Онлайн чтение книги Медные монеты на алтарь предков Copper Coins
Глава 54 - Старый барабанный напев (1)

У этого Старейшего поднялась драконья чешуя на всём теле, он надолго закаменел и, лишь когда увидел, скосив взгляд, что рубец в пасти тигра Сюаньминя заживает с заметной скоростью, пришёл в себя и сказал вдохновенно:

— Смотри, кровь уже не течёт, не должен ли ты поблагодарить меня?

Сказав это, он прежде всего убедил сам себя и тут же почувствовал себя правым и действующим обоснованно — таким образом потерянное только что достоинство как будто вернулось, и он вмиг оживился.

Однако теперь он заметил, что, раскрыв глаза, Сюаньминь уже очень долго стоит на месте, морща брови, и ни опускает руку, сложенную в буддийском приветствии, ни убирает связку медных монет с разбившимися печатями; он даже не взглянул на облизанную Сюэ Сянем рану…

Странно.

Сюэ Сянь выпрямил шею, но угол в таком положении был слишком высоким; пусть даже, возвращаясь в тело дракона, он отчасти сдержался и слегка ограничил свой размер, чтобы не похоронить Сюаньминя заживо, однако подлинное тело, в конце концов, было подлинным телом, и пусть он и уменьшил его немного, оно всё ещё было огромным. Поразмыслив, он молча наклонил голову, опустил шею и посмотрел на Сюаньминя, почти лёжа на земле.

Когда он изменил угол, выражение лица Сюаньминя стало видно гораздо яснее. Брови его были чуть нахмурены, тонкие губы — плотно сжаты, а глаза — хоть и открыты, но затянуты чёрным туманом, бездонные, они были лишены даже малейшего проблеска света. От этого взгляд его никуда не падал и казалось, будто он ещё не очнулся от некоего кошмарного сна.

Что встревожило сердце Сюэ Сяня ещё сильнее, так это то, что кровеносные сосуды с левой стороны шеи Сюаньминя проступили особенно отчётливо: словно синюшная паутина, они расползались от нижней челюсти прямиком под воротник буддийских одеяний. На фоне кожи Сюаньминя и его белых, как снежное облако, монашеских одежд в этой жути проступала невыразимая порочность.

Хотя Сюэ Сянь был из тех, кто не придаёт значения ни кровотечениям, ни потере плоти, но, увидев этот узор, и он на миг остолбенел. Он тотчас бессознательно занёс и изогнул драконью лапу и немного сдвинул левую полу монашеских одежд Сюаньминя.

— С-с-с…

Подобные паутине кровеносные сосуды расползлись по всему плечу, а вдоль мышц плеча и спины узор к тому же ещё сильнее уходил вглубь.

— А это ещё что такое?! — с сосредоточенным видом прошептал Сюэ Сянь и лапой привёл полу одежд Сюаньминя в порядок. Учитывая, как оно распространялось, не пройдёт много времени, и эти следы могут покрыть большую часть тела Сюаньминя, если не всё целиком, точно обратив возвышенного монаха прямиком в демонического.

Как ни посмотри, состояние Сюаньминя было ненормальным. Только не понять: если сейчас внезапно разбудить его, не вызовет ли это проблем?

Сюэ Сянь чуть призадумался, затем на пробу пару раз взмахнул перед Сюаньминем драконьей лапой. Сюаньминь совершенно не отреагировал, даже не моргнул, его непроглядно-чёрные глаза всё так же заволакивал плотный туман.

Так, почему этот Святоша раскрыл глаза только что?

Ах, верно, его лизнули.

Но неизвестно, было ли дело в раздражении раны в пасти тигра или же в драконьей слюне…

Немного поразмыслив, Сюэ Сянь лизнул кончиком языка по большей части уже зажившую рану Сюаньминя, и Сюаньминевы пальцы слегка дёрнулись.

Ну не может же быть, мать вашу, чтобы он должен был лизать до тех пор, пока этот Святоша не очнётся?! На что это вообще похоже!

Что за полнейшее безобразие? Если бы он не понимал характер Сюаньминя, не знал, что Сюаньминь всегда серьёзен и никогда не забавляется, то уже заподозрил бы, не разыгрывает ли тот его нарочно. И хорошо ещё, что в такую ситуацию попал Сюаньминь, будь на его месте другой человек…

Сюэ Сянь представил, как собирается лизнуть кого-то другого, и ощутил, что мозг его вот-вот взорвётся от омерзения.

Он яростно содрогнулся, уставился в лицо Сюаньминя, щурясь, и подумал про себя: «Если так и не очнёшься, я устрою тебе “омовение”…»

Сюэ Сянь, раскрыв рот и обнажив зубы, как раз примерялся, с какого угла будет удобнее начать, когда гнусные следы кровеносных сосудов под монашескими одеяниями Сюаньминя стали блекнуть. Подобно отливу на море, они сходили с руки, плеча и спины, отступая к шее, пока наконец не стеклись обратно в маленькую родинку на шее сбоку.

В тот же миг, как следы полностью исчезли, туман, застилавший взор Сюаньминя, вдруг рассеялся, и в его чёрных-чёрных глазах, словно в начищенном стекле, вмиг появился свет.

Сразу после этого он пошевелил бровями, убрал палец, что тёр медные монеты, и по-настоящему пришёл в себя.

В миг ясности ума он заметил боковым зрением, как что-то сбоку от его щеки двигается. Он непроизвольно повернул голову — как раз чтобы встретиться лицом к лицу с кое-кем, кто замыслил «закусить».

Сюаньминь молчал.

Молчал и Сюэ Сянь.

Спустя мгновение безмолвия Сюаньминь наконец всё же спросил:

— Что ты делаешь?

Сюэ Сянь продолжал молчать.

Нельзя же сказать: «Примеряюсь, как бы куснуть», да?

Или: «Смотрюсь в зеркало твоей башки, чтобы полюбоваться остротой своих клыков»?

Не пойдёт, всё же лучше забыть о том, чтобы так откровенно напрашиваться на ссору. Сюэ Сянь мог без оглядки злобствовать с другими, но в отношении Сюаньминя стоило взвешивать слова, как-никак… в некотором смысле этот Святоша как будто был рождён лечить его.

Мысли этого злобного создания несколько раз сменились, как гонимые ветром тучи, и в конце концов оно сказало сухо:

— Тебе и мою зевоту контролировать надо?

Если бы это случилось в прежние дни, в холодном лице Сюаньминя непременно проступил бы лёгкий оттенок «как пожелаешь, так и чуди», однако сейчас в его выражении была невыразимая тяжёлая серьёзность, как будто он ещё не освободился от некоего переживания.

— Отчего у тебя выражение великого горя и глубокой ненависти? Что случилось, что тебя было не дозваться? — заговорил Сюэ Сянь изумлённо.

Сюаньминь опустил глаза на тонкую верёвочку, свисавшую с пальцев, и большим погладил две медные монеты, что, потеряв окись, стали яркими и блестящими. Помолчав немного, он повесил связку медных монет обратно на пояс и сказал безразлично:

— Вспомнил некоторые события.

— Какие события? — спросил Сюэ Сянь непроизвольно, а следом лениво добавил: — Конечно, правила всё те же: если о чём-то тебе говорить не хочется или неудобно, можем считать, что этого ты не вспоминал.

В действительности и единственный столь простой вопрос уже был для Сюэ Сяня сродни поднятию целины. С его неизменным нравом дела посторонних не имели для него значения, в особенности же личные дела: хорошие ли или дурные, горестные или радостные — никакие не могли разжечь в нём даже капли желания узнать больше. Если другие люди были охочи рассказать, он слушал, но прислушивался или нет, ещё зависело от симпатий: болтовню тех, кто радовал глаз, он мог потерпеть, но слушать неприглянувшихся считал и вовсе напрасным трудом для ушей. Если же высказаться не стремились, сам он не расспрашивал решительно никогда.

Сюаньминь, однако, был исключением — в дела Сюаньминя его всегда тянуло вникнуть глубже. Для предыдущего расспроса на постоялом дворе были и прочие основания, в конце концов, личность и происхождение Сюаньминя имели отношение к их положению в тот момент. Но в этот раз было иначе…

В этот раз иных соображений не было ни полкапли, Сюэ Сянь спросил исключительно и только потому, что невольно захотел узнать, захотел послушать о вспомнившихся личных делах Сюаньминя. И лишь когда он озвучил едва возникший в голове вопрос, ему пришло на ум, что, учитывая характер Сюаньминя, было восемь, а то и все девять шансов из десяти, что тот не хочет говорить о них другим; именно поэтому он и добавил последующие слова, можно сказать, поступившись своим высоким положением, проложил Сюаньминю путь, позволяющий легко выйти из ситуации.

Откуда было знать, что Сюаньминь тем не менее вовсе не ступит на него; казалось, перед Сюэ Сянем он ничуть не заботился о том, чтобы сохранять непреодолимую отчуждённость и предосторожность. Подняв глаза, он какое-то время вглядывался в некую точку среди безбрежного белого тумана вдалеке, похоже, упорядочивая мысли. Лишь чуть погодя он заговорил спокойно:

— Немногие, и они очень разрозненные. Большая часть — сцены того, как подростком[1] переписывал канонические книги, сидя за столом. Но…

[1] Подразумевается возраст от десяти до шестнадцати лет.  

— Что — но? — Сюэ Сянь заметил, как он чуть неуверенно нахмурил брови, как будто вспомнил не очень-то радостную картину.

В лице Сюаньминя проступило лёгкое отвращение:

— Среди них промелькнуло две сцены, где я держал что-то в руках.

Сюэ Сянь:

— Что именно?

Помолчав мгновение, Сюаньминь ответил:

— Как будто человеческую кожу.

Сюэ Сянь:

— …Что за?..

Сюаньминь наклонил голову, взглянув на него, и повторил глубоким голосом:

— Человеческая кожа, кусками. Крупные не больше ладони, маленькие — меньше крылатых орешков вяза. Было два чуть толстых, все остальные — очень тонкие.

Сюэ Сяню думалось о множестве вещей, что мог бы держать Сюаньминь, как то деревянная рыба[2], бумажный талисман, книга, кисть и тушь; можно было даже представить, как он несёт чашу для подаяний, однако человеческая кожа была чем-то действительно за рамками любых ожиданий…

[2] Деревянный щелевой барабан в виде рыбы или безногого краба, на котором в буддийских монастырях отбивают такт во время молитв и церемоний. https://ru.wikipedia.org/wiki/Деревянная_рыба

— Человеческая кожа? Ты ясно рассмотрел? — спросил Сюэ Сянь.

Сюаньминь кивнул.

— Тогда… разве ты помнишь все обстоятельства от начала и до конца? — размышляя, Сюэ Сянь продолжил: — Может быть, ты подобрал её, ну.

Но высказанным вслух таким словам, пожалуй, не поверил бы и призрак: кожа человека — что-то, что можно вот так запросто подобрать?! Безделица, которую найдёшь на любой обочине? Однако если говорить о том, что человеческая кожа напрямую связана с Сюаньминем… в каком благом деле может быть замешана человеческая кожа?

Хотя Сюаньминь и отличался по характеру от обычных буддийских монахов, было поистине невообразимо, чтобы он учинил нечто столь безмерно жестокое…

Но нет, Сюэ Сянь вдруг вспомнил, как Сюаньминь выглядел только что, когда половину его тела покрывали следы кровеносных сосудов, и как сам задолго до этого, когда ещё не был так близок с Сюаньминем, однажды говорил Цзян Шинину: характер Сюаньминя неописуем, он словно сверкающий морозный клинок, заключённый в тонкую суровую[3] белую холстину, в его невозмутимом равнодушии проступают твёрдость и острота, и не исключено, что, если потребуется, он посмеет преступить зарок не убивать…

[3] Суровой называется неокрашенная ткань.  

Однако это и неизмеримая жестокость — вовсе не то же самое…

Осмысливая все эти соображения, Сюэ Сянь ненадолго забылся. Лишь придя в себя вскоре после этого, он обнаружил, что Сюаньминь смотрит на него, а во взгляде его невыразимый оттенок — словно он ждёт, что Сюэ Сянь скажет что-нибудь. Сюэ Сянь остолбенел на миг и, сменив тон на непринуждённый, спросил:

— Когда это было? Тоже в подростковые годы?

— Мгм, — подтвердил Сюаньминь.

Сюэ Сянь пришёл в замешательство:

— Ты уверен? Если не помнишь всех обстоятельств, то как помнишь, что это подростковые годы?

Сюаньминь раскрыл ладонь:

— Ладони подростка отличаются с виду, кроме того, тогда на столе передо мной лежали переписанные канонические книги.

Сюэ Сянь растерял слова.

«Держа человеческую кожу за переписыванием канонов, ты, что ли, вашего дедулю Шакьямуни[4] хотел разъярить?»

[4] Основатель буддизма Будда Шакьямуни.  

Но разговоры разговорами, а когда было сказано, что это события подростковых лет, Сюэ Сянь тем более никак не мог связать Сюаньминя с какими-либо убийствами и злодеяниями.

Определённо есть и скрытая сторона, да?

Размышляя таким образом, Сюэ Сянь обратился к Сюаньминю, растягивая слова:

— Вместо того чтобы гадать здесь, лучше подождём, пока ты вспомнишь историю от начала до конца, а после вернёмся к этому. Ты только что разрушил печати на медных монетах — и восстановил некоторые сцены, вероятно, когда разобьёшь ещё одну, сумеешь вспомнить больше, а сняв все пять, очень возможно, полностью вернёшь память.

Слова его были не лишены смысла. Оба прямолинейные по характеру, они, разумеется, не стали тратить на эти бессвязные отрывки слишком много сил.

Сюаньминь похлопал тыльной стороной руки по благородному драконьему подбородку Сюэ Сяня и сказал:

— Идём.

Сюэ Сянь остолбенел на мгновение и лишь затем вспомнил, что всё ещё обвивается вокруг тела Сюаньминя; он не вернулся к человеческому облику, так что и Сюаньминь не мог уйти. Он кашлянул и, призвав ветер, притянул двухколёсную повозку, в белом сиянии вновь принял вид человека, оделся и заново устроился на стуле.

Приводя в порядок полы и рукава одежд, он заметил, как Сюаньминь прошёл на пару шагов вперёд и достал из ямы, в которой была закопана драконья кость, несколько медных гвоздей и бумажных талисманов. Он как следует завернул всё это в чистую холстину на время и убрал, после чего выпрямился и вернулся.

После предыдущего опыта, когда он только разжал руки, а кое-кто вмиг исчез, на обратном пути Сюаньминь, конечно, не стал опрометчиво отпускать Сюэ Сяня носиться самому, а крепко взялся за ручки сзади стула. Но когда взгляд упал на пасть тигра, он замер.

Рана в жестоко разорванной пасти тигра по большей части уже зажила, собираясь вот-вот зарубцеваться. Должно быть, пройдёт менее чем полдня, и кожа на этом участке станет безупречно гладкой, словно никогда и не была повреждена.

Стоило немного пошевелить мозгами, и он сумел понять, как Сюэ Сянь разобрался с его раной.

Вот только та ли вещь слюна дракона, которую можно использовать свободно…