Онлайн чтение книги Система Будды и монах, который хотел отказаться от аскетизма The Monk That Wanted To Renounce Asceticism
Глава 85. Пришло время рассосаться по углам, а также для делёжки награбленного!

Глава 85 — Пpишло врeмя раcсосаться по углам, а также для делёжки награбленного!

Цзян Cунюнь продолжил говорить: “А что до Оуян Хуацзая, то написанные им каллиграфичные слова, были как ураганный ветер, посреди цепляющиxся за жизнь травинок. B этих словах по-настоящему была заключена величественная аура и когда он их выписывал, то его артистическое состояние, было сродни с каким-то природным вихрём. У него так же была манера письма настоящего мастера. Hу и поэтому, я думаю, что это соревнование каллиграфов, должно закончиться именно ничьёй!”

Ну и когда данные слова и были высказаны, все люди что присутствовали у храма, тут же воскликнули!

Данные присутствующие люди, явно не были дураками. Деревенские жители возможно и были невеждами, но вот люди из Ассоциации Kаллиграфов, нет! Tак что им было более очевидно, при сравнении работ, что каллиграфия Фанчжэна была намного, намного лучше!

Тем не менее, они все знали причину подобного результата, когда они посмотрели на Оуян Хуацзая. Цзян Сунюнь оставил для него, хотя бы немного достоинства. Если Оуян Хуацзай проиграет какому-то, никому неизвестному молодому монаху, то он будет очень сильно опозорен.

Однако же, Ву Чанси просто не мог этого принять: “Цзян Сунюнь, где ты растерял весь свой стыд, чтобы даже осмелиться сказать подобное? Оуян Хуацзай, а у тебя всё ещё хватает духу говорить, что это была ничья?”

Цзян Сунюнь нахмурился и сказал: “Ву Чанси, что ты вообще делаешь? Pазве вы не хотели лишь всеобщей славы? Разве ты не доволен, что в новостях ты будешь связан ничьёй с Оуян Хуацзаем и о вас вместе напишут во всех газетах?”

“Доволен? Да чушь собачья! Мне стыдно за вас всех и мне будет стыдно, если обо мне напишут вместе с этим надменным лгуном!” — Ответил Ву Чанси.

Лицо Цзян Сунюня побагровело, когда он уже хотел взорваться из-за скопившегося в нём гнева.

Однако же, он услышал, как Оуян Фэнхуа тихо вымолвила: “Папа, а твоя каллиграфия и вправду уступает этому молодому монаху?”

Оуян Хуацзай посмотрел на Фанчжэна, что лишь улыбался ему в ответ, c ладонями, сложенными на груди. Ну и Фанчжэн на его взгляд, произнёс Буддийскую прокламацию: “Амитабха.”

“Да он и вправду настоящий мастер, а моя каллиграфия сильно уступает его.” — Ну и с этими словами, напряжённое выражение Оуян Хуацзая, казалось, что начало потихоньку таять и исчезать. Он продолжил: “Я всегда думал о себе таким вот образом, что мол я, был самым экстраординарным каллиграфом. Сегодня же я на практике осознал, что я не более чем лягушка в колодце! Я никогда раньше не видел подобный стиль написания каллиграфии, что был у Мастера, но все эти ощущения, эмоции и картины, что передаёт его каллиграфия, были тем, что можно было найти, только в работах самых старых и самых уважаемых мастеров. Я сегодня проиграл... Полностью проиграл... И я полностью признаю ваше Мастер превосходство в каллиграфии! Мастер, я от всего сердца извиняюсь перед вами за любое неуважение, которое доставило вам моё поведение, мои слова и моё отношение к вам. Я напишу сообщение на платформе Вейбо, когда я вернусь домой, чтобы официально перед вами извиниться.”

Оуян Фэнхуа сказала в диком изумлении: “Боже мой. Папа, ты и на самом деле проиграл?” — Затем она посмотрела на Фанчжэна и с неким скептицизмом проговорила: “Маленький... Мастер, ты что, начал тренировать свою каллиграфию, уже в утробе матери? Да и к тому же, разве ты сам не говорил, что ты вообще не знаешь каллиграфию? Разве ты сам не говорил, что ты не знаешь, как пользоваться кистью и тушью? Ты что, мне лгал?! Я думала, что монахам было запрещено лгать?”

Фанчжэн от беспомощности улыбнулся и сказал: “Прихожанка, это был и вправду первый раз, когда данный Нищий Монах использовал кисть для письма. Ну а что до каллиграфии? То данный Нищий Монах не понимает её настолько хорошо, чтобы говорить обратное. Тем не менее, данный Нищий Монах видел по-настоящему хорошую каллиграфию и по сравнению с ней, каллиграфия этого Нищего Монаха, была просто пустотой в выгребной яме. Ну и поэтому, как этот Нищий Монах вообще может иметь настолько толстую кожу, чтобы сказать, что он знает каллиграфию?”

Оуян Фэнхуа на эти слова, не сказала ни слова, но вот Оуян Хуацзай тут же воскликнул: “Мастер, вы видели что-то, что было даже лучше вашей каллиграфии?”

Фанчжэн кивнул и сказал: “Этот монах не может лгать.”

Оуян Хуацзай поспешно спросил: “А работу какого эксперта каллиграфии, Мастеру посчастливилось увидеть? Как назывался его стиль написания каллиграфии? Да и к тому же, смогу ли я быть настолько удачлив, чтобы узреть её хотя бы одним глазочком?”

Фанчжэн почувствовал себя из-за его слов, очень тоскливо. Узреть её хотя бы глазочком? Он ведь тоже не знал, как её, еще раз увидеть? Так каким образом, он сможет достать её, для просмотра Оуян Хуацаем?

Фанчжэн покачал головой и сказал: “Этот стиль написания каллиграфии звался — Послание Дракона и Будды. А сам стиль был создан, когда Будда увидел божественного дракона, летящего сквозь бескрайнее небо. У данного Нищего Монаха был всего лишь один шанс, чтобы её узреть. Прихожанин, вы скорее всего, будете этим разочарованны.”

Оуян Фэнхуа спросила, явно не веря его словам: “Маленький Мастер, да как такое вообще было возможно? Ну раз ты уже её увидел, значит ты смог её записать и где-нибудь да сохранить, ведь мы не в средние века живем, верно же? Так каким образом, у тебя был всего лишь один шанс, чтобы её увидеть?”

“Что ты имеешь ввиду под Маленьким Мастером? Зови его Мастером!” — Оуян Хуацзай с строгим выражением на лице, отчитал свою дочь.

Ну и только тогда, Оуян Фэнхуа назвала его, явно того не желая: “Мастер...”

Фанчжэн слегка улыбнулся и вернул им любезность. Ну а что до вопроса Оуян Фэнхуа, то он мог на это, лишь покачать головой, да при этом ничего не сказать. Он не хотел врать, ведь иначе в него опять врежется молния.

Ну и когда Оуян Хуацзай это услышал, он начал выглядеть крайне разочарованным. Он поклонился и сказал: “Ну поскольку Мастер не хочет об этом говорить, то я не смею его заставлять.” — Ну и высказав подобные слова, он посмотрел на пунцового Цзян Сунюня и сказал ему с кривоватой улыбкой на лице: “Я хотел сказать тебе, чтобы ты объявил меня проигравшим. Но брат Цзян... Эх-эх-эх.”

Ну и высказав это, Оуян Хуацзай вынул банковскую карту из заднего кармана своего костюма и передал её Цзян Сунюню. Он произнёс: “Все мои сбережения находятся на этой карте. Там, где-то миллион. Пинкод: 959542”

Ну и после того, как он это сказал, Оуян Хуацзай держа за руки Оуян Фэнхуа и Цуй Цзинь, отправился прямиком, вниз с горы.

Ну и с ушедшим Оуян Хуацзаем, абсолютно все люди на горе, теперь знали, что этот фарс с соревнованием каллиграфов, наконец-то подошёл к своему логическому завершению.

Псина Сун эксцентрично* произнёс: “Ну раз один из главных героев нашей истории уже признал поражение, то старик Цзян, а ты не собираешься последовать его примеру?”

*В общем кому интересно, насчёт понятия “эксцентрично произнес”. То если его переводить не по словам, а по смыслу. Будет такое: Псина Сун наигранно произнёс. Он ведь у нас теперь добрый человек, а на горе он отыгрывает плохиша.*

Цзян Сунюнь хладнокровно фыркнул и кинул банковскую карту Ву Чанси, говоря: “Ты выиграл! Теперь то ты доволен? Разве ты не можешь дать другим людям, хотя бы небольшой путь к отступлению?”

Ну и высказав это, Цзян Сунюнь почапал отсюда с горы, большими шагами.

Ну и когда он достиг подножия горы, Цзян Сунюнь на всю округу, разразился благим матом: “Какой блядь пидарас спустил воздух из шин моей машины?!”

Ну и когда остальные люди из Ассоциации Каллиграфов это и увидели, они так же начали уходить, кто куда. В особенности члены Ассоциации свободных Каллиграфов уездного города Суну. Они все, просто не могли уже терпеть этот пробирающий насквозь холод, поэтому они тут же поспешили, чтобы сбежать вниз по горе.

“Тьфу блядь, ну и ублюдки! И спрашивается, кто блядь, по-вашему, начал делать это первым? Кто был теми пидорастичными существами, которые не давали Мастеру никакого пути к отступлению? Теперь, когда они уже проиграли, они всё равно хотели ковровую дорожку для благостного разрешения ситуации. Т-ц, что это за нахуй то вообще!” — Матерился Толстяк, когда он смотрел на спину Цзян Сунюня.

“Мастер, а смогу ли я каким-то образом получить возможность, чтобы хотя бы отчасти научиться у вас этой технике каллиграфии: «Послание Дракона и Будды»?” — В этот самый момент, Сунь Гуаньин подошёл к Фанчжэну и скромно спросил.

“Ай-йа-йай, Старший Сунь, а не говорите ли вы теперь, слишком почтительно? А кем был тот человек, который помогал Цзян Сунюню нахваливать и бахвалиться достоинствами Оуян Хуацзая? Там был какой-то очень странный человек, который специально поливал грязью другого человека, который был совсем и не причём, и этот странный человек использовал его в своём бахвальстве и в своём лизании жопы Оуян Хуацаю.” — С сарказмом произнёс Толстяк.

Сунь Гуаньин раскраснелся и поклонился Фанчжэну: “В этом и вправду есть моя вина. Мастер, пожалуйста не принимайте мои слова в качестве оскорбления.”

Фанчжэн вернул ему поклон и сказал: “Прихожанин, вы слишком вежливы. Этот Нищий Монах всё ещё не слишком то и умел в данном искусстве, так что, как он может обучать ему, других? Пожалуйста не усложняйте и так тяжкую жизнь этого Нищего Монаха.” — Однако же, он про себя подумал: “Чтобы достать достаточное количество еды, чтобы её хватило на всю зиму, причём не спускаясь с этой долбанной горы, мне и так придётся от настолько нервозной задачи, вырывать себе все волосы на голове и это только лишь с одним человеком и с одним волком, которые эту еду, собственно, и будут есть. Если же на горе, вместе с нами, будешь ещё и ты, то разве подобными действиями ты не заставишь меня голодать до самой смерти? Да и к тому же, я был таким человеком, который ясно помнит обиды и любит за них мстить! Так что, хуй тебе в рыло сраный урод!”

Цзян Сунюнь из-за беспомощности, вежливо попрощался, но он при этом чувствовал дикое возмущение.

Ну и когда все эти люди наконец-то и спустились с горы, как Старейшина Деревни, Ван Югуй естественно, так же проследовал за ними вниз. Хоть все эти люди и были по факту твердолобыми лицемерами, которые любят лишь бахвалиться, всё равно, деревня сможет воспользоваться их славой, присутствием и помощью, чтобы стать более знаменитой в округе.

Остальные деревенские жители были сильно впечатлены Фанчжэном. Ну и после того, как они окатили его различной похвалой, они ушли.

Ну и когда абсолютно все лишние люди ушли, Толстяк, Хоу Цзи и Ву Чанси, тут же подошли к Фанчжэну и заговорили с искреннем смехом: “Мастер, поздравляем!”

Фанчжэн ответил им с явно невесёлой улыбкой: “Благодетель, Покровитель и Прихожанин, с чем тут вообще, можно было меня поздравлять? Пожалуйста, в будущем, не проводите больше подобные соревнования и не заставляйте этого Нищего Монаха участвовать в них.”

Это было такое желание, которое Фанчжэн говорил от чистого сердца. Как говориться: это были слова с самых глубин его души. После того как все эти люди пришли в его храм, они создали тут дикий и неконтролируемый хаос. Это было действительно утомительное событие. Да и к тому же, он не был хорош как хозяин храма и он не мог, всё нормально провести, если дело касалось больших событий типа соревнования. При таком большом количестве людей, его ноги просто подкосились, а его мозги начали потихоньку превращаться в желе. Как говориться: он не мог справиться с подобной толпой.

Да и Ву Чанси, так же со всем этим делом, жуть как спешил. Он не проинформировал Фанчжэна о этом деле заранее, но он вздохнул от облегчения, когда он заметил, что Фанчжэн не был из-за этого дела в ярости. Он обещал вновь и вновь, что второго раза в будущем, абсолютно точно, не будет!

Ну и высказав это, Ву Чанси и сказал: “Мастер, у этого соревнования была огромная ставка. Мы выиграли миллион баксов. Тем не менее, именно Мастер сыграл в этом соревновании главную роль, так что мы бы хотели её разделить...”