Онлайн чтение книги Военная хроника маленькой девочки The Saga of Tanya the Evil
Структурные проблемы

НАЧАЛО АПРЕЛЬ, 1927 ГОД ПО ЕДИНОМУ КАЛЕНДАРЮ. БЫВШАЯ ТЕРРИТОРИЯ СОЮЗА АНТАНТЫ. ГАРНИЗОН БОЕВОЙ ГРУППЫ САЛАМАНДРА.

Империя справилась с запоздалым началом вторжения объединенных сил Федерации и Содружества на бывшую территорию Союза Антанты. В Нордене и еще дальше на севере снег, казалось, вот-вот начнет таять.

Развернув несколько подразделений, включая высокомобильную первоклассную боевую группу, Имперские армейские власти столкнулись с трудностями, присущими их жесткой военной структуре. Короче говоря, бюрократия военной организации была недостаточно гибкой. Таким образом, крупномасштабная имперская операция по зачистке имела и другие серьезные проблемы, лежащие на плечах партизан, делавших все, что им заблагорассудится.

Конечно, противоречия всегда замечают те, кто работает на передовой. Подполковник Таня фон Дегуршаф не является исключением, поскольку она вынуждена решать различные проблемы на севере, хочет она того или нет.

— Наши приказы слишком далеки от происходящего здесь…

Нынешний статус Имперской армии имеет фундаментальные проблемы, то есть регулярная армия играет в пятнашки с партизанами, которые не воюют.

Так бесполезно. Это все равно что пытаться расколоть грецкие орехи паровым молотком.

Это решение будет определять приоритетность эффективности затрат и отводить определенную роль таким людям, как гражданская полиция. Но во внешней среде оккупированной территории вероятность осуществления невелика.

— Люди на передовой не могут справится с этим сами.

Она жалуется, несмотря ни на что. Если вы игнорируете ошибку недовольства, она умножается, когда вы не смотрите. Это нехорошо, и как только она снова берет себя в руки, ее мысли занимают стандарты ее работы.

Она должна учитывать свое положение офицера. Хотя ей удалось удержаться от того, чтобы в отчаянии не качать головой, когда она смотрит на вещи, то не может не сожалеть об абсурдности ситуации.

Она запирает свой вздох внутри.

Если она не может убежать, то ей придется столкнуться с реальностью. С таким же успехом она могла бы принять ее.

— Доклад от 1079-й роты воздушных магов. Они вступили в бой с партизанским отрядом противника в секторе Б-15. Удалось раздобыть два пистолета и немного взрывчатки.

— Донесение с блокпоста Шестнадцатой дивизии. Задержали женщину, пытавшуюся прорваться, и изъяли оружие и бомбы. Они запрашивают мотоциклы нашей боевой группы в качестве транспорта для военной полиции.

Сами отчеты далеко не стрессовые.

Это совсем другой мир по сравнению с боями бригады или полка в суровой зоне боевых действий на востоке.

Поначалу она чувствует себя на высоте. У нее даже есть время поразмышлять о своих необычных впечатлениях — это так умиротворяюще — когда она потягивает кофе-заменитель. Здесь много гарнизонных и береговых частей обороны, и каким-то образом есть много информации об этом районе. Даже бывалые офицеры боевой группы “Саламандра” почти расслабились, думая, что миссия превращается в легкий ветерок, пока не поняли, что сравнения, которые они делали, совершенно неуместны.

К тому времени, как они осознают, то оказываются в трясине. Это ненормально, когда военная организация бегает здесь, чтобы поймать горстку людей.

Было бы жестоко сказать, что я ожидала этого, но реакция была мучительной.

Давайте будем откровенны.

— Это все равно что использовать мясорубку, чтобы обглодать курицу.

— Полковник?

Таня обращает внимание на внешность, отвечая что ничего такого. — Просто разговариваю сама с собой, лейтенант. Что еще важнее, как думаешь, что это означает, что партизаны не вышли из города?

— А?

— Мир в городе. Война в стране. Странно — они ведут себя так, словно хотят избежать городской битвы…

Обычно движения сопротивления этих людей сводятся к восстанию на улицах. Так было с Французской революцией, так было с современными восстаниями, так было с насильственной революцией пролетариата, и даже современные восстания и бунты можно назвать такими.

Ее адъютант с отсутствующим выражением лица не понимает? Старший лейтенант Серебрякова не глупая, но…

— Вот вам небольшой урок, лейтенант. Слушайте.

— Да, мэм.

— Нас направили сюда, чтобы противостоять партизанам. Но то, что мы делаем, нельзя назвать чистой работой полиции. Мы в основном преследуем местные банды или мафию.

— Хо…рошо, — небрежно отвечает ее подчиненная. Похоже, она не понимает всей серьезности ситуации. Насколько хорошо она понимает, что перед нами не военная организация?

— Виша, пораскинь немного головой.

— Я не могу понять.

Честность — это добродетель. Я должна ее похвалить. Но меня не слишком радует тот факт, что она не знает, — думает Таня, неохотно раскрывая ответ и продолжая разговор. — Главная цель врага даже не в том, чтобы избавиться от нас. Партизанское сопротивление в этом районе, по существу, является демонстрацией того факта, что они существуют.

Мафия и банды просто продолжают выживать. Не похоже, чтобы они когда-либо стремились убить всю полицию.

Партизаны в этом районе такие же.

Они прячутся в глухом переулке, пока “полиция” Имперской армии поддерживает порядок на поверхности. Они будут продолжать стоять у нас на пути и надеяться на наше окончательное поражение.

— Так может, партизаны Союза Антанты — это группа, которая выбирает устойчивость, а не броскость.

На самом деле с ними было бы легко иметь дело, если бы они действительно стремились к крупным военным завоеваниям.

Или больше похоже… Таня напрягает мозги из-за головной боли. Невозможно искоренить партизан, которые умеют выжидать.

— Они удивительно осторожны и настойчивы.

Любители, не прошедшие обучение, легко возбудимы. Толпа, которой дали оружие, создает одну импульсивную группу людей.

Классический пример — нерегулярные солдаты. Даже обученные профессионалы рискуют сломаться под давлением поля боя. Заманивать, ждать и терпеть — задача куда более сложная, чем кажется на бумаге.

— Обычно ополченцам не хватает настойчивости.

Это мятежники, которые не спешат, а шаг за шагом продвигаются вперед, никогда не падая духом и не сдаваясь. Даже тот факт, что они так спокойны, говорит об их необычном уровне дисциплины и решимости.

Враг, который может ждать, — это кошмар для общественного порядка.

Особая солидарность и контроль в мафиях и бандах истории и традиции возникают благодаря обучению основных членов, которые изначально были пригодны для этой роли. Учитывая относительно мирные условия в бывшем Союзе Антанты, было странно предполагать, что он создавался годами.

— Это организация, которая знает, как выжидать свое время, и они были построены из ничего. Наш враг чертовски искусен, лейтенант.

В истории было больше случаев, когда организации не могли ждать и взрывались. И если вы используете строгое определение, то это определенно подавляющее большинство из них. Это как идея флота в бытии. Если ваше пассивное сопротивление не подкрепляется сильной волей, вы, как правило, истощаетесь в психологической войне.

Благоразумие проистекает не из трусости, а из храбрости.

Тот факт, что идиоты, которые приравнивают храбрость к громкому провозглашению своей агрессивной позиции, не являются главной фракцией нашего врага, говорит об их интеллекте и упорстве. Люди, которые действительно могут упорно идти к своей цели, представляют собой настоящую опасность.

Любой может умереть — это просто. Даже манекен или дурак может быть убит. Это своего рода глупость, которую Тане трудно понять, но она не собирается утруждать себя попытками понять дураков.

Но такого хорошего соперника, который умеет ждать своего шанса, я буду уважать.

И сделав это, я говорю:

Иди к черту.

Я ненавижу тебя от всего сердца. Любой, кто подкидывает мне дополнительную работу, может сгнить. Почему бездельники думают, что это так весело — мешать таким трудолюбивым людям, как Таня?

— Это большое отличие от прежнего правительства Союза Антанты.

— С точки зрения настойчивости это верно... Или, я думаю, что причина в этом.

Комментарий Серебряковой действительно попал в самую точку. Таня вздыхает, когда понимает.

— Все что я могу ответить: “Понятно”.

--Полковник?

— Большинство людей из Союза Антанты знают.

Глаза ее подчиненного спрашивают: знают что? — поэтому она объясняет.

— Это люди из одного поколения, которые на собственном опыте узнали, к чему приводит стремительное движение вперед. Они понимают, как распалась армия Союза Антанты после взрыва и перехода границы в Норден. — Они наверняка заплатили за обучение немалые деньги. — Так они приобрели знания. — Если вдуматься, то все довольно просто. Люди видели, что происходило на земле Союза Антанты, слышали об этом, поэтому они узнали. — Солидарность, терпение, четкая стратегическая философия… Правительство Союза Антанты было учителем, который дал им отличное образование на примерах того, чего не надо делать, — ворчит Таня, сытая всем этим по горло.

Семена сопротивления были посеяны благодаря просветительному акту безумия. Гнетущее прошлое, которое преследует их с каждым воспоминанием о том, как много они были вынуждены страдать, имеет длительные последствия.

— Благодаря этому теперь нам приходится страдать. — Благодарная адъютанту за вежливое молчание, Таня тяжело вздыхает.

Солдаты из Союза Антанты пассивно сопротивляются нам.

Если бы это была военная оппозиция, мы могли бы легко их уничтожить. Я не сомневаюсь, что если бы произошло централизованное восстание, Имперская армия смогла бы его уничтожить. Но это только в том случае, если мы сумеем их найти и раздавить.

Однако ваши руки устанут, если вы будете продолжать ими размахивать.

Даже профессиональные боксеры не могут производить бесконечные удары. И хотя может показаться, что это не так, на самом деле у армий есть стеклянные кулаки. С таким же успехом они могли бы нести на плечах бомбы.

Гигантская армия разрушается от одного движения.

Когда корпорация движется, она может создавать прибыль или, по крайней мере, пытается. Но каждый раз, когда армия движется, она сжигает еще один огромный кусок денег налогоплательщиков.

В таком случае это практически социализм. Тьфу. — Таня содрогается от сходства…

— Мы не можем терять ни минуты. Если мы в ближайшее время не найдем выход, военные самоликвидируются. Любая организация, которая забывает слово “устойчивость”, обречена на крах…

Тихое замечание пугает. По своей природе Таня фон Дегуршаф обладает здравым смыслом.

И если вы столкнулись с угрозой, которая может привести к краху вашей организации, и вы не подготовились заранее, невозможно не содрогнуться.

Проливает ли она слезы и пот мысленно?

В эти смутные времена все, что может сделать простой добропорядочный гражданин — это смотреть правде в глаза с искренностью и смирением.

Как раз в тот момент, когда Таня вот-вот станет сентиментальной, реальность настигает ее в виде яростно звонящего телефона.

Серебрякова извиняется, чтобы взять трубку, и во время разговора Таня мысленно переключает передачи.

— Отчет ремонтной и бронетанковой роты.

— Продолжай.

— Количество мотоциклов, которые ломаются, растет, и если все будет продолжаться, через несколько дней у них не будет достаточно для использования, жалуется Капитан Аренс.

— Полковник Угер их гарантировал. Так что же, мы больше не можем доверять даже органам материально-технического обеспечения в Генеральном штабе?

Блин, — думает Таня, и уже готова швырнуть свои горькие чувства в сторону имперской столицы, когда Серебрякова неловко возражает.

— Нет, запчасти прибывают вовремя.…

— Тогда в чем проблема?

Под пристальным взглядом Тани, Серебрякова робко объясняет: — Это... проблема не столько частей, сколько персонала и структуры. На востоке наша ремонтная рота получала поддержку от ремонтного подразделения Восточной группы армий, а также от танковой ремонтной базы.

Ну конечно. — Таня растерянно смотрит на своего адъютанта.

Хотя каждая сила самодостаточна, разделение труда в организации естественно. Бронетанковое подразделение не может полностью перестроить все свои танки.

Мотоциклы могут быть другим типом транспортных средств, но они должны работать одинаково.

— Но и здесь мы сможем получить поддержку.

— Подразделения заняты поисковыми или преследовательными миссиями, поэтому они действуют во всех различных областях.

— Но они должны иметь доступ к ближайшему складу.

— Да, на востоке это было правдой. И они здесь уполномочены, но, к сожалению, поблизости нет ремонтных баз. Даже самый близкий из них находится довольно далеко, поэтому процедура отправки деталей усложняется. А так как у нас есть только ограниченное количество механиков…

Таня машет рукой Серебряковой, показывая, что больше ничего говорить не надо, и отвечает: Так что запчасти у нас есть, но обстоятельства не способствуют ремонту.

Это довольно серьезно, если у нас есть мастерские, но недостаточно способов доставить детали в мастерские. Дистрибуция — это отрасль, которую высмеивают за то, что она извлекает выгоду из перемещения товаров слева направо, но только коммунисты настолько глупы, чтобы строить планы, не принимая их во внимание.

— Нет, подождите секунду, лейтенант. Где ремонтные роты Северной группы армий? Я не помню никаких проблем с ремонтом оборудования, когда мы проводили операцию над Северным морем.

— Большинство из них дислоцируется на военно-воздушных или военно-морских базах.

Ответ заставляет Таню прищелкнуть языком, что случается редко.

Большинство гарнизонных войск на севере должны просто окопаться и удерживать свои позиции. Нет никаких ожиданий маневренной войны, поэтому сосредоточение их ограниченных ремонтных возможностей на воздушном и военно-морском флотах, является эффективным решением.

Достаточно проблематично… Нас вызвали сюда, потому что те охранники, которые удерживают форт, не могут преследовать, но тогда у нас нет технической поддержки. Видимо, кто-то решил, что в этом нет необходимости.

Не было необходимости в системе дислокации ремонтных рот вдоль дороги для ремонта выбывших машин, отчасти из-за того, что мы захватили вражеские железные дороги на этой оккупированной территории — мы могли просто использовать рельсы.

На дальние расстояния вместо того, чтобы передвигать вещи самим, мы могли бы использовать поезда.

— Если они не ожидали, что будут разветвляться на большие расстояния, то имеет смысл сосредоточить ремонтные компании в столице.

— Совершенно верно, мэм. И в результате у них нет большого опыта обслуживания сломанных машин, что замедляет процесс. В настоящее время они действительно не могут справиться со всем своевременно…

— Ага, — снова кивает Таня. Какова бы ни была причина, все, что она может сделать, это принять ее. — Ну, это вполне разумное оправдание. Я думаю, у нас нет другого выбора, кроме как переосмыслить ротацию мотоциклетных рот.

Не очень-то приятно иметь ограничения на использование руки, которая должна быть подвижной. Подразделение быстрого реагирования, которое не может быстро реагировать, настолько же бесполезно, насколько и становится.

Тем не менее, поскольку проблема не в солдатах, а в снаряжении, виноват командир.

Другими словами, если кто-то ищет дурака, который не смог получить должной поддержки для своих войск, вам придется надрать задницу подполковнику Тане фон Дегуршаф.

— Полагаю, все, что я могу сделать, это с позором признать свою ошибку и исправиться, но… сказать, что это было неожиданно, — это оправдание, да?

Таня спокойно признает, что она глупо неправильно истолковала ситуацию.

Превращение в дурака, который не может принять свои ошибки, невыносимо для человеческого чувства, как здравого, так и хорошего. В мире уже есть Существо Икс — ему больше не нужен такой идиот. В конечном счете, если вы рациональная, разумная форма жизни, вы знакомы с понятием невыносимого стыда.

— Тревога из Норденского военного округа! Обнаружение того вражеских магов! Сектор Б-39, позиция неопределенная. Дежурная рота должна подняться в воздух — немедленно!

При звуке голоса дежурного, влетевшего в комнату, Таня приходит в себя. Опять? Она цокает языком и вместе с Серебряковой спешит в штаб.

Когда они вбегают в комнату, Таня смотрит на огромную карту на стене и немного задумывается. Б-39 довольно далеко.

— Гранц — дежурный командир, который должен ответить?

— Да, отряд лейтенанта Гранца находится в боевой готовности.

Стоя на ногах перед картой, собираясь отдать приказ выдвигаться, Таня, несколько запоздало в своем уставшем мозгу, чувствует, как что-то прилипает. Когда она обдумывает это, то внезапно понимает.

Внимание — следует предотвращать предотвратимые несчастные случаи. Совершить ошибку по неосторожности, чтобы сэкономить немного работы, — это доказательство некомпетентности. Пока существует граница глупости, которую нельзя переходить, вполне естественно принимать меры предосторожности.

Они, кажется, прячутся в районе на пределе нашего продвижения.

— Они определенно выбрали раздражающее место. Как далеко вы можете уйти?..

Должно быть, там тоже прячутся маги. Объединенное подразделение Федерации и Содружества раздражающе хитроумно. Первоначально мы полагали, что сможем уничтожить вражеские магические отряды в первую очередь железным кулаком боевой группы “Саламандра”, но они продолжают ускользать от нас.

Мне надоело гоняться за этими солдатами, которые время от времени появляются, чтобы заявить о своем существовании, бесчинствуя в отдаленном районе.

— У нас в руках недостаточно карт, и, кроме того, разве это не еще одна напрасная попытка?

Если она пошлет отряд младшего лейтенанта Гранца, они не скоро вернутся. Мы исчерпаем наш резерв по борьбе.

— Лейтенант... После того, как группа захвата уйдет, есть ли на палубе личный состав, чтобы занять их место?

— Нет, никаких приказов от Управления не поступало. Я полагаю, это означает, что мы должны справиться с этим сами, но…

— Нррргх. — невольно рычит Таня. — Какого черта?

— А?

— Они дали нам отдохнуть всего несколько часов…

Нужно много усилий, чтобы не прищелкнуть языком от разочарования. — Наверное, я должна это признать, — думает она, остро сознавая свою беспечность.

Недостаток сна начинает сказываться на ее способности мыслить рационально.

Пониженная способность к сосредоточению, все более рассеянные мысли и увеличение мелких ошибок — результат которых большая проблема, которой следовало бы по возможности избежать.

Нет никакого волшебного лекарства от истощения. Или, может быть, что-то есть, но только если она может мириться с серьезными побочными эффектами, как с Элиниум модель 95.

Модель 95?.. Таня смотрит на свою сферу и вздыхает. Двухъядерные сферы, такие как модель 97, используемый 203-м воздушным магическим батальоном, работают хорошо, но они утомляют вас гораздо больше. Модель 95 намного хуже, но это все еще вопрос степени.

— Регламентное время отдыха — это абсолютный минимум. Ты предлагаешь поставить лишенных сна магов в режим ожидания для получения приказов? — она щелкает пальцами и молча начинает теребить свою кепку.

Побуждение: я хочу бросить его.

Борьба: я должна контролировать себя.

В конечном счете вывод очевиден. Само собой разумеется, что разум должен быть поддержан. Но даже если логика побеждает эмоции, вполне естественно, что возникают неприятные чувства.

— Что же я должна сделать? — Отношение ее адъютанта говорит о том, что она хорошо понимает намерения Тани.

— Скажите лейтенанту Гранцу, чтобы он подождал.

— Мэм?

— Пусть он подготовит один взвод для разведки. — Передав это сообщение, она говорит в трубку быстро, но спокойно. — Штаб Норден, говорит Саламандра 01. Я возражаю против поднятия целой роты. Я хотела бы оставить его взвод для разведывательных целей.

— Саламандра 01, объясните свои доводы.

Она сдерживается, чтобы не плюнуть, это же элементарно.

Если диспетчер, с которым она разговаривает, только придерживается инструкции, было бы невероятно грубо вываливать на него свое плохое настроение.

— Если мы пошлем целую роту магов с несколькими партизанами и магами, мы будем первыми, кто сдастся. — Неужели ее сдержанный голос звучит так, как будто профессионалу не придется стыдиться? — Я понимаю, что по частям брать на себя обязательства глупо, но мои элитные войска могут ударить и убежать. Я уверена в этом как их командир.

Учитывая принцип отбора и концентрации, сохранение нашей свободной энергии кажется самым мудрым шагом.

Смелый, агрессивный боевой настрой для поля боя. Если мы будем глупо уворачиваться, как разъяренный бык, мы рискуем получить острый удар.

— Я нахожу нынешнюю ситуацию накопления истощения нежелательной, так что вы думаете?

— Штаб Нордена, вас понял. Пошлите туда взвод.

— Спасибо.

Может быть, стоит отпраздновать это достижение со вздохом. Учитывая обстоятельства, это шаг в правильном направлении. Определить свою проблему и улучшить ситуацию — это всегда задача человека.

— Ладно, — говорит Таня. — Скажите лейтенанту Гранцу, чтобы он выслал взвод. Сам он должен оставаться наготове.

Здорово, что Серебрякова сразу это признает. Таня уже собралась подумать, что все это благодаря хорошей дисциплине, как вдруг ее веселое настроение резко испарилось.

— У него есть предложение.

Таня смотрит на своего адъютанта, который, кажется, находится в неловком положении.

Она даже не взглянула своим привычным взглядом “докладывай. Серебрякова гораздо лучший вестник, чем большинство. Если она не смогла упрекнуть его, то это значит, что он по телефону готов сказать мне, что не может принять это.

Должно быть, я проклята. Неужели Икс и ему подобные снова этим занимаются? Когда же они научатся? Таня просит трубку и заранее сбивает то, что собирается сказать Гранц. — Лейтенант, нет никакой необходимости мыслить об атаке. Что нибудь еще?

— Нет, мэм.

— Значит, тебе нечего мне сказать.

— Полковник, извините, но я не собираюсь превращаться в командира в мягком кресле! Пожалуйста, отпусти меня!

Это прекрасно и хорошо, что он не отступает перед врагом.

Но разнообразие врагов, с которыми мы сталкиваемся, требует разных стилей ведения боя. Храбрость и смелость — это здорово, но спокойствие и собранность также являются необходимыми качествами для офицера. Когда сражаешься с разумным врагом, мышление имеет первостепенное значение.

Даже командир в тылу не просто расслабляется. — Хааа, — вздыхает Таня и продолжает. — Ты говоришь, что командир роты должен оставить основные силы позади? В армии мы называем это безрассудной храбростью. Даже если ждать тяжело, лететь вперед, чтобы облегчить себе жизнь, недопустимо”

— Отправка взвода ничем не отличается от офицерской разведки! Пожалуйста!

Должно быть, он действительно так думает.

И Таня не хочет подавлять мотивацию своего подчиненного. Даже если она не может избавиться от беспокойства по поводу его нетерпения, он накопил некоторый опыт.

Не то чтобы он не мог этого сделать, — думает Таня, взвешивая свои варианты. Если она заставит его совершить вылазку, она потеряет одного командира роты, и он истощится еще больше. Честно говоря, она предпочла бы спасти его.

Но она также должна дважды подумать, прежде чем подавлять его волонтерский дух.

— Это миссия по поиску и уничтожению, но нет необходимости преследовать их слишком далеко. Можете ли вы расставить приоритеты в получении понимания ситуации?

— Конечно! Значит, все в порядке?

— Если только эти партизаны не полные тупицы, они не будут болтаться поблизости. Если они это сделают, вы можете отправить остальную часть роты на вылазку.

— Так точно!

Вероятно, было бы бестактно спрашивать, действительно ли он понял.

— Было бы здорово, если бы такой шанс действительно представился.

Гранц, вероятно, понимает, что она пытается сказать. Играть в пятнашки с партизанами непросто, даже боевой группе “Саламандра”.

Если мы сможем сражаться, мы сможем победить.

Это если у нас будет шанс сразиться.

— Вы не должны преследовать их, лейтенант…

— Конечно, нет. Можете на меня рассчитывать…

— Хорошо. Я не ожидаю никаких стремительных порывов.

— Да, мэм! Нужно выдвигаться, так что, пожалуйста, извините меня!

— Удачи. — Таня кладет трубку и обращается к адъютанту: - Лейтенант Серебрякова, кофе. Крепкий, пожалуйста.

Чтобы переключить передачу, она будет лечить симптом. Если вы принимаете слишком много кофеина, он влияет на вас меньше. Затем, поскольку он менее эффективен, вы глотаете целую тонну больше и попадаете в порочный круг.

Даже если я не уверена, сколько галлонов кофе я наполнила свой желудок, я чувствую неоспоримый факт, что мои мысли ограничены хроническим недосыпанием.

Я все это знаю. В тот момент, когда Таня думает: “Ну, это лучше, чем слишком много алкоголя… “, она смущается.

Не очень-то приятно ловить себя на том, что придумываешь оправдания. Плохой знак.

— Это рассадник человеческих ошибок.

Знать это и сокрушаться, что ничего нельзя сделать — просто нытье. Это оправдание, которое я придумываю себе. Оправдания должны быть для других людей. Ни при каких обстоятельствах вы не должны использовать их на себе. Если вы начинаете лгать себе, то вы такой же дурак, у которого нет другого выбора, кроме как притворяться.

Если я собираюсь стать такой слабоумной, то лучше вышибу себе мозги и покончу с этим. Это был бы необходимый поступок в соответствии с разумом и причинами — и гораздо приятнее, чем продолжать позорить себя.

Таким образом, подполковник Таня фон Дегуршаф запускает свой чрезмерно усталый мозг, чтобы показать, что, хотя она может быть мягким человеком, она разумна.

— Я слишком занята…

Краткое изложение ситуации раскрывает суть проблемы.

— Корень всех наших проблем в том, что у нас не хватает людей…

Другими словами, нагрузка на персонал слишком велика, и всякий раз, когда кто-то выбывает, вес, который падает на каждого оставшегося, пропорционально увеличивается в порочном круге.

Решение невероятно простое.

— Либо сокращение рабочей силы, либо увеличение рабочих рук неизбежно…

Не должно быть ничего особенного.

Если людей не хватает, нам нужно либо добавить их, либо сделать работу более эффективной.

Тем не менее, Таня прекрасно понимает, что небрежный выбор пути максимизации индивидуальной производительности в кадровых вопросах опасен в военной обстановке.

— Да, армии в конечном счете должны формироваться с учетом предположения об истощении… Адаптировать их к окружающей среде тоже непросто…

Человеческий капитал рано или поздно будет потерян. Это данность, поскольку люди-существа, обреченные на смерть, будь то во время войны или мира. В отличие от экономических агентов, которым гарантирована вечная жизнь юридического лица, органические организмы должны в конце концов прекратить свое функционирование.

Если боги действительно существуют, они должны более эффективно перерабатывать инвестиции, сделанные в человеческий капитал, чтобы повысить производительность.

К сожалению, само собой разумеется, что богов не существует.

Ах, вот и Таня обуздывает свои рассеянные мысли.

— Думаю, о назначении одиночных смен не может быть и речи. Проблема здесь даже не в грабителях, которые придут за кассой, а в партизанах. Ворваться к этим полностью вооруженным, лишенным чувства юмора парням было бы ужасно.

Люди умирают даже в мирное время, но во время войны они начинают умирать с ужасающей скоростью. Даже рабочие, которые имеют относительно хорошие шансы работать до выхода на пенсию, в конечном итоге падают, хотя они все еще являются надежной частью трудового резерва в возрасте от двадцати до тридцати лет во время войны. Нигде не было ни капли уважения к социальному капиталу.

— Тогда мы просто должны увеличить количество рук любыми возможными способами.

Имперская армия уже задействовала все резервы населения, которые можно мобилизовать, но у нее все еще есть два варианта.

Первый — начать всеобщую воинскую повинность женщин. Тем не менее, они уже были мобилизованы в промышленном секторе. Учитывая нынешние обстоятельства, мы не дошли до того, чтобы нуждаться в боевых кадрах за счет производственных мощностей.

К счастью, положение Империи не настолько катастрофично. Даже если там будет битва со временем, мы пока держимся.

Более обнадеживающим вариантом является использование пока еще неиспользованных кадровых резервов иностранцев. Такие вещи, как привлечение заключенных к работе или вербовка добровольцев, разрешены по закону войны. Мы могли бы многое сделать в сфере юриспруденции.

— Так что ввязываться в кадровые бои против повстанцев — значит ставить телегу впереди лошади. Вместо того, чтобы атаковать здесь, чтобы очистить оставшихся врагов, было бы лучше провести операцию мягкого убеждения на востоке… Сейчас уже слишком поздно говорить об этом, но…

Вход без плана влечет за собой полную катастрофу. Потерянное Империей время и альтернативные издержки огромны. Даже не ясно, сможем ли мы оправиться от этого.

То, как она управляла территорией бывшего Союза Антанты и Княжеством Дакия, является образцовым провалом. Императорская армия придерживалась хрестоматийного подхода, используя, как правило, местные правительственные организации, пытаясь поддерживать мир и порядок.

В результате не было смертельных неудач, но и не было успеха. Иными словами, Имперская армия балуется управлением без четкой стратегической цели. Довольно самонадеянно ожидать от этого чего-то хорошего.

— Я не могу поверить, что мы собираемся создавать правительственные учреждения и править так бессистемно… Я так разрываюсь, то ли радоваться нашим превосходным навыкам совладания, то ли сокрушаться о нашей беспринципности.

После суммирования трех пунктов “нет политики”, “нет плана” и “нет стратегии”, люди в самой гуще этого в Империи продолжают демонстрировать свой блеск в инженерных выступлениях.

— Полагаю, я должна быть счастлива, что нам удается прикрывать ошибки стратегического уровня на тактическом?

Нннгх… В этот момент Таня должна проглотить горькие чувства, которые возникают.

Это всего лишь лечение симптомов.

Это так же глупо, как использовать обезболивающие, чтобы игнорировать причину боли.

То, что требуется как можно скорее и самым быстрым образом, — это мера, которая устраняет причину, даже если она является инвазивной.

— Операция, которая убивает пациента, — это проблема, такая же, как и оставить на произвол судьбы.

Как сказал Макиавелли, халтурить это самое худшее, что вы можете сделать. Разве это не правда?

Какую бы форму она ни принимала, Империя — оккупант.

Независимо от того, как борется Имперская армия, это инструмент насилия, который не имеет никакой надежды быть любимым.

Даже если она делает действительно хорошую работу, лучшее, о чем она может молиться — это быть осыпанным бесчисленными вежливо-горькими чувствами.

В таком случае, вероятно, лучше удвоить усилия и бояться.

— Так что никакого плана на самом деле нет…

Нынешнее положение дел просто позволяет вещам идти своим чередом, а нам решать проблемы по мере их появления.

Когда Имперская армия оккупировала территорию бывшего Союза Антанты, у нее не было плана, как управлять. Наша специальность — стратегия внутренних линий!

Это унизительное описание, но… у него характер отшельника.

Имперская армия никогда не представляла себе, что может вырваться наружу и оккупировать землю, как только сможет отрезать ее. Другими словами, никаких предварительных исследований почти не проводилось. Если бы вы рылись в секретном хранилище документов Генерального штаба, вы, вероятно, не нашли бы ни одной страницы об иностранных экспедициях или планах управления оккупированной территорией.

— Мы побеждаем, так что никто не думает. Но что будет, если так пойдет и дальше?

С вещами по-прежнему будут разбираться бессистемно.

Даже способная организация будет изношена без четкой стратегии. Когда Имперская армия окажется не в состоянии больше скрывать происходящее, она буквально рухнет.

— В конце концов, это вопрос организационной теории.

Имперская армия руководит военными делами. Как инструмент насилия в стране, это совершенно правильно.

К сожалению, это проблема.

Имперские власти не пришли к единому мнению о том, является ли война военным делом или политическим.

Еще более досадно то, что у них даже не было дискуссии о том, как связать военное и политическое.

Имперская армия находится в состоянии Ганнибала.

На поле боя он может победить.

Но он знает, как воспользоваться победой только после того, как достигнет своего предела.

Подумав в тишине, Таня вздыхает. — Стратегическая победа далека. Это уже даже не в моей власти. Я ничего не могу поделать с этим тупиком...

Ганнибал продолжал побеждать.

Каждый должен признать, что его победа при Каннах уходит корнями в прекрасное военное искусство. Но он не мог победить до конца. Я чувствую странное родство с той частью истории, где, хотя он и побеждал, он был раздавлен, как Пирр, под тяжестью Рима. Если бы я могла, то хотела бы услышать, что думает об этом Магарбал*.

Посмотрите на противостояние Сян Юя и Лю Бана*. Никогда еще не было армии, которая могла бы выиграть сто из ста сражений. Абсолютно ничего не говорит о том, что Имперская армия может продолжать в том же духе.

Проблема в том, что общественное мнение в Империи не хочет признавать эту истину.

Вам даже не нужно удивляться, почему. Это Империя, которая ни разу не потерпела поражения с момента своего основания. Это мы заставляем людей сдаваться, поэтому им и в голову не приходило, что нас заставят.

Какие у них счастливые мозги. Это крайне раздражает. Между тем различные страны, в том числе и Империя, проливают слишком много крови на поле боя.

В буквальном смысле бесполезно плакать над кровью, пролитой по всей земле. Как мы обрабатываем безудержную триумфальную чепуху, как мы можем оправдать эти жертвы помимо сладкого нектара победы?

— Если мы не придем к цели сократить наши потери, это будет фатально.

Ответный удар против попыток избежать потерь и избежать поражения, настаивая на том, чтобы не брать на себя риск, огромен. Достаточно взглянуть на японскую экономику. Ясно, что то, что мы называем Потерянными Двадцатью годами, скоро будет называться Потерянными Тридцатью годами.

Или другой хороший пример — различные страны, которые уклонялись от реформ на их поздних стадиях.

— Сколько людей на самом деле понимают, что мы жертвуем жизнями всех этих солдат и национальным бюджетом только для того, чтобы покрыть альтернативные издержки поддержания статус-кво?

Реформа — это, по сути, то, к чему вы стремитесь, когда усталость системы достигает своего предела. Это то же самое, что хирургия.

Когда неинвазивная процедура не делает этого вовремя, вы вынуждены сделать хирургический выбор, известный как реформа. Можно использовать анестезию, чтобы притупить боль, но если пациент боится самой операции, он в конце концов умрет.

ПРИМЕРНО В ТО ЖЕ ВРЕМЯ. ИМПЕРСКАЯ СТОЛИЦА БЕРУН. ВОЕННАЯ КОМНАТА ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА.

Армия Федерации, похоже, планировала крупное контрнаступление по всем основным направлениям.

К тому времени, когда он получил сообщения из самых разных мест на востоке, что войска Федерации проявляют признаки подготовки к тотальной контратаке, даже генерал-лейтенант фон Рудерсдорф, который обычно хвастался непоколебимой решимостью, был сыт по горло.

— Мы буквально только что отбили их ограниченное зимнее наступление…

Сомнение, которое он выразил несколько подозрительным голосом, было вполне обоснованным. Насколько мог судить Генеральный штаб, подразделения первой линии Армии Федерации были введены в бой совсем недавно.

— Где они берут столько рабочей силы?

— Разве они не растут на деревьях?

— Даже без удобрений?

— По-видимому, они используют дешевую, эффективную штуку под названием национализм, хотя мы бы предпочли, чтобы они использовали низший коммунизм.

Это был факт, который заставлял его щелкать языком: Армия Федерации превращалась из организации, движимой коммунизмом, в организацию, движимую национализмом.

Насколько мог судить генерал-лейтенант фон Зеттюр, перемена была уже необратимой. Армия Федерации быстро становилась все более полезной в качестве инструмента насилия… Это было совсем не то животное, которое оценивали в довоенной разведке. Можно даже сказать, что у них была солидарность.

— Значит, коммунисты даже преодолевают свои неудачи в сельском хозяйстве?

— Я уверен, что импорт является значительным вкладом. — Рудерсдорф с отвращением нахмурился и заговорил снова, лишь замолчав на несколько секунд. — В таком случае... возможно, нам следует снять ограничения на подводную войну.

Даже человек, который сделал предложение, на самом деле не хотел рассматривать этот вариант.

Старый друг Зеттюра продолжал слегка усталым голосом:

— Если мы не можем рассчитывать на то, что Единые Штаты и другие нейтральные страны будут строго и справедливо придерживаться определения нейтралитета, то у нас может не быть выбора. А ты как думаешь? — Когда он спросил, выражение его лица было таким же горьким, как если бы его заставили выпить уксус.

Они много раз рассматривали эту трудную проблему. Поддержка материально-технического обеспечения воюющих сторон при провозглашении своего нейтралитета практически вступала в путь. По закону их можно было считать врагами и сделать мишенью для коммерческих набегов.

Но Зеттюр не мог одобрить агрессивный план, подобный тому, который предлагал Рудерсдорф.

— Это все равно что включить бомбу с часовым механизмом…

Трудная проблема, занимавшая умы всех в Генеральном штабе, была достаточно проста для определения.

Откажутся ли изоляционисты от своих принципов невмешательства?

Если так, то ответ прост. Все изоляционисты объединятся, чтобы вмешаться в дела континента.

Если они не собирались отказываться от своего принципа, все было немного сложнее. Они предпочли бы продолжить впечатляющий подвиг сохранения своего изоляционизма, одновременно вмешиваясь, но тогда вопрос был в том, как долго.

— Корабли Единых Штатов поддерживают линии снабжения Федерации и Содружества. С точки зрения планирования операций мы также не можем просто оставить их делать то, что им нравится.

Рудерсдорфу даже не нужно было начинать с “послушай”, чтобы вмешаться. Вполне естественно было стыдиться своей беспомощности и неспособности нанести удар по линиям снабжения противника.

И вполне естественно, учитывая его должность генерал-лейтенанта, отвечающего за руководство операциями, он подчеркивал это… Но Зеттюр был вынужден возразить:

— Если все, что они делают, это берут на себя роль логиста, давайте просто рассмотрим это как любезный жест поддержки и оставим все как есть.

Как тот, кто сражается в напряженной битве на линии снабжения, его мнение могло быть только практичным, хотя и смиренным. Цифры, которые посылают как чувства, так и принципы в окно, не делали приемлемым прямое противостояние стороннику Содружества, Объединенным Штатам.

Зеттюр раздраженно поднес сигару ко рту и проворчал:

— Зеттюр, как ты думаешь, они могут принять непосредственное участие?

— У меня нет другого выбора, кроме как сказать “да”. Мой уважаемый друг генерал фон Рудерсдорф, неужели вы забыли? Они и так слишком много вложили в эту войну.

Неограниченная подводная война может оказаться неожиданным благом для Единых Штатов. Они будут манипулировать разъяренным монстром общественного мнения и использовать его как предлог для счастливого вмешательства. Зеттюр даже заподозрил, что они могут сами организовать инцидент.

— Если это просто риск, то…

— Если и был риск, то они его уже учли и вложили слишком много. — Зеттюр поспешно отмахнулся от желаний Рудерсдорфа. — Рудерсдорф, подумайте об этом с точки зрения логистики, а не операций.

Сокращение ваших потерь было вариантом, который вы могли принять только тогда, когда было возможно минимизировать ваши потери. Он был уверен в этом как логист.

Единые Штаты и так уже поставили слишком много, чтобы сбросить карты.

— Когда вы построили производственную линию и закончили продукт, вы не можете притворяться, что его не существует. Если они вложили столько в военные поставки, а продукт не продается, это будет трагедия.

Военная промышленность была крайним случаем. Честно говоря, было трудно получить необходимые для военного времени запасы в мирное время. Производители, как правило, нервничали из-за перепроизводства, поэтому, чтобы заставить их расширить свои линии, необходимо было гарантировать им контракты.

Если вы не собираетесь использовать припасы, трудно увеличить производство…

— Знаешь, они строят авианосцы, чтобы поправить экономику!

— Хочешь сказать, что страх перед безработицей может заставить их вступить в войну?..

— Сомневаюсь, что все так просто. Скорее всего, это плотный клубок их экономического положения и нежелания признать превосходство Империи.

Зеттюр, возможно, и не был экономистом, но масштабное строительство авианосцев как мера экономической политики — шокировало его.

Флот ВМС Единых Штатов был уже благословлен, но взять на себя интенсивный труд строительства авианосцев в качестве проекта общественных работ в попытке стимулировать экономику было невозможно.… Любой из Имперского флота, где им было трудно просто покрыть расходы на содержание флота Открытого моря, вероятно, рухнул бы в шоке.

Но они обсуждали реальность.

— Полагаю, в этом есть смысл. — Рудерсдорф спокойно кивнул.

Зеттюр был не очень доволен, даже если ему удалось добиться понимания, но... секрет здоровой координации в Генеральном штабе должен был убедиться, что они были на одной странице.

— Да, — сказал он усталым голосом. — Деньги говорят правду. И течет она не к нам, а к Содружеству.

— Так что в конечном счете наша победа пойдет вразрез со всеми их интересами…

— К сожалению, это так. — Он подтвердил жалобу Рудерсдорфа. Зеттюр подумал, что ни один кредитор не хочет иметь дело с кредитами, которые не могут быть собраны, и сокращение убытков имеет свои пределы. Это обе вечные истины.

— Нет никаких ящериц, которые хотят покончить с собой. — Ящерицы отрезают себе хвосты именно потому, что это хвост. Они никогда не попытаются покинуть свои тела. — Таким образом, хотя неограниченная подводная война может показаться эффективной на первый взгляд, с высоты птичьего полета вы можете видеть, что это ухудшит ситуацию.

— Какой странный канат для ходьбы.

Одна рука трясет их, чтобы предотвратить участие в войне, в то время как другая настойчиво хлопает их по руке, пытаясь снабдить заинтересованные стороны военными товарами.

Другими словами, возникло противоречие.

— Зеттюр, ты действительно понимаешь, что говоришь? Это чертовски натянутый канат. Даже ветераны цирка совершают ошибки.

— Мне это хорошо известно. Но это наш единственный выбор. Мы, по крайней мере, должны попытаться удержать их от немедленного присоединения.

В конце концов, война означала продвижение к будущему в тумане.

Его личный ответ, когда он терялся, состоял в том, чтобы ждать на месте, веря, что помощь придет.

К сожалению, не было спасательной команды для спасения стран. Если бы он не верил в это, то мог бы увидеть, как они садятся на дырявый корабль и их поглощают гигантские волны.

У нации, которая не может стоять на собственных ногах, нет будущего.

— Если мы хотим найти выход из этой ситуации, не должны ли мы попробовать все возможные средства?

Если вы перепробовали все, то виноват тот, кто только приготовил “все”. Как только тебе доверили нацию, вопрос о выборе больше не стоял.

Посмотрите на Рудерсдорфа, как он ухмыляется.

Этот неприятный оперативник знает, что я пытаюсь сказать. “Это наш единственный выбор”, — с кривой усмешкой подумал Зеттюр и сменил тему. — Как назло, мы получили предложение.

— Я хочу услышать ваше мнение. Как вы думаете, мы сможем использовать этих мошенников в Ильдоа?

— Хм ... — Зеттюр на мгновение заколебался, размышляя.

Офицер Ильдоанской разведки полковник Вирджинио Каландро передал предложение генерала Игоря Гассмана.

Мы хотим быть посредниками в установлении мира. Это было хитрое предложение.

— Я читал рапорт полковника фон Лергена.… Переходя к делу, я не знаю.

— Ты не знаешь? Опять двадцать пять, — раздраженно сплюнул Рудерсдорф. Что ж, это было понятно.

Учитывая геополитические обстоятельства Ильдоа, их способность — продемонстрированная в ходе учений (которые на самом деле были мобилизационным приказом), что они могут занять южную часть Империи — должна была быть признана.

Пока они разговаривали, Ильдоа уже разрабатывала план, как продать их тому, кто больше заплатит.

Вероятность того, что Ильдоа вступит в войну на стороне Империи, не была равна нулю, но до тех пор, пока вероятность того, что она вступит в войну как враг, не могла быть отвергнута, Имперская армия была вынуждена держать часть своих войск прикованными к границе.

По сравнению с общей численностью войск, конечно, это было не так уж много. Но этого все равно было достаточно, чтобы захватить целую страну. Гигантские гарнизоны вертят большими пальцами. Если бы у меня были такие большие силы... Кто-то из Оперативного отдела не мог не мечтать.

— Давайте проясним наши факты.

Когда его уважаемый друг с ворчанием кивнул, Зеттюр перечислил их обстоятельства и начал думать.

— Пока существует оппортунист, к нему могут подойти обе стороны. Весьма велики шансы, что они останутся на своем паразитическом, кровососущем пути в качестве нейтральной державы.

Предпосылка, которую представил Зеттюр, была простой истиной. Он говорил, что политика нейтралитета Ильдоа была направлена исключительно на получение прибыли.

— Всякий раз, когда они мобилизуются, мы вынуждены отводить войска с восточного фронта. С этой точки зрения, попытки Ильдоа одержать верх болезненны, но и довольно коварны.

— В этом нет никаких сомнений, — рявкнул Рудерсдорф, показывая, насколько серьезна ситуация.

Этого никогда не случится, но только подумайте, сколько подкреплений можно будет послать на восток, если они подтвердят, что Ильдоа не собирается вступать в войну. Это могло бы стать поворотным моментом для всего континента.

Какой позор, была у всех расстроенная мысль.

— В данных обстоятельствах есть кое-что, о чем нам следует подумать, — начал свое замечание Зеттюр и начал. — Насколько я могу судить, не страна, а Королевская Ильдоанская армия делает логические выводы, по крайней мере, относительно.

— О? Вы собираетесь рассмотреть предложение Гассмана? Но эти парни... хоть мы и союзники! .. Сомневаюсь, что им можно доверять.

Яростный аргумент Рудерсдорфа, вероятно, отражал общественное мнение. Как ни странно, он был прав. Любой, кто осознает, что дипломатия — это не тот мир, который вращается на основе одной только корректности, будет в тупике.

Зеттюр подавил вздох и высказал свою точку зрения. - Я не могу этого отрицать, но их предложение имеет смысл. По крайней мере, он достаточно сбалансирован, чтобы все основные воюющие страны обратили на него внимание.

— Так и есть, мы не можем отвергнуть его наотрез…

По лицу Рудерсдорфа было видно, что он не в восторге от этого, но Зеттюр решил, что ему повезло, раз он согласился. Предложение Ильдоа приводило в бешенство, но кое-что нельзя было полностью отрицать. Уже одно то, что ему удалось достучаться до него, вселяло в него надежду.

— Итак, предложение Гассмана от Королевской Ильдоанской Армии с первого взгляда могло бы стать первым шагом к миру.

— Достаточно ужасный окольный путь. Выкладывай, Зеттюр. В чем проблема?

— Проблема в том, что ильдоанцы так хорошо рассчитывают риск и вознаграждение, что могут стать причиной несчастного случая.

Рудерсдорф в замешательстве уставился на него. — Ты все еще ходишь вокруг да около. Объясни, что ты имеешь в виду!

Под его пристальным взглядом Зеттюр неохотно ответил: — Они, наверное, такие же интриганы, как и до войны. Другими словами, — прорычал он.

То, что он собирался сказать, было животной логикой. Если идти дальше, то это означало поражение славы разума и разума.

Но как офицер Генерального штаба он все равно должен был это сказать.

— Спокойная рациональность больше не функционирует должным образом ни в одной из воюющих стран. Мы все разбудили чудовище под названием общественное мнение.

В тотальной войне граждане страны участвовали гораздо больше, чем в любой другой войне до сих пор. Доведенные до исступления, а затем еще больше взбудораженные, горячие эмоции хлынули потоком, чтобы вести войну с огромной энергией.

Борьба на таком расстоянии уже потребовала огромного количества энергии, но это было так много энергии, что она угрожала смести даже смысл государственного переворота.

В конце концов, не только политики, но даже военные бросились в водоворот страстей и истерии.

Величайшей ошибкой было смешение прекрасного, храброго боевого духа с уравновешенным тактическим суждением. Как только это произошло и бурные эмоции стали неистовыми, успокоить людей было нелегко.

Он мог убедить офицеров Генерального штаба. Это была обнадеживающая новость. Вопрос в том, подействует ли это объяснение на общественное мнение.

— Мне действительно интересно, как много понимают ильдоанцы.

Королевство Ильдоа наблюдало за этой тотальной войной со стороны.

Они, вероятно, видели, какие глупости совершала Империя, и ждали своего шанса выступить посредником.

— Какой бы правильной ни была логика, она ничего не значит, если люди ее не принимают…

— Я знаю, — кивнул Рудерсдорф, хотя и сжал кулак и медленно опустил его на стол. Некоторое время он смотрел на свой кулак, но потом разжал его, хотя и не выглядел удовлетворенным. — Трудно понять, ударить их или пожать руку, а, Зеттюр?..

Зеттюр уже собирался согласиться с ним, когда вдруг кое-что понял. Судя по тону его голоса, место, куда он ходил взад и вперед по поводу удара, было…

— Ты составил для этого план?

— У нас есть план экстренного реагирования… Основная идея предполагает мобильную оборону вдоль границы, а затем крупное вторжение, чтобы отодвинуть их линии. В этом нет ничего невозможного. — Он улыбнулся и уверенность наполнившая его была настоящей… Зеттюр давно знал Рудерсдорфа. Он не был склонен к браваде.

Если он сказал, что это выполнимо, то это, вероятно, выполнимо.

Это означало, что можно преподать этим самозваным героям, притворяющимся проницательными наблюдателями, суровый урок.

Но это замечание заставило Зеттюра нахмурить брови. — Ты хочешь пойти дальше пограничной обороны?

— Подтверждаю. Напомним, что рельеф местности там затрудняет охрану земель. Мы наступаем из тактической необходимости. Я не хочу продолжать подвергать наши нежные нижние области вражескому государству.

Упрямый комментарий Рудерсдорфа имел военный смысл. Единственная проблема заключалась в том, что это имело только военный смысл.

Этот тип рассуждений, казалось, был склонен забывать о политике, что было опасно. Зеттюр чувствовал, что ему нужно что-то сказать, даже если это не было строго предписано. Он хорошо понимал личность своего уважаемого друга, но не мог отделаться от ощущения, что иногда он слишком дерзок.

— Бежать вперед? Думаю, все будет хорошо, если мы сможем прорваться. Но если мы окажемся импульсивными, мы можем в конечном итоге загнать себя в раннюю смерть от страха.

— Я понимаю твое беспокойство.

Лучше всего всегда держать инициативу в своих руках. В борьбе с Республикой бегство вперед работало потому, что было неожиданным.

Королевство Ильдоа уже было готово к упреждающей атаке или чему-то еще. Вы должны быть ужасно уверены в себе, чтобы даже назвать скрытую атаку, пропустив “скрытую”, азартной игрой.

— И все же, — раздраженно сказал Рудерсдорф, — если мы оставим Ильдоа в покое, он может превратиться в плацдарм.

После минутного молчаливого раздумья Зеттюр поймал себя на том, что кивает.

После кровавых уроков, извлеченных в окопах, мировые державы поняли, что если вы не поймете слабость своего врага, цена лобовых атак будет слишком высока.

Южный район Имперской армии мог считаться здесь ее слабым местом.

Традиционно деликатные отношения между Империей и Ильдоа привели к миру в пограничной области. Откровенно говоря, никаких посягательств не было.

Оборонительная линия перед Ильдоа была непрочной.

Он был построен только с учетом довоенной стратегии внутренних линий—все, что им нужно было сделать там, внизу, это продержаться до прибытия Великой армии.

Никто и не ожидал, что они будут отражать врага самостоятельно.

— Оперативники считают, что иностранные подкрепления хлынут по морским путям…

Да знаю я.

Зеттюр не нуждался в том, чтобы кто-то из Оперативного отдела самодовольно указывал ему на этот прогноз — он и так уже достаточно волновался.

Он пристально посмотрел Рудерсдорфу в глаза, словно спрашивая: “А у вас, ребята, нет идей получше?” но потом был вынужден кое-что осознать.

Рудерсдорф смотрел на него с тем же желанием. Вот что значит быть неспособным продолжать, не подавляя своих проклятий, засунув сигару в рот.

— Если мы ничего не предпримем, Империя ослабеет, как от рака.

Зеттюр столкнулся с этой холодной, суровой реальностью. Если он представлял себе худший сценарий, то юг Империи был невероятно хрупок. Имперская армия была уже растянута до предела иностранными кампаниями, которые она никогда не планировала на нескольких фронтах.

Им пришлось смириться с тем, что они не смогут долго держать оборону и что существует реальный шанс краха.

Неудивительно, что, столкнувшись с такими пугающими возможностями, его потянуло на превентивные меры. Логика специалиста по операциям кричала ему, что они должны нанести удар без промедления.

Зеттюр не мог отрицать, что его нерешительность была неубедительной.

— Это самое трудное в войне. Когда у вас есть ограниченные возможности, как солдат, вы вынуждены выбирать наименее ужасный вариант, даже если вы знаете, что он не является оптимальным.

— Другими словами?

— Я не могу отказаться от агрессивного плана с целью обороны.

Краем глаза он заметил, что Рудерсдорф криво улыбается.

— Но ты с этим не согласен. В конце концов, мы говорим о тебе. Вероятно, есть еще одна оговорка, если ты знаешь, откуда идет подкрепление.

— Совершенно верно, — кивнул Зеттюр.

Вы можете сделать ограниченное наступление в качестве защиты только тогда, когда оно соединится с тем, что произойдет дальше. Наступление требует большой силы воли.

— Можно было бы уйти с востока или создать Совет самоуправления в качестве буферного государства…

— Нет, не можем.

Все, что мог сделать Зеттюр, получив столь откровенный отказ, — это поморщиться. — О, не сбивай меня так. Хотя я признаю, что возможностей мало. Но во всем, пока мы не проверим, мертв ли кот, будущее неопределенно… Мы можем мыслить так же гибко, как и количество альтернатив, которые мы не исключаем.

— Значит, вы хотите сказать, что у вас есть план убедить коммунистов предоставить сепаратистам независимость?

— Видите ли, вы понимаете идею буферного государства.

С “хм” Рудерсдорф кивнул. — Допустит ли это национализм Федерации?..

Это было острое замечание.

— Вероятно, это невозможно, — с уверенностью мог заявить Зеттюр, — люди Федерации не допустят.

Когда его спрашивали о последних событиях с чудовищем национализма, он мог ответить сразу. Даже люди, восставшие против Коммунистической партии, сдавались Армии Федерации и сражались насмерть против вторгшейся Империи.

Слияние пропаганды и национализма обладало достаточной силой, чтобы объединить даже антистабилизационную фракцию под партией.

Любовь к отечеству не была логичной.

Их собственные чувства к Хеймату были жестокими. Сколько бы крови ни пролилось над их матерью-землей, они наверняка будут цепляться за нее.

Рудерсдорф хотел было возразить:“Ну и что?” — но тут Зеттюр сделал еще одно замечание.

— Но Коммунистическая партия может.

— А? Ты сошел с ума, Зеттюр?

— О, я вполне в своем уме.

— Мы говорим о Коммунистической партии, которая отказалась от идеологии в пользу национализма! Ты действительно думаешь, что они будут настолько гибкими?

Вопрос Рудерсдорфа, казалось, исходил из глубины его сердца, и это было сомнение здравого смысла. Любой здравомыслящий человек наверняка согласился бы.

Хотя, как идея офицера Генерального штаба, она не годилась. Даже если бы это прекращение мыслей не принесло тебе пятерку в военном колледже, это определенно заставило бы тебя пережевать инструктора.

— Но разве ты забыл о проблемах?

— Нг.

Зеттюр понимал недовольство своего хмурого старого друга, но высказал предположение без притворства. Логика была странным продуктом, который мог возникнуть даже в обычных, уродливых случаях.

— Пока нельзя отвергнуть такую возможность, мы должны ее рассмотреть. Дела у нас идут не так хорошо, чтобы мы могли позволить себе быть разборчивыми.

Против врага, способного взвесить их преимущества, он не удивился бы, даже если бы материализовалась какая-то необычная сделка — даже если бы их трудно было назвать рациональным игроком, с которым они могли бы заключать сделки.

Было опасно ожидать от них разумности. Но отвергать их как неразумные было столь же опасно. Принимать желаемое за действительное и обдумывать варианты — две совершенно разные вещи.

Вот почему им нужны были альтернативные планы и соображения. Иметь какую-то идею на бумаге было гораздо лучше, чем чистый лист.

— В любом случае, — тихо продолжал Зеттюр усталым голосом, — мы не должны пытаться понять политику или войну с помощью здравого смысла. Проклятая армия Федерации понесла все эти потери, не сдаваясь, и готовит весеннее наступление!

Без шуток или чего-либо еще, как у эксперта по логистике, у Зеттюра закружилась голова. Судя по масштабам перемещаемого ими персонала и количеству материальных средств, истинной мощи Федерации было достаточно, чтобы вызвать реальные проблемы.

Тот факт, что ему не следовало бы ворчать, делал ситуацию еще хуже. Все, что он мог сделать, это взять себя в руки.

Даже если вы знаете, что не можете избежать беспорядка, по крайней мере вы о нем в курсе. Не должно быть никаких причин, по которым вы не можете перейти к следующему.

— Что нам сейчас нужно, так это решимость и смирение. Нас уже ничто не удивит.

18 АПРЕЛЯ, 1927 ГОД ПО ЕДИНОМУ КАЛЕНДАРЮ. АРМИЯ СЕВЕРНОГО ВОЕННОГО ОКРУГА, ГАРНИЗОН БОЕВОЙ ГРУППЫ САЛАМАНДРЫ.

Насколько было бы легче, если бы она могла смеяться над глупостями, исходящими из трубки?

Она всем сердцем сыта по горло и подавляет вздох; хрипы и визг ее легких, должно быть, психогенные из-за стресса, как она думает, Опять?!

Весеннее наступление?

Сейчас?

Честно говоря, в этом нет никакого смысла…

Нет, я понимаю, что Армия Федерации переходит в наступление. Государства предпринимают военные действия для достижения какой-либо тактической или стратегической цели. Так что нет ничего невозможного в том, чтобы понять, что у Федерации должна быть какая-то цель.

Но даже в этом случае общее наступление по всем имперским линиям невозможно понять.

Если бы Единые Штаты вступили в войну, это могло бы стать огромным отвлекающим маневром, чтобы удержать Имперскую армию на восточном фронте, но сейчас все, чего они добьются, это создание новых фронтов.

— Неужели Армия Федерации думает, что может победить?.. Я не могу понять их цель.

Насколько может судить подполковник Таня фон Дегуршаф, для этого нет ни военного обоснования, ни политической необходимости.

— Полная тайна — самое точное описание.

Если вы приказываете солдатам атаковать укрепленные оборонительные позиции, будет трудно избежать горы трупов. Дорога будет вымощена выбеленными костями.

Тем не менее, нет ничего невозможного.

Даже мой любимый рыночный принцип не всегда действует безотказно.

Конфликты, в которых участвуют иррациональные субъекты — люди, как правило, развиваются в неразумных направлениях среди ошибок и недоразумений, порожденных туманом войны.

Думать, что вы можете предсказать будущее, слишком самонадеянно.

Единственное, что несомненно, — это неопределенность.

— Мы достигли царства игры слов? Больше похоже на теологические дебаты.

Мир настолько раздражающий, что обычные люди даже не могут понять его. Единственное решение — расставить приоритеты в том, что происходит в этой области, а не придираться к логике.

Есть много вещей, которые логика сказала бы вам, что они не могут быть, но тем не менее существуют. В таком случае логика — это ошибка.

Так определяет мир естественная наука.

Наблюдайте, измеряйте и классифицируйте. Если вы не можете этого сделать, то ваш единственный вариант — попробовать еще раз, пока вы не найдете подходящую категорию.

Картина стоит тысячи слов — высказывание, которое верно для жизни, но только если вы можете точно наблюдать явления. Люди — это существа, которые даже не могут вспомнить, что они видели своими собственными глазами.

Страдать от неожиданности, растерянности и усталости — вот наша судьба.

Вот почему психологическая война, поведенческая экономика и психология исследуются так серьезно.

Ясно только одно.

Только тупица, который не может понять, что происходит прямо перед ними, может принять решение в взволнованном состоянии ума.

В таком случае…

Таня переводит усталый взгляд на небо и ворчит.

Если мир находится в постоянном смятении, то все, что я могу сделать — это знать, принять и быть готовым.

— Меня уже ничто не удивит.

(Сага о Тане Злой, том 6: Nil Admirari)

1. Магарбал — полководец Карфагена.

Был командиром кавалерии сначала Гамилькара, а затем Ганнибала в Первую и Вторую Пунические войны и в битве при Каннах командовал правым флангом карфагенской армии. Он сказал Ганнибалу после Канн известные горькие слова: «Vincere scis, victoria uti nescis» — «Ты умеешь побеждать, но пользоваться победой не умеешь».

2. Сян Юй и Лю Бан — китайские генералы, приблизительно 200 до н. э.

Сян Юй воевал против Лю Бана. Лю Бан, понимая, какую роль в успехах Сян Юя играет его мудрый советник Фань Цзэн, хитрой интригой сумел их поссорить, так что Фань Цзэн, оскорбленный недоверием повелителя, покинул его. Лишившись советов Фань Цзэна, Сян Юй через некоторое время стал терпеть поражение за поражением. Впоследствии, став императором, Лю Бан отмечал, что у Сян Юя был единственный мудрый советник — Фань Цзэн, которого тот не сумел использовать, отчего и проиграл.