Онлайн чтение книги Записки расхитителя гробниц Grave Robbery Note
Глава 2. Обсуждение

Две недели спустя Молчуна выписали из больницы, и я поехал в Пекин, чтобы встретиться с ним и выяснить, что произошло.

Самым сложным для меня после возвращения в Ханчжоу было разобраться с беспорядком, который оставил третий дядя. Все, что я делал в этом году, хоть и было насыщено событиями, но делалось втайне, моя семья до сих пор не знает о тех великих переменах, что произошли со мной за это время. Местонахождение моего настоящего третьего дяди на данный момент неизвестно, может быть, он вообще никогда не появится в моей жизни. И я не знал, как все это объяснить родным.

С другой стороны проблемы с Молчуном. Теперь он действительно соответствовал своему прозвищу, словно закупоренная бутылка с маслом, о качестве содержимого которой можно лишь догадываться. И сейчас, когда он пришел в себя, передо мной стоит сложная задача узнавать его заново.

У него нет родственников, он словно чистый лист в книге этого мира, и не знает, где его гнездо. Я спрашивал многих людей о нем, но так ничего не узнал. Да и сам он говорил, что связей с этим миром у него нет никаких. Все его личные вещи могут поместиться в небольшом тазу для умывания, у него нет ни денег, ни документов. Если сейчас бросить его, боюсь, он окажется на обочине жизни, став бродягой.

Толстяк за это время неплохо устроился и развернул свое дело на Люличане(1). Он встретил меня в своем новом магазине. Я не видел друзей несколько месяцев. Молчун выглядел, как и прежде, за исключением складки между бровями, придававшей его лицу напряженно-задумчивое выражение. Но в целом, увидев его, я вновь ощутил привычное его равнодушие к окружающим. Когда я вошел, он сидел возле окна и даже не обернулся. И лишь присмотревшись, я заметил, что его глаза были какими-то тусклыми, словно его разум отказывался существовать в этом мире.

Сначала я вежливо обратился к нему с приветствием, но он не ответил. Тогда я спросил Толстяка, как у Молчуна дела и что сказал доктор.

Толстяк, качая головой, ответил: "Все не так плохо, но и не идеально. Говорят, у него появились какие-то обрывочные воспоминания. Врач сказал, что нужна очень сильная стимуляция, чтобы память вернулась к нему. Без этого все будет бесполезно, его мозги останутся, словно тушеные свиные."

Я вздохнул: не представляю, что могло произойти тогда внутри метеорита, какое потрясение могло довести его до такого состояния.

"У тебя есть какие-то планы?" Сделав скучное лицо, Толстяк ответил: "У меня здесь больше сорока квадратных метров, но все равно тесновато. Если ты хочешь, чтобы он жил здесь, лучшего друга и соседа мне не найти. Однако, если соседи увидят, что я живу вместе с таким красавцем, что они подумают обо мне?"

"Совести у тебя нет, — разозлился я. — Он не раз спасал тебе жизнь. А тебя беспокоят какие-то сплетни соседей?"

"Если ты такой правильный, то почему не возьмешь его жить к себе? — огрызнулся Толстяк. — Ты хочешь, чтобы я заплатил за жилье для младшего брата? Тогда у меня есть предложение. Если его устроит жить в тесноте, я готов подвинуться и уступить место. Однако, к этому вопросу спасение моей жизни не имеет никакого отношения. Есть и другой вариант. Я оплачиваю аренду жилья, а ты нанимаешь домработницу. Качественное питание обеспечиваем пополам. А пока пусть живет здесь, думаю, за выходные мы все успеем."

"Ты так охренительно добр, прям глаза слепишь, словно солнышко красное(2)" — я не удержался от сарказма. — Молчун не дурак, мы должны у него спросить, чего он хочет."

Толстяк уставился на сидевшего у окна Молчуна и спросил: "Брат, скажи, какие у тебя планы на будущее?"

Тот закрыл глаза, словно задумался. Прошло много времени, прежде чем я услышал его голос: "Я хочу идти туда, куда хочу."

"Гулять? — удивленно переспросил я. — Или у тебя есть конкретная цель?"

Он спокойно ответил: "Не знаю. Я хочу посетить те места, что вы упоминаете в разговорах. Чанша, Ханчжоу, Шаньдун. Я хочу отправиться туда и посмотреть — смогу ли что-то вспомнить."

Я горько усмехнулся. Это последнее, что я хотел от него услышать. Он хочет что-то вспомнить. Но сейчас его разум девственно чист, его прошлое — огромная загадка. Мне кажется, чем меньше он помнит, тем ему лучше. Однако, если его память начнет восстанавливаться во время путешествий по знакомым местам, могут возникнуть хотя бы эмоциональные воспоминания. Для потерявшего память человека эмоции, связанные с прошлым, очень важны, даже если он до конца все и не вспомнит.

Я понимаю, что для людей, потерявших память, поиск своего прошлого часто становится целью жизни. Этого невозможно избежать. Но я не хочу, чтобы он вернулся к своему страшному пути.

Толстяк увидел, что у меня изменилось лицо, и, видимо, понял, какая заноза сидит в моем сердце. Похлопав меня по плечу, он напомнил: "Придется делать, как он хочет, разве ты не этого хотел? Удерживать его здесь будет нереально."

Я вздохнул. Он прав: единственный способ исполнить его желание — отправиться вместе с ним. Все мы, кто находится здесь — не чужие друг другу люди, и в случае чего мы можем помешать Молчуну совершить глупость.

Я сам много думал о возможности разузнать о его прошлом. Раньше планировал отвезти его в Чанша и познакомить с теми, кто мог его знать. Но сейчас дела нашей семьи там идут плохо, я даже не знаю, к кому могу обратиться за помощью. И тут я вдруг кое-что вспомнил и спросил Толстяка: "Разве в прошлый раз ты не говорил, что у тебя есть какие-то возможности узнать историю жизни Молчуна? Никаких новостей нет?"

"И не напоминай, даже говорить об этом противно, — ответил он. — Толстяк сказал — Толстяк сделал. Мой план состоял в том, чтобы расспросить некоторых цзя-лам. Чаще всего они в курсе всех новостей и слухов, которые получают от даому. А твой третий дядя мог выйти на Молчуна именно через одного из них. Это уже хоть какая-то ниточка. Мы могли бы начать с этого."

Я подумал, что это отличная возможность. Но почему у меня так заныло сердце от нехорошего предчувствия? А Толстяк продолжал: "Для меня было неожиданностью, что эти люди ничего по сути мне рассказать не могли. А потом выяснилось, что они вообще мало в чем разбираются и больше промышляют сутенерством(3). Да я по сравнению с ними истинный джентльмен... нет, вообще святой небожитель."

Я успокоил его, сказав, что в их бизнесе такие правила. Да, они могут владеть информацией, но используют ее осторожно, согласно своим неписанным правилам. Их нельзя винить. Ведь продажа добытых сведений — это их доход, а неосторожно раскрыв их, можно не только потерять деньги, но и головы лишиться.

"Сложно с такими людьми договариваться. Думаю, это тупик, — подытожил Толстяк. — А как насчет тебя?"

Я вздохнул и ответил, что будь в Чанша мой третий дядя, то возможно, удалось бы что-то разузнать. Но сейчас люди, с которыми я могу связаться, недостаточно компетентны. А немногие старые ковши(4) люди странные люди. Я пытался сблизиться с некоторыми из них, но со мной даже разговаривать не стали. Я, видимо, не тот человек, с кем они будут откровенничать.

"Тогда забудь об этом. Я думаю, надо сделать так, как хочет младший брат. Давай организуем для него туристический тур по местам нашей боевой славы, соберем немного денег и отпустим, — сказав это, Толстяк задумался и продолжил с серьезным видом. — Или давай женим его. Найдем ему богатую невесту. С его внешностью это не составит труда. Глядишь, и нам чего-нибудь перепадет. И пусть они с женушкой сами идут по жизни, как думаешь?"

Я ничего не ответил на его шутку, только покачал головой, думая о том, что он сказал до этого. Толстяк ведь изначально нашел отличный способ узнать что-то, но просто не с той стороны подошел к решению вопроса. Размышляя об этом, я вспомнил об одном человеке: "Нет, ты же нашел отличный способ расспросить цзя-лам. Может быть, это вовсе не тупик."

"Что ты хочешь сказать?"

"Эти люди отказались с тобой говорить, либо потому что боялись тех, о ком им придется рассказать, либо на самом деле ничего не знали. Но есть один человек, которого не будут беспокоить всякие мелочи, вроде мстительных клиентов. Может, начнем с него?"

"Какой такой человек?" — удивился Толстяк. И даже Молчун поднял голову и посмотрел на меня.

"Когда мы отправлялись на Чанбайшань, был один человек, цзя-лама третьего дяди. Его имя Чу, помнишь?"

"Это такой лысый?"

Я кивнул, брат Чу был лысым. Он владел подпольным банком, которому помогал третий дядя. Желая подставить Чэнь Пи, он тогда сам попал в руки властей и сейчас должен сидеть в тюрьме. Именно он связывался тогда с Толстяком и Молчуном, значит, мог иметь какую-нибудь информацию о младшем брате. И если он в тюрьме, то ему нечего опасаться. Но я не знаю, как его найти и, тем более, заставить говорить. В конце концов, его не интересуют наши проблемы. Даже если он не боится мести с чьей-то стороны, он может просто не захотеть разговаривать с нами.

Толстяк хлопнул меня по ладони: "Ой! И правда!" Покачивая головой, он обдумал мои слова и спросил: "Но что, если мы пойдем к нему, а он возьмет и доложит о нас властям?"

"Этот человек весьма умен и владеет столь важной информацией, что если начнет говорить, среди наставников в Чанша начнется хаос, — рассуждал я. — Он будет молчать, потому что знает, что эта информация может принести ему много пользы в будущем. Но сейчас он в беде и будет рад помощи с любой стороны. Думаю, нам нетрудно будет получить от него нужную информацию." Говоря это, я уже знал, что нам надо делать. Не хотелось, конечно, беспокоить Паньцзы, но это столь деликатный вопрос, что придется попросить его помочь.

Я решил оставить Молчуна здесь. Лучше, если этим делом займусь я, незачем ему бегать следом. Но оставлять его одного тоже нельзя. Это просто ужасно: я не мог собраться с мыслями. Не таскать же Молчуна с собой, я не уверен, что смогу уследить за ним. Если ему снова взбредет в голову что-то странное, или он что-нибудь вспомнит и исчезнет, я ничем не смогу помочь. Делать нечего, придется оставить его здесь под присмотром.

Я обсудил это с Толстяком, и ему ничего не оставалось, как согласиться. "Не будем болтать попусту, — сказал он. — Для начала надо найти место, где младший брат останется жить, так мы сэкономим много сил и времени."

Итак, было решено, что я отправлюсь к Паньцзы и загружу его нашими проблемами, а Молчун останется с Толстяком. А потом мы решим, как действовать дальше. В любом случае отношения между нами тремя таковы, что просто отмахнуться от этого мы не можем. И это не одолжение Молчуну, это уже наше личное дело.

Как говорится, добрым словом трудно убедить злого демона, лучше прихлопнуть его доской, а хорошо это или плохо — разбираться будем потом.(5)

Вернувшись в Ханчжоу, я позвонил Паньцзы и обсудил с ним все нюансы. Он тоже чувствовал себя обязанным Молчуну и согласился с каждым моим словом. Его действия оказались весьма эффективными: он перезвонил мне через три дня.

Я подумал, что у него возникли еще какие-то вопросы, и спросил, как дела.

Вздохнув, он ответил: "Хлопотное это дело. Я нашел его и расспросил. Он действительно знает то, что вы хотите знать, но просто так говорить отказывается. У него есть условия."

"Какие еще условия?" — спросил я. Больной совсем? Я ему тоже могу условия поставить такие, что мало не покажется.

"Он хочет десять тысяч юаней. И требует, чтобы вы приехали. Он желает рассказать все лично вам."

"Он хочет видеть меня?" Я был удивлен. Требование денег понятно, но зачем ему я? Это как-то неправильно.

"Не хочет ли он выманить меня и подставить, чтобы искупить собственные грехи?" — предполагая это, я уже слышал звон кандалов у себя в ушах.

"Я тоже думаю, что такое возможно, — со вздохом ответил Паньцзы. — Но он просил передать вам кое-что. Он сказал, когда вы увидите это, то сами захотите встретиться с ним."


"И что это?" — с любопытством спросил я.

"Это старая фотография, — Паньцзы запнулся. — Очень старая фотография, черно-белая, такие делали, когда я был совсем молодым."

У меня внезапно мурашки поползли по коже. Я сразу подумал о групповой фотографии третьего дяди перед экспедицией на Сиша. Вот дерьмо, только этого мне не хватало. Я задумался, может ли брат Чу что-то об этом знать? Однако, сейчас эта информация уже не актуальна, чтобы использовать ее в качестве давления на меня.

Не зная, что подумать, я спросил: "Что именно изображено на этом гребаном фото?"

Паньцзы ответил не сразу, и голос его звучал растерянно: "Я не уверен, но мне кажется, что это "призрак".

Примечания переводчика

(1) Люличан (琉璃厂) — один из традиционных кварталов Пекина, который известен старинными каменными зданиями, где размещены лавки и магазины, специализирующиеся на продаже изделий ручной работы, предметов искусства и антиквариата. Название квартала восходит к периоду династии Мин, когда на этой улице работала известная фабрика цветной глазури, где производились глазированные плитки (аналог современного кафеля, только более утонченные) для дворцов, храмов и домов высокопоставленных чиновников. После масштабных реставрационных и реновационных работ в настоящее время Люличан превратился в крупный антикварный рынок, напоминающий традиционную китайскую деревню, где расположены как государственные магазины, так и частные лавки. Особенностью этого рынка является обязательная необходимость поторговаться, прежде чем купить что-то. Этот район считается туристическим: расположен вдали от оживленного городского движения и, кроме специализированных торговых точек, обустроен традиционными чайными, винными магазинами и ресторанами, где туристы могут перекусить и отдохнуть, а также совершить сделку.

(2) Золотой ворон (金乌) – традиционный поэтический образ в китайской поэзии, происходящий из древних мифов. Ворон в Китае является солярным символом. Поэтому выражение "золотой ворон" в более поздней поэтической традиции приобрело метафорическое значение "солнце".

(3) Я не совсем поняла, о какой криминальной структуре речь. Но вроде бы в странах Азии есть такой незаконный бизнес, как торговля информацией, нечто похожее на промышленный шпионаж, только более широкого профиля. Для получения информации из разных областей используются проститутки, а потом эта информация продается.

(4) 老瓢 (старый ковш) — сленговое понятие, введенное, кажется, в этот жанр литературы еще Чжаном Муэ, возможно, взятое из реального сленга грабителей гробниц. Так они называли друг друга.

(5) 好言难劝该死鬼，这一拍板，这是非就跟着来了
У Се переиначил крылатое выражение 好良言难劝该死鬼，大慈悲不度自绝人 (добрым словом трудно убедить злого демона, если не заставить его сострадать). Крылатая фраза учителя Шань Тяньфана. В этом предложении есть определенный буддийский принцип: внутреннее совершенствование и самоуправление. У каждого человека своя карма. Если кто-то не слышит ваших слов, не надо сдаваться: следует произнести имя Будды, назвать дело Будды и объяснить, что доброе дело требует сострадания. В общем, я и по-русски объяснить правильно не могу, не то что перевести с китайского всю эту философию. Объяснение этой фразы есть здесь: https://www.zhihu.com/question/268943528 . А в исполнении У Се философский тезис выглядит, как ироничное русское "сначала бьем, потом спрашиваем." Хотя я все равно не до конца поняла смысл его иронии. Коллеги-китайцы долго объясняли мне смысл обоих фраз, что-то про сыновнюю почтительность, чувство долга и тонкую иронию, но я все равно ничего не поняла. Хотя то, что тут ирония, чуйкой чую.