Онлайн чтение книги Цикл историй: Сезон монстров Monogatari Series: Monster Season
25 - 4

— Ага. Всё ясно. В общем, демонический братишка, или, для краткости, братишка-демон устроился работать няней своего преподавателя, чтобы ему зачли проваленный экзамен.

— К твоему сведению, этот план был отнюдь не из простых!

И уж точно над ним не стоит иронизировать.

Да и не план это никакой.

В данный момент самой большой загадкой для меня было то, почему Ононоки-тян изящно лежала на заднем сиденье моей машины, «Фольксваген Нью Битл» — в то время как я мчался с одной из парковок университета Манасэ в сторону квартиры, о которой мне рассказала доцент Иэсуми, Ононоки-тян вдруг сказала мне: «Превышение скорости — это плохо, братишка-демон», — как будто это было совершенно естественно.

И почему она надела столь смелое длинное платье, демонстрирующее все изгибы её тела, вместо своей обычной драпированной юбки…? В моей машине нет дресс-кода, ты в курсе?

— Твоя сестра заставила меня надеть это. Эта девчонка думает, что раз я кукла, то меня можно по-всякому наряжать. В тот момент я не могла знать, во что меня оденут в следующий раз, поэтому прошлой ночью я эвакуировалась в чрезвычайном порядке, укрылась в твоей машине и провела в ней всю ночь.

— Не используй мою машину, как убежище.

— Тебе эту машину вообще родители подарили, избалованный ты засранец.

Ононоки-тян говорила своим обычным невыразительным тоном, ворочаясь на заднем диване — она повернулась спиной к водительскому месту, и, насколько я сумел разглядеть в зеркало заднего вида, её платье было настолько открытым, что были хорошо видны её лопатки.

В чём вообще моя младшая (самая младшая) сестра заставляет ходить девочку-подростка? Не надо повышать уровень обнажённости Ононоки-тян!

Её тело, на секундочку, является трупом.

В любом случае, похоже, что Ононоки-тян уже успела покататься на заднем сиденье моей машины, когда я ехал из дома в университет — поскольку она была куклой, да ещё и куклой-трупом, она мастерски умела скрывать своё присутствие.

И после этого она провела весь день в машине... Учитывая время года, живой человек мог бы получить тепловой удар. Если бы она захотела, то могла бы использовать свою специальную технику, чтобы самостоятельно добраться до дома, но, похоже, Ононоки-тян решила вздремнуть.

И такое бывает.

Если уж на то пошло, то даже я, старший брат Цукихи, скорее всего, испытывал бы схожие чувства, если бы меня заставили проводить всё своё время в одной комнате с ней.

Однако, с другой стороны, Ононоки-тян уже довольно долгое время нахлебничала в доме Арараги, и, сбежав из дома, она в качестве безопасного укрытия выбрала мою машину... Эта ситуация не вызвала у меня восторга, но я был немного тронут.

— Избалованный, значит… Ну, не знаю уж, насколько я избалован, но судьба мне определённо благоволит.

— Ещё бы. В конце концов, ты уже успел пару раз умереть и побывать в аду.

По ходу движения Ононоки-тян постоянно ворочалась, как будто искала наилучшее положение. В сочетании с новой одеждой она была похожа на рыбу, выбросившуюся на берег.

Несмотря на то, что она была трупом, она выглядела очень живо.

— По крайней мере, я никогда не подвергался насилию.

— Коне-е-ечно. Ведь все родители любят своих детей, пра-а-авда же, да.

Из-за её монотонного голоса и невыразительного лица, намерения Ононоки-тян было прочитать ещё сложнее, чем намерения доцента Иэсуми, но, вероятно, она сейчас сарказмировала.

Правильней было бы сказать: «Некоторые родители не способны полюбить своих детей» — и хотя к нынешнему моменту эта фраза уже определённо не кажется верной, но вне зависимости от того, каким тоном она произносится, «Все родители любят своих детей» звучит довольно жестоко.

Как по отношению к нелюбимым детям, так и по отношению к нелюбящим родителям.

— Знаешь, братишка-демон, я считаю, что оскорбления и насилие, которым ты когда-то подвергся со стороны Сэндзёгахары Хитаги, вполне можно считать домашним насилием… Смешно подумать, но не исключено, что это остатки дурного влияния, которое так называемая героиня получила от своей «матери».

— Тебя это смешит?

Лучше бы тебе оставаться без эмоций до конца жизни.

Я как раз посмотрел аниме-версию Zoku Owarimonogatari, и знаешь что... Неужели у себя в голове ты разговариваешь со мной именно в таком раздражающем тоне?

— Ты и сам любишь над этим прикалываться, братишка-демон, но вечный бардак в комнате Камбару Суруги тоже можно считать результатом тьмы в её сердце. Неудивительно, что Осино Оги продолжает общаться с ней. Как вообще Гаэн Тооэ воспитывала свою единственную дочь?

— Я сомневаюсь, что она жестоко с ней обращалась, но из нашей с ней встречи в зеркальном мире я могу сделать вывод, что она не похожа на человека, который хорошо воспитывает детей…

— Это также зависит от того, что мы подразумеваем под жестоким обращением.

— У нас тут не дебаты. Я не хочу этого слышать.

— Но я думаю, что если говорить о родителях Надэкоо[✱]Ёцуги заменила иероглиф 子 (ko, «ребёнок») на иероглиф 公 (kō, «общественный»)., то для них было бы полной неожиданностью, если бы ты обвинил их и сказал: «То, что вы с ней сделали, было жестоким обращением». Наверняка они во весь голос заявили бы, что окружили свою дочь максимальной заботой. Впрочем, сейчас они, наконец, дали ей пинка под зад за то, что она сидит в четырёх стенах, и говорят ей идти работать, если она не собирается продолжать обучение в старшей школе, но даже это можно назвать жестоким обращением, не так ли? Они пытаются выгнать пятнадцатилетнюю девочку, в конце концов.

Хмм…

Значит вот что сейчас происходит в семье Сэнгоку… Я не мог не волноваться за подругу моей сестры, с которой я порвал отношения совсем не таким «нормальным» образом, как с Ойкурой. Хотя, у меня уже нет права беспокоиться о ней.

— Тебе не нужны какие-либо специальные права, чтобы беспокоиться о ком-то. А теперь давай отправимся в дом Надэкоо прямо сейчас.

— Огонь наших с ней отношений давно потух, не пытайся его вновь раздуть. И перестань называть её Надэкоо.

— Это скорее ты, братишка-демон, не пытайся вмешиваться в мои отношения с Надэкоо. Если жизнь дорога.

— Ну, умирать я пока не планирую. И как вообще наш разговор дошёл до этого... Мы сейчас направляемся к дому доцента Иэсуми. Квартира номер 333. Ты меня вообще слушала?

Ладно, проехали, я всё равно был рад, что мне сейчас есть с кем поговорить, несмотря на всё моё ворчание… Если бы не наш разговор, то не исключено, что я бы запаниковал, превысил скорость и попал в аварию — ну или меня бы просто остановила полиция, но это ещё сильнее задержало бы моё прибытие.

— Девочка-подросток на заднем сиденье уже делает вероятность быть остановленным полицией достаточно высокой… Может, попробовать открыть окно и крикнуть: «Помогите!»?

— Ты сейчас звучала как сам дьявол по плоти. Не меняй характер своего персонажа посреди сюжета!

— Суть моего характера как раз в том, что он постоянно меняется. Забыл что ли? В любом случае, разве ты не можешь просто сдаться полиции и объяснить им ситуацию?

— С чего бы это? Я ни в чём не виновен. Даже если бы я подумал о том, что хочу оторвать эти лопатки, как крылья, в своей голове я волен делать всё, что захочу.

— Подобный образ мышления характерен для гротескного убийцы, которого даже по телевидению показывать нельзя. Оторвать лопатки, как крылья… — похоже здесь не обошлось без твоих тёмных страстей в отношении сестрицы-кошки. Но вообще я говорю не о тебе. Я говорю о другом человеке с «крыльями» и фамилии, о Хагоромо. Меня интересует не твой случай, а случай доцента.

— Не мой случай? Что?

— Запереть свою дочь в доме и не возвращаться домой три дня — этого достаточно, чтобы вызвать полицию, не так ли? Ты что, послушно едешь туда в своей машине, чтобы просто проверить ситуацию? Как я уже говорила во время последнего случая с транзисторной стройняшкой, братишка-демон, тебе следует научиться оставлять дела полиции. Я понимаю, что ты чувствуешь, но полиция не враг тебе, братишка-демон.

— И какие же из моих чувств ты понимаешь? Я же не считаю полицию своим врагом. Не надо строить из меня преступника. Но кроме этого, Ононоки-тян, ты правильно рассуждаешь, я был очень близок, чтобы так и поступить.

— Правда? Ты говоришь это не только потому, что не хочешь, чтобы я тебя убила?

— Я не хочу… Да откуда у тебя вообще эта навязчивая идея меня убить?!

— Если ты был очень близок, то назови мне причину, по которой ты этого не сделал. Иначе я могу превратить твою любимую машину в разрушенную машину. Вместе с тобой.

Это было довольно страшное заявление от девушки, лежащей на заднем ряду и даже не пытающейся встать... Но я не собирался превращаться в металлолом. Что ж, полагаю, она была тем человеком, с которым я мог об этом поговорить.

Она была специалистом, в конце концов. Не специалистом по жестокому обращению с детьми, но всё же...

— Во время нашего разговора доцент Иэсуми произнесла одну вещь, которая показалась мне любопытной. Если бы не это, я бы уже давно вызвал полицию. Игнорируя все правила этикета, без какого-либо уважения к её статусу, я бы незамедлительно донёс на неё. В конце концов, у меня есть такая удобная штука, как мобильный телефон.

— Ты хочешь сказать, что он даже удобнее, чем я?

— Хоть ты и столетний труп-цукумогами, но не нужно пытаться конкурировать с мобильным телефоном.

— Нет уж, прежде чем продолжать, давай проясним, какой из инструментов ты считаешь более полезным. Куклу-труп? Мобильный телефон? Что из этого?

— Почему я должен делать такой выбор… Ладно, кукла-труп.

— Молодец. На сегодня я тебя отпускаю. Тебе повезло, что всё не закончилось твоей смертью. Ну так что же такого любопытного ты услышал?

— Я бы даже сказал, что это кое-что… странное. Когда я стал более подробно её расспрашивать, доцент Иэсуми сказала мне, что дело совсем не в том, что она с самого начала не считала свою дочь милой. Даже наоборот — она считала, что у неё самая очаровательная, самая лучшая дочь во всё мире… Но однажды, ни с того ни с сего, она перестала так считать.

Она перестала.

Считать своего ребёнка своим.

— «Как будто её поменяли местами с другим ребёнком», — так сказала доцент Иэсуми. Эй, Ононоки-тян. Ононоки Ёцуги-тян. Не кажется ли тебе это немного знакомым? Будто это история о странности.

Словно что-то.

Очень близкое нам.

— …А эта девочка…

Ононоки-тян на мгновение замолчала, а затем спросила: «Как зовут эту девочку?»

Судя по всему, что-то заставило её чутьё специалиста отреагировать.

— Иэсуми Ииэ, — произнёс я.

Произнёс имя, которое услышал — по крайней мере, это было имя, данное с надеждой на то, что однажды ребёнок вырастет и сможет сказать «нет» той реальности, что не сможет принять.[✱]