Онлайн чтение книги Медные монеты на алтарь предков Copper Coins
Глава 73 - Прохожий (4)

Когда Сюэ Сянь и Сюаньминь вернулись в уезд Цинпин, уже совсем рассвело. В отличие от подножия горы Боцзи, где небо было затянуто чёрными тучами, сверкали молнии и грохотал гром, здесь щедро светило солнце, и в разгар морозной зимы вдруг проступило ощущение тепла.

Весь уезд Цинпин, казалось, стал чуть оживлённее, чем двумя днями ранее, на улицах ходило заметно больше людей, что, похоже, немного освободились от тени поветрия, высунули головы и перевели дух.

Когда двое встали в воротах заднего двора дома Фан, вся семья Фан давно уже трудилась.

Нанятые аптекари раскладывали около сада лекарственные травы, собираясь воспользоваться редким ясным днём и просушить их на солнце. Нищие, следуя за ними взад и вперёд, помогали — неуклюже, однако усердно. Дядя Чэнь помогал Фан Чэну сверять записи: один зачитывал названия лекарственного сырья, другой обмакнутой в киноварь кистью исправлял конечный вес.

Цзян Шицзин же в стороне направляла нескольких детей семи-восьми лет в обучении; эти дети были присланы семьями учиться ремеслу, и хотя они были малы, однако о целебных свойствах различных лекарственных трав отвечали уверенно и без запинки.

Тётушка Чэнь, орудуя кухонным ножом, крошила на кухне овощи. Синцзы была у неё на подхвате и время от времени входила и выходила.

Братья-близнецы беспрерывно хлопотали в переднем зале, а Цзян Шинин, кому было не к месту показываться солнечному свету, прятался в доме и проверял и исправлял для старшей сестры ошибки в написанной ею книге по искусству врачевания.

Каменный Чжан, выбрав укромный уголок и нашарив пару камней, с ловкостью вырезал какие-то безделицы, сам того не замечая. У его ног уже стояли в ряд каменный кролик и каменная обезьяна размером с большой палец — очевидно, отдых его был в самом расцвете.

Задний двор дома Фан можно было назвать просторным, и тем не менее все эти люди — от старого до малого — заполнили его до краёв, так что было почти что тесно.

Если бы прежний Сюэ Сянь увидел такую обстановку, он бы непременно развернулся и ушёл: один Каменный Чжан, гудящий в уши, уже был достаточно надоедлив, кто смог бы вынести такое множество людей, жужжащих вместе?

Хотя он был не так разборчив, как Сюаньминь, и исключительно болтлив по характеру, однако на самом деле он был не любитель шума. Он сам мог шуметь, прочие — нет; именно так неразумно и бесцеремонно.

Но сейчас он оперся о ворота, праздным взглядом оценивающе прошёлся по двору и, против ожидания, ощутил вдруг, что такая жизнь, оказывается, неплоха; для обычных людей, вероятно, совершенно превосходна.

— А!.. — Синцзы как раз вышла из кухни и едва раскрыла глаза, как увидела бесшумно стоящих у ворот Сюэ Сяня и Сюаньминя. Переполненная радостью, она сказала во двор: — Молодой господин Сюэ вернулся!

— Девочка, твоё сердце так пристрастно, что этого уже почти не скрыть, — наобум заговорил Каменный Чжан, кто был к ней ближе всего. — Ты не видела, как вернулся учитель?

Синцзы, краснея, тотчас отмахнулась:

— Ничего подобного, я ещё не успела позвать.

Этот Каменный Чжан, должно быть, был погружён в радость резки по камню. Ещё не придя в себя, он обернулся и заговорил, обращаясь к Сюэ Сяню и Сюаньминю:

— Вы прибирались всю ночь? Закончили? Знали бы раньше, что это отнимет столько времени, мы с Няньци, этим пареньком, задержались бы ещё на ночь, помогли бы.

Сюэ Сянь молчал.­

Каменный Чжан заслуживал зваться невеждой; всего-то одна такая фраза от него — и лицо Сюэ Сяня из белого стало зелёным.

На мгновение Сюэ Сянь как будто почувствовал, что Сюаньминь взглянул на него, тем не менее когда он наклонил голову посмотреть, Сюаньминь уже опустил взгляд и безучастно вошёл сквозь ворота во двор.

Сюэ Сянь сощурился и пристально посмотрел на Каменного Чжана. Снова и снова быть уколотым аккурат в сердце действительно ощущалось не так уж приятно, как будто у него ни с того ни с сего прибавилось уязвимое место. На самом деле он привык к распущенности и, прожив столь много лет, ещё никогда не испытывал таких подъёмов и спадов настроения.

Довольно!

Лицо Сюэ Сяня наконец вернуло чисто-белый цвет, и он сказал про себя с полнейшим пренебрежением: «Ну воспользовался рукой помощи, ну поразвратничал, ну и всё, что с того-то?»

Он полдня неописуемо не спускал с Каменного Чжана глаз, и у того обмякли ноги; к счастью, он сидел — если бы стоял, то как бы не развернулся да попытался сбежать. Он слегка шлёпнул себя по рту:

— Болтаешь без толку, вот на тебя и таращатся.

Хотя он всё ещё не мог понять, как одна простая фраза вот так взяла и разозлила этого Старейшего.

Все во дворе один за другим поприветствовали Сюэ Сяня и Сюаньминя. Синцзы, что на целую вечность застыло уставилась на лицо Сюэ Сяня, вскрикнула, точно вдруг вспомнила о чём-то, указала на прекрасно стоящие ноги Сюэ Сяня и произнесла, округлив глаза:

— Ты…

— Айю? Ноги выздоровели? — потерпевший неисчислимые неудачи, но так и не поумневший, Каменный Чжан сказал изумлённо: — Какое же волшебное лекарство ты использовал? За ночь ноги раз — и выздоровели?

Сюэ Сянь прищурился и сказал с ничего не выражающим лицом:

— Я бы советовал тебе не разговаривать, так безопаснее.

Каменный Чжан без слов закрыл рот на замок, про себя думая: «Чем я снова задел этого Старейшего?»

Однако людей, что, как и Каменный Чжан, не мог понять, в чём проблема со словами «за ночь», было ещё немало. Все на заднем дворе дома Фан сосредоточили всё внимание на внезапно излечившихся ногах Сюэ Сяня и тотчас стали наперебой проявлять заботу.

«Одна ночь» то, «одна ночь» это — они болтали без умолку полдня, так что Сюэ Сяню даже почти показалось — все эти люди, должно быть, пришли взыскать для него долги. Этот большой рот…

Благо, не выслушав и нескольких фраз, Сюэ Сянь обнаружил, что его запястье схватили — не легко и не сильно, но крепко.

— Его ноги только восстановились, ему всё ещё нужно помедитировать несколько шичэней, чтобы подлечиться, — произнёс вдруг Сюаньминь.

Все остолбенели — и спешно поддакнули:

— Учитель верно сказал, и впрямь надо хорошенько подлечиться.

Сюаньминь не говорил много. Он сжал запястье Сюэ Сяня, распахнул комнату, в которой они оставались прежде, завёл Сюэ Сяня внутрь и закрыл за собой дверь.

Дверь оставила голоса толпы снаружи. Эта не так чтобы толстая доска была в самом деле удивительной: как только закрылась, она словно отрезала их в отдельный мир. Сюэ Сянь без особого внимания опустил глаза, и взгляд как раз упал на руку, держащую его запястье.

Дверь совершенно явно уже плотно закрылась, однако рука эта тем не менее отпустила лишь мгновением позже.

Сюэ Сянь поднял глаза и увидел, что Сюаньминь уже обернулся и подошёл к столу. Отодвигая стул, он сказал бесстрастно:

— Твой шаг всю дорогу был нетвёрдым, пульс тоже вялый. Боюсь, твои ноги исцелились несколько наспех, подлечись ещё.

Значит, рука отпустила с небольшим опозданием лишь потому, что он проверял состояние выздоровления…

Сюэ Сянь приподнял брови, отвёл взгляд и больше не смотрел на него. По-прежнему удерживая в руках всё ещё не возвращённые медные монеты, он миновал Сюаньминя, сидящего у стола, и опустился у кровати.

Сказанное Сюаньминем только что, впрочем, было верно, Сюэ Сянь и сам полностью сознавал это. Его настоящий позвоночник, как-никак, был найден ещё не весь, и сейчас он двигался свободно исключительно благодаря протянувшейся шёлковой нити, образованной медными монетами.

Вот только замена — это, в конце концов, всего лишь замена, ей никак не продержаться долго. Она несколько неустойчива уже сейчас, и если вовремя не позаботиться о ней, вливая духовную силу, то шёлковая нить порвётся в одночасье — и как бы он не оказался парализован снова.

Поэтому он не стал откладывать и, подхватив медные монеты Сюаньминя, немедленно погрузился в медитацию.

Сначала поток духовной силы, которому медные монеты служили проводником, стремительно растекался по его внутренним каналам как обычно, беспрерывно напитывая шёлковую нить, связывающую сломанную кость, и даже побуждая оба конца кости чуть различимо отрасти ещё на цунь.

Но не прошло много времени, как другая струя тёплой духовной силы через медные монеты хлынула в его мускулы и кости. Параллельно изначальному потоку, даже сливаясь с ним воедино, она медленно насыщала сломанные кости и повреждённые жилы.

Полуоткрыв глаза и оглядевшись, Сюэ Сянь увидел, что Сюаньминь — не разобрать когда — уже тоже сомкнул веки, одной рукой он выполнял буддийское приветствие, как будто и сам совершенствовал что-то.

Стало очевидно, откуда, в конечном счёте, появился второй поток горячей духовной силы. Сюэ Сянь вновь закрыл глаза; пока питал сломанные кости и проходящую через них тонкую нить, он не забывал также снова и снова проводить сдвоенную духовную силу — свою собственную и Сюаньминя — через медные монеты.

Спустя долгое время медные монеты в руках Сюэ Сяня внезапно вздрогнули. Они очевидно не издали никакого звука, однако металлический звон от костей пальцев прошёл весь путь к самому разуму — как будто что-то щёлкнуло, и замок оказался взломан.

Он оцепенел на мгновение и наконец понял, в чём дело: вероятно, печать на ещё одной из пяти медных монет Сюаньминя раскололась.

На мгновение он мог бессознательно почувствовать, что вслед за тем, как новая печать спала, связь между медными монетами и его телом словно бы стала ещё чуть теснее. Медные монеты гудели и дрожали, и он ощущал, как вместе с ними гудит и дрожит его голова — настолько, что он бесконтрольно провалился в некий сон.

Не столько сон, сколько отрывки — до того смутные, что трудно уловить очертания; как будто рыба в пруду, что время от времени покажется и вдруг снова исчезнет…

Иногда он мог видеть, как кто-то медленно проходит перед ним по несколько шагов туда и обратно, угол его зрения был крайне странным: он не видел талии этого человека, только почти достающий до пола подол платья, что скользил мимо него, словно расплывчатое облако пуха[1]; он заговорил ровно, кажется, кратко произнёс два слога, вероятно, лишь обращение…

[1] Подразумевается пух растений.  

Иногда он сидел где-то, перед ним, похоже, был стол, но он не видел ясно, что на нём, чёрная призрачная тень падала к его руке, и он как будто подался к этой призрачной тени пальцами…

Иногда он к тому же держал что-то в руках, на первый взгляд — маску духа[2], в ней сплетались красный и чёрный, облик — не рассмотреть ясно…

[2] Подразумевается разновидность театральной маски.  

Когда Сюэ Сянь всерьёз терялся, откуда и почему пришли все эти подобные сну, но сном не являющиеся отрывки, он увидел последний из них. В этом отрывке перед ним стоял ребёнок с размытым лицом, он наклонился и протянул к ребёнку руку.

Но что заставило его несколько остолбенеть, так это то, что рукава его были белыми — безупречно белыми.

— Кто ты? — подняв лицо, боязливо спросил ребёнок неясным, по-детски нежным голосом.

Аккурат когда собирался ответить, он вдруг поймал взглядом свою протянутую руку: сбоку на суставе безымянного пальца была небольшая родинка. Несмотря на то, что всё сновидение было нечётким, на фоне тонких белых пальцев эта маленькая родинка неописуемо бросалась в глаза.

Изумление этого мгновения внезапно прояснило разум и вывело из крайне туманной грёзы.

Сюэ Сянь раскрыл вдруг глаза и твёрдо посмотрел в сторону стола.

Комнату заполняла кромешная тьма — в какой-то момент уже наступил вечер. Свет фонаря снаружи смутно проникал внутрь, вычерчивая силуэт Сюаньминя у стола.

— Святоша, — чуть нахмурившись, прошептал Сюэ Сянь.

Сюаньминь отозвался, и в голосе его проступил совсем блёклый след усталости, словно он только-только вырвался из некоего положения, отнимающего душевные силы. С угла зрения Сюэ Сяня было видно, как он поднял руку и коснулся шеи сбоку.

Хотя в комнате и стояла непроглядная тьма и рассмотреть его пальцы в подробностях было совершенно невозможно, Сюэ Сянь тем не менее помнил: на суставе безымянного пальца этой руки у него тоже есть маленькая родинка — точно в том же месте, что и во сне только что.

Изначально Сюэ Сянь хотел рассказать Сюаньминю о грёзе, однако увидев, как он дотронулся до боковой части шеи, изменил решение.

Потому что другая мысль вдруг возникла в разуме Сюэ Сяня. Если только что он действительно видел всего лишь случайный сон, то не было никакого вреда в том, чтобы рассказать. Однако… что, если это не сон?

Сейчас между ним и медными монетами Сюаньминя существовала связь, что как следует и не объяснить. Если эта связь способна была передать от Сюаньминя к нему действие слюны дракона, могла ли он перенести и что-то другое? К примеру… воспоминания?

Если он не ошибался, когда печати на медных монетах рассыпались, память Сюаньминя немного возвращалась. Только что в процессе лечения печать одной монеты оказалась сломана, следовательно, то, что он видел… могло ли это быть как раз воспоминаниями, выхваченными из разума Сюаньминя?

Только потому, что связь была ограниченной, он видел всё это туманно — как будто через речной берег.

Если это в самом деле были воспоминания, напротив, спрашивать вот так напрямик не следовало. В конце концов, когда Сюаньминь рассказывал ему по собственной воле, это было одно дело, когда же он видел сам без ведома Сюаньминя — другое.

Он думал подождать, пока Сюаньминь не придёт в себя немного, и хорошенько поговорить с ним, вот только сразу медными монетами, видимо, лучше было всё-таки не пользоваться как вздумается, чтобы связь не становилась глубже.

Сюаньминь слышал, как он позвал его, но медлил, не заговаривая. Затем склонил голову набок и спросил:

— В чём дело?

Сейчас голос его звучал гораздо лучше, чем прежде, похоже, он уже оправился по большей части.

— Всё же сначала верну тебе медные монеты, пока что я не могу ими пользоваться, — Сюэ Сянь поднялся, расслабил мускулы и кости и словно бы рассеянно положил медные монеты в руку Сюаньминю.

Он привык зацеплять пальцем шнур, связывающий монеты, и когда клал их Сюаньминю в руку, ещё не убрал палец от бечёвки.

Сюаньминь держал медные монеты, он — шнур, и в темноте казалось, точно они связаны тонкой верёвкой.

На мгновение разум[3] его будто смутил демон: медля, Сюэ Сянь не отпускал, и Сюаньминь — тоже.

[3] Буквально здесь отверстие в сердце (через которое якобы воспринимается знание).  

Долгое время спустя Сюэ Сянь пошевелил обвитым тонкой верёвкой пальцем, однако вовсе не выпустил, а не легко и не сильно подтянул на себя. Он опустил взгляд, посмотрел на сидящего перед ним Сюаньминя и произнёс шёпотом:

— Ты…

Тук-тук-тук…

Внезапно раздался стук, за дверью показалась хилая худощавая фигура, и внутрь донёсся сухой голос Лу Няньци:

— Вставайте, хозяева дома празднуют день рождения, как вы можете спать настолько допоздна?

Сюэ Сянь разжал палец и отпустил тонкий шнур полностью:

— Почти забыл, что за день. Сегодня старшая сестра Цзян Шинина пригласила нас на праздничный ужин, идём.

В глазах семьи Фан он и Сюаньминь были благородными людьми. Лу Няньци только возглавлял наступление, и едва Сюэ Сянь открыл дверь комнаты, как собралась вся семья Фан — и старшие, и младшие, — настоятельно приглашая и увлекая его и Сюаньминя в приёмный зал.

Только теперь, глядя на стол, полный изысканных кушаний, сравнимых с ресторанными, Сюэ Сянь понял, над чем же, в конце концов, спозаранку хлопотала тётушка Чэнь, снуя туда и обратно с кухонным ножом руках.

Было сказано, что празднуется день рождения, в действительности же это был отнюдь не какой-то большой день в году. Цзян Шицзин и Фан Чэн лишь использовали такой повод, чтобы собрать всех за обильным семейным пиром, — и только.

Без чужаков семейное застолье было шумным и бойким, однако весьма приятным. Первую половину ужина ещё придерживались кое-каких приличий, во второй же братья-близнецы принялись буйствовать, и дальше их стало уже не остановить.

Компания с братьями Чэнь как основной силой бесстыже дразнила Фан Чэна и Цзян Шицзин, а закончив с ними, пошла донимать дядю Чэня и тётушку Чэнь.

— И не стыдно?! Ешьте свои кушанья, не угомонитесь, завтра накормлю вас двоих пойлом для свиней! — тётушка Чэнь раздражённо прогнала бегающих по всему залу братьев обратно на места, набросившись на них с разборками.

Фан Чэн, впрочем, налил чашечку вина, отмёл шумное кроличье хулиганьё[4], придержал рукав одной рукой и, улыбнувшись Цзян Шицзин, поднял чашу.

[4] В оригинале 兔崽子, что дословно переводится как «детёныш кролика», но является бранным. Согласно словарю, употребляется при разных обстоятельствах: может применяться к надоедливым бесчинствующим детям, а может — к заносчивым надоедливым эгоистичным взрослым.  

Цзян Шицзин выставила указательный палец и подчеркнула:

— Только одну чашу, — затем улыбнулась сомкнутыми губами и тоже подняла крохотную чарку из светло-зелёного фарфора.

— Ничего, одна чаша в год — и я смогу выпить ещё восемьдесят чаш, — серьёзно сказал Фан Чэн.

— Тогда уже станешь призраком! — Цзян Шицзин не знала, смеяться ей или плакать.

Книжный червь Цзян Шинин рядом не мог есть пищу обычных людей, однако улыбался так, что лучились глаза.

Сюэ Сянь поигрывал чаркой. Изначально он лениво наблюдал за весельем, в итоге же взгляд его скользнул по обнажившимся запястьям Фан Чэна и Цзян Шицзин — и чуть замер…

Запястье Фан Чэна опоясывал крайне бледный след, похожий на отпечаток обвязанной верёвки, что, впрочем, выглядело исключительно знакомо. И на запястье Цзян Шицзин был такой же светлый знак…

— Что ты рассматриваешь? — Цзян Шинин случайно обернулся и как раз заметил мельком, куда падает взгляд Сюэ Сяня, потому приблизился и спросил.

Сюэ Сянь указал подбородком.

Цзян Шинин понимающе охнул:

— У мужа моей старшей сестры родимое пятно на запястье было с самого рождения. Сестра же ударилась по неосторожности. И надо же — ударилась она, когда они с зятем впервые встретились в детстве, след остался да так и не сошёл. Кажется, что точно они предопределены друг другу.

— Мгм, — согласился Сюэ Сянь; подняв брови, он отпил вина и сказал, жмурясь: — Не исключено, что знак оставлен в прошлой жизни…

Бесприютный дух, что так долго блуждал среди моря трупов в пустыне, в конечном счёте всё же осуществил заветное желание: отыскал человека, которого стремился найти, и живёт самой обыкновенной жизнью, счастливой и полной.

— Восьмидесяти мало, может быть, ещё смогу продолжить счёт в следующем перерождении, — снова заговорил Фан Чэн в той стороне. Он со всем вниманием легонько стукнул о чарку Цзян Шицзин: — Это — обещание, не откажусь и через сотню лет.

Договорив, он запрокинул голову и осушил чашу вина.

О некоторых связях в этом мире неизменно трудно сказать, отчего они возникли, вплоть до того, что порой причину и вовсе не отыскать; однако они способны переворачивать нутро беспокойством, проникать под кожу и в самые кости, сохраняться с сорванных цветов в юности до убелённой сединами старости; проходит сотня лет — они не обрываются, минуют три существования — всё неизменно.

Сюэ Сянь проглотил вино во рту, улыбнулся, изогнув уголки губ, вдруг рассеянно огляделся — и заметил, как Сюаньминь как раз отвёл от него взгляд, поднял чашку и сделал маленький глоток чаю…