Онлайн чтение книги Медные монеты на алтарь предков Copper Coins
Глава 75 - Родинка между пальцев (2)

Хмурясь, тайбу произнесла:

— Возможно ли, что ты не видел указательного пальца? В конце концов, та родинка очень маленькая, совсем не привлекает внимания.

— Решительно невозможно, — тайчжу покачал головой и продолжил: — Я тщательно рассмотрел каждый палец, ничего не упустил ни на левой, ни на правой руке. Если бы осмотрел только половину, как было бы рассуждать о строении костей? Тогда я, можно сказать, был отчаянно дерзок, когда закончил рассматривать, сердце прямо-таки скакало, так что я совершенно не мог запомнить неверно. А ты? Ты твёрдо уверена? Как-никак, ты впервые увидела гоши уже немало лет назад? Лёгкая спутанность возможна.

— Я тоже определённо не могла запомнить неправильно, — тайбу бессознательно сжала пальцами маску, что держала в руках, и добавила: — Более того, если бы я перепутала, то как могло случиться, что на руке у гоши у горы Боцзи я увидела такую же родинку?

Действительно, такое совпадение с ошибкой в самом деле слишком маловероятно.

Двое растерянно смотрели друг на друга, одинаково нахмуренные и с глубоко серьёзными лицами. Если бы сияние луны сейчас было несколько ярче и свет проникал в их глаза до самого дна, можно было бы заметить, что глубину зрачков обоих равно застилала паника.

Похоже, они нечаянно обнаружили способное потрясти Небеса скрытое обстоятельство: у того же гоши, у того же гоши, что они встречали лично, обнаружились, однако, отличные особенности, и из них каждый исключил возможность, что обознался; в таком случае оставалось лишь одно объяснение…

Гоши, что они видели, вовсе не один человек, а два.

На мгновение двое даже едва не забыли дышать. Целую вечность они не могли отыскать свои голоса.

Спустя ещё очень долгое время тайчжу заговорил так, точно кто-то схватил его за горло:

— Возможно ли… Может ли быть ничтожно малая вероятность, что кто-то выдал себя за гоши? — пока говорил, он к тому же неосознанно сглотнул слюну, и голос его прозвучал — без преувеличений — столь слабо, будто он висел на волоске от смерти.

Потому что всего лишь мысль о такой возможности уже пугала.

— А что ты думаешь? Это ведь гоши… — гоши всегда занимал в сердце тайбу место едва ли не божества высоких гор, так что она почти сразу же опровергла: — Как возможно, чтобы гоши позволил постороннему притворяться им? Кто настолько храбр, чтобы осмелиться выдать себя самого за гоши?

Тайчжу поразмыслил, затаив дыхание, и глубоко вздохнул:

— Действительно, гоши… не должно быть, чтобы другой выдал себя за него. В конце концов, будь то приказ Тайчан или двор Тяньцзи, никакой обычный человек не способен хитростью пробраться внутрь. Если это кто-то изнутри…

— Такое тем более невозможно. У нас с тобой высокое служебное положение в приказе Тайчан, ты посмел бы выдавать себя за гоши? — произнесла тайбу.

Тайчжу тотчас помахал рукой, словно к шее его приставили нож:

— Нет-нет-нет-нет, дайте мне ввосьмеро больше храбрости[1], и я всё равно не осмелюсь.

[1] В оригинале «八个胆子», 胆 само по себе значит в первую очередь желчный пузырь, затем — вместилище храбрости и саму храбрость. Конкретно 胆子 обозначает храбрость, хотя корнем остаётся желчный пузырь (子 здесь — суффикс существительного, насколько я могу судить). То есть буквально тайчжу говорит: «Дайте мне восемь желчных пузырей (как вместилищ храбрости)…».  

— Вот именно, — тайбу нахмурилась и сказала: — Поэтому вероятность притворства ничтожна.

После того как тайчжу подумал об этом, в лице его отразилось ошеломление:

— Неужели гоши молча принял это? Даже…

Даже и вовсе устроил это именно гоши самолично.

Однако зачем гоши понадобилось так поступать?

Этого они, разумеется, никак не могли знать.

Гоши никогда не разъяснял им, что делает и почему. На самом деле, гоши первоначально был человеком крайне немногословным. Если задуматься как следует, то за более чем десять лет с тех пор, как тайбу и тайчжу пришли в приказ Тайчан, количество раз, когда они слышали, чтобы гоши заговаривал, можно было сосчитать на пальцах.

За исключением того, как он от случая к случаю всё равно что совершал набеги, чтобы осмотреться в приказе Тайчан, и раз в год отправлялся к Тайшань для большого жертвоприношения Небесам, основную часть времени гоши вовсе не выходил за главные ворота двора Тяньцзи. Он напоминал чудаковатого отшельника, вот только место, где он жил в уединении, находилось при дворе.

Если у него были какие-либо распоряжения, как правило, он передавал их напрямую в руки другой стороне через письмо.

Приказ Тайчан подчинялся ему непосредственно, и в обычное время, если в народе или во дворе происходило неладное и требовалось использовать людей из приказа Тайчан, все они направлялись приказом гоши. Однако насколько тайбу и остальные знали, люди, которым гоши мог прямо давать указания, в действительности вовсе не ограничивались служащими приказа Тайчан.

Порой, посещая гоши с докладом, они замечали, как гоши сжигает письмо, и тем не менее после никто в приказе Тайчан вовсе не получал распоряжений. А значит, помимо подчинённых на свету, у гоши были люди и в тени.

Только тайбу и остальных это никак не касалось. В конце концов, кроме служащих приказа Тайчан, были и другие от природы одарённые выдающиеся люди, что не желали являться ко двору и скрывались среди народа. Таким образом, на их взгляд, поступки гоши действительно были в порядке вещей, и сами они вовсе не имели полномочий вмешиваться.

Весь приказ Тайчан и даже подавляющее большинство людей при дворе, вплоть до того, кто занимал драконий престол, — все знали, что характер гоши причудлив и нрав переменчив, таков, что обычному человеку никак не предсказать. Однако люди выдающиеся ведь всегда со странностями, не говоря уже о том, что гоши пережил несколько поколений, в вопросах положения и опыта даже восседающий на драконьем престоле не мог не почитать его хотя бы каплю; что же до способностей, то тем более не было никого, кто дерзнул бы противостоять ему. Кто бы вопрошал о его неправоте?

Более того, гоши был человеком пусть и переменчивым, но отнюдь не жестоким и не надменным, он очень редко расспрашивал об обстоятельствах, что к нему отношения не имели, поэтому даже если иногда его распоряжения вызывали недоумение, другие люди при дворе если могли помочь, помогали — и так же не задавали лишних вопросов о причинах.

— С-с-с… — тайчжу втянул воздух, словно что-то вдруг пришло на ум, — ты ведь ещё помнишь розыскной документ, который гоши прежде велел распространить местным органам власти всей страны?

— Помню. На официальном объявлении нарисован несколько схожий с гоши человек, тоже буддийский монах. Увидев тогда документ, я пришла в замешательство и порасспрашивала, — произнесла тайбу. — Шаоцин сказал, что тоже не понимает намерений гоши, но, впрочем, он слышал, что много лет назад, когда он ещё не вступил в должность шаоцина приказа Тайчан, некогда уже рассылалиповсеместно такие розыскные документы. В то время ходили слухи, что гоши собирается…

Тайбу приостановилась ненадолго, избегая упоминать запретное слово, и сказала, понизив голос:

— Собирается погрузиться в паранирвану[2]. Но кто-то в народе заметил последующее широкое распространение объявления, предполагали самые разные возможности, и это в конце концов затмило пересуды о погружении гоши в паранирвану. На самом же деле состояние гоши в то время действительно было плохим, он также отсутствовал во дворе Тяньцзи, как говорят, не показывался на людях много лун, однако когда появился вновь, уже вернулся к обычному состоянию. Поэтому… я думала тогда, что на этот раз причина может быть той же, как-никак, он был в затворе. Шаоцин тогда велел мне не спрашивать больше, к тому же и гоши впоследствии дал открытый указ, чтобы никто в приказе Тайчан не вмешивался, потому я не размышляла об этом больше.

[2] «Паранирвана — в буддизме — окончательная нирвана, которая может быть достигнута обычно лишь после физической смерти существа, достигшего полного просветления (бодхи). Паранирвана — главная цель буддийской практики, подразумевающая выход за пределы цепи перерождений и разрушение всех физических и умственных скандх». (© Википедия) Выражение «погрузиться в паранирвану» также используется как способ сказать о смерти буддийского монаха.

Тайчжу услышал, однако поколебался мгновение и сказал тихо:

— Что, если — я имею в виду, может ли быть такая малейшая вероятность, — один из двоих, что мы с тобой встречали, покинул императорский двор? И такой поступок совсем не соответствует желаниям другого, а потому…

— А потому приходится искать следы другой стороны с помощью розыскного документа? — тайбу подхватила его слова и закончила предположение. — Но…

Тайчжу чувствовал, что, похоже, нашёл верное направление. Он перебил тайбу:

— В ином случае, если это сделано исключительно чтобы затмить слухи в народе или по иной простой причине, отчего гоши потребовалось действовать в обход приказа Тайчан? Он отправил на места официальный документ, однако чётко указал, что нам не допускается вмешиваться и интересоваться; почему? Никто из нас никогда не осмеливался ослушаться его приказаний, вплоть до того, что за долгие годы это уже стало привычкой, даже подумать лишний раз никто не подумает. Но поразмысли ещё раз. Это розыскной документ — и только, даже если это не входит в полномочия приказа Тайчан, действовать от его имени ведь не так чтобы запрещено, всё же это распоряжение от гоши. Разве что он не желал, чтобы из-за розыскного документа мы соприкоснулись с определёнными делами или определённым человеком…

— Ты имеешь в виду…

— Если тот, кого он хочет найти, — именно другой гоши и есть, то прочие, что нисколько не сталкивались с гоши, даже если встретятся с ним лицом к лицу — сочтут его лишь обыкновенным человеком с розыскного документа, тем самым и новости, разумеется, будут докладывать наверх в обычном порядке. Но если его встретим мы…

Смотрите картину у подножия горы Боцзи — и осознаете последствия.

Двое одновременно прервали разговор и застыло посмотрели на искорку света в храме бога реки вдали.

Если большинство их догадок верны, тогда по тщательному размышлению гоши, за которым они идут сейчас, должен быть как раз тем, кто покинул императорский двор, и тот, кого гоши из храма Фамэн велел разыскать в обход приказа Тайчан, — именно он.

— Юэбай[3], как нам следует поступить?.. — заговорил вдруг тайчжу.

[3] Лунно-белый. Подразумевается серебристый или голубоватый белый.  

Стоило позвать её «Юэбай», и тайбу надолго всерьёз оцепенела.

В то время, когда их привели в приказ Тайчан, всем им было лет по семь-восемь, некоторым и того меньше, к тому же большинство было детьми из бедных семей. В народе детям выбирали непритязательные имена, надеясь, что под укрытием негодного имени их будет легко вырастить. Помимо котят да щенят[4], это были шесть лян[5] и семь цзиней[6] либо же час рождения — день ли, месяц или год. Словом, что попало, такие не пристало открывать в свету.

[4] 阿猫阿狗 (āmāo āgǒu) — «кто попало, ничтожные люди».

[5] Как имя шесть лян будет Люлян. Лян — не только денежная единица, основанная на весе, но и мера веса в целом, равна 1/16 цзиня (в метрической системе мер — 50 г). Насколько я понимаю, здесь подразумевается так называемый «вес костей», по которому предсказывали судьбу, определяли его, если я правильно поняла, безотносительно веса младенца, а полностью по времени рождения. «Судьба шести лян», кстати, благополучна на восемьдесят процентов из девяноста пяти, но, полагаю, это никак не влияет на то, что само имя никудышнее.

[6] Цицзинь (такого мы уже встречали на постоялом дворе). Имя по весу при рождении; один цзинь — пятьсот либо шестьсот граммов в зависимости от местности.

Поэтому после того, как они прибыли в приказ Тайчан, чтобы их было легко различать, каждый получил относительно изысканное имя; все они происходили от красок для живописи. Тайбу тогда назвали Юэбай, а тайчжу — Юаньцин[7].

[7] Буквально «изначальный чёрный», подразумевает глубокий, абсолютно чёрный.  

Только имена эти не произносились уже очень много лет, и сейчас при одном лишь этом звуке она поняла, что тайчжу действительно совершенно растерян.

Тайбу вспомнила, как впервые увидела гоши с подножья горы, его худощавый подбородок и глубокий неспешный голос и сказала:

— Идём за ним, разведаем, что происходит. Всё-таки мы не можем всегда жить так — слепо повинуясь любому приказанию. Я хочу понять: человек, за которым я следую, в конечном счёте тот ли, за кем я хочу следовать?..

Помолчав мгновение, тайчжу кивнул. Он глубоко и протяжно вздохнул, окинул взглядом юных чжэньцзы[8] позади, стряхнул пыль с подола одежд и произнёс:

[8] Напомню, что чжэньцзы — это избранные дети, которые участвовали в ритуале изгнания духа поветрия. Чжэньцзы от десяти до шестнадцати лет.  

— Значит, пойдём следом. Так или иначе, мы вполне умелы, по крайней мере, они не отбросят нас слишком…

Так ещё и не сказав слова «далеко», тайчжу весь застыл.

От храма речного бога вдали вдруг донёсся долгий звонкий свист, чистый и ясный, как весенний ветер и яркая луна. Стоило услышать его, и душа затрепетала, точно внимала звукам Небес. Не успели они опомниться после чистого свиста, как от храма бога реки резко вознеслась длинная тень и ринулась прямо ввысь.

Сразу за этим внезапно поднялся буйный ветер, узкий месяц оставался на своём месте, но порывисто набегали тучи и гремели раскаты грома. Длинная тень на небосводе разрослась и обрела форму — и в несколько извилистых движений вновь исчезла без следа.

Это…

— Истинный дракон… — тайбу и тайчжу, а вместе с ними и сотня чжэньцзы из приказа Тайчан в ошеломлении встали и с вершины горы посмотрели вверх, вытянув шеи, словно большой выводок напуганных перепелов.

Увидев, как истинный дракон живо размахивает перед тобой хвостом, кто угодно оказался бы поражён до онемения.

Разум тайчжу и остальных совершенно опустел. Лишь после долгого смятения они бессознательно взглянули на храм речного бога: светившийся изначально огонёк лампы полностью погас — видимо, там больше уже не было и следа человека.

Все остолбенели с полными растерянности лицами на целую вечность и наконец осознали одно затруднение.

Тайчжу сказал голосом, точно душа его унеслась за пределы Небес:

— Го… гоши взмыл к Небесам верхом на драконе?..

Тайбу тоже не предвидела такого обстоятельства и произнесла равно оторванно от действительности:

— Должно быть, так…

Тайчжу молчал. «И как, мать его, их догнать???»

Сокрушёнными наравне с людьми из приказа Тайчан были ещё и Каменный Чжан и Лу Няньци, уносимые в драконьих лапах.

Каменный Чжан в доме Фан отнюдь не только лишь вырезал несколько дрянных камней, но сделал также и кое-какое стоящее дело. Он поразмыслил, что рабочие, которые постоянно отправляются собирать лекарственные травы, должны сравнительно хорошо знать горы в округе,  и после, пользуясь временем, пока Сюэ Сянь и Сюаньминь не возвращались, разузнал у этих работников.

Он помнил вид вокруг горы, куда его привели с закрытыми повязкой глазами, так что подробно описал его рабочим, и к счастью, те действительно выразили догадку.

Они сказали, что всего в горах есть два места, где можно увидеть такой речной пейзаж: одно — гора Юньси, другое — гора Ляньцзян.

Эти две горы располагались между округом Аньцин и округом Учан, не так чтобы слишком далеко от места, где они находились в уезде Цинпин… Само собой разумеется, это было «не так чтобы слишком далеко» из уст Сюэ Сяня.

Этот Старейший рассудил, что раз уж Каменный Чжан смог мимоходом откопать драконью кость в том месте, то, возможно, там есть ещё упущенные осколки, к тому же им так или иначе нужно было в сторону Ланчжоу, направление одно, так почему бы по пути не спуститься на те две горы и не поискать.

Сюэ Сянь предпочитал словам действия, и как только он принял решение, сразу же — не дожидаясь, пока Каменный Чжан и Лу Няньци чуть подготовятся морально, — взял по одному в руку и вмиг поднялся в небо. Подобное величественное действо способен был вынести лишь Сюаньминь, все прочие же непременно теряли половину жизни.

Сначала четверо путников опустились у горы Юньси.

Едва ноги Каменного Чжана ступили на твёрдую почву, как Небо закрутилось и земля завертелась, он покатился кубарем и, бормоча, схватился за собственное платье, произнёс невнятно:

— К счастью, к счастью, не обмочил штаны.

Сюэ Сянь взглянул на него презрительно и окинул взором гору.

Каменный Чжан целую вечность бессильно провалялся на земле, прежде чем, пошатываясь, подняться на ноги. Пытаясь совладать с телом, он завистливо-восхищённо посмотрел на Сюаньминя, кто стоял твёрдо, и сказал:

— Старейший, давай договоримся: могу ли я в следующий раз тоже забраться на спину, а не оставаться в лапах? Качает слишком уж нестерпимо, тошнит…

Сюэ Сянь покосился на него:

— Что же, верхом на спине дракона может ехать всяк, кому вздумается?

Сюаньминь как раз перебирал ветви и теребил в пальцах бумажный талисман, чтобы выяснить, есть ли здесь место с необычным скоплением духовных сил. Когда он услышал слова Сюэ Сяня, рука его замерла.

Договорив, Сюэ Сянь распробовал, что в чём-то это высказывание ощущается не очень-то правильным. Как только поднял глаза и увидел, как Сюаньминь взглянул в его сторону, немедленно развернулся на том же месте, ноги переместив быстрее, чем голову, и, обращённый к Сюаньминю спиной, сказал Каменному Чжану:

— Свали.

Каменный Чжан молчал.

Если нельзя договориться, остаётся лишь покорно заняться делом. Он выбрал несколько мест, встал на высокий камень и осмотрелся во всех направлениях, покачал головой:

— Не эта гора, нужно переменить…

Слово «место» ещё не сошло с его уст, когда Сюэ Сянь, этот Старейший, выдернул его и Лу Няньци в руки.

Он даже ещё не успел состроить лицо «незачем больше жить», как посреди урагана вновь поднялся в Небеса: «Матушка, предки… спасите!..»

Когда они приземлились в этот раз, размах оказался ещё громаднее.

Потому что как только ноги Сюэ Сяня коснулись поверхности горы Ляньцзян, вся гора вздрогнула дважды, и в ответ снова пришло то крайне знакомое чувство.