Онлайн чтение книги Медные монеты на алтарь предков Copper Coins
Глава 51 - Построение «Обуздать воздух» (2)

Цзян Шицзин вдруг потеряла голос.

Её пальцы, удерживавшие Синцзы, вздрогнули. Стоило ей только услышать «сестра», как глаза её покраснели, их густо заволокло влагой, и перед взглядом всё вмиг расплылось. Совершенно ошеломлённая, какое-то время она даже не понимала, отчего видит так размыто, и лишь усердно пыталась раскрыть глаза шире, беспорядочно озираясь вокруг в поисках говорившего.

— А-Нин? Это ты, А-Нин? — Цзян Шицзин перевела взгляд, и тут же из её глаз покатились две крупные слезы. — Ты… не прячься, сестра не видит тебя…

Зрение её ещё не прояснилось, как возникла новая влажная поволока.

— Я боюсь, что напугаю тебя, если встану прямо перед тобой, — незаметно войдя в комнату за остальными, Цзян Шинин встал в неприметном углу, прячась за колонной кровати.

— Как ты можешь… — у Цзян Шицзин непрерывно лились слёзы, она задохнулась, едва произнеся несколько слов. — Как ты можешь напугать меня? Как бы ни изменился твой облик, ты не напугаешь меня. Сестра не боится, выходи скорее, не прячься…

Едва договорив и ещё не сморгнув влагу на глазах, она ощутила, как её обняли.

Обнимающий её человек был худым и хрупким, и объятия его были не такими уж широкими и крепкими, однако же она привыкла к ним с детства. С малых лет, когда она была обижена или страдала, брат, младший от неё на три года, приходил составить ей компанию, делился с ней забавными историями, что прочёл в книге, рассказывал о собственных неловких поступках и продолжал говорить, пока она уже не могла удержаться от смеха. Он делал так с тех пор, как был крохой, что мог лишь сжимать в объятиях её предплечье, и до тех, как вырос на голову выше неё — так, что мог обхватить её всю целиком.

Но прежде объятия Цзян Шинина согревали, теперь же в них не оказалось ни капли тепла, только холод, поражающий до глубины души.

Цзян Шинин бессознательно обнимал сестру какое-то время, и лишь ощутив, как она вздрогнула, он осознал, что сам давно потерял температуру тела живого человека; его ледяные объятия только и могли, что заморозить. Поэтому он смущённо разомкнул руки и отступил на шаг, чтобы старшая сестра не замёрзла от холода инь.

— Почему ты такой холодный? — всхлипывая, Цзян Шицзин с силой потянула его за руки, не позволяя отдалиться. Она потёрла все пальцы Цзян Шинина, дохнула на них, укрыла в ладонях на целую вечность, но обнаружила, что не смогла согреть даже сколько-нибудь, и слёзы тут же полились ещё отчаяннее.

Запрокинув голову, Цзян Шинин сморгнул, помедлил немного и вновь опустил взгляд на неё:

— Сестра, не укрывай, мне не холодно.

Слезам Цзян Шицзин, казалось, не было конца. Большие капли одна за другой упали Цзян Шинину на руку, и она, продолжая удерживать его, чтобы согреть, принялась убирать их дрожащими пальцами, но заметила, что ещё не успела вытереть, а влага уже пропитала кожу Цзян Шинина.

Когда эмоции выходят из-под контроля, легко не соизмерить силу.

Промокшие от слёз старшей сестры, руки Цзян Шинина уже были несколько хрупкими, и когда их потёрли с такой силой, он ясно ощутил, как разрывается бумага в основании пальцев. Однако он не хотел так быстро отнимать ладони, желая позволить сестре до последней капли выплакать переживания, что она подавляла все эти годы, и пусть даже он лишится нескольких пальцев — всё равно.

Однако он боялся перепугать Цзян Шицзин, если они действительно отпадут, поэтому посмотрел на сестру, не желая отпускать, сморгнул влагу на глазах и поднял взгляд на Фан Чэна:

— Зять, сестра так плачет, что и моё платье можно выстирать. Отвлеки её немного.

Увидев Цзян Шинина, Фан Чэн по-настоящему испугался, а следом его охватила масса острых переживаний. Пускай он, в отличие от жены, не наблюдал, как Цзян Шинин растёт, но в детстве не один день присматривал за этим младшим братом, в юности ходил вместе с Цзян Шинином в горы собирать лекарственное сырьё, а когда женился, Цзян Шинин нёс паланкин с его А-Ин…

Он никогда не думал, что, когда увидятся вновь, они окажутся разделены, как инь и ян.

Он слишком хорошо понимал чувства жены, потому всё время тихо смотрел со стороны, не подходя, чтобы не потревожить. Только когда Цзян Шинин обратился к нему, он с покрасневшими глазами кивнул ему и обнял Цзян Шицзин, утешая:

— Ты всегда вот так заставляешь его плакать, и он ничего не может сказать.

— Именно, сестра, в этот раз я смог прийти сюда и увидеть тебя благодаря помощи благородных людей, — Цзян Шинин боялся, что если сестра продолжит так рыдать, что выплачет все глаза, потому тут же выразительно посмотрел на Фан Чэна и сменил тему.

Именно так в юношестве они с Фан Чэном и поднимали настроение Цзян Шицзин — один заводил, другой подпевал.

— Благородные люди? — Фан Чэн обнимал жену, мягко покачивая её из стороны в сторону. — Где благородные люди, о которых ты говоришь, А-Нин? Мы с твоей сестрой должны хорошенько поблагодарить их.

Сюэ Сянь, слышавший из угла спектакль с плачем от начала и до конца, деланно засмеялся и сказал, совершенно неподвижный:

— Незачем благодарить. Будьте любезны, помогите мне убрать эту злосчастную бумажку со лба, и хватит.

Цзян Шинин молчал. Он едва не забыл, что некто благородный человек ведь как раз в наказание поставлен в угол лицом к стене.

Фан Чэн и Цзян Шицзин в недоумении посмотрели в сторону Сюэ Сяня, снова взглянули на Цзян Шинина — смысл происходящего ускользал от них целиком и полностью.

— Чем ты снова разозлил учителя… — Цзян Шинин беспомощно пошёл к нему. — Если я сниму этот талисман, буду наказан за участие?

Сюэ Сянь ухмыльнулся в стену:

— Я не знаю, как поступит с тобой этот Святоша, если ты снимешь его, но если ты поглазеешь и ничего не сделаешь, ручаюсь, я заставлю тебя каяться, обнимая мои ноги, целую вечность.

Цзян Шицзин и Фан Чэн потеряли дар речи.

Они впервые видели благородного человека с подобными манерами…

Цзян Шинин издал лишённое всякого выражения «О» и сказал:

— Если ты говоришь так, то я уж тем более не осмелюсь сорвать его. Как-никак, только уберу, ты сразу сможешь двигаться.

— …Книжный червь, не собрался ли ты взбунтоваться?

Но разговоры разговорами и шутки шутками, а Цзян Шинин, как ни крути, был мягким по характеру и не мог по правде оставить кого-то на произвол судьбы, просто глазея. Он полюбовался смирным обликом этого Старейшего со всех сторон и наконец всё же взялся за бумажный талисман на лбу Сюэ Сяня.

Однако он неосмотрительно воспользовался рукой, пропитавшейся слезами Цзян Шицзин. А талисман Сюаньминя был необычным и вовсе не отрывался так легко.

В результате стоило Цзян Шинину взяться за талисман и дёрнуть вниз…

Большая часть его промокшей руки… порвалась.

Сюэ Сянь и Цзян Шинин оба растеряли слова.

— А-Нин, почему ты застыл там? — спросила Цзян Шицзин позади.

Тут же вздрогнув, Цзян Шинин подавил полное боли выражение, обернулся, спрятав порванную руку за спину, и с позеленевшим лицом через силу улыбнулся Цзян Шицзин:

— Ничего такого, я просто…

Не успел он закончить фразу, как дверь восточной комнаты, ничуть не церемонясь, шумно распахнули.

Разговор в помещении оборвал звук, с которым толкнули дверь, и все, кроме повёрнутого лицом к стене Сюэ Сяня, подняли головы, остолбенело глядя, как внутрь хлынула целая толпа. Возглавлял её человек с тремя длинными шрамами на лице; рослый и крупный, в самом расцвете сил, он походил на разбойника больше, чем кружок нищих на полу.

Они были не кем другим, как той самой театральной труппой.

Последним, кто вошёл, был удалившийся раньше Сюаньминь. Шагнув в комнату, он мимоходом закрыл за собой дверь, отгораживаясь от великого благодетеля Сюя и гостей снаружи.

Из главного зала в комнату смутно доносились обмен любезностями и весёлая болтовня, что неописуемым образом казались далёкими и затерянными, словно были укутаны во множество слоёв тумана и отделены несколькими улицами да улочками. Исключительно нереальные, они заставляли чувствовать, как холодок пробегает по загривку.

Очевидно, Сюаньминь привёл их всех в эту комнату потому, что собирался о чём-то спросить. Только не успел Сюаньминь начать, как мужчина с лицом в шрамах заговорил первым, извергая слова одно за другим:

— Вы понимаете, что это за место? Как вы можете так опрометчиво оставаться здесь?

Его взгляд упал на горшок, вокруг которого собрались нищие, и он сказал, хмуря брови:

— Есть столько мест, где можно укрыться от ветра и дождя, — в наши дни полно заброшенных монастырей, вы могли бы запросто найти один для себя, но вам понадобилось выбрать эту деревню, совсем страха не знаете!

— Ай… среди нас старики и дети, к тому же ещё тяжело больные. Они и ходить-то не в силах, что говорить о том, чтобы подняться на гору, — безысходно сказал один из нищих.

— Вы не местные? Не слышали о деревне Вэнь? — мужчина с лицом в шрамах хоть и злился, но когда говорил, помнил о том, чтобы понижать голос. — Не знаете, что здесь всё заброшено уже много лет? Тут ни единого живого человека, так откуда у вас смелость остановиться на привал здесь? Более того, вы пришли не раньше и не позже, а именно в такое время! Вы не понимаете? Ни один из тех, кто в комнате снаружи, не человек!

Выражения лиц Цзян Шинина и Лу Няньци вмиг стали сложными. В конце концов эта сцена, где буквально один призрак наставлял быть осторожным с другим призраком, в самом деле была причудливой.

Однако лишь несколько человек в комнате знали ситуацию, остальные же ни о чём даже не подозревали и горячо поддерживали выступление мужчины с лицом в шрамах.

— Понимаем! Не только понимаем, но и слышали немало пересудов, мол, каждый год в конце одиннадцатого месяца здесь слышны голоса, и разговоры, и кашель, да ещё и театральное… — нищий остановился на середине фразы, заметив вдруг, что стоящий позади мужчины с лицом в шрамах держит в руках несколько театральных костюмов и длинную бороду. — Пение… — договорил нищий исключительно ровно, позеленев лицом.

Увидев выражения собравшихся, мужчина с лицом в шрамах беспомощно качнул головой:

— Мы действительно выступаем здесь, но это не то же самое…

Он взглянул на деревянную дверь, словно сквозь неё смотрел на людей снаружи, и вздохнул:

— Мы родом из этих мест, выросли, сызмала ев здешний рис и пив здешнюю воду. Великий благодетель Сюй был добр к нам, если бы не он, никто в нашей труппе не дотянул бы и до двенадцати, — он сделал паузу и продолжил: — Изо дня в день, из года в год мы хотим как-то отблагодарить его, но у него всего в достатке, ему лишь нравится смотреть спектакли. В обычные дни наша труппа странствует по миру, и в любом месте мы как дома, но каждый одиннадцатый месяц спешим сюда, спешим спеть для великого благодетеля Сюя в его день рождения, чтобы он улыбнулся. В конце концов, это такая малость — капля в море. Мы выступаем так десять лет…

— Десять лет? — отозвался пожилой нищий. — Вы приезжали выступить, когда этот великий благодетель Сюй был жив, — это ладно, но он уже умер, почему вы всё ещё приезжаете петь из года в год?

— Мы пообещали, — тепло улыбнулась пожилая госпожа из труппы. — Пообещали в прежние годы. Если только он будет слушать — мы будем петь. Из года в год он здесь, так как мы можем не приехать?

— Мы привычны, и мы все делаем это по собственному желанию. Но вы — другие, люди здесь не знают вас, и неизвестно, не случится ли стычки. Что ни говори, а инь и ян — разные, если возникнет недопонимание, нельзя быть уверенным, что никто не лишится жизни, — говорил мужчина с лицом в шрамах, глядя на собравшихся исподлобья. — Чуть позже я попытаюсь переговорить с великим благодетелем Сюем и убедить его и остальных, что вы зашли по ошибке и у вас к тому же ещё есть другие дела, потому вам неудобно оставаться, сделаю так, чтобы они отпустили вас добровольно.

Пока он говорил, Сюаньминь всё время стоял у окна и смотрел наружу сквозь рваную оконную бумагу. Когда мужчина с лицом в шрамах закончил речь, он сказал, хмуря брови:

— Эта деревня Вэнь окружена горами с трёх сторон, а с одной — собирает ветер, минтан[1] встречает солнце. В корне своём это построение «Обуздать воздух», как здесь могли появиться привязанные к земле духи?..

[1] У 明堂 есть целый ряд значений, среди которых — храм предков. Но здесь, я полагаю, имеется в виду связанное с фэншуй, а именно: место перед захоронением, где скапливается ци этой местности. Подразумевается, насколько я понимаю, что в деревне при кладбище не собирается избыток энергии инь, поскольку место, где она накапливается, открыто солнцу.  

Духи, привязанные к земле деревни. Даже если все жители оказались привязаны к земле, в обстановке этого поселения они могли продержаться самое большее два-три года. Однако сейчас ни великий благодетель Сюй, ни его соседи вовсе не выглядели так, будто скоро рассеются, напротив, были оживлёнными, словно только-только подверглись «продлению жизни». Лишь одно могло объяснить это… нечто, спрятанное в потайном месте, изменило построение.

Сюаньминь боковым зрением взглянул на затылок Сюэ Сяня, обернулся к мужчине с лицом в шрамах и сказал:

— Раз ты родился здесь, не замечал, бывало ли в деревне что-нибудь странное?

Чуть поразмыслив, он решил, что рассказать, в чём именно может заключаться странность, следует самому Сюэ Сяню, и подошёл к углу, собираясь временно снять талисман со лба Сюэ Сяня.

Кто же знал, что едва он опустит взгляд, как встретит лишённое всякого выражения занемевшее лицо Сюэ Сяня…

Ко лбу этого злобного создания не только был приклеен талисман, но и вдобавок пристала рука.

Сюаньминь растерял слова. «Оставил лицом к стене — и вот результат. В жизни не встречал второго такого».