело в пятачок, руки-ноги превратились в копытца. Глянув в зеркало, Ни колай Иванович отчаянно и дико завыл, но было уже поздно. Через несколько секунд он, оседланный, летел куда-то к черту над Моск вой, рыдая от горя.

– Требую возвращения нормального облика моего, – вдруг не то исступленно, не то моляще прокричал боров и захрюкал от негодо вания, – не намерен лететь на незаконное сборище! Маргарита Ни колаевна! Вы обязаны унять вашу домработницу!

– Ах, теперь я тебе домработница? Домработница? – вскричала

Наташа, накручивая ухо борову. – А то была богиня? Богиня? Ты как меня звал? А?

– Венера! – плаксиво ответил боров, пролетая над ручьем, шумя щим меж камней, копытцами задевая за кусты орешника.

– Венера! Венера! – победно прокричала Наташа, подбоченив шись и грозя луне кулаком, в котором было зажато что-то блестящее.

– Маргарита Николаевна, коробки я захватила, берите! Мне не нужно чужого золота!

Она разжала кулак и протянула Маргарите футляр и коробочку.

– Возьми на память себе!

– Спасибо! Спасибо! – отозвалась Наташа и, содрав шляпу с бо рова, зажала в ней золотые вещи.

Потом, пролетая над вершинами безмолвных сосен, указала сво бодной рукой на луну и сказала:

– Поторапливайтесь, Маргарита Николаевна! Ждут вас! Мне ве лено сказать, что вы будете на купанье! Королевой вас сделали! А я принцесса Венера!

И тут Наташа закричала:

– Эгей! Эгей! Эгей! Ну-ка надбавь!

Она сжала пятками похудевшие в безумной скачке бока борова, и тот рванул так, что опять зашумел воздух, и через мгновенье Ната ша превратилась в черную точку впереди и пропала, и шум затих.

Маргарита ускорила лет, и вновь заструилась и побежала под нею ночная земля.

Потом щетка сама стала замедлять ход, и Маргарита поняла, что цель близко. Она оглянулась. Щетка несла ее над холмами, усеянны ми редкими валунами, валяющимися между отдельных громадных сосен. Природа была какая-то незнакомая, и Маргарита подумала о том, что очень далеко от Москвы.

Сосны сдвинулись, но щетка полетела не над вершинами, а между стволами, посеребренными светом. Легкая тень ведьмы скользила впереди, луна светила Маргарите в спину.

Почувствовалась близость воды. Опять разошлись сосны, и Мар гарита тихо подъехала к обрыву. Внизу и была река, в тени от холма. Туман висел по берегам, противоположный берег был плоский, низ менный. На нем под группой раскидистых деревьев метался огонек от костра, виднелись движущиеся фигурки. Маргарите показалось, что оттуда доносится какая-то зудящая музыка. А далее, сколько хвата ет глаз, на посеребренной равнине не виднелось ни признаков жилья, ни людей.

Маргарита прыгнула с обрыва вниз и вдоль утеса плавно опусти лась к воде. Телу ее после воздушной гонки хотелось в воду. Отбро сив щетку, она разбежалась и прыгнула. Легкое ее тело вынесло поч ти до середины неширокой реки. Маргарита перевернулась вниз го ловой и, как стрела, вонзилась в воду. Столб воды выбросило почти до самого неба. Сердце Маргариты замерло в тот момент, когда она кидалась в воду. Ей показалось, что ее насмерть сожжет холодная во да. Но вода оказалась теплой, как в ванне, и, вынырнув из бездны, необыкновенное наслаждение испытала Маргарита, ныряя и плавая в одиночестве ночью в реке.

Впрочем, в отдалении изредка слышались всплески и фырканье, там за кустами кто-то купался.

Поплавав, Маргарита выбралась на берег и начала плясать на роси стой траве, прислушиваясь к музыке, доносящейся с островка, пригля дываясь к непонятным фигурам, мечущимся вокруг пламени костра.

После купанья тело ведьмы пылало, от усталости не осталось и следа, и мысли в голове проносились пустые, легкие. Тут фырканье объяснилось. Из-за ракитовых кустов вылез какой-то голый толстяк в черном шелковом цилиндре, заломленном на затылок. Ступни ног его были в илистой грязи, так что казалось, будто он в ботинках.

Судя по тому, как он отдувался и икал, был он порядочно выпив ши. Маргарита прекратила пляску. Толстяк стал вглядываться, потом заорал:

– Ба! ба! ба! Ее ли я вижу? Клодина? Неунывающая вдова! И ты здесь?

И полез здороваться.

Маргарита отступила и с достоинством ответила:

– Пошел ты к чертовой матери. Какая я тебе Клодина? Смотри, с кем разговариваешь! – Подумав мгновение, она прибавила к своей речи длинное непечатное ругательство.

Все это произвело на легкомысленного толстяка отрезвляющее действие.

– Ой! – тихо вскрикнул он и вздрогнул. – Простите великодуш но, светлая королева Марго! Обознался я! Коньяк, будь он проклят!

Он опустился на одно колено, цилиндр отнес в сторону, сделал поклон и залопотал по-французски какую-то чушь про кровавую свадьбу какого-то своего друга Гессара, про коньяк, про то, что он по давлен грустной ошибкой, объясняющейся единственно тем, что он давно не имел чести видеть изображений королевы…

– Ты бы брюки надел, сукин сын, – сказала, смягчаясь, Маргарита.

Толстяк радостно осклабился, видя, что Маргарита не сердится, и восторженно сообщил, что оказался без брюк в данный момент лишь потому, что оставил их на реке Енисее, где купался перед тем, но что он сейчас же летит туда, благо это рукой подать, и затем, по ручив себя расположению и покровительству, начал отступать задом и отступал до тех пор, пока не поскользнулся и не плюхнулся в воду. Но и плюхнувшись, сохранил на окаймленной бакенбардами физио номии улыбку восторга и преданности.

Маргарита же пронзительно свистнула и, вскочив на подлетев шую щетку, перенеслась над водной гладью на островок.

Сюда не достигала тень от горы высокого берега, и весь островок был освещен луною.

Лишь только Маргарита коснулась влажной травы, музыка удари ла сильней и веселей взлетел сноп искр от костра. Под вербами, усе янными нежными пушистыми сережками, сидели в два ряда толсто мордые лягушки и, раздуваясь как резиновые, играли бравурный марш на дудочках. Светящиеся гнилушки висели на ивовых прути ках, и свет их, призрачный и мягкий, смешивался с адским мечущим ся светом от костра.

Марш играли в честь Маргариты. Об этом она сразу догадалась по необыкновенному приему, который оказали ей на островке.

Прозрачные русалки оставили свой хоровод над речкой и замаха ли Маргарите руками, и застонали над пустынными окрестностями их приветствия. Нагие ведьмы выстроились в ряд и стали кланяться придворными поклонами. Какой-то козлоногий подлетел, припал к руке, раскинул на траве шелк, предложил раскинуться отдохнуть после купанья.

Маргарита так и сделала. Прилегла, и на теле ее заиграли отблес ки огня. Ей поднесли бокал с шампанским, она выпила, и сердце ее радостно вскипело. Она осведомилась о том, где же верная ее Ната ша, и получила ответ: Наташа уже выкупалась и полетела на своем борове вперед, чтобы предупредить о том, что Маргарита скоро бу дет, и приготовить для нее наряд.

Короткое пребывание Маргариты под ивами ознаменовалось еще одним эпизодом. В воздухе раздался свист, и черное тело, явно промахнувшись мимо острова, обрушилось в воду.

Через минуту предстал перед Маргаритой тот самый толстяк-бакенбардист, что так неудачно представился ей на том берегу. Он ус пел, по-видимому, смотаться на Енисей и обратно, ибо был во фрач ном наряде, но мокр с головы до ног. Коньяк подвел его: высажива ясь, он все-таки попал в реку. Но улыбки своей не утратил и в этом печальном случае и был Маргаритою допущен к руке.

Затем все стали торопиться. И многие улетели с острова. Растая ли в лунном свете прозрачные зеленоватые русалки. Козлоногий почтительно осведомился у Маргариты, на чем прилетела госпожа. Узнав, что она явилась верхом на щетке, всплеснул руками и отнес это к нераспорядительности Азазелло и тут же, крикнув кого-то с раздутой харей, возившегося у погасшего костра, велел сию минуту доставить из «Метрополя» «линкольн».

Это было исполнено действительно и точно в одну минуту. И на остров обрушилась буланого цвета открытая машина, на шоферском месте коей сидел черный длинноносый грач в клеенчатой фуражке и в перчатках с раструбами.

Островок опустел. В лунном пылании растворились последние точки отлетевших ведьм.

Костер догорал, на глазах угли одевались седою золой.

Бакенбардист и козлоногий распахнули дверцу перед Маргари той, и она села на широкое заднее сиденье. Машина взвыла, и тотчас остров ухнул вниз, машина понеслась на большой высоте.

Теперь два света светили Маргарите. Льющийся с лунного диска сверху и бледный фиолетовый от приборов в машине, которою со средоточенно управлял клеенчатый грач.