Никому не известно, где и почему разделилась компания злодеев, но свидетели утверждают, что примерно через минуту после того, как таинственная шайка покинула Садовую, Коровьева увидели в большом магазине торгсина на углу у Никитских ворот. Регент с большим достоинством вошел в зеркальные двери и приятно улыб нулся. Необыкновенно суровый мужчина, стоящий у дверей, прегра дил регенту путь и сказал:
– С котами, гражданин, в торгсин строжайше воспрещается.
Регент поглядел на него с достоинством и ответствовал:
– С какими котами? Я вас не понимаю!
Мужчина в удивлении вылупил глаза, не понимая, куда же девался черный кот с примусом в лапах, вошедший вместе с Коровьевым. Де лать было, однако, нечего, мужчина, дико улыбнувшись, пропустил Коровьева, а сам стал заглядывать во все закоулки, ища мерзавца ко та. Но нигде его не нашел и, пожимая плечами, опять утвердился на своем посту у выходных дверей.
В магазине торгсина было до того хорошо, что у всякого входяще го замирало сердце. Чего только не было в сияющих залах с зеркаль ными стеклами!
У самого входа налево за решетчатыми загородками сидели не приветливые мужчины и взвешивали на весах и кислотой пробова ли золотые вещи, которые совали им в окошечки разнообразно одетые дамы. Направо в кассах сидели девушки и выдавали орде ра. А далее чуть не до потолка громоздились апельсины, груши, яблоки. Возведены были причудливые башни из плиток шокола ду, целые строения из разноцветных коробок папирос, и играло солнышко на словах «Золотой ярлык» и «Ананасы экспортные». А далее прямо чудеса в решете. Лежала за стеклами толстая, как бревно, в тусклой чешуе поперек взрезанная семга двинская. В ка душках плавала селедка астраханская, грудами лежали блестящие коробки, и надпись свидетельствовала, что в них килька ревельская отборная. О сыре и говорить нечего, как мельничные жерно ва навален он был на прилавок, и, лишь проворный приказчик вон зился в него страшным ножом, он плакал, и жирные слезы стекали из его бесчисленных ноздрей.
Вскинешь взор, и кажется, что видишь сон. Массандровская маде ра, портвейн, херес, шампанское, словом, все вина, какие только мо жет потребовать самый прихотливый потребитель, все были тут в бутылках.
– Хороший магазин, – звучно сказал Коровьев, хотя никто и не интересовался его мнением и никто не просил его магазин этот хва лить. И тут же он подошел к фруктам.
– С котами нельзя, – в негодовании сказала белая женщина.
– Извиняюсь, где вы видите кота? – спросил Коровьев и приставил ладошку к уху, как тугоухий. Ж е н щ и н а моргнула глазами и отшатнулась. На том самом месте, где почудился ей черный кот на задних лапах, стоял толстяк в клетчатом с про дранным локтем, правда, с кошачьей рожей, но в кепке и с при мусом в руке.
– Почем мандарины? – осведомился Коровьев.
– 30 копеек кило, – ответила пораженная женщина.
– Жарко. Кушай, Бегемот, – пригласил Коровьев.
Спутник Коровьева передал примус Коровьеву, взял верхний ман дарин, облупил его в один взмах и тут же, чавкнув, сожрал его, а за тем принялся за второй.
Смертельный ужас поразил женщину.
– Вы с ума сошли! – закричала она. – Чек подавайте! Чек! – и уронила конфетные щипцы.
– Душенька, – задребезжал Коровьев, – не при валюте мы сего дня… Ну что поделаешь. Но клянусь вам, в следующий же раз и никак не позднее четырнадцатого отдадим. В кредит! – и о н подмигнул.
А Бегемот лапу сунул в шоколадную пирамиду, выдернул плитку, отчего вся пирамида рухнула. Женщина сделалась желтой, как батумский лимон, и пронзительно и тоскливо завыла:
– Палосич!
И не успел еще Бегемот прожевать шоколадку, как Павел Осипо вич возник у прилавка.
Утро 25/I.34 Он вмиг оценил положение и, не вступая ни в какие пререкания с Коровьевым или Бегемотом, воскликнул:
– Сверчков! Милицию!
Пронзительная трель у дверей ответила Палосичу. Приказчики бросили ножи и выставили лица из-за прилавков. Бегемот отступил к громадной кадке с надписью «Сельдь керченская» и запустил в нее лапу.
– Ты что делаешь, гад?! – вскричал приказчик в белом халате и котиковой шапке.
Трель повторилась.
Вечер 25/I.34 Проглотив кусок керченской селедки, Бегемот повел речь.
– Граждане-товарищи! Что же это делается? Ему можно? – Тут он указал лапой на человека, одетого в сиреневое пальто. Этому челове ку приказчик резал балык, источающий масло. – Ему можно? А коту, который починяет примуса, нельзя?
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления