Онлайн чтение книги Жозеф Бальзамо
29. ГРАФИНЯ БЕАРНСКАЯ

Графиня Беарнская, то есть главная цель всех этих взрывов гнева, камень преткновения всех скандалов, которых так ждали либо опасались при дворе, спешно, как сообщила Шон своему брату, ехала в Париж.

Эта поездка была плодом изощренной изобретательности виконта Жана, которая всегда приходила ему на помощь в трудные минуты.

Не видя возможности отыскать среди придворных дам столь желанную и необходимую «крестную», он обратил взор к провинции, изучал положение дворян, прочесывал города и нашел то, что нужно, на берегах Мёзы в старом, но содержавшемся в полном порядке доме.

Искал он старую сутяжницу и давнюю тяжбу.

Старой сутяжницей оказалась графиня Беарнская, а давней тяжбой — процесс, от которого зависело состояние графини и который в свою очередь зависел от г-на де Мопу[82]Мопу, Рене Никола де (1714–1792) — канцлер Франции в 1768–1774 гг., недавно заключившего союз с г-жой Дюбарри; он обнаружил, что находится с нею в каком-то дальнем родстве, о чем до сей поры никто не догадывался, и по этой причине называл ее кузиной. В предвидении получения поста канцлера г-н де Мопу относился к фаворитке со всем пылом недавно обретенной дружбы и надежд на будущее содействие, каковые дружба и содействие уже привели к тому, что король назначил его вице-канцлером, меж тем как в обществе его именовали попросту вице-канальей.

Графиня Беарнская действительно была старой сутяжницей, неким подобием графини Эскарбаньяс или г-жи Пембеш,[83]Персонажи комедий Ж. Б. Мольера «Графиня д'Эскарбаньяс» и Ж. Расина «Сутяги». типов нередких в ту эпоху, хотя, как видит читатель, принадлежала она к старинному роду.

Подвижная, сухая, угловатая, вечно что-то вынюхивающая, вечно зыркающая из-под седых бровей глазами настороженной кошки, графиня Беарнская носила наряды своей юности, а поскольку мода вопреки ее капризности иногда бывает разумной, платье молоденькой девушки 1740 года оказалось в 1770 году впору старухе.

Обилие вышивок, накидка с волнистыми краями, огромный чепец, бездонные карманы, невероятных размеров сумка, шелковый шейный платок в цветочек — в таком наряде увидела графиню Беарнскую Шон, любимая сестра и верная наперсница г-жи Дюбарри, когда представилась старой сутяжнице под именем м-ль Флажо, то есть как дочь ее адвоката.

Старуха графиня носила его — речь, разумеется, идет о наряде — как потому, что он соответствовал ее вкусам, так и из соображений экономии. Она не принадлежала к людям, стыдящимся своей бедности, тем паче что бедность эта была не ее виной. Она сожалела лишь об одном — что не может оставить состояния, достойного ее имени, сыну, совершенно провинциальному молодому человеку, робкому, как девица, и притом куда более склонному к радостям плотской жизни, нежели к славе и известности.

У нее, правда, оставалась возможность именовать своими владениями земли, которые ее адвокат оспаривал у семейства Салюс, но поскольку она была женщина весьма умная, то прекрасно понимала, что, решись она призанять денег под эти земли, ни один ростовщик, хотя в ту пору они во Франции отнюдь не всегда были безрассудны, ни один стряпчий, а они во все времена были тертыми калачами, не примет такой гарантии и не ссудит ей ни гроша под такой залог.

Поэтому, вынужденная жить на доходы и арендную плату с земель, не затронутых процессом, и имевшая ренту едва в тысячу экю, графиня Беарнская избегала двора: там пришлось бы платить ни много ни мало целых двенадцать ливров в день за наем кареты, в которой просительница могла бы ездить к гг. судьям или гг. адвокатам.

Главным же образом она избегала двора потому, что отчаялась увидеть свое дело извлеченным из папки, где оно дожидалось очереди, раньше чем через четыре-пять лет. В наше время процессы тянутся долго, но в любом случае каждый затеявший тяжбу может надеяться увидеть ее завершение еще прежде, чем он доживет до мафусаиловых лет; в ту же эпоху процесс растягивался на два-три поколения и, подобно сказочным растениям из «Тысячи и одной ночи», давал цветок лишь через двести-триста лет.

Короче, графиня Беарнская не желала растранжирить остатки родового достояния в попытках возвратить девять десятых оного; она, как мы уже говорили, относилась к тому типу женщин, которых во все времена называли старозаветными, то есть была мудра, осмотрительна, основательна и прижимиста.

Разумеется, она сама могла бы вести свое дело, внести его на судебное рассмотрение, выступить в заседании и исполнить решение лучше всякого адвоката, прокурора и судебного исполнителя, но она была графиня Беарнская, и это имя многому становилось препятствием. В итоге же, снедаемая страхами и сожалениями, подобными тем, что терзали божественного Ахилла, когда он засел у себя в шатре и притворялся, будто не слышит звуков боевой трубы,[84]Имеется в виду сцена из «Илиады», когда Ахилл, поссорившись с Агамемноном из-за отнятой у него пленницы Брисеиды, отказался участвовать в сражении, чем воспользовались троянцы, нанеся большой урон грекам. она, вооружась очками, проводила дни за расшифровкой старинных пергаментов, а по ночам, закутавшись в персидский халат и распустив седые волосы, произносила перед подушкой речи, защищая дело о наследстве, которое оспаривало семейство Салюс, причем всякий раз выигрывала дело благодаря собственному красноречию и всякий раз оставалась им настолько довольна, что желала бы и своему адвокату обладать подобным красноречием в подобных же обстоятельствах.

Само собой понятно, что при таком ее настроении приезд Шон, представившейся как м-ль Флажо, приятно поразил графиню.

Молодой граф был в армии.

Человек верит тому, во что хочет верить. Поэтому графиня Беарнская приняла слова м-ль Флажо за чистую правду.

Конечно, когда графиня немножко поразмыслила, у нее возникли легкие подозрения: она уже лет двадцать была знакома с мэтром Флажо, раз двести бывала у него на улице Львенка Св. Спасителя, но что-то ей не помнилось, чтобы хоть однажды с квадратного ковра, казавшегося ей совершенно крохотным в сравнении с огромностью кабинета, повторяем, чтобы хоть однажды к ней обратились глаза ребенка, привыкшего приходить в кабинет к отцу в надежде получить леденец из бонбоньерки клиента или клиентки.

Однако тогда пришлось бы задуматься и о ковре стряпчего, пришлось бы опознавать ребенка, который мог играть на этом ковре, словом, копаться в воспоминаниях, а м-ль Флажо была м-ль Флажо, вот и все.

Более того, она только что вышла замуж и — вот он главный козырь против недоверия! — вовсе не нарочно приехала в Верден, а завернула по дороге к мужу в Страсбург.

Вероятно, графине Беарнской следовало бы попросить у м-ль Флажо письмо, удостоверяющее, что она это она, но разве отец не может послать без рекомендательного письма собственную дочь, дав ей некое поручение, а потом, в конце концов, где повод для подобных опасений? На чем основываются такие вот подозрения? Неужели кто-то поедет за шестьдесят лье с единственной целью наплести с три короба?

Ну, будь графиня богата, бери она с собой в дорогу, словно жена какого-нибудь банкира или откупщика, гардероб, роскошную посуду, бриллианты, тогда можно было бы заподозрить заговор, составленный разбойниками. Но графиня Беарнская изрядно смеялась, когда порой представляла себе, какая добыча ждет разбойников, неосмотрительно решивших ограбить ее.

И вот едва Шон, обряженная в платье, какое носили дамы из третьего сословия, укатила в дрянном, запряженном одной-единственной лошадью кабриолете, который она взяла на предпоследней почтовой станции, оставив там свой экипаж, как графиня Беарнская, убедившись, что настал час, когда необходимо пойти на расходы, погрузилась в старую карету и так подгоняла возницу, что проехала через Ла-Шоссе часом раньше дофины, а у заставы Сен-Дени была всего часов через шесть после м-ль Дюбарри.

Поскольку багаж нашей путешественницы был весьма невелик и ей хотелось поскорей узнать новости, она велела остановить карету на улице Львенка у дома мэтра Флажо.

Само собой разумеется, не обошлось без того, чтобы кучка зевак не собралась вокруг почтенного рыдвана, который, казалось, вышел из конюшенного ведомства Генриха IV, чью любимую карету он и напоминал своей основательностью, монументальностью и занавесками из заскорузлой кожи, перемещавшимися с чудовищным скрипом по прутьям из позеленевшей меди.

Улица Львенка не слишком широка. Графиня Беарнская своим величественным экипажем совершенно перегородила ее. Расплатившись с возницей, она приказала ему доставить карету на постоялый двор, где имела обыкновение останавливаться, и который носил название «Поющий петух», а находился на улице Сен-Жермен-де-Пре.

Держась за засаленную веревку, она поднималась по темной лестнице обители г-на Флажо; прохлада, царившая там, принесла некоторое облегчение старой даме, которую утомили быстрая езда и духота в карете.

Как только служанка Маргарита доложила мэтру Флажо о приезде графини Беарнской, он подтянул панталоны, которые по причине жары спустил довольно низко, напялил на голову парик, всегда предусмотрительно лежавший в пределах досягаемости, и надел бумажный халат в рубчик.

Приведя себя таким образом в приличный вид, он с улыбкой на устах устремился к двери. Однако в улыбке настолько явственно сквозило изумление, что графиня сочла необходимым подтвердить:

— Это я, дорогой господин Флажо, я, собственной персоной.

— Да, да, ваше сиятельство, — отвечал мэтр Флажо, — я вижу.

После этих слов адвокат, стыдливо придерживая халат рукой, подвел графиню к кожаному креслу, стоявшему в самой светлой части кабинета, и тут же осмотрительно убрал все бумаги, лежавшие на бюро, поскольку знал любопытство старой дамы.

— А теперь, сударыня, — галантно произнес он, — позвольте мне выразить радость по поводу столь приятной неожиданности.

Графиня Беарнская, откинувшаяся на спинку глубокого кресла, приподняла в этот миг ноги в атласных башмачках, дабы дать возможность Маргарите подсунуть под них кожаную подушку. Услышав любезность адвоката, она резко выпрямилась.

— То есть как неожиданности? — вопросила она и, вытащив из футляра очки, оседлала ими нос, чтобы лучше видеть г-на Флажо.

— Я был в полной уверенности, сударыня, что вы пребываете в своих землях, — отвечал адвокат, бесконечно польстив трем арпанам огорода графини, именуя их землями.

— Разумеется, я там и пребывала, но по первому вашему зову приехала к вам.

— По первому моему зову? — удивился адвокат.

— По первому вашему слову, по первому вашему уведомлению, по первому совету, короче, как вам будет угодно.

Глаза г-на Флажо сделались такими же круглыми, как очки графини.

— Надеюсь, я не опоздала, и у вас нет причин сетовать на меня, — продолжала она.

— Я, как всегда, восхищен вами, сударыня, но, с вашего позволения, совершенно не представляю, что я должен делать в нынешних обстоятельствах.

— Как, что делать? — возмутилась графиня. — То, что нужно, или уж по крайней мере то, что вы делали.

— Я?

— Ну конечно, вы! Короче, есть какие-нибудь новости?

— О да, сударыня! Говорят, король замыслил государственный переворот против парламента. Могу я предложить вам что-нибудь прохладительное?

— Что же, все дело в короле, в государственном перевороте?

— А в чем же еще, сударыня?

— Да в моем процессе! Я спрашиваю, есть ли какие-нибудь новости о моем процессе?

— А! Нет, сударыня, — промолвил мэтр Флажо, сокрушенно качая головой, — тут ничего новенького я не могу вам сообщить, совершенно ничего.

— Ничего?

— Да.

— Значит, кроме того, что мне рассказала ваша дочь, ничего нового. То есть, как я понимаю, с позавчерашнего дня, когда она разговаривала со мной, никаких особенных событий не произошло?

— Моя дочь, сударыня?

— Да.

— Вы сказали, моя дочь?

— Ну, разумеется, ваша дочь, которую вы послали ко мне.

— Прошу прощения, сударыня, — промолвил г-н Флажо, — но я не мог послать к вам свою дочь.

— Не могли?

— Да, и по той простой причине, что у меня нет дочери.

— Вы уверены в этом? — осведомилась графиня.

— Сударыня, — отвечал мэтр Флажо, — я имею честь быть холостяком.

— Да полно вам! — воскликнула графиня.

Г-н Флажо встревожился и кликнул Маргариту, веля принести графине обещанное прохладительное, но главным образом для того, чтобы служанка присматривала за ней.

«Бедняжка, — подумал он, — с головой у нее явно не все в порядке».

— Так что же, — продолжала графиня, — у вас нет дочери?

— Нет, сударыня.

— Нет замужней дочери в Страсбурге?

— Нет, сударыня, нет, тысячу раз нет!

— И вы не поручали вашей дочери по пути заехать ко мне и известить, что мой процесс внесен в список дел, подлежащих слушанию? — не отступалась графиня.

— Нет.

Графиня подскочила в кресле и хлопнула ладонями по коленям.

— Выпейте, ваше сиятельство, вам станет легче, — предложил г-н Флажо.

При этом он сделал знак Маргарите, и та приблизилась с подносом, на котором стояли два бокала пива, однако старая дама не испытывала жажды; она с таким негодованием оттолкнула поднос и бокалы, что м-ль Маргарита, которая, похоже, пользовалась в доме определенными привилегиями, почувствовала себя оскорбленной.

— Нуте-с, нуте-с, — протянула графиня, глядя на мэтра Флажо поверх очков, — давайте, сударь, объяснимся.

— Я тоже желал бы этого, — с готовностью согласился г-н Флажо. — Маргарита, останьтесь: может быть, ее сиятельству будет угодно попить. Давайте объяснимся.

— Да, объяснимся, если вы не имеете ничего против, потому что сегодня вас просто невозможно понять. Право, дорогой господин Флажо, можно подумать, что из-за этой жары у вас не в порядке с головой.

— Только не волнуйтесь, сударыня, — проговорил адвокат, потихоньку отталкиваясь ногами и отъезжая вместе с креслом подальше от графини, — не волнуйтесь, и давайте поговорим.

— Именно, поговорим. Значит, господин Флажо, вы утверждаете, что дочери у вас нет?

— Нет, сударыня, и я искренне сожалею об этом, поскольку это, как мне кажется, доставило бы вам удовольствие, хотя…

— Хотя? — подхватила графиня.

— Хотя, если говорить обо мне, я предпочел бы сына. Молодому человеку проще преуспеть, или, вернее сказать, жизнь в наше время не столь сурова к мужскому полу.

Исполненная глубочайшей тревоги, графиня Беарнская стиснула руки.

— Но, быть может, вы посылали сестру, племянницу или какую-нибудь другую родственницу, чтобы вызвать меня в Париж?

— Сударыня, я и в мыслях подобного не держал, зная, сколь дорога жизнь в Париже.

— Ну, а мое дело?

— Я намереваюсь поставить вас в известность, когда оно будет представлено к рассмотрению.

— Будет представлено?

— Да.

— Значит, оно еще не представлено?

— Насколько мне известно, нет.

— То есть мой процесс пока не вынесен в суд?

— Нет.

— И даже нет речи о том, что в ближайшее время он будет вынесен?

— Господи Боже мой, да нет, сударыня, нет!

— В таком случае, — поднявшись, воскликнула графиня, — меня разыграли! Надо мной гнусно насмеялись!

Г-н Флажо сдвинул парик на затылок и пробормотал:

— И я того же опасаюсь, сударыня.

— Мэтр Флажо! — вскричала графиня.

Адвокат подпрыгнул в кресле и подал знак Маргарите, готовой прийти на помощь своему хозяину.

— Мэтр Флажо, — продолжала графиня, — сносить подобное унижение я не намерена. Я обращусь к господину начальнику полиции, дабы он отыскал особу, нанесшую мне такое оскорбление.

— Ну, это весьма сомнительный шаг, — заметил г-н Флажо.

— Когда же оная особа будет найдена, — гнула свое побуждаемая гневом графиня, — я возбужу против нее дело.

— Еще один процесс! — грустно промолвил адвокат.

Слова эти сбросили графиню с высот, на которые вознес ее праведный гнев, и падение было тягостным.

— Увы, — пожаловалась она, — я приехала такая счастливая.

— И все же, что вам сообщила эта женщина?

— Прежде всего, что она приехала по вашему поручению.

— Гнусная интриганка!

— И от вашего имени она объявила мне, что мое дело передается в высшую инстанцию, что это совершенно точно, и посему мне следует торопиться, иначе я рискую опоздать.

— Увы, — в свою очередь произнес г-н Флажо, — до этого нам, сударыня, еще страшно далеко.

Так что же, про нас забыли?

— Забыли, похоронили, погребли, сударыня, и нужно по меньшей мере чудо, а чудеса, как вы знаете, случаются редко…

— О, да! — со вздохом согласилась графиня.

Г-н Флажо ответствовал вздохом в тон ей.

— Послушайте, господин Флажо, — обратилась к нему графиня Беарнская. — Хотите, я вам признаюсь?

— Признайтесь, сударыня.

— Я этого не переживу.

— О, мне думается, вы преувеличиваете.

— Господи! Господи! — сокрушалась бедная графиня. — У меня просто-напросто силы на исходе.

— Мужайтесь, ваше сиятельство, мужайтесь, — подбодрил ее Флажо.

— Но неужели вы ничего не можете мне посоветовать?

— Разумеется, могу. И вот вам мой совет: возвращайтесь к себе и отныне не верьте никому, кто бы ни приехал от моего имени, если он не предъявит вам письмо от меня.

— Мне действительно следует возвратиться к себе.

— Да, это будет самое разумное.

— Поверьте мне, господин Флажо, — простонала графиня, — больше мы с вами не увидимся, по крайней мере на этом свете.

— Какой ужас!

— У меня есть безжалостные враги.

— Готов присягнуть, это фортель Салюсов.

— И уж всяко, фортель крайне мелочный.

— Да, весьма жалкий, — согласился г-н Флажо.

— Ах, дорогой господин Флажо! — воскликнула графиня. — Правосудие — это поистине вертеп Какуса![85]Какус (Как) миф . — огнедышащий великан, живший в пещере, убивавший всех проходивших мимо и в свою очередь убитый Гераклом.

— А почему? — вопросил адвокат. — Да потому, что правосудие перестало быть собой, потому, что на парламент оказывают давление, потому, что господин де Мопу, вместо того чтобы оставаться президентом парламента, возжелал стать канцлером.

— Знаете, господин Флажо, а вот сейчас бы я чего-нибудь выпила.

— Маргарита! — крикнул г-н Флажо.

Маргарита, удалившаяся, когда беседа приняла мирный характер, вернулась в кабинет.

Вернулась она вместе с подносом, на нем стояли те же два бокала пива, которые несколько минут назад были ею унесены.

Графиня Беарнская удостоила своего адвоката великой чести, чокнувшись с ним, неспешно выпила пиво и после печального реверанса и еще более печального прощания проследовала в прихожую.

Г-н Флажо провожал ее, держа в руке парик.

Графиня Беарнская вышла на площадку и уже нащупывала веревку, заменявшую перила, как вдруг чья-то рука легла на ее руку и чья-то голова нанесла ей удар в грудь.

И рука и голова принадлежали писцу, который сломя голову мчался вверх по крутой лестнице.

Старая графиня, подобрав юбки, начала спускаться, бурча и бранясь, а писец, оказавшись на площадке, распахнул дверь и звонким, жизнерадостным голосом, свойственным судейским канцеляристам всех времен, завопил:

— Мэтр Флажо, вот тут по беарнскому делу!

С этими словами он протянул адвокату бумагу.

Услышав свое имя, графиня взлетела по лестнице, отшвырнула писца, набросилась на мэтра Флажо, вырвала у него бумагу, затолкала его в кабинет — и на все это у нее ушло куда меньше времени, чем потребовалось писцу, чтобы получить пару оплеух, которые ему отвесила, или сделала вид, что отвесила, Маргарита в ответ на два поцелуя.

— Ну что там, мэтр Флажо? Что там написано? — закричала старуха графиня.

— Откуда ж мне знать, ваша светлость? Но если вы благоволите вернуть мне бумагу, я вам отвечу.

— Вы правы, дражайший господин Флажо. Ну, читайте же, читайте скорей!

Адвокат глянул на подпись.

— От мэтра Гильду, нашего прокурора, — сообщил он.

— О Боже!

— Он приглашает меня, — со все возрастающим изумлением продолжал г-н Флажо, — быть готовым во вторник принять участие в судебном заседании, так как наше дело назначено к рассмотрению.

— Назначено! — вскричала графиня. — Назначено! Умоляю вас, господин Флажо, не шутите этим: вторично я такой шутки не вынесу.

— Сударыня, — отвечал мэтр Флажо, ошеломленный полученным известием, — если бы тут кто-то и мог шутить, то только мэтр Гильду, но это случилось бы с ним впервые в жизни.

— А это письмо и вправду от него?

— Подписано Гильду. Взгляните.

— Действительно. Назначено сегодня утром, заседание во вторник… Так что же, мэтр Флажо, получается, эта дама, приезжавшая ко мне, вовсе не интриганка?

— Похоже, что нет.

— Но если ее посылали не вы… А вы уверены, что не посылали ее?

— Господи, да, конечно, уверен.

— Кто же тогда ее ко мне послал?

— Вот именно, кто?

— Ведь кто-то ее, в конце концов, послал.

— Я просто теряюсь в догадках.

— Я тоже. Позвольте мне, дорогой господин Флажо, еще раз перечесть письмо. Назначено, состоится, все так и написано… Слушание дела ведет господин президент Мопу.

— Черт возьми! Это действительно так?

— Вне всяких сомнений.

— Тогда дело худо.

— Почему?

— Потому что господин президент Мопу — большой друг Салюсов.

— Вы это точно знаете?

— Он от них не вылезает.

— Выходит, положение наше хуже некуда. Мне определенно не везет.

— Тем не менее словами тут не поможешь, надо сделать ему визит, — посоветовал мэтр Флажо.

— Но ведь я наткнусь на дурной прием.

— Вполне возможно.

— Что вы такое говорите, мэтр Флажо?

— Правду, сударыня.

— Мало того, что вы сами потеряли мужество, но еще и отнимаете его у меня.

— В случае председательства господина де Мопу ничего хорошего нас не ждет.

— Эх вы, Цицерон, уже готовы сдаться!

— Цицерон проиграл бы дело Лигария[86]Квинт Лигарий — соратник Помпея по гражданской войне против Цезаря, в 45 году до н. э. попал в плен, был обвинен в государственной измене и приговорен к изгнанию. Цицерон защищал его и добился помилования., защищай он его перед Верресом[87]Гай Веррес — в 73–71 годах до н. э. наместник Сицилии, известный своим мздоимством. Жители острова подали на него жалобу, обвиняя в вымогательствах. Обвинителем на процессе выступал Цицерон. Веррес был присужден к уплате штрафа и изгнанию из Рима., а не перед Цезарем, — отвечал мэтр Флажо, без ложной скромности принявший лестное сравнение, которым его почтила графиня Беарнская.

— Значит, вы советуете мне не ходить к нему?

— Избави меня Боже, сударыня, советовать вам совершить столь опрометчивый поступок. Я единственно сожалею, что вам придется нанести этот визит.

— Господин Флажо, вы говорите, словно солдат, собирающийся дезертировать с поста.

— Сударыня, — отвечал адвокат, — я в своей жизни проиграл несколько процессов, в которых шансы на успех были гораздо выше, чем в вашем.

Графиня сокрушенно вздохнула, но тут же собралась с духом.

— Я пойду до конца, — заявила она не без некоторого достоинства, противоречившего, правда, тону и характеру разговора, — и никто не сможет сказать, что я отступила перед происками. Пусть я проиграю процесс, но все, кто нарушает свой долг, увидят, что такое знатная дама, каких почти не осталось ныне при дворе. Господин Флажо, надеюсь, вы предложите мне руку и проводите меня к вашему вице-канцлеру?

— Сударыня, — промолвил мэтр Флажо, также призвавший на помощь все свое достоинство, — мы, оппозиционные члены парижского парламента, постановили не входить ни в какие отношения, кроме как в судебных заседаниях, с теми, кто предал парламенты в деле господина д'Эгийона.[88]Эгийон, Арман, герцог д' (1720–1788) — с 1756 г. губернатор Бретани, где снискал всеобщую ненависть и оказался объектом знаменитой остроты: «Хоть он не покрыл себя славой, зато покрыл себя мукой» (по слухам, во время боя с высадившимися англичанами он спрятался на мельнице). Парламент предал его суду, но г-жа Дюбарри воспрепятствовала вынесению обвинительного приговора. В 1771 г. был назначен министром иностранных дел. Союз заключен, а поскольку господин де Мопу в этом деле постоянно лавировал и поскольку мы обязаны выразить ему свое недовольство, мы не сложим оружия, покуда он не покажет, на чьей находится стороне.

— Да, с процессом моим, как я вижу, дело худо, — вздохнула графиня. — Адвокаты перессорились с судьями, судьи — с истцами. Ну да все равно, я буду стоять на своем.

— Помогай вам Бог, сударыня, — произнес адвокат, набрасывая халат на левое плечо, точь-в-точь как это сделал бы римский сенатор со своей тогой.

— Вот ведь горе-адвокатишка, — пробормотала под нос графиня Беарнская. — Боюсь, что в парламенте я преуспею с ним еще меньше, чем дома, произнося речи перед подушкой.

Однако тут же с улыбкой, которою она пыталась скрыть беспокойство, графиня произнесла:

— Прощайте, мэтр Флажо. Умоляю, изучите как следует дело. Неизвестно, как все может обернуться.

— Ах, сударыня, — отвечал мэтр Флажо, — защитительная речь меня не беспокоит. Убежден, это будет бесподобная речь, тем паче что я намерен вплести в нее убийственные намеки.

— На что, сударь?

— На развращенность Иерусалима, сударыня, который я сравню с проклятыми городами[89]Имеются в виду библейские Содом и Гоморра. и на который призову огонь небесный. Как вы сами понимаете, сударыня, ни у кого не возникает сомнений, что под Иерусалимом я подразумеваю Версаль.

— Господин Флажо! — вскричала старая дама. — Не ставьте под удар себя, а вернее, не ставьте под удар мое дело!

— Ах, сударыня, поскольку ваше дело рассматривается у господина де Мопу, оно уже заранее проиграно. Речь идет всего лишь о том, чтобы выиграть его в глазах современников, а посему, раз у нас нет правосудия, устроим скандал!

— Господин Флажо…

— Сударыня, будем философами… Поразим их как громом!

— Пусть лучше тебя самого поразит гром, паршивый адвокатишка, — тихо пробурчала графиня. — Только и умеешь что драпироваться в свои философские отрепья. Нет уж, мы отправимся к господину де Мопу. Он не философ, и кто знает, вдруг у нас с ним сладится лучше, чем с тобой.

И графиня Беарнская, успевшая за два часа пройти все ступени по лестнице надежд и разочарований, рассталась с мэтром Флажо и покинула улицу Львенка Святого Спасителя.