Онлайн чтение книги Гегемон Греции! Hegemon Greece!
1 - 447

В начале войны Росцианум выступил с инициативой предложить свои войска для участия в сражении. Однако сенат Теонии вежливо отказал им, поскольку у Теонии было достаточно войск, и даже если у Росцианума было мало солдат, это все равно повлияло бы на общее единство армии. Поэтому они приняли только корабли и военные пайки Росцианума. Однако Теония уже до предела растянула свои вооруженные силы, поэтому им пришлось обратиться за помощью к Росциануму. В конце концов, какой бы маленькой ни была комариная лапка, это все равно мясо.

«Наших войск, оставшихся в Турии, достаточно до тех пор, пока Сиракузы не высадят полный десант, чтобы напасть на нас». — сказал Капус и продолжил: «У нас все еще есть около 500 кавалеристов в Турии, и хотя морской флот Секлиана в настоящее время не может выйти в море, мы можем перевести некоторых моряков в качестве легкой пехоты. Конечно, лучше иметь немного тяжелой пехоты из Росцианума, чтобы пополнить нашу армию!».

Куногелата вышел вперед и поклонился Капусу. Затем он сказал: «Безопасность Турии в ваших руках».

После того как Куногелата сказал это, Корнелий и другие государственные деятели тоже поклонились Капусу. Это был первый раз, когда традиционные государственные деятели так искренне поклонились Капусу, бывшему наемнику. Однако это сразу же заставило его почувствовать давление, но он все равно ответил взаимностью, отдав мощный воинский салют и выйдя из зала Большого Сената.

Затем обеспокоенные государственные деятели стали смотреть друг на друга. В конце концов, их взгляды упали на пустое место в центре зала заседаний. Раньше они все еще были в растерянности от того, что Давос стал королем, но теперь эти эмоции исчезли без следа, и в их мыслях осталось только одно: «Давос, когда ты вернешься, чтобы спасти Теонию?».

***

Лептинес, наварх сиракузского флота, не планировал высаживаться на побережье Турии и атаковать город, так как он слишком хорошо знал, что, в отличие от Терины, в Турии достаточно людей. Он не мог захватить этот большой город с высокими стенами и мощными укреплениями с помощью только своих грубо оснащенных моряков. Он также не собирался посылать корабли, чтобы ворваться в реку Крати, потому что Сиракузы не занимали одну сторону берега реки. Кроме того, в городе Турии реку перегораживала железная цепь. Как только его корабли будут заблокированы и пойманы в ловушку в реке, они станут легкими мишенями для огненных стрел врагов.

Естественно, Лептинес не хотел ставить свои корабли и опытных моряков в такую опасную ситуацию. Поэтому он послал лишь несколько моряков атаковать окрестности Турии, чтобы заставить теонийский флот, прятавшийся в реке Крати, выйти на решающую битву.

Но в отличие от осторожности Лептина, наемные конники действовали очень самонадеянно и без запретов. Из-за вражеской армии Кримиса отозвала своих людей, чтобы они спрятались в городе. Тем не менее, некоторые не смогли вовремя перебраться в город и были убиты этими чужеземными кавалериями, особенно кельты, которые несли головы тех, кого они рубили. Среди них были даже головы женщин и детей, которые с великим триумфом шествовали перед Кримисой, заставляя солдат шестого легиона, размещенных в городе, быть в ярости, но не в состоянии ничего сделать из-за военного приказа…

***

Протесилай, претор Кримисы, суетился в городской ратуше. Но когда он увидел вошедшего легата шестого легиона Оливоса, он поспешил поприветствовать его и сказал: «Господин Оливос, ты вернулся!».

Оливос, который только что закончил осмотр обороны порта, увидев встревоженное лицо Протесилая, не мог не улыбнуться и притворился встревоженным: «Может быть, это враг нападает на нас?». Конечно, он не мог не знать, ведь он только что закончил осмотр.

«Даже в нынешней ситуации ты все еще в настроении шутить?». — с досадой сказал Протесилай.

«Что случилось?». — улыбнувшись, спросил Оливос.

«Семьи тех, кого вы задержали, снова начали устраивать беспорядки перед зданием мэрии. На этот раз они собрали сотни людей и пригрозили, что если мы не освободим их родственников, то они поставят палатки перед ратушей и будут там жить». — ответил Протесилай с обеспокоенным лицом. В конце концов, если эти люди продолжат шуметь, это разрушит его репутацию претора, и в будущем он станет самым большим посмешищем для всего сената.

«Они смеют?». — усмехнулся Оливос. Когда он вел шестой легион в Кримису, группа протестующих заблокировала их у городских ворот. Только после того, как он задержал их, обвинив в нападении на армию и заговоре мятежа, армия смогла войти в город.

И пока он в последние несколько дней занимался обустройством обороны всего города, в городе начали распространяться слухи: «С таким количеством солдат шестого легиона, размещенных в городе, он только израсходует наши небольшие запасы еды и воды. И как только сиракузяне окружат город, мы, жители Кримисы, первыми умрем от голода…».

«А сейчас сиракузяне сжигают наши поля и режут наших сородичей за городом. Однако солдаты шестого легиона не вышли из города, чтобы прогнать их и защитить наших соотечественников и имущество. Вместо этого они просто трусливо прячутся в городе, как крысы».

***

Оливос игнорировал эти слухи и следовал установленным методам, чтобы улучшить оборону города. Он сохранил спокойствие даже после того, как узнал, что семьи тех, кого он задержал, собрались сегодня перед ратушей. Это произошло потому, что после того, как он вошел в город, люди Аристиаса, которых он разместил в Кримисе, тайно нашли его и рассказали ему, что сиракузские шпионы, часто посещающие Кримису, сговорились с некоторыми кримисийцами в этот период, чтобы сделать ситуацию в городе хаотичной.

В этот момент он серьезно сказал: «Архонт Протесилаус, женщина, которая пыталась убить Архонта Давоса, была родом из Кримисы. Однако, по доброте Архонта Давоса, он не стал расширять расследование ради стабильности союза. Но сегодня, похоже, проблема Кримисы настолько серьезна, что даже если мы поставим город под военный контроль, ситуация в городе все равно будет хаотичной. Я боюсь, что некоторые шпионы Сиракуз подстрекают народ. Если мы не примем строгих мер, эти люди будут создавать проблемы в городе, пока мы защищаем городскую стену, и мы окажемся в опасности, когда враг нападет в больших масштабах".

Выражение лица Протесилая внезапно изменилось. Затем он спросил: «Что же вы собираетесь делать?».

«Конечно, выкопать их. Затем все коллаборационисты и смутьяны будут преданы суду и казнены!» С убийственным выражением лица Оливос с силой взмахнул рукой вниз.

Протесилай был потрясен. Он снова заколебался и сказал: «Это слишком экстремально. В конце концов, они все еще граждане Союза!».

Оливос с презрением уставился на него: Этот молодой государственный деятель из Амендолары, который всегда поддерживал Давоса и обычно выступал и занимал позитивную позицию. Но как только он стал главным и ему пришлось в одиночку решать политические вопросы, он стал нерешительным и нерешительным. Когда Скамбрас был претором Кримисы, политическая ситуация здесь была относительно стабильной, но теперь, когда пришла его очередь, не только было совершено покушение, но и ситуация почти вышла из-под контроля…

«Архонт Протесилай, поскольку вы раньше служили судьей, вам должно быть хорошо известно, что военный закон Теонии, среди прочего, гласит: «Те, кто дезертирует с поля боя, и те, кто восстал, должны быть обезглавлены». Он также гласит: 'Высшая мера наказания за измену — смерть'. Сейчас мы находимся во времена войны; разве эти люди, которые вступают в сговор с нашими врагами и пытаются подорвать оборону Кримисы или даже предать Союз, не заслуживают смертной казни?». — сурово заявил Оливос.

Подумав мгновение, Протесилай неохотно сказал: «Хорошо, я согласен с тобой. Однако я надеюсь, что ты сможешь предъявить людям убедительные доказательства, прежде чем казнить их».

'Это будет не так просто'. — подумал про себя Оливос. Сразу же согласившись, он вышел из ратуши и быстро нашел людей из разведывательного отдела. После их идентификации он повел солдат на обыск домов более чем дюжины подозрительных людей (все бывшие граждане Кримисы) и обнаружил бесчисленное количество сиракузских тетрадрахм и писем. Они даже поймали двух сиракузских шпионов, прятавшихся в их домах.

После этого Протесилай уже ничего не мог сказать.

Тогда Оливос выступил перед людьми на площади и показал им доказательства сговора более чем десятка граждан. Затем он обезглавил этих предателей на месте, а также арестовал и задержал членов их семей, создающих проблемы. Сразу же хаотическая ситуация в Кримисе значительно улучшилась, и люди начали посвящать себя обороне города под командованием Оливоса.

***

Рибасо, главный надсмотрщик рабов в резиденции Давоса, обычно неторопливо прохаживался по переднему двору, чтобы показать свое отличие от обычных рабов. Однако сегодня его ноги двигались как колеса, когда он промчался через передний двор к выходу на задний двор.

Тук-тук-тук!

Он стучал в дверь с неконтролируемым волнением.

Дверь с силой отворилась, и Азуне, которая в одной руке несла амфору, наполненную водой, поливая цветы, другой потянула дверь: «Дядя Рибасо, вы — надсмотрщик! Разве вы не знаете, что в это время мадам нужно восстанавливать силы, ведь она только что родила? Но ты все равно стучишь так громко, что тебя все слышат! Если вы разбудите маленькую Юнис и заставите ее плакать, посмотрим, что вы будете делать, если мадам обвинит вас!»

«Прости, Азуне. Я просто слишком взволнована! Потому что… потому что Архонт Давос… наш господин теперь станет королем!» взволнованно сказал Рибасо.

«Правда?» Азуна от удивления закрыла лицо руками, не заметив, что амфора упала на землю и разбилась на несколько частей.

«Государственные деятели уже объявили об этом более чем тысяче человек на площади, так как же это может быть ложью?».

Как только Рибасо закончил говорить, Азуне закричала и запрыгала от радости, побежав к задним рядам, как сумасшедшая.

«Молодые люди действительно не сдержаны!». — Рибасо пробормотал, нагнулся и поднял осколки амфоры с выражением сожаления: «Жаль, хорошая афинская амфора была разбита».

Как только Азуна толкнула дверь спальни, она услышала голос Агнес: «Азуна, ты слишком громкая! Юнис еще спит».

Агнес, которая обычно была нежной, говорила тоном, показывающим, что она сердится.