Онлайн чтение книги «Мой бедный, бедный мастер…»
ЗАМОК ЧУДЕС

Ночью на 1-е сентября 1933 Лишь только неизвестные вывели из подворотни Никанора Ивано вича Босого и в неизвестном направлении повели, странное чувство овладело душой председателя.

И даже трудно это чувство определить. Босому начало казаться, что его, Босого, более на свете нет. Был председатель Босой, но его уничтожили. Началось с ощущения уничтоженности, потери собст венной воли. Но это очень быстро прошло. И, шагая между двух, ко торые, как бы прилипши к плечам его, шли за ним, Босой думал о том, что он… он – другой человек. О том, что произошло что-то, вследствие чего никогда не вернется его прежняя жизнь. Не только внешне, но и внутренне. Он не будет любоваться рассветом, как прежний Босой. Он не будет есть, пить и засыпать, как прежний Бо сой. У него не будет прежних радостей, но не будет и прежних печа лей. Но что же будет?

Этого Босой не знал и в смертельной тоске изредка проводил ру кой по груди. Грустный червь вился где-то внутри у его сердца, и, мо жет быть, этим движением Босой хотел изгнать его.

Неизвестные посадили председателя в трамвай и увезли его в дальнюю окраину Москвы. Там вышли из трамвая и некоторое время шли пешком и пришли в безотрадные места к высочайшей каменной стене. Вовсе не потому, что москвич Босой знал эти мес та, был наслышан о них, нет, просто иным каким-то способом, ко жей, что ли, Босой понял, что его ведут для того, чтобы совершить с ним самое ужасное, что могут совершить с человеком, – лишить свободы.

Босой Никифор Иванович был тупым человеком, это пора при знать. Он не был ни любопытен, ни любознателен. Он не слушал му зыки, не знал стихов. Любил ли он политику? Нет, он терпеть не мог ее. Как относился он к людям? Он их презирал и боялся. Любил смешное? Нет. Женщин? Нет. Он презирал их вдвойне. Что-нибудь ненавидел? Нет. Был жесток? Вероятно. Когда при нем избивали, скажем, людей, а это, как и каждому, Босому приходилось нередко видеть в своей однообразной жизни, он улыбался, полагая, что это нужно.

Лишь только паскудная в десять человеческих ростов стена при двинулась к глазам Босого, он постарался вспомнить, что он любил. И ничего не вспомнил, кроме клеенчатой скатерти на столе, а на этой клеенке тарелку, а на тарелке голландскую селедку и плаваю щий в мутной жиже лук. Но тут же в медленных мозгах Босого яви лась мысль о том, что, что бы ни случилось с ним за этой стеной, сколько бы он ни провел за нею времени, был ли бы он