Онлайн чтение книги Медные монеты на алтарь предков Copper Coins
Глава 16 - Лекарский серебряный колокольчик (2)

Сюэ Сянь, прежде потерявший сознание от злости, сквозь туман в голове будто бы снова услышал, как ниже пояса Сюаньминя что-то громоподобно зазвенело, звук раздавался далеко и близко одновременно, и этот звон окончательно лишил его сил. В итоге это злобное создание надолго лишилось чувств.

Когда он снова пришёл в себя, открыл глаза и медленно высунулся из мешочка, чтобы осмотреться, то обнаружил, что находится уже не во дворе поместья Лю.

Сюэ Сянь окинул пространство взглядом и понял, что это, вероятно, спальня: постель аккуратно убрана, лампы ярко горят, в комнате витает лёгкий лиственный аромат с едва различимой лекарственной ноткой. Сюаньминь стоял у круглого резного деревянного стола, на котором лежал бумажный Цзян Шинин без сознания, каменный жёрнов, выкопанный в поместье Лю, и тонкий квадратный тканевый узел, стоял полный чистой воды медный таз и чайный набор из селадона[1]. На ручке чайника было выгравировано четыре слова: «Обиталище “Возвращения на облака”».

[1] Селадон (Celadon, 青瓷) — разновидность керамики, которая считается самой лучшей для заваривания зеленого чая. Само название «селадон» означает «сине-зеленая керамика» — так стали называть покрытую зеленой глазурью керамику, которая на протяжении многих веков изготавливалась в Китае. Узнать больше можно здесь: https://www.tea-terra.ru/2014/06/14/16850/

С первого взгляда ясно, что это верхняя комната некоего постоялого двора.

«Обиталище “Возвращения на облака”»…

Сюэ Сянь сновал по улицам некоторое время и встречал дома «Первый из сильнейших»[2], которые любили посещать кабинетные учёные, и дома «Широкий исток», что предпочитали торговцы, обычным делом были и «Грядущая радость», «Благосклонная удача». Именовались они в большинстве своём крайне благоприятно, и поселиться на постоялом дворе с названием вроде «Обиталища “Возвращения на облака”», что звучит в духе «Желаю тебе отправиться на небо», мог, вероятно, только человек, чей мозг выклевали куры.

[2] Первый из сильнейших, или чжуанъюань, — победитель на столичных экзаменах, первый кандидат на высокую должность.  

Очевидно, Святоша был именно из таких — с выклеванными мозгами.

Сюэ Сянь как раз увидел, как Сюаньминь тщательно моет руки в медном тазе. И нельзя не отметить, что пальцы этого Святоши выглядели действительно красиво — длинные и тонкие, белокожие; когда они сгибались, выступали идеально прямые сухожилия. Этот Святоша как будто от рождения не знал, что такое беспокойство, он всё делал размеренно и даже руки мыл с той спокойной торжественностью, что присуща медитативному чтению канонических книг.

На этом Сюэ Сянь не выдержал:

— Ты так моешь руки, будто собираешься провожать кого-то в последний путь.

Сюаньминь опустил на него взгляд, отвечая:

— Так и есть, собираюсь.

— Кого?

Сюаньминь сказал равнодушно:

— Госпожу Сюй.

— Госпожу Сюй?

Из каменного жёрнова послышался тихий вздох:

— Благодарю за беспокойство, учитель.

Если это не старшая госпожа Лю, то кто ещё.

Сюэ Сянь поднял лишённое всякого выражения лицо:

— Как долго я… кхм, спал? Ты даже успел выяснить родовое имя старшей госпожи?

Изначально он собирался сказать «Как долго я был без сознания?», но то, что он упал в обморок от ярости, совсем не делало ему чести, потому, дабы спасти своё драконье лицо, он в последний момент исправился на «спал».

Сюаньминь стряхнул воду с рук, взял лежащее сбоку белое полотенце и, тщательно вытираясь, ответил:

— Ты был без сознания пять шичэней, уже ночь.

Сюэ Сянь не нашёл слов. И как такую гробовую доску, что настойчиво пинает других в больное место, ещё не сбросили в городской ров?

Он был чрезвычайно возмущён и временно закрыл рот, не желая продолжать разговор с этим Святошей. Что за сволочь, что и поговорить не умеет!

Сюаньминь же не стал обращать на него внимания, а положил полотенце, в несколько движений развязал тот тонкий квадратный узел и достал из него небольшую стопку жёлтой бумаги и кисть.

Возле медного таза стояло блюдце с подготовленными чернилами. Сюаньминь разложил лист бумаги, окунул кисть в чернила и написал несколько слов:

«Госпожа Сюй из семьи Лю

Год бининь[3], двадцать третий день седьмого месяца»

[3] Бининь — третий год из цикла в шестьдесят лет.  

Затем Сюаньминь достал из тканевого узла палочку благовоний, трижды сложил лист жёлтой бумаги с написанным на нём родовым именем старшей госпожи Лю, зажёг его от свечи и положил на каменный жёрнов. Огонь поглощал тонкую бумагу на удивление медленно, а поверхность каменного жёрнова быстро почернела, словно её укрыл слой бумажного пепла.

Сюаньминь неспешно перекатил в пальцах палочку благовоний, позволяя горящей бумаге поджечь её кончик.

— Ты проводишь упокоение души? — Сюэ Сянь сдерживался какое-то время, но в итоге всё равно заговорил.

Он видел только обычный метод упокоения души, известный как «Семь Будд»: скопище приглашённых святош собирались в круг, их лбы ярко отражали свет на всю комнату. Разбившись на две группы, они по очереди день и ночь беспрестанно, обратившись лицом к гробу, читали каноны Перерождения — читали полных семь дней и семь ночей. Сюэ Сянь проследил не за тем человеком и по неосторожности зашёл в дом, где как раз проводили похороны. Он в отчаянии слушал, как эта куча святош, не останавливаясь ни на минуту, гудела у него над ухом семь дней, от таких чтений голова готова была взорваться, и он желал только тотчас же повеситься на том самом гробу.

С тех пор стоило ему увидеть буддийского монаха, как его голова начинала разрываться от боли.

Он боялся, что Сюаньминь тоже собирается гудеть семь дней и семь ночей, и если это действительно так, лучше уж он немедленно выпрыгнет из окна — и разом решит все проблемы.

Сюаньминь перекатил палочку благовоний в руках, и тонкая струйка зеленоватого дыма взвилась вокруг каменного жёрнова, источая лёгкий аромат сандала.

— Вымыть руки, записать имя, воскурить благовония, прочитать сутру, чтобы отправить блуждающую душу в новую жизнь.

Он и впрямь собирался читать сутры!

Сюэ Сянь без лишних слов стал вылезать из мешочка.

Сюаньминь бросил на него взгляд:

— И что ты намереваешься делать?

— Больше нет смысла жить, выпрыгну из окна.

Сюаньминь ничего не сказал.

На самом деле Сюэ Сянь не мог выпрыгнуть из окна, самое большее — он свалился с пояса Сюаньминя, упав на круглый резной стол. Едва он добрался до края, собираясь рывком отправиться на пол, как Сюаньминь поймал его пальцами и вернул на прежнее место на столе.

Этот Святоша был крайне разборчивым, совсем не как истинные буддийские монахи. Это становилось ясно по его обычному поведению и превосходной комнате, в которой он остановился.

Неизвестно, что на него нашло, но сейчас он смотрел на следы от многократного складывания на теле Сюэ Сяня с неудовольствием. Он бесцеремонно разгладил Сюэ Сяня подушечками пальцев, затем взял совсем не лёгкое каменное пресс-папье и придавил Сюэ Сяня.

Пресс-папье — узкий прямоугольный брусок — было размером в половину ладони. Сверху из-под него выглядывала голова Сюэ Сяня, снизу — две тонкие ноги, а слева и справа едва показывались лапы.

Сюэ Сянь пытался сопротивляться, но, не считая того, что приподнял кончики лап, остался неподвижен, как гора.

Сюэ Сянь: «Да чтоб тебя!»

Сюаньминь больше не смотрел на него, сосредоточившись на воскуривании благовоний.

Когда палочка стала догорать, Сюаньминь тихо прочёл фразу из священного писания и замолчал — это, видимо, и было то, что он назвал чтением сутры. И это в корне отличалось от представлений Сюэ Сяня.

В итоге бумага и благовония догорели почти одновременно, и когда последние багряно-красные искры внезапно погасли, Сюаньминь несколько раз стукнул пальцами по каменному жёрнову, к которому три года была прикована старшая госпожа Лю.

Послышался повторяющийся треск, какой бывает, когда что-то разбивается, и жёрнова, что изначально выглядели такими тяжёлыми и прочными, словно их невозможно расколоть, вслед за звуком неожиданно рассыпались на кусочки.

В то же время снова раздался слабый голос старшей госпожи Лю:

— Старое тело избавилось от бремени, теперь можно отправиться в путь. Премного благодарна.

Когда её голос затих, Сюэ Сянь ясно увидел, как промелькнула призрачная тень, что появилась из каменного жёрнова, а покрывавший его поверхность пепел от благовоний и бумаги исчез без следа.

Однако в то же мгновение, когда раскололся жёрнов и старшая госпожа Лю исчезла, в комнате вдруг раздалось два плохо различимых тихих звука: «дин-дин, дан-дан» — как будто колокольчик, подвешенный к экипажу с лошадью или чему-то в этом роде, звон которого разносится по улице, дробный и далёкий.

Следом что-то выкатилось из сердцевины расколотого жёрнова на стол.

Дин-лин, дан-лан — послышалось одно за другим.

Сюэ Сянь ощутил, как что-то катится по столу прямо к нему, и не успел даже приподнять голову, как гудящее нечто докатилось до его затылка.

— Что за?! Разбей эту слепую штуковину!

Сюаньминь протянул руку, и эта округлая вещь скатилась с края стола и упала в его ладонь.

Он взял её кончиками пальцев, посмотрел и сказал безразлично:

— Золотая жемчужина размером с овечий глаз.

Сюэ Сянь оторопел:

— С овечий глаз? Золотая жемчужина?

Действительно! Он ведь говорил, что золотой жемчужиной обернулось тело истинного дракона, как какой-то даос мог вот так запросто расплавить его! Этот даос всего лишь безыскусно и грубо сунул золотую основу внутрь каменного жёрнова — ничего более.

Он был крайне воодушевлён, как вдруг услышал Сюаньминя:

— Мгм. Раз уж эта вещь слепая, я разобью её.

— Нет! Стой! — если бы его не удерживало пресс-папье, Сюэ Сянь, вероятно, подлетел бы до Небес. — Только посмей разбить её, и я разобью тебя!

Сюаньминь спросил равнодушно:

— Так теперь она не слепая?

Сюэ Сянь ответил сдавленно:

— Не слепая.

— Не разбивать?

— Не разбивай. Это моё, кто осмелится разбить!

— Твоё? — переспросил Сюаньминь и спокойно добавил: — Как докажешь?

Сюэ Сянь решил воспользоваться случаем и провести:

— Ладно, убери пресс-папье, и я докажу тебе.

Сюаньминь бросил на него взгляд и процедил четыре слова:

— Можно и на словах.

Сюэ Сянь желал выплюнуть внутренности прямо ему в лицо.

Так или иначе, эта золотая жемчужина была по-настоящему важна, и пока её держал этот Святоша, Сюэ Сянь чувствовал себя в его власти, ему не оставалось ничего другого, кроме как заставить себя быть чуть покладистее.

Нисколько не повышая и не понижая голос, он сказал деревянно:

— Подержи эту золотую жемчужину в свете огня свечи и сможешь увидеть…

Увидеть, что внутри таится дракон — только голова и лапы дракона спрятаны в длинном свившемся кольцом теле, и, пожалуй, их не рассмотреть отчётливо.

Впрочем, Сюэ Сянь не стал говорить этого, он прикусил кончик языка и продолжил:

— И сможешь увидеть витой узор внутри. Тебе когда-нибудь встречались другие золотые жемчужины, что могут пропускать свет?

Услышав сказанное, Сюаньминь поднёс золотую жемчужину к свече.

Как и следовало ожидать, изначальной казавшийся сделанным из самого обычного золота шар переменился, просвечиваясь, внутри вырисовывалась завитая нить.

— Змея, — сказал Сюаньминь.

Сюэ Сянь растерял слова. «Сам ты змея, ублюдок!»

Он стерпел и это и, побледнев, тяжело выдохнул:

— Вот тебе и доказательство. Можешь теперь убрать это убогое пресс-папье? И отдай мне мою жемчужину!

Сюаньминь был не из тех, кто не считается ни с какими доводами, и, увидев, что это злобное создание говорит обоснованно, убрал пресс-папье.

Сюэ Сянь сел и, упираясь рукой в стол, тряхнул головой, оправляясь от головокружения после того, как был «придавлен каменной горой». Покачав бумажной головой, он протянул обе руки к Сюаньминю и весьма нескромно потребовал:

— Где моя жемчужина? Скорее дай мне!

Сюаньминь указал пальцем на середину стола:

— Сначала…

— Не говори ерунду, сейчас же дай мне! — перебил Сюэ Сянь нетерпеливо.

Сюаньминь замолчал, мгновение глядя на него без слов, затем вложил золотую жемчужину размером с овечий глаз в бумажные лапы.

Бам!

Золотая жемчужина не была лёгкой — как бы бумажный человечек её поймал?

Сюэ Сянь лишь почувствовал, как обе его лапы вдруг утянуло вниз, перед глазами потемнело, и он, потащившись вслед за злосчастной жемчужиной, рухнул со стола прямо на пол.

Тишина.

Эта жизнь просто невыносима.

Когда Сюаньминь поднял это злобное создание, оно обеими лапами уцепилось в золотую жемчужину мёртвой хваткой, словно осчастливленный скряга.

— Я лишь собирался предложить тебе подвинуться ближе к середине, — Сюаньминь отпустил его в центре стола, глядя сверху. — Так и будешь перебивать, когда вздумается?

Сюэ Сянь возмущался внутренне: «Пф! Будто тебе решать!» Однако он был растерян и боялся, что этот Святоша будет недоволен и отберёт его драгоценную жемчужину, потому, кое-как сдерживая нежелание, проворчал:

— Так и быть, в следующий раз я возьму на себя труд позволить тебе закончить.

Обхватив золотую жемчужину, он прокатился по столу несколько кругов, пока со звоном не столкнулся с чем-то — и лишь тогда вспомнил, что из каменного жёрнова выпал не один предмет.

Лёжа на золотой жемчужине, Сюэ Сянь пригляделся и увидел, что ударился о диск размером с абрикос. У диска посередине был тонкий разрез, и от столкновения он издал дробный отзвук.

— Что это за штука? — спросил Сюэ Сянь и с мягким шумом откатился в сторону.

 Глядя с некоторого расстояния, он по-прежнему не узнавал вещицу.

— Это лекарский колокольчик, — раздался вдруг голос Цзян Шинина.

Сюэ Сянь, прижавшийся к золотой жемчужине так крепко, будто был пришит, напоминал неваляшку. Он докатился до края каменного пресс-папье и, лишь стукнувшись о него, остановился:

— Ты очнулся?

— Я был в сознании с самого начала, только раньше не мог говорить, — сказал Цзян Шинин. — Сейчас, вероятно, потому, что наступила ночь, речь вдруг вернулась.

Голос его звучал очень тепло и мягко, по сравнению с тем каким был раньше, он необъяснимым образом стал гораздо живее, больше не был угасшим, словно… он внезапно избавился от тайного бремени и почувствовал себя немного свободнее.

Едва договорив, он спустился со стола на стул, оттуда на пол — и вернулся к облику кабинетного учёного.

Он взял лекарский колокольчик и, поглаживая его пальцами, произнёс:

— Это лекарский колокольчик моей семьи.

Сюэ Сянь остолбенел:

— Твоей семьи?

— Мгм, — Цзян Шинин кивнул и показал Сюэ Сяню сторону лекарского колокольчика, на которой было выгравировано имя — Цзян Юн.

— Он моего прадедушки, — он объяснил дальше: — Прадедушка был врачом с колокольчиком, он каждый день ходил улицами, чтобы осматривать больных. В те времена так привлекали внимание: врачи подвешивали серебряный колокольчик к чемодану с принадлежностями, и куда бы они ни шли, везде раздавался его звон — больные могли услышать и обратиться за помощью и лекарствами. Этот лекарский колокольчик использовал мой прадедушка, сейчас врачей с колокольчиками, что вот так ходят улицами, мало, у большинства есть благопристойные лечебницы. Мы, семья Цзян, поколениями занимались медициной и, чтобы сохранить в сердце наши корни, передавали этот лекарский колокольчик из рук в руки от прадедушки к моим родителям.

— Твоим родителям? — у Сюаньминя между бровей залегла складка, он взял у Цзян Шинина лекарский колокольчик, осмотрел и потрогал пальцами, мгновение вслушиваясь, затем спросил: — У тебя ещё есть кровные родственники?

— Есть, старшая сестра вышла замуж и уехала в Аньцин, она избежала несчастья, — ответил Цзян Шинин.

— Души твоих родителей заперты в этом лекарском колокольчике, но не так, как было с госпожой Сюй, прикованной к каменному жёрнову. Сейчас упокоить их невозможно, необходимы три капли крови лао-гун[4] твоего живого родственника, — сказал Сюаньминь.

[4] Лао-гун — акупунктурная точка примерно в центре ладони, а именно в месте, в которое упирается средний палец, если согнуть его. Можно перевести как «дворец труда».  

— Крови лао-гун? — Цзян Шинин родился врачом и сразу понял, о чём говорит Сюаньминь: — То есть свежей крови из акупунктурной точки лао-гун?

Сюаньминь кивнул.

Он вернул лекарский колокольчик Цзян Шинину и посмотрел на тканевый узел сбоку.

Сюэ Сянь проследил за его взглядом и случайно заметил, что в узле есть ещё одна палочка благовоний.

Указав на неё, он спросил:

— Святоша, ты использовал только одну палочку, упокоивая душу старшей госпожи Лю, что ты собираешься делать с другой?

Сюаньминь ответил до крайности прямо:

— Упокою душу этого учёного.

Цзян Шинин ещё не успел отреагировать, как Сюэ Сянь уже поднял голову:

— Что?! Ты…

Он не договорил, увидев, как Сюаньминь вдруг опёрся о стол, глубоко нахмурил брови и плотно закрыл глаза, похоже, почувствовав себя нехорошо.

Сюэ Сянь остолбенел, обрывая предложение и наблюдая за ним:

— Святоша?

Он пробовал звать ещё несколько раз, но обнаружил, что Сюаньминь не откликается; тот лишь сел на стул — всё ещё с закрытыми глазами, будто медитируя. От маленькой родинки на его шее внезапно стали расползаться небольшие красные пятна, на первый взгляд похожие на крохотных пауков.

Только на эту деталь Сюэ Сянь не обратил внимания. Он пристально всмотрелся в Сюаньминя на мгновение, убедился, что тот не умер, но и не собирается приходить в себя, и тихо помахал Цзян Шинину.

Примерно чашечку чая спустя дорогой от «Обиталища “Возвращения на облака”» к пригороду уезда Нинъян спешил с виду благовоспитанный и утончённый, но страдающий чахоткой кабинетный учёный. На его плече сидел бумажный человечек, который, будто одержимый алчностью, сжимал в объятиях золотую жемчужину.

Конечно, это были Цзян Шинин и Сюэ Сянь.