Онлайн чтение книги Ожерелье королевы The Queen's Necklace
XXXI. ГОЛУБКИ ПОСАЖЕНЫ В КЛЕТКУ

Босир неспроста вошел через дворовую калитку: у него была мысль обратить внимание Олива́ на произведенный им шум и таким образом предупредить ее. Ничего не зная про дело об ожерелье, Босир достаточно знал насчет бала в Опере и истории с чаном Месмера, чтобы опасаться показывать свою подругу незнакомым людям.

Он поступил благоразумно; молодая женщина, читавшая на софе в своей маленькой гостиной фривольный роман, услышав лай собак, посмотрела во двор, увидела, что Босир не один, и поэтому не вышла ему навстречу, как делала обычно.

К несчастью, голубки были в когтях у ястребов. Пришлось заказать завтрак, и недогадливый лакей — деревенская прислуга не так-то легко превращается в Фронтенов — два или три раза спросил, надо ли спросить приказаний хозяйки.

Это слово заставило сыщиков насторожить уши. Они принялись мило подшучивать над Босиром по поводу этой прятавшейся от них дамы, общество которой для отшельника составляло приправу ко всем благам, что доставляются уединением и деньгами.

Босир не мешал им подшучивать, но не показывал им Олива́.

Подали завтрак, которому оба агента оказали честь. За столом было немало выпито и провозглашено много тостов за здоровье отсутствующей дамы.

За десертом, когда в головах стало немного шуметь, господа из полиции решили, что было бы бесчеловечно продолжать долее пытку их хозяина. Они ловко навели разговор на то, как приятно бывает людям с добрым сердцем встретиться со старыми знакомыми.

Босир, откупоривая бутылку заморского ликера, спросил незнакомцев, где и при каких обстоятельствах он с ними встречался.

— Мы, — ответил один из них, — были друзьями одного из ваших компаньонов в маленьком дельце, которое вы обделали вместе с несколькими приятелями, — дельце по португальскому посольству.

Босир побледнел. Когда упоминают о делах такого рода, всегда кажется, что в складках галстука чувствуешь конец веревки.

— А, неужели? — сказал он, весь дрожа от смущения. — Вы явились просить у меня от имени вашего друга…

— Право, это хорошая мысль, — сказал альгвасил своему товарищу, — такое вступление много приличнее. Просить о возмещении денежной суммы от имени отсутствующего друга — это вполне нравственно.

— И к тому же сохраняет за нами все права на остальное, — с кисло-сладкой улыбкой, заставившей Босира вздрогнуть с головы до ног, добавил приятель поборника нравственности.

— Итак?.. — продолжал он.

— Итак, любезный господин Босир, нам было бы приятно, если б вы вручили одному из нас долю нашего друга. Что-то около десяти тысяч ливров, кажется.

— По меньшей мере, так как мы не говорим о процентах, — добавил его положительный товарищ.

— Господа, — возразил Босир, у которого перехватило дыхание от этой решительной просьбы, — ведь живя в деревне, не держат у себя десять тысяч ливров.

— Это вполне понятно, любезный господин Босир, и мы требуем только возможного. Сколько вы можете дать сейчас?

— У меня есть пятьдесят-шестьдесят луидоров, не более.

— Мы начнем с того, что возьмем их и поблагодарим вас за вашу любезность.

«А, — подумал Босир, очарованный их снисходительностью, — они весьма сговорчивы. Или, случайно, они меня так же боятся, как и я их? Посмотрим».

И он рассудил, что если господа эти будут очень громко кричать, то этим только признают себя его соучастниками и это будет для них плохой рекомендацией в глазах местных властей. Босир заключил, что они удовольствуются названным и будут хранить полное молчание.

В своей неосмотрительной доверчивости он зашел так далеко, что стал себя бранить, почему не предложил тридцати луидоров вместо шестидесяти, но зато дал себе обещание избавиться от них как можно скорее, выплатив им эту сумму.

Но он ошибся в расчете: его гости чувствовали себя у него прекрасно; они наслаждались тем благословенным внутренним довольством, которое способствует приятному пищеварению; в эту минуту они были добры, потому что злобствовать им было бы утомительно.

— Какой прекрасный друг этот Босир, — сказал Положительный своему приятелю. — Приятно получить от него шестьдесят луидоров!

— Я сейчас дам вам их, — воскликнул хозяин, со страхом замечая, что его гостями все больше овладевает вакхическая вольность.

— Это не к спеху, — сказали оба товарища.

— Напротив, напротив, у меня совесть будет покойна только тогда, когда я расплачусь. Если человек деликатен, то уж по-настоящему.

И он хотел оставить их, чтобы идти за деньгами.

Но у этих господ были привычки сыщиков — укоренившиеся привычки, от которых трудно избавиться, когда их приобретешь. Эти господа не умели расставаться со своей добычей, коль она попадала в их руки. Так хорошая охотничья собака расстается с раненой куропаткой только для того, чтобы отдать ее охотнику.

Хороший сыщик тот, кто, захватив добычу, не сводит с нее глаз, не выпускает из рук. Он слишком хорошо знает, как прихотлива бывает иногда судьба по отношению к охотникам и как далеко может оказаться добыча, если ее не держать крепко.

Поэтому оба они с удивительным единодушием, несмотря на то, что головы их были уже отуманенные, принялись кричать:

— Господин Босир! Любезный Босир!

И при этом держали его за полы одежды из зеленого сукна.

— Что такое? — спросил Босир.

— Сделайте милость, не оставляйте нас, — говорили они, любезно принуждая его снова сесть.

— Но как же вы хотите, чтобы я принес ваши деньги, если вы не даете мне подняться наверх?

— Мы будем сопровождать вас, — ответил Положительный с пугающей нежностью.

— Но они… в комнате моей жены, — возразил Босир.

Это слово, которому он придавал то же значение, что юрист — отказу в принятии жалобы, подействовало на сбиров, как искра, поднесенная к пороху.

Таившееся в них недовольство — сыщик всегда недоволен чем-нибудь — приняло форму, образ, получило причину.

— Кстати, — воскликнул первый агент, — отчего это вы прячете вашу жену?

— Да; разве мы недостаточно приличны? — подхватил второй.

— Если бы вы знали, что мы для вас делаем, вы вели бы себя поучтивее, — продолжал первый.

— И дали бы нам все, что мы у вас просим, — смело добавил второй.

— Но, господа, вы заговорили таким тоном…

— Мы хотим видеть твою жену, — ответил Положительный.

— А я объявляю вам, что вышвырну вас за дверь! — закричал Босир, понадеявшись на то, что они пьяны.

Они ответили ему хохотом, который должен был образумить Босира. Но он не обратил на него внимания и заупрямился.

— Теперь, — сказал он, — вы не получите даже обещанных мною денег и уберетесь отсюда.

Они хохотали еще громче, чем в первый раз.

Босир задрожал от гнева и сказал глухим голосом:

— Я понимаю вас… Вы учините скандал и донесете на меня, но если вы это сделаете, то выдадите и себя вместе со мною.

Они продолжали пересмеиваться: шутка им показалась презабавной. Это был их единственный ответ.

Босир вздумал испугать их смелым поступком и бросился к лестнице уже не как должник, идущий за луидорами, а с видом взбешенного человека, кидающегося за оружием. Сбиры вскочили из-за стола и, верные своим правилам, побежали за Босиром, который тут же оказался у них в руках.

Он закричал; отворилась дверь, и на пороге комнаты второго этажа показалась растерянная, перепуганная женщина.

При виде ее агенты выпустили Босира и также вскрикнули, но это был крик радости, торжества, дикарского восторга.

Они узнали ту, что так сильно походила на королеву Франции.

Босир, вообразивший в первую минуту, что появление женщины их обезоружило, скоро испытал жестокое разочарование.

Положительный подошел к Олива́ и сказал тоном довольно невежливым, если учитывать упомянутое сходство:

— Ха-ха! Я вас арестую!

— Арестуете ее? — закричал Босир. — Почему?

— Потому что господин де Крон отдал нам такой приказ, — заявил другой агент, — а мы состоим на службе у господина де Крона.

Если бы молния ударила в эту минуту между двумя влюбленными, они меньше бы испугались, чем услышав эти слова.

— Вот что значит, — сказал Положительный Босиру, — быть недостаточно любезным.

Этот агент был слаб в логике, и его товарищ заметил ему:

— Ты не прав, Легриньё, — сказал он, — ведь если б Босир был полюбезнее, он показал бы нам эту даму и мы все равно задержали бы ее.

Босир опустил пылавшую голову на руки. Он даже не думал о том, что его двое слуг — лакей и кухарка — внизу у лестницы подслушивали эту странную сцену, происходившую на ступенях.

Ему пришла мысль, которая ему понравилась и ободрила его.

— Вы пришли затем, чтобы задержать меня? — спросил он у агентов.

— Нет, это вышло случайно, — наивно отвечали они.

— Все равно вы могли меня арестовать, а за шестьдесят луидоров согласны были оставить меня на свободе.

— О нет, мы намеревались спросить еще шестьдесят.

— И слову своему не изменим, — добавил другой, — за сто двадцать луидоров мы оставим вас на свободе.

— А… эту даму? — дрожа спросил Босир.

— О, это другое дело! — ответил Положительный.

— Она стоит двести луидоров, не правда ли? — поспешил сказать Босир.

Агенты снова рассмеялись зловещим смехом, который на этот раз Босир, увы, понял.

— Триста, — сказал он, — четыреста… тысячу луидоров! Но вы оставите ее на свободе.

Глаза Босира горели огнем.

— Вы ничего не отвечаете, — сказал он, — вы знаете, что у меня есть деньги, и хотите заставить меня платить. Это справедливо. Я дам две тысячи луидоров, сорок восемь тысяч ливров, целое состояние для вас обоих, но оставьте ее на свободе.

— Значит, ты очень любишь эту женщину? — спросил Положительный.

Теперь настала очередь Босира смеяться, и его иронический смех был так страшен, он так наглядно передавал безудержную любовь, пожиравшую это иссушенное сердце, что оба сбира испугались и решили принять меры предосторожности во избежание взрыва отчаяния, которое можно было прочесть в потерянном взгляде Босира.

Каждый из них выхватил по два пистолета и приставил их к груди Босира.

— И за сто тысяч экю, — сказал один из них, — мы бы не отдали тебе эту женщину… Господин де Роган заплатит нам за нее пятьсот тысяч ливров, а королева — миллион.

Босир поднял глаза к небу с выражением, которое смягчило бы любого жестокого зверя, кроме альгвасила.

— Идемте, — сказал Положительный, — у вас тут, наверное, есть какая-нибудь одноколка, что-либо с колесами; велите заложить эту карету для дамы, вы ей стольким обязаны.

— И так как мы добрые малые, — добавил другой, — то не будем злоупотреблять своей властью. Мы увезем также и вас для виду; по дороге мы отведем глаза в другую сторону, вы соскочите с одноколки, а мы заметим это только тогда, когда вы опередите нас на тысячу шагов. Разве это не добрый поступок, а?

Босир твердо ответил:

— Куда едет она, поеду и я. В этой жизни я никогда не расстанусь с ней.

— И в другой также! — добавила Олива́, леденея от страха.

— Ну тем лучше, — прервал Положительный, — чем больше арестованных привозят к г-ну де Крону, тем он довольнее.

Через четверть часа одноколка Босира отъезжала от дома, увозя двух пойманных влюбленных с их стражами.