Онлайн чтение книги Медные монеты на алтарь предков Copper Coins
Глава 71 - Прохожий (2)

Хотя письмо было написано небрежно из-за спешки, содержимое его, однако, вовсе не было необдуманным. От начала и до конца тайбу ни разу не упоминала так называемого «исключительно схожего с гоши» человека, в конце концов, в некотором смысле это считалось бы непочтительностью.

Во всём приказе Тайчан — от верхов до низов — никто не был столь смел, чтобы повести себя так безрассудно перед гоши. Потому что в их представлении гоши никогда не вёл пустых разговоров и не смеялся, когда бы он ни появлялся, его сопровождало ощущение, что с ним невозможно сблизиться и что его нельзя беспокоить.

Пусть даже тайбу и тайчжу гоши привёл в приказ Тайчан сызмала, однако спустя столько лет гоши всё так же был для них сущностью возвышенной, кого недопустимо ни коснуться, ни ослушаться.

— В письме ты… — тайчжу натянул поводья и, прежде чем двинуться вперёд, заговорил нерешительно.

Тайбу не нужно было выслушивать его до конца, чтобы понять, что он хотел сказать.

— Я не такая глупая, только упомянула, что человек, которого нам приказано найти, уже мёртв. Если лесной голубь пролетит весь путь благополучно, то примерно завтра вечером сможет опуститься в храме Фамэнь, даже если столкнётся с ветром и дождём, сумеет прибыть самое позднее послезавтра. Прочитав письмо, гоши сам сделает распоряжения, и мы поступим соответственно. А до этого давай действовать по обстоятельствам.

Их способности были ограничены, и отправить письмо они могли только с помощью лесного голубя, однако гоши был отнюдь не таков же. Если дажэнь[1] хотел отправить ответное послание, то сжигал его в огне, и они могли получить его тут же — быстро и без промедления.

[1] Человек с благородным характером и возвышенными устремлениями.  

Таким образом, если они желали удостовериться, по-прежнему ли гоши находится в храме Фамэнь или нет, то получили бы результат самое большее через два дня.

— На самом деле, когда окажемся в деревне и встретим того человека, мы сразу должны и прийти к выводу, — прошептал тайчжу. — Как-никак, гоши — совсем не тот, за кого может выдать себя посторонний.

Хотя они были вовсе не настоящими учениками-последователями, лишь едва могли называться таковыми наполовину (питание, проживание и воспитание — всё получили как ученики приказа Тайчан, а гоши любил места тихие и малолюдные и потому круглый год жил уединённо во дворе Тяньцзи), они, однако, уже считались людьми, что видятся с гоши чаще всего — с юности, даже с детства и доныне; за столько лет они давно уже глубоко усвоили привычки в любых движениях гоши и его характер.

Не будет преувеличением сказать, что даже если гоши в маске смешается с огромнейшей толпой одетых одинаково людей, эти двое смогут выделить его одним взглядом.

Написав то письмо, они лишь просили дополнительных указаний и успокаивали совесть, не более.

Двое взглянули друг на друга, не задерживаясь больше, сжали бока лошадей, и длинный конный отряд под стук копыт направился в сторону деревушки с южной стороны горы…

***

В глубине деревушки под ветвями старой локвы стояла хижина с единственной дверью. С низкого карниза хижины свисали две большие связки увесистых головок чеснока и тёмно-красного острого перца, пеньковая верёвка выплеталась в узор.

Верёвка была заплетена весьма искусно, и с первого взгляда было непохоже, что она вывешена просушиться на солнце. Вблизи к тому же можно было ощутить, что от верёвки исходит разящий запах.

Это и было жилище дяди Цюя, о котором говорил раненый солдат.

Сюэ Сянь подошёл к двери, однако первым делом не постучал, а пошевелил носом, хмуря брови, приблизился к связке пеньковой верёвки и понюхал, затем прикрыл нос рукавом и сказал глубоко:

— Запах крови, притом старый.

Сюаньминь привык гнушаться такого рода вещей, потому потянул Сюэ Сяня — оттащил приблизившего голову Старейшего, словно если бы он постоял рядом с той верёвкой немногим больше, запах перешёл бы на него.

Чары, скрывающие двоих от глаз, ещё не рассеялись, поэтому обычные люди не могли ни видеть их, ни слышать. Как раз когда Сюаньминь увлёк Сюэ Сяня подальше от пеньковой верёвки, одетый в толстый зимний халат мужчина притянул к себе едва доходившего до пояса ребёнка, пока они проходили мимо двери дяди Цюя.

Ребёнок лишь пригляделся пару раз к хижине, а мужчина потащил его так, что они отошли в сторону несколько шагов, словно дом был заражён птичьей чумой.

— Сколько раз тебе говорить? Не лезь сюда, едва выдалась возможность, — хмуря брови, ворчливо вразумил мужчина.

Мальчик охнул и, втянув голову в плечи, смирно пошёл с ним в обход, но всё равно будто не мог сдержаться и бросал сюда косые взгляды.

Так случилось, что ещё одна пара — мать и сын, закончившие смотреть зрелище на въезде в деревню, — тоже проходили мимо двери. Женщина кивком поздоровалась с идущими навстречу отцом и сыном, затем так же потянула своего ребёнка пойти на несколько шагов стороной…

— Людям в деревне, видимо, не очень-то нравится этот из рода Цюй, — прошептал Сюэ Сянь.

Сначала он собирался подождать, пока прохожие отойдут подальше, прежде чем показаться вновь и постучать, в итоге же едва он договорил, как покрытая трещинами дверь хижины скрипнула, открывшись.

Старик с запавшим ртом, щурясь, высунул голову из дома, недоумённо огляделся пару раз, взгляд его застыл на месте, где стояли Сюэ Сянь с Сюаньминем. Хотя глаза его были мутными, а фокус несколько рассредоточенным, Сюэ Сяню тем не менее казалось, что старик может видеть их, по меньшей мере — чувствовать их присутствие.

— Кто тут? Почему попусту стоите в дверях? Не зайдёте — я закрою дверь, — невнятно крикнул старик впалым ртом.

Сам он, должно быть, был глуховат, да так, что голос его был настолько громким, что и шедшие в обход люди могли услышать.

— Идём скорее, скорее, старый Цюй опять сходит с ума, — бормоча, мужчина потянул ребёнка и спешно ушёл далеко. Мать и сын отреагировали так же.

Миг — и перед домом не осталось и половины человеческой тени.

— Тьфу… — старый Цюй явно был не из добронравных, держа дверь, он подождал немного и, так и не увидев, чтобы кто-то входил, забранился, собираясь закрыть её.

Но как раз когда дверь почти закрылась, Сюэ Сянь поднял руку и остановил её.

— Будьте добры, позвольте укрыться от ветра, — сказал Сюэ Сянь.

Услышав, старый Цюй ещё колебался:

— Человек это или нечисть?

Впрочем, не дожидаясь, что Сюэ Сянь ответит, он сам же и воскликнул:

— Не должно быть, чтобы нечисть, моя ограждающая от зла связка висит и сверкает, нечисть не осмелилась бы явиться… Кто вы[2]? Зачем пришли ко мне?

[2] Множественное число, а не вежливая форма.  

— Расспросить об одном деле, — ответил Сюэ Сянь.

Старый Цюй по-прежнему держал дверь, медля и не позволяя им войти:

— О каком деле?

— Слышал, ты из Ланчжоу, из окрестностей горы Ся? — Сюэ Сяню, в сущности, было совершенно безразлично, что они не заходят, в конце концов, хижина была действительно низкой, ему и Сюаньминю внутри пришлось бы склонять голову, войдя, а так, у двери, они могли расспросить сполна и избежать хлопот с тем, чтобы нагибаться и кланяться.

Старый Цюй кивнул:

— Ну да, и что?

— Мы только что проводили в родные края юнца. Слышали, как он упомянул, что слышал, когда был мал, как ты рассказывал, что в окрестностях горы Ся в Ланчжоу немало волшебных лекарств?

Старый Цюй послушал немного со странным выражением лица, коснувшись подбородка, задумался на мгновение и всё-таки отпустил дверную ручку:

— Входите, тогда и поговорим. Стоять страшно утомительно, ноги у меня больны, не вынесу.

Этот старый Цюй, похоже, давно уже жил один, он не убирал и неизвестно сколько не проветривал комнату, где уже скопился прокисший запах. И ладно бы только прокисший, так к нему ещё примешивался запах чеснока.

Едва он разжал руку и деревянная дверь открылась, этот аромат, что в паре слов и не опишешь, ударил Сюэ Сяню в нос.

Сюэ Сянь: «А давай всё же расскажешь стоя?..»

Позеленев лицом, он задержал дыхание, опустил голову, наклонился и вошёл в дверь, к тому же поймал Сюаньминя, что хотел остаться снаружи, и затащил его с собой.

Пока старик Цюй, отвернувшись, искал, где сесть, Сюэ Сянь схватил монашеские одеяния Сюаньминя, прикрыл ими нос и как следует вдохнул. Только теперь он чуть пришёл в себя.

Сюаньминь молчал.

Старика Цюя гостеприимным было не назвать, и он не предложил двоим сесть. В его доме в общем не было и нескольких мест, где можно было бы сесть.

— О каком волшебном лекарстве вы спрашиваете? — сам он угнездился на стуле, застеленном крепким сукном, и прищурился, спрашивая: — В Ланчжоу очень много гусеничного грибка[3], некоторые волшебные лекарства не редкость.

[3] Кордицепс китайский (虫草) — гриб, что вырастает из заражённых спорами гусениц. Очень ценится в традиционной тибетской медицине. Почитать подробнее можно здесь: https://ru.wikipedia.org/wiki/Кордицепс_китайский

— Есть ли такие, что могут продлить жизнь или переменить беды и благополучие? — спросил Сюэ Сянь на пробу.

Старик Цюй покосился на них и заговорил лишь добрую половину дня спустя:

— По слухам, есть такое волшебное лекарство, только оно вовсе не одно, как говорят, его существует всего два вида. Созданы они крайне похожими, но эффект тем не менее совершенно противоположен: одно способно продлить жизнь, другое же — сгубить. Говорят ещё, что одно из них может связать три существования[4], а которое — неизвестно. Так или иначе, мне не приходилось узнать это на собственном опыте, истина ли это или ложь, могу судить лишь по тому, что слышал, — пространно рассказывал старик Цюй.

[4] Прошедшее, настоящее и будущее.  

— Тогда ты знаешь, где создаётся такое лекарство? — снова спросил Сюэ Сянь.

Старый Цюй, конечно, не разочаровал их и действительно очертил сравнительно определённое место:

— В Пещере сотни насекомых!

Сюэ Сянь понял:

— Вот и ладно. Местные ведь знают, где Пещера сотни насекомых? Если знают, мы спросим ещё раз, когда придём к горе Ся.

— Где уж там! — старый Цюй махнул рукой. — Если и впрямь пойдёшь спросишь, ручаюсь, мало кто сможет ответить.

Сюэ Сянь чуть нахмурился:

— Почему?

— Ты не знаешь, до чего ядовиты насекомые в наших местах. Только лишь услышишь название «Пещера сотни насекомых» — и жизнь уже сократилась вполовину. Тем более, кому заняться нечем, чтоб размышлять об этих пересудах, ни достоверных, ни ложных, м? — старик Цюй продолжил: — Почему я обо всём этом слышал, так это потому, что мой предок — знахарь, только и любил, что возиться с такими штуками. Сказать по правде, вы спросили у верного человека — я, старый Цюй, могу указать вам точный путь.

Он поднял руку и указательным пальцем другой расчертил ладонь:

— Когда прибудете к окрестностям горы Ся, идите вот так, в обход доберитесь до юго-западного горного прохода, там есть три горных пика, у одной из вершин — изогнутый выступ, Пещера сотни насекомых как раз где-то рядом. Что же касается того, прыгать ли под выступ или как поступать, так этого я не знаю, если у вас есть предначертанное судьбой долголетие, попробуйте разные способы.

Предначертанное судьбой долголетие? Чего ему недоставало менее всего, так именно его.

Сюэ Сянь усмехнулся, думая про себя, что это в самом деле не так чтобы хлопотно, в крайнем случае они обыщут разок всю гору, для него с Сюаньминем это не сказать чтобы очень уж трудное дело.

В действительности если бы и впрямь сказали, что это лекарство, Сюэ Сянь, напротив, не так уж и поверил бы. Однако если же это «Пещера сотни насекомых», то, возможно, они действительно найдут, что ищут. В конце концов, та штуковина в Сюаньмине называется «пауком единой жизни», разве не связана она с насекомыми?

Конечно, то, что единственно насекомое могло продлить жизнь и изменить судьбу, было пустой болтовнёй, однако если использовать ядовитую тварь, вскормленную на других насекомых, и создать нужные условия с помощью талисмана, построения или иных чар, вероятно, какой-то результат действительно можно получить. Только подобные вещи почти наверняка полезны лишь для одной стороны, а другой, пожалуй, причиняют страдания.

Узнав о месте, двое, разумеется, не стали задерживаться надолго. Перед уходом Сюэ Сянь оглядел обветшалую — уже старую и гнилую — меблировку в комнате и молча бросил золотую жемчужину в холщовый мешок, подвешенный за дверью, — как вознаграждение за расспросы.

Старик Цюй был чудаковат, но не надоедлив. Он не поинтересовался, что Сюэ Сянь и его спутник собираются делать, двое попрощались, и он не собирался их провожать, однако когда Сюэ Сянь открыл деревянную дверь и вот-вот шагнул бы наружу, старик Цюй забормотал вновь, словно бредил во сне:

— Да только позвольте дать совет: если и найдёте эту вещь, лучше уж не пользуйтесь ею. Мой предок рассказывал, что был один страстно влюблённый, по его словам, тот хотел продлить свою жизнь или же думал связать грядущее перерождение, я уже не очень ясно помню, в общем, в итоге жить ему стало совершенно нестерпимо, до того, что жизнь была хуже смерти. Неизвестно, к чему он стремился…

Закончив речь, он сказал, словно смеясь над самим собой:

— А! Скольким я ни говорил эти слова, никто не верит, все твердят, я выжил из ума. Вы же так взяли — и выслушали. Идите-идите, я лягу вздремну ещё немножко.

— Я всё же не столь безмерно праздный, более того, возможно ли сделать мою жизнь ещё дольше? — беззаботно ответил Сюэ Сянь, махнул старику Цюю рукой и подтолкнул Сюаньминя выйти.

Расспросив, о чём хотели, двое, конечно, не медлили больше и тут же тропинками через поля направились в сторону въезда в деревню. На полпути, проходя мимо речной насыпи, Сюэ Сянь рассеянно бросил мимолётный взгляд вдаль — и заметил, однако, что раненый воин действительно сторожит перед дверью, как будто намеревается стоять так пусть даже шестьдесят лет — вместе с супругой до глубоких седин.

Он в самом деле не мог вполне понять подобных чрезмерно бурных чувств. Неважно, был то упомянутый стариком Цюем «страстно влюблённый предка» или же раненный солдат, рыдавший так, что и лицо его стало свирепым, ему действительно было крайне трудно сопереживать такой привязанности, заключённой в их действиях и поступках.

Некогда он уже встречал одного военного, около шестидесяти-семидесяти лет назад.

То была сплошная пустыня в землях крайнего севера, следуя законам природы, он отправился принести немного дождей. Когда он прибыл на место, сразу увидел, что внизу бушует яростный ветер, песчаная буря застилает всё небо, а на земле — бесчисленные останки. Сожжённые боевые колесницы, изорванные в клочья боевые знамёна и сгнившие расколотые доспехи расстилались на десять ли.

Тот воин тогда в полном одиночестве сидел на краю боевой колесницы, согнув одну ногу и наступая на перевёрнутое колесо, подпирая голову и глядя на порванное знамя около себя.

Сюэ Сянь лишь взглянул на него раз и тут же понял, что это блуждающий дух человека, умершего уже более полугода назад. Другие давным-давно отправились в путь, и только он беспокоился о чём-то неизвестном и медлил, не уходя. Сюэ Сянь от природы был ленив и на самом-то деле не сердечен, сначала он остался к нему безразличен, устроил дождь и собрался уходить, но в итоге тот бесприютный дух окликнул его.

Бесприютный дух умершего, вероятно, блуждал уже давно, разум его был несколько замутнён, и, не заботясь тем, кто Сюэ Сянь таков, он просто сразу утянул его в утомительный разговор, рассыпая слова, как бобы. Совсем как тот раненый воин, он говорил путано и сбивчиво, понять было довольно трудно.

Занимаясь чем-либо, Сюэ Сянь всегда исходил из настроения. В тот день он как раз посмотрел на целую равнину останков, восприняв зрелище немного остро, а потому его терпеливость к этому бесприютному духу была чуточку выше и он мирился с чушью, что тот рассказывал долгое время. Обобщая, всё касалось лишь двух вещей: во-первых — «Если бы мы выиграли эту битву, было бы хорошо»; во-вторых — «Не решаюсь отправиться в путь».

— Смерти совсем не страшишься, отчего же боишься пуститься в путь? — задал вопрос Сюэ Сянь.

Бесприютный дух снова бессвязно объяснял долгое время, и только после этого Сюэ Сянь с трудом понял: он боялся, что, отправившись в путь, должен будет перейти в следующее перерождение, однако жена его останется в этой жизни, он боялся, что если уйдёт, ему больше не представится случая увидеть её.

— Отказываясь отбыть, ты всё равно не сможешь её увидеть, — сказал Сюэ Сянь. — Ты привязан к этому месту, не можешь уйти.

Бесприютный дух умершего взглянул на него горестно и обиженно и снова проговорил очень долго, сопровождая речь жестами: если бы в будущем существовании он мог сохранить память, чтобы отыскать её, было бы хорошо, стало бы не так нестерпимо. Если бы такова была судьба, лучше всего было бы встретиться в раннем детстве, смотреть, как она понемногу подрастает, с девочки превращается во взрослую девушку, а после взять её в жёны. И не нужно такого «и в жизни, и в смерти», как пьесах, была бы самая обычная простая семейная жизнь — и хватит, лучше всего… если бы к тому же не было больше войны…

Сюэ Сянь смотрел на целое поле костей, слушал его печальные многословные речи и, вопреки ожиданиям, не был утомлён ими.

Прежде чем уйти, он мимоходом бросил бесприютному духу длинную верёвку.

— К чему давать мне верёвку? Я уже мёртв, мне незачем вешаться, а? — отупело сказал бесприютный дух.

Сюэ Сянь ответил раздражённо:

— Обмотай раз вокруг левого запястья, сделай знак. Разве ты не собирался искать кого-то в следующей жизни? Хотя и нельзя ничего сделать, чтобы ты сохранил в памяти все эти мелочи, знак в конце концов заметен, вполне возможно, если будешь стремиться достаточно сильно, действительно сумеешь её найти.

Бесприютный дух блуждал более полугода единственно из-за этой крохотной сердечной заботы, теперь же она разрешилась, и он, конечно, не стал больше задерживаться. Когда Сюэ Сянь отбывал, он тоже отправился в собственный путь.

Сейчас, увидев раненого солдата, Сюэ Сянь вновь вспомнил о том бесприютном духе умершего. Минуло шестьдесят-семьдесят лет, а он по-прежнему не особенно мог понять тех чувств, никогда не забывавшихся и после смерти.

Вот только, вспоминая все эти осколки былого, он неосознанно скользнул взглядом к Сюаньминю.

— Что такое? — шедший на полшага впереди, Сюаньминь боковым зрением заметил, как Сюэ Сянь остановился, и спросил прохладно.

Сюэ Сянь опомнился и только тогда обнаружил, что взгляд его падает на плечи и спину Сюаньминя. Охнув, он отвёл глаза:

— Ничего, вспомнил прохожего, только и всего.

— Прохожего? — Сюаньминь взглянул на другой конец речной плотины и вернулся взором к Сюэ Сяню.

Однако взгляд Сюэ Сяня уже опустился на дорогу впереди:

— Идём, скоро покинем… Там кто-то есть!

Они уже миновали указательный камень при въезде в деревню и только что сняли заклинание, скрывающее от глаз. Когда повернут на этом повороте, смогут покинуть путь через горы. В итоге едва Сюэ Сянь произнёс половину фразы, как ухватил взглядом как раз остановившийся неподалёку на горной дороге длинный отряд — белый как снег.

— Какое семейство провожает в последний путь столь грандиозно? — Сюэ Сянь только прошептал это и тут же заметил, что край лошадиной повозки, стиснутой между шеренг, поднимается знамя, а на знамени написаны два иероглифа: «Тайчан».

Он и Сюаньминь оба остановились, и не успел он ясно рассмотреть наружность прибывших, как услышал чистый и свежий женский голос:

— Сойти с коней.

Вслед за этим сотня прибывших все как один спустилась с лошадей и поклонилась им, засвидетельствовав высочайшее уважение.

Сюэ Сянь молчал. И что за спектакль разыгрался сейчас?