Онлайн чтение книги Медные монеты на алтарь предков Copper Coins
Глава 23 - Слепой гадатель (6)

— Учитель, что случилось? — Цзян Шинин, в конце концов, был блуждающим призраком, благодаря чему в сравнении с Лу Няньци у него было естественное преимущество, так что, не считая незначительной боли и лёгкого головокружения, он и вовсе не получил каких-либо настоящих повреждений и первым пришёл в себя. Когда он, с головы до ног выглядящий жалко, сел на земле, то как раз увидел, как Сюаньминь зажёг небольшой огонёк и молча уставился куда-то вниз, совершенно неподвижный — будто остолбеневший.

Всё время их взаимодействия Сюаньминь выглядел непоколебимым перед любыми невзгодами и спокойным, как вода в глубинах озера, словно бы ничто не могло ни напугать его, ни разозлить. Такое молчаливое оцепенение Цзян Шинин видел впервые.

Что за беда могла так потрясти Сюаньминя, что он потерял дар речи?!

На душе у Цзян Шинина вмиг стало неспокойно, на него нахлынула тревога.

Видя, что Сюаньминь так и не отвечает, он тут же заволновался ещё сильнее, торопливо поднялся, желая подойти и взглянуть, но в итоге едва сделал шаг, как сразу споткнулся.

— А!.. Смотри, куда идёшь! — вскрикнул от боли Лу Няньци и резко отдёрнул ногу.

— Прости, прости, я был невнимателен, — рассыпался в извинениях Цзян Шинин. Отступив, он увидел, что этот демонёнок прикрывает голову согнутой рукой — растрёпанный и с видом наполовину парализованного, и сказал недоумённо: — Тебе наступили на ногу, почему ты прячешь голову?

Лу Няньци молчал какое-то время, прежде чем сказать сдавленно:

— Я отчего-то не подставил руки и упал лицом в землю, содрал лоб.

Цзян Шинин сразу принял такое объяснение. Его отвлекли, и снова заявила о себе натура врача:

— Можешь встать? Разбил что-то ещё?

— Ударился ладонью, которую порезал раньше, наверное, опять кровоточит. — Лу Няньци убрал руку и наконец всё же встал на ноги с помощью Цзян Шинина. — Кроме этого, ничего не поранил. Монах… кхм, что он нашёл? Почему не говорит ничего?

Он был очень мал, когда остался без родителей и старших, потому, конечно, не вполне признавал приличия. Если бы прежде Сюаньминь не проявил некоторые способности, он не сменил бы вдруг тон, исправившись, и, пожалуй, позвал бы «монаха» напрямик.

Эти двое, что при падении поранились не сильно, но ощутимо, прихрамывая, подошли к Сюаньминю. Поскольку Сюаньминь всегда был холоден, что лёд, они не отважились встать слишком близко и остановились в полушаге, вытянув шеи, как сурикаты, чтобы посмотреть на землю.

Бумажный талисман в руке Сюаньминя, вероятно, был с секретом. Он был зажжён вот уже очень долго, но не прогорел — всё ещё оставался крохотный огонёк у кончиков пальцев. На самом деле он не давал много света, однако его было достаточно, чтобы ясно рассмотреть лицо на земле.

Повисло молчание.

Говоря откровенно, в тусклом свете дрожащего огонька в этом месте, где даже слепец на слепой лошади[1] не разобрал бы пути вперёд, внезапно прямо перед собой увидев отвалившуюся голову товарища, можно было перепугаться до слёз или даже до потери рассудка. Более того, голова Сюэ Сяня упала вверх лицом — кровоточащим изо всех семи отверстий и будто принадлежащим покойнику, затаившему обиду, — исключительное соответствие моменту, которое выводило и без того ужасающую картину на новый уровень.

[1] Слепец на слепой лошади — об опасной ситуации.  

Однако…

Первой пришедшей на ум Цзян Шинину мыслью оказалась вот какая: «У меня нет слов».

И сразу же за ней возникла другая: «Что это вообще такое…»

В конечном итоге что-то в его голове щёлкнуло, и он пробормотал, похолодев:

— Кончено, как он сможет жить, когда голова отпала?

Только теперь он сумел наконец понять, отчего Сюаньминь всё не отзывался. Как-никак, такого рода сцена была попросту невиданной и неслыханной.

Ещё минуту назад этот Старейший всё болтал и болтал без умолку — и без капли смирения; кто же мог подумать, что, свесив голову, он в самом деле может вдруг оторвать её?

— Где… где тело? — спросил Цзян Шинин, запинаясь.

Лу Няньци, с чьего лица всё ещё не сошёл испуг, повернулся к Сюаньминю и уставился на него во все глаза.

Сюаньминь не издал ни звука, нисколько не переменил выражение лица, лишь сунул руку в потайной мешочек и достал теперь неполное бумажное тело. Прежде резвый лист лежал в его ладони совершенно неподвижный, словно бы по-настоящему стал лишь тонкой бумагой — обыкновенной и бессловесной.

Цзян Шинин открыл было рот, но не знал, что следует сказать. И Лу Няньци заговорил первым:

— Он, он человек или призрак? Он сможет жить — вот так?

— Должно быть… — бессознательно ответил Цзян Шинин, однако обнаружил, что не может продолжить. Помедлив немного, он бережно поднял с земли хрупкую голову и попытался позвать: — Сюэ… Сюэ-сюн? Ты ещё в сознании? Если в сознании, откликнись.

Тишина.

Он задержал дыхание на мгновение — и не услышал никого ответа. Его рука, что держала голову Сюэ Сяня, тут же дрогнула, и он торопливо положил её Сюаньминю на ладонь.

— Если склеить мучным клеем, это поможет пробудить его? — спросил Лу Няньци невыразительно.

«Поможет ли это? Ты видел, чтобы отрубленную голову приклеили и человек жил дальше? Может, попробуешь, а я посмотрю?»

Цзян Шинина до тошноты переполняли слова, но, в конце концов, Лу Няньци был ещё юн, и он сдержался, проглотив всё обратно, и с тревогой и волнением посмотрел на разделённое мёртвое тело Сюэ Сяня.

В итоге он услышал, как Сюаньминь, не поднимая глаз от ладони, заговорил вдруг:

— Спасти невозможно, остаётся сжечь.

Цзян Шинин и Лу Няньци воскликнули едва ли не в один голос:

— Что?!

Сюаньминь не изменился в лице — облик его был равнодушно-холодным. Увидев это, Цзян Шинин поверил, и тотчас ноги его несколько ослабели.

— Учитель, ты говоришь всерьёз?

— Я не собираю мёртвых бумажных человечков, — ответил Сюаньминь и поднёс талисман, горевший всё это время в другой руке, к бумажному телу Сюэ Сяня.

За миг до того, как языки огня коснулись бы бумаги, тихий голос раздался у самого уха Сюаньминя:

— Прекрати, как смеешь!

Этот голос исходил уже очевидно не от бумаги, скорее, разливался из пустоты рядом с ухом Сюаньминя.

Подавленный Цзян Шинин, веря и не веря разом, услышав, резко поднял голову, всмотрелся в Сюаньминя в упор, обошёл его, сделав полный круг, но не осмелился заговорить, ведь не нашёл и следа Сюэ Сяня.

В действительности же в тот миг, когда бумага рвалась надвое, Сюэ Сянь, чтобы избежать новых физических страданий, напрасных и жестоких, попросту выдернул из неё свой дух. Дух был неосязаем, подобен ветру или самой жизненной силе — и никто не мог его увидеть. По счастью, это как раз соответствовало желаниям Сюэ Сяня: он допустил безрассудную небрежность — и упустил собственную голову; истинное унижение, после которого он не желал встречаться с кем-либо лицом к лицу.

Так что он в полном безмолвии расположился позади Сюаньминя — как совершенное воплощение духа за спиной[2].

[2] Дух за спиной — сущность из мира духов, которая следует за человеком и влияет на его жизнь. Может быть доброй или злой.  

Изначально он полагал вот так незаметно плыть по воздуху и устрашающе нашёптывать Святоше на ухо, чтобы тот перепугался до потери самообладания.

Кто знал, что Сюаньминь, и разу не оглянувшись, ответит ничуть не удивлённо:

— Больше не притворяешься мёртвым?

Сюэ Сянь промолчал.

Вот что называется — на каждую силу есть противосила. С тех пор как встретил этого Святошу, Сюэ Сянь чувствовал, что вот-вот выблюет всю свою кровь без остатка.

— Как ты узнал, что я притворялся мёртвым? — устрашить Сюэ Сяню не удалось, зато его самого одолела злость, и он целую вечность давился ею, прежде чем процедил вопрос сквозь зубы.

Ничто в лице Сюаньминя не изменилось, когда он перевернул ладонь, убрал бумагу, которую прежде собирался сжечь, обратно в потайной мешочек и ответил ровно:

— Век проклятья — тысячелетие.

Сюэ Сянь хотел отправить его прямиком на Небеса.

Вот только…

Помня о некоторых тонкостях, Сюэ Сянь снова через силу подавил свою вспыльчивость. С превеликим трудом он уступил, сказав:

— А, ладно, человеку вроде меня не пристало опускаться до уровня такого Святоши, как ты. Неси свою чепуху.

Услышав это, Сюаньминь наклонил голову и скользнул взглядом по пустоте возле уха, видимо, ощутив, что с этим злобным созданием что-то не так, раз оно стерпело и не стало огрызаться, высказывая всё недовольство.

Сюэ Сянь тайком прочистил горло, вероятно, чувствуя, что озвучить суть дела ему будет стоить немалого стыда. Он взглянул на прислушивающихся Цзян Шинина с Лу Няньци и решил понизить голос ещё немного.

Дух был неосязаем, потому размеры не имели значения: толстый ли, худой — всякий уподоблялся дуновению ветра. Он подобрался ещё сильнее, подплыл к самому краешку уха Сюаньминя и выдохнул так тихо, что никто другой услышать не мог:

— Святоша, давай договоримся.

Сюаньминь не ответил, но и нисколько не сдвинулся, явно ожидая, что он продолжит.

— Одолжи своё тело, — сказал Сюэ Сянь.

Сюаньминь молчал.

Сюэ Сянь, обдумав ещё раз и заметив, что такое изложение звучит весьма вздорно, недовольно поправился:

— Не так. Я не собираюсь захватывать твоё тело. Я имею в виду, найди место, где позволишь мне остаться на время, лучше всего — вплотную к талии.

Сюаньминь по-прежнему молчал.

Сюэ Сянь: «Почему так трудно найти вразумительные слова!»

Причина его замешательства была проста и заключалась в том, что дух не мог долго витать в воздухе, лишённый всякой опоры; необходимо было отыскать что-то вещественное, в чём он мог обосноваться, иначе, летая вот так, он рассеется. Чем дольше скитается дух, тем серьёзнее повреждает изначальную ци. Ему стоило немалого труда восстановиться, и он не хотел в один миг вернуться к полному параличу.

Тот бумажный человечек разорвался, и в одночасье он лишился возможности оставаться в нём дальше.

Что же до того, почему он сказал, что хочет быть вплотную к талии…

С тех пор как золотая жемчужина оказалась в потайном мешочке Сюаньминя, он всё сильнее ощущал, что сложение Сюаньминя в самом деле весьма необычное. Так что он невольно вспомнил колокольный звон, который слышал уже дважды — оба раза тот доносился от костей в основании поясницы Сюаньминя, и оба раза от громыхания у него темнело в глазах, а в голове пустело.

Изменения в золотой жемчужине, безусловно, тоже были вызваны этим.

Он даже лелеял весьма нереалистичную мысль: если золотая жемчужина будет вот так прижата к талии Сюаньминя и он подобным образом прильнёт к ней тоже, то сумеет рисовать двумя кистями одновременно и, быть может, не потребуется так уж много времени, чтобы он смог вернуться в своё истинное тело?

Пусть его кости и мышцы истинного дракона были извлечены, он, однако, собирался вырастить новые. Если позаботиться об этом как следует, надежда есть.

Он рассчитывал поскорее вернуться в своё истинное тело и заново взрастить драконьи кости и мышцы, чтобы избавиться от всех этих трудностей с передвижениями, что испытывал сейчас, и не торговаться, тщательно взвешивая каждое слово.

— Забудь, я только говорю, подыщи мне какое угодно место, где бы я мог остаться, и вовсе не обязательно вокруг талии. Я просто отправлюсь в твой потайной мешочек, вот. — Сюаньминь ещё не сказал ни слова, а Сюэ Сянь уже сам несколько раз к ряду изменил просьбу, шаг за шагом отступая так, будто проиграл все возможные битвы, униженный и опозоренный.

Сюаньминь бросил взгляд на эту пустоту:

— Прежде ты скорбел, как о смерти родителей, теперь же хочешь внутрь сам?

Сюэ Сянь прикусил кончик языка и безо всякого желания простонал:

— Ну да, да. Говори уже, согласен или нет.

Сюаньминь спросил безразлично:

— Почему?

Сюэ Сянь ответил непроизвольно:

— Твои кости необычны.

Сюаньминь качнул головой, точно не нашёл слов, чтобы ответить этому злобному созданию. Он поразмыслил немного и вынул из потайного мешочка золотую жемчужину Сюэ Сяня.

Как только он повёл указательным пальцем, на нём появился не глубокий, но и не поверхностный порез, из которого тут же выступила тёмно-красная капля крови. Он использовал эту каплю как чернила и, подняв руку, вывел на золотой жемчужине заклинание. Сюэ Сянь узнал начертания заклинания — ведь когда прежде он занимал бумажное тело, то рисовал на его обратной стороне точно такое же.

Сюаньминь закончил писать, и золотая жемчужина мягко засветилась — и в мгновение ока погасла вновь.

Сюаньминь протянул руку и захватил место, где витал Сюэ Сянь, щёлкнул по золотой жемчужине, и этот щелчок отправил Сюэ Сяня внутрь неё.

Он вовсе не вернулся в своё тело по-настоящему, скорее, золотая жемчужина выступила обычным предметом, на который можно опереться и получить временно пристанище, и только.

Однако даже так он был более чем доволен.

Нельзя не сказать, что когда этот Святоша не выводит его из себя намеренно, его всё же можно кое-как счесть приятным. Уже один лишь этот поступок попал в самое сердце желаний Сюэ Сяня.

Прежде чем положить золотую жемчужину Сюэ обратно в потайной мешочек, Сюаньминь опустил взгляд и спросил прохладно:

— Всё ещё будешь карабкаться?

Сюэ Сянь подумал про себя: «Я сейчас весь гладкий и совершенно круглый, без рук и без ног, куда уж карабкаться!» Однако только что Сюаньминь сделал для него добро, и наглеть вот так сразу в самом деле было бы не слишком хорошо, так что он ответил необычайно покладисто:

— Нет, не буду карабкаться.

— Будешь и дальше препираться и создавать проблемы?

Сюэ Сянь негодующе шевельнул губами, но в конце концов сказал недовольно:

— Не буду.

Видя, что он наконец действительно притих, Сюаньминь позволил золотой жемчужине скользнуть на дно мешочка.

Теперь это злобное создание и впрямь присмирело.

Во-первых, он только что пообещал Сюаньминю вести себя спокойнее, ни в коем случае нельзя было тут же разбраниться, отказавшись от своих слов, следовало попритворяться хоть сколько-нибудь. Во-вторых, Сюаньминь действительно выбрал для него хорошее место: пребывая внутри этой кругленькой золотой жемчужины, он, даже желая подпрыгнуть, не мог сделать этого. Кроме как перекатываясь по потайному мешочку вслед за движениями Сюаньминя, он вовсе не мог сдвинуться.

Цзян Шинин не слышал всех торгов Сюэ Сяня, однако заметил серию движений Сюаньминя и в общих чертах понял, что произошло. Он указал на потайной мешочек Сюаньминя и спросил:

— Его суть не повреждена?

Сюаньминь покачал головой.

На этом книжный червь успокоился.

Разобравшись с несчастливой жемчужиной Сюэ Сяня, Сюаньминь смог осмотреть место, где они оказались.

Он провёл рукой, по кругу освещая пространство огоньком у кончиков пальцев: это была сооружённая человеком подземная каменная хижина, пол которой слегка клонился на одну сторону.

Сюаньминь направил свет от горящей бумаги вдоль наклона.

Цзян Шинин и Лу Няньци почти одновременно задрожали, напуганные двумя гигантскими тенями.

— Что это такое?! — Цзян Шинин втянул холодный воздух, попятившись на несколько шагов.

— Звери-стражи гробницы[3], — сказал Сюаньминь.

[3] Звери-стражи гробницы — обычно вырезанные из дерева или вылепленные из глины чудища, что охраняют вход в захоронение. Имеют разнообразные диковинные очертания: с телом зверя и лицом человека, телом человека и мордой зверя, сочетанием разных зверей.  

Стало видно, что длина наклонного пола — лишь около трёх-четырёх чжанов[4], а дальше он примыкает к полураскрытой каменной двери, по обе стороны которой расположились гигантские свирепые звери, вырезанные из камня. Эти свирепые звери возвышались более чем на чжан, глаза у них были круглыми, лоб — высоким, и, даже не выказывая гнева, они выглядели грозно и внушительно. Взгляды их были слегка опущены, и от этого казалось, что они с величественным спокойствием испытующе смотрят на приходящих.

[4] 1 чжан — 3,3 м.  

Свирепых зверей подобной наружности и подобного типа обычно можно было увидеть исключительно в громадных захоронениях правителей и придворной знати.

— Стражи гробницы?! — Раз уж пояснил Сюаньминь, Цзян Шинин нисколько не усомнился, и тут же по загривку у него пробежал холодок, а волосы встали дыбом. Он потёр собственную руку и спросил: — Неужели этот остров Фэньтоу именно потому и называется так, что он — огромная могильная насыпь?

Услышав его, Лу Няньци позеленел лицом:

— Но… я ведь никогда прежде не слышал такой версии? Все говорят, остров Фэньтоу назван так оттого, что с виду похож на курган. Будь это настоящая могильная насыпь, разве осмелились бы приходить сюда те аптекари?

Сюаньминь поднял руку, осветив лица и стопы зверей-стражей гробницы, и сказал блёкло:

— Вырезаны недавно.

— Насколько недавно? — спросил Цзян Шинин.

Сюаньминь ответил:

— В пределах трёх-пяти лет.

Если они были вырезаны от трёх до пяти лет назад, значит, и это подземное каменное захоронение построили три-пять лет назад? Это странно, для кого его соорудили?

Сюаньминь повёл рукой, в свете огня оглядывая место, откуда они упали, затем посветил в сторону туннеля, длину которого было не разобрать, и качнул головой.

Вернуться тем же путём, что они оказались здесь, было уже невозможно, так что оставалось только продолжать идти вглубь, чтобы отыскать другой выход.

Сюаньминь выставил вперёд огонёк и сделал шаг.

Цзян Шинин и Лу Няньци поёжились от страха, однако не рискнули оставаться на слишком большом расстоянии от Сюаньминя, поэтому, помедлив мгновение, струйкой дыма нагнали несколько упущенных шагов и последовали вплотную за Сюаньминем.

— Не бояться, не бояться, я ведь и сам блуждающий призрак, — медленно-медленно произнёс Цзян Шинин несколько раз, и ему как будто в самом деле стало немного легче.

Сюаньминь прошёл меж двух огромных зверей-стражей гробницы и толкнул уже полуоткрытую створку каменной двери.

Деревянная дверь, даже если она обветшала и её не чинили много лет, открываясь, в худшем случае могла просто заскрипеть. Но такая каменная — другое дело. Когда её толкнули, дверь и пол — оба из камня — стали тереться друг о друга со скрежетом. Звук этот казался особенно глубоким и тихим и в гробнице, неизвестно сколь глубокой, отдавался множеством наслаивающихся эхо, отчего у любого, кто слышал это, волосы на теле вставали дыбом.

Лу Няньци тут же стиснул ноги, чувствуя, что хочет помочиться. Тем не менее по характеру он был смертельно упрям и не признавал слабости — он не только не отступил, но и собрался с духом и вышел вперёд на несколько шагов.

В подобных жутких местах никогда не знаешь, безопаснее ли идти вперёд или оставаться позади.

Когда Сюаньминь собирался открыть каменную дверь полностью, она вдруг ударилась обо что-то, издав глухой звук, и больше её не удалось сдвинуть, будто она была подпёрта.

— За дверью что-то есть! — напугано сказал Лу Няньци, старательно сдерживая дрожь в голосе.

Сюаньминь же не спешил идти смотреть, что за дверью, вместо того осветив огоньком общую картину впереди…

— Ой мама!.. — всё же не сдержал вскрика Лу Няньци.

В действительности место, что освещал огонёк, судя по виду, должно было быть ещё только проходом к захоронению, оно не отличалось от первой каменной хижины, только было немного уже и длиннее. Так, что и лицо побелело, Лу Няньци напугали стены по обе стороны прохода к захоронению: стало видно, что на них нарисованы ещё более пугающие, чем стражи гробницы, свирепые тотемные звери, черты которых, однако, были выведены не чёрной и не разноцветной краской, а красной.

— Эт-то… это нарисовано кровью? — в конце концов, Лу Няньци был ещё довольно мал, и он первым поддался страху и растерялся.

Два таких огромных тотема — сколько же понадобилось крови?!

Цзян Шинин был мягок характером и тут же вздрогнул, лишь после этого сумев ответить:

— Не должно. Принюхайся — если бы в самом деле рисовали кровью, гробница была бы заполнена ржавой вонью.

— Тоже верно, — Лу Няньци очень быстро остыл и вдохнул поглубже с обеих сторон. — Запаха крови нет.

Стоило успокоиться, и обнаружилась масса деталей.

Например, цвет этих тотемов всё ещё был довольно ярким — если бы на стенах и впрямь была высохшая кровь, она давно бы стала красно-коричневой.

— Киноварь, — Сюаньминь окинул взглядом обе стены.

Использование в гробнице крови или звериных форм было распространённой практикой, применение киновари же наталкивало на размышления, поскольку она обладала свойством отгонять злых духов и сдерживать призраков. Эти тотемы, оберегающие гробницу, рисовали киноварью вовсе не для того, чтобы захороненный внутри получил век безмятежного сна или поскорее перешёл в будущее существование, скорее, чтобы подавить его и навечно отрезать путь к перерождению.

Можно сказать, это крайне жестокий метод.

Хотя Цзян Шинин никогда не видел столь большого захоронения, впервые в жизни бродил по чужой гробнице и не особенно понимал внутренние порядки гробниц в целом, он, однако, очень хорошо разбирался в том, что касалось киновари. Когда жил в лечебнице, он с детства ухом и глазом свыкся с обстановкой и, даже не заучивая намеренно, помнил назначение множества лекарств. К тому же он и в свободное время любил снова и снова пересматривать книги о целебных средствах, где, разумеется, говорилось и о киновари.

— Использовать киноварь, чтобы нарисовать зверя… — забормотал Цзян Шинин, — кто же так ненавидел погребённого, как сильна обида его врага, что тот совершил подобное.

Сюаньминь, впрочем, отмахнулся и сказал:

— Возможно, в гробнице бесчинствует нечто демоническое.

Если человек, захороненный в гробнице, не принимал свою участь, то тот, кто занимался погребением, ничего не мог поделать, кроме как применить киноварь, чтобы сберечь мир.

Так или иначе, дурно было болтать попусту, и Цзян Шинин с Лу Няньци не строили больше необоснованных догадок.

Они увидели, что Сюаньминь уже перестал интересоваться стенами и вместо того переключился на пространство позади каменной двери, и поспешили следом.

Едва взглянув туда, Лу Няньци изменился в лице.

Стало видно, что каменную дверь с обратной стороны в самом деле кое-что подпирало, из-за чего она не открывалась полностью. Однако подпирала её не какая-нибудь редкая вещь, а человек.

Два человека: один старый, другой — молодой.

Старик свернулся на земле, рукой прикрывая плечо. Всё его верхнее платье было перепачкано грязью и изодрано тут и там, тыльная сторона руки целиком посинела, и было не понять, от падения это или он ударился где-то ещё.

Юноша же сидел, обессиленно прислонившись к стене, веки его были плотно сомкнуты, губы — мертвенно бледны, с виду он был так слаб, что не устоял бы на ветру — быть может, даже слабее, чем Цзян Шинин; худоба его доходила до такой крайности, что и скулы выступали необычайно отчётливо. В руке он держал сухие ветки — примерно три штуки, что были связаны красным шнуром и беспорядочно переплетались между собой.

Если бы Сюэ Сянь мог в этот момент высунуться из горловины мешочка, чтобы осмотреться, он узнал бы и эти связанные красным шнуром ветки, и этого бессильно осевшего юношу…

Это был не кто-нибудь, а именно тот, кого они искали, — Лу Шицзю.

— Шицзю?! — Лу Няньци остолбенел на мгновение, затем бросился к нему. Сначала он растерялся, не зная, следует ли ему прикасаться к Лу Шицзю. Убедившись же, что на Лу Шицзю, где можно рассмотреть, нет явных жутких ран, он, не в силах ничего с собой поделать, принялся трясти Шицзю за плечо.

— Шицзю? Лу Шицзю?! Очнись! — тряс и звал Няньци. Видя, что Шицзю не шевелится, он толкнул старика на земле: — Старик Лю, старик Лю, очнись!

Цзян Шинин шагнул ближе:

— Дай мне взглянуть.

Однако как раз когда он собирался наклониться и посмотреть, Лу Шицзю, без кровинки в лице, наконец не выдержал безостановочных встряхиваний Няньци и с усилием открыл глаза.

В то же время пришёл в себя и свернувшийся на земле старик Лю. Ему как будто снилось, что он шагнул в пустоту — обе ноги его вытянулись, и он вдруг раскрыл глаза. На некоторое время его старческий немного мутный взгляд неподвижно застыл, а затем старик медленно оперся о землю и поднялся.

Цзян Шинин поспешно наклонился и подал руку, чтобы помочь ему выпрямиться.

Стрик Лю и Лу Шицзю обменялись растерянными взглядами и несколько потерянно посмотрели на прибывших, словно пробыли без сознания так долго, что им сложно было отреагировать.

Глядя на поведение Лу Шицзю, Цзян Шинин и Сюаньминь обнаружили, что он в самом деле такой, как и говорил Лу Няньци: довольно странный. Просто наблюдая за этими его действиями, было никак не понять, что он слеп.

Лу Няньци вдруг хлопнул Шицзю по плечу и сказал:

— Ты оглупел? Больше не можешь видеть ци? Уже не узнаёшь меня?

Этот его хлопок, похоже, наконец привёл Лу Шицзю в себя. Он пробормотал хрипло:

— Няньци? — после чего ненадолго пристально всмотрелся в Лу Няньци.

Его глаза, как ни взгляни, вовсе не были похожи на больные. Когда он рассматривал Лу Няньци, в них даже можно было заметить свет, зрачки были один в один как у обычного человека — только ещё чернее.

Лишь немного погодя Цзян Шинин увидел, как он всё же проявил и некоторые привычки слепых.

Этот Лу Шицзю, похоже, узнавал людей чрезвычайно медленно, зрачки его медленно двигались, пока он долго рассматривал Няньци сверху донизу, словно бы всё ещё был не вполне уверен, затем даже вытянул руку ко лбу Няньци и надавил с силой, ощупывая.

— С-с-с… — Лу Няньци втянул холодный воздух, сжав зубы, и сказал: — Зачем ты снова трогаешь здесь, я только что упал и поранил лоб, те родинки уже не нащупать.

Услышав это, Сюаньминь поднял глаза и бросил на него цепкий взгляд.

Он увидел, что рассыпавшиеся прямо по центру мингуна родинки у Лу Няньци и впрямь содрались при падении, в нескольких местах были кружки разбитой кожи, где уже образовались рубцы с запёкшейся кровью. Действительно совсем не то, что было изначально.

Лу Шицзю, услышав сказанное, потянул к себе руку Няньци, приблизив к самому носу, не иначе как собираясь присмотреться к его ладони.

Няньци без лишних слов выдернул руку и уже затем, наморщив брови, сказал:

— Щупать руку тоже не надо, вот только на лодке я порезался, а едва ране стало чуть лучше, как я упал и ушибся, и она открылась снова. После того как ты понадавливаешь без чувства меры, моя рука и вовсе отвалится.

Лу Шицзю молча убрал руки и кивнул, похоже, только теперь удостоверившись, что пришедший — его младший брат. Он повторил медленно:

— Лу Няньци.

Теперь в его тоне наконец не было вопроса.

Во дворе Лу Няньци был настолько взволнован, что даже заплакал, сейчас же, действительно отыскав Лу Шицзю, он снова вернул лицу то нетерпеливое выражение — точно отправиться на поиски было вовсе и не его желанием. Цзян Шинин, наблюдавший со стороны, не находил слов.

Впрочем, очень скоро он обнаружил, что Лу Шицзю недалеко ушёл от него. Когда он закончил ощупывать других и Лу Няньци помог ему встать, он первым же делом вдруг сбросил руку Лу Няньци со своей с таким видом, точно ему не нравилось, когда его поддерживают, — в лице его совсем не было тепла, даже читалось некоторое… невыразимое безразличие.

Что за вздорное поведение?

Цзян Шинин озабоченно рассматривал братьев, наконец поняв, что имел в виду Сюэ Сянь, когда говорил «Не слишком-то близки».

Однако самого себя он вовсе не считал слепым и кое-как всё же мог отличить искренность от притворства. Было ли это то, как Лу Няньци выказывал встревоженность дома, или то, какое облегчение промелькнуло на лице Лу Шицзю, когда тот только что узнал человека перед собой, — ничто из этого не казалось лживым. Так почему же, стоило им подняться, они предпочли напустить на себя равнодушный вид?

Встав, Лу Шицзю спросил о состоянии старика Лю, а затем занялся своими делами и поднял ветки, больше не обращая внимания на других.

Сюаньминь окинул его изучающим взглядом с головы до ног, затем посмотрел на старика Лю, и между бровей у него залегла лёгкая морщинка.

— Учитель, разве вы с Сюэ-сюном не хотели найти младшего брата Шицзю? — увидев, как он хмурится, и не зная, в чём дело, Цзян Шинин не удержался от напоминания.

Сюаньминь кивнул и достал из потайного мешочка золотую жемчужину.

Сюэ Сянь перекатывался в мешочке Сюаньминя, мучаясь от головокружения. Прежде, когда ещё был бумажным, он ощущал, что золотая жемчужина под влиянием Сюаньминя незначительно изменилась. Сейчас же, оказавшись непосредственно внутри неё, он обнаружил, что изменение это ничуть не незначительное!

Поначалу ему казалось, будто он окунулся в горячее озерцо, а под этим горячим озерцом к тому же был источник, из источника щедро разливался жар, и от жара всему его телу было легко и приятно.

Однако по мере того как температура воды в этом озерце поднималась выше и выше, становилось всё горячее — настолько горячо, что тело почти обжигало, и он с запозданием осознал, что горячее озерцо, в которое он окунулся, — это, мать его, горшок, и в нём никак собираются приготовить мясной суп из дракона?!

Увы, сожалеть было слишком поздно, даже желая выбраться, он уже не мог сделать этого. Так, он заметил, что суп этот был к тому же довольно вязким, руки и ноги в нём сделались мягкими, и он даже не мог поднять их.

В таких обстоятельствах он уже не подмечал, что происходит за пределами потайного мешочка, поэтому для него всё спуталось и он даже не мог разобраться, чем занят Сюаньминь с остальными и с кем они столкнулись, что говорить о том, чтобы вмешиваться в разговор, перебивая.

Он вот-вот расплавился бы от этой варки совсем, когда рука Сюаньминя спасла его.

Этот Святоша всё же был удивительной штуковиной. Руки его определённо были такой же температуры, как у обычных людей, а то и чуточку прохладнее, так почему в потайном мешочке вплотную к животу золотая жемчужина так сильно нагрелась?

Удерживаемый в его руке, Сюэ Сянь испустил долгий вздох — наконец стало хоть немного прохладнее.

Температура духа несколько спала, и голова его тоже стала не такой затуманенной.

Он прокатился туда и обратно по ладони Сюаньминя пару раз, чуть сбив температуру всего своего тела, и только после этого остановился скромно и осмотрелся снаружи сквозь маслянисто-жёлтые стенки золотой жемчужины, тонкие и просвечивающиеся.

— Лу Шицзю? — изумился Сюэ Сянь. — Вот так сразу и нашли?

— Мгм, — только и сказал Сюаньминь.

Голова Сюэ Сяня до самой макушки была заполнена кипящей жижей, и реагировал он с некоторым замедлением. Вскоре он отозвался совсем уж вяло:

— О, это просто как нельзя лучше, у тебя как раз и связка веток с собой, помоги мне найти одного человека.

Договорив, он так же вяло перекатился по кругу и обратился к Сюаньминю:

— Святоша, заплати.

Сюаньминь ничего не ответил.

Сюэ Сянь видел, как другой рукой он достал несколько кусочков серебра, и, прищурившись, воскликнул лениво:

— Позднее верну тебе золотом.

Лу Шицзю «посмотрел» в их направлении и сказал Лу Няньци:

— Возьми, но не бери слишком много.

Он был молод, всего семнадцати-восемнадцати лет с виду, однако имел целый набор чудаковатых привычек. Ему нужно было содержать семью, поэтому, естественно, желающие его гаданий платили за них, вот только он не установил определённую денежную сумму — лишь количество. Золото, серебро, медь — целиком и полностью на твоё усмотрение: если ты предпочитаешь дать медь, значит — три медяка; если собираешься платить серебром — три кусочка серебра; если же ты съел не то лекарство и хочешь дать золота — всё так же три кусочка.

Сюэ Сянь был как раз из тех, кто съел не то лекарство. Каждый раз, приходя за его гаданиями, он рассчитывался тремя небольшими золотыми жемчужинами.

Лу Няньци по-честному взял с ладони Сюаньминя три кусочка серебра и собирался сунуть их в кошель Лу Шицзю, однако Лу Шицзю остановил его:

— Моё верхнее платье порвалось, оставь пока у себя, но не будь жадным.

— Кто жадный?! — нахмурился Лу Няньци.

Лу Шицзю не обратил на него внимания, только посмотрел в сторону Сюаньминя и спросил:

— О чём нужно погадать?

Сюаньминь протянул ему золотую жемчужину.

Заговорил Сюэ Сянь:

— Вот об этой золотой жемчужине. Будь добр, помоги мне выяснить, в чьих руках она прежде побывала и где эти люди сейчас.

Лу Шицзю не взял золотую жемчужину, а просто присел там же, где стоял, ощупал связанные красным шнуром ветки в руке и, глядя на золотую жемчужину, принялся медленно водить ими по земле.

Немного понаблюдав со стороны, Цзян Шинин заметил, что пишет вовсе не Лу Шицзю, удерживая ветки, скорее, эти ветки рисуют сами по себе, а пальцы Лу Шицзю лишь едва касаются их — и только. Он очень долго пристально следил за ветками и видел, как землю расчертили косые пересекающиеся линии и несколько разбросанных точек.

Как только ветки с глухим стуком опали на землю, Лу Шицзю нахмурился и поднял их.

Он ощупал пальцами знаки на земле — глаза его были полузакрыты, губы непрерывно двигались, не издавая ни звука, и было не разобрать, что он говорит про себя.

Вскоре он поднял голову, глядя в сторону золотой жемчужины в руках Сюаньминя, и заговорил, обращаясь к Сюэ Сяню:

— Довольно странно, удалось найти следы лишь четырёх из них, но есть и ещё один человек, определить которого отчего-то не получается — совсем как если бы его не существовало вовсе.

Сюэ Сянь задумался на мгновение, затем сказал:

— Всего пять человек? Что ж, хорошо, тогда расскажи мне о четверых, которых отыскал.

— Мгм, — кивнул Лу Шицзю и заговорил: — Первый — рыбак, второй — тот самый, которого я не определил, третий — даос, с четвёртым вы должны были встретиться — это человек из управы, его родовое имя Лю. Пятый — этот учитель.

Сюэ Сянь не ответил, про себя думая: «Ладно, об этих четверых я знал и так».

— Так что с их нынешними следами? — спросил Сюэ Сянь ещё.

Лу Шицзю касался знаков на земле и медленно рассказывал:

— Рыбак сейчас на другом берегу реки в Аньцине, вы встретите его; даос совершенствуется в небольшой пещере на вершине горы Паньлун[5] в горах Шушань; советник Лю…

[5] Паньлун — переводится как «свернувшийся/извивающийся дракон».

Он провёл пальцами по земле, слегка нахмурился, а затем лицо его снова расслабилось, вернув прежнее безразличное выражение.

— Вчера ночью советник Лю попал в пожар, он не переживёт сегодняшний день. Об учителе мне нет нужды говорить.

Рассказав поочерёдно о каждом, Лу Шицзю убрал руку и посмотрел на Сюэ Сяня.

— Советник Лю не переживёт сегодняшний день? — поразился Цзян Шинин.

Прежде, когда услышал, как во дворе поместья Лю старшая госпожа Лю сказала, что долг должен быть возвращён, он вовсе не думал, что советник Лю действительно расплатится за все обиды, и уж тем более не полагал, что расплата произойдёт так скоро.

Услышав его, Лу Шицзю снова поднял руку и ощупал землю:

— Мгм, так и есть, не доживёт до конца дня. Прямо сейчас он лежит в боковой комнате.

Вся семья Цзян погибла от пожара, чета Цзян после смерти была заключена в камень, неизбежно испытав муки, точно их подожгли, облив маслом. Дурачок Лю Чун все дни проводил в боковой комнате, плотно окутанной иньской ци, что напитывала его годами и едва не лишила жизни.

Теперь же и правда время советника Лю подошло к концу, он умер от огня и закрыл глаза в боковой комнате… В самом деле — долг должно возвращать.

Лу Шицзю посмотрел в направлении Сюэ Сяня:

— Нужно спросить о чём-то ещё?

Сюэ Сянь качнул головой, и вся золотая жемчужина закачалась следом:

— Всё, что нужно знать, я уже узнал.

Лу Шицзю взглянул в сторону остальных:

— А вам?

Услышав его, Сюаньминь обхватил Сюэ Сяня пальцами и снова вернул в потайной мешочек. Когда Сюэ Сянь выскользнул из слегка прохладных пальцев Сюаньминя, он подумал про себя: «Хорошо бы я мог вытянуть руки, чтобы задержаться ещё ненадолго».

Увы, жемчужина была совершенно круглой, так что без малейших препятствий скатилась на дно мешочка, и Сюэ Сянь снова оказался в горшке с бурно кипящим мясным супом из дракона.

Опустив золотую жемчужину, Сюаньминь вынул из-за пазухи сложенный лист тонкой бумаги.

Это был тот же лист, что он раскрывал в комнатах «Обиталища “Возвращения на облака”». На нём было помечено много всего — были и иероглифы, и даже схематичные рисунки, что-то оказалось записано совсем неразборчиво быстрым почерком, точно заметки делались на ходу, что-то — выведено аккуратно и строго в столбцы.

Передавая лист Лу Шицзю, он не стал разворачивать его, напротив, сохранил сложенным, но под неплотно прилегающим уголком можно было смутно рассмотреть два первых иероглифа: «Найти человека».

Сюаньминь сказал глубоким голосом:

— Меня интересует, кто оставил этот лист. Буду очень признателен.

Лу Няньци всё так же честно взял у Сюаньминя три кусочка серебра. Шицзю, глядя на лист, поддерживал ветки, выводя что-то на земле.

Сюэ Сяню, только упавшему в потайной мешочек, было крайне любопытно разузнать про Сюаньминя, и, пользуясь тем, что его голова от варки ещё не пошла кругом заново, он навострил уши, прислушиваясь к происходящему за пределами мешочка.

Спустя минутку, как раз когда Сюэ Сянь снова начинал путаться, пока его мозг превращался в клейкую жижу, он услышал неясно доносившийся голос Лу Шицзю:

— Ты сам.

Сюэ Сянь растерял слова.

Сам оставил лист, но принёс его к гадателю спросить, чей он; вот уж точно не вполне здорово. Ему вдруг пришло на ум, как прежде Цзян Шинин сказал, что лекарственный запах от Сюаньминя очень похож на запах средства, которым лечат болезнь потерянной души.

Неужели этот Святоша и впрямь потерял память?! Тогда он, мать его, преуспел в том, чтобы притворяться обычным человеком, а?

Не только Сюэ Сянь, но и стоявший в стороне Цзян Шинин, и даже Лу Няньци — оба не удержались и с чудными лицами уставились на Сюаньминя.

Впрочем, Цзян Шинин с небольшим запозданием ощутил, что такое выражение весьма бесцеремонно, и тотчас же отвёл взгляд, изо всех сил пытаясь сосредоточиться на дыхании и успокоиться.

Сюаньминь даже не взглянул на них, как будто не почувствовав этих ошеломлённых взглядов вовсе. Не изменившись в лице, он всё так же спокойно спросил Лу Шицзю:

— Он точно никогда не был в чужих руках?

Лу Шицзю ощупал землю, чтобы убедиться ещё раз, затем кивнул:

— Никогда.

Сюаньминь тоже кивнул:

— Премного благодарен.

Что требовалось узнать, было узнано, так что заговорил Лу Няньци:

— Ты не возвращался домой полмесяца — всё из-за того, что провалился в это зловещее место?

Лу Шицзю как будто не услышал его и указал на дверь за спиной:

— Путём, которым попали сюда, не выбраться, нужно идти дальше.

Няньци нахмурился, впившись в него взглядом, и сердито отошёл в сторону.

Лу Шицзю, не заботясь им, сразу пошёл дорожкой гробницы, что вела вглубь, ко входу в захоронение. Старик Лю без единого слова последовал за ним, и вдвоём — один за другим — они прошли несколько шагов, затем обернулись, посмотрев на Сюаньминя и остальных:

— Мы разведали дорогу в общих чертах, немного не добрались до конца, в этот раз должно получиться.

Договорив, он склонил голову, давая знак идти за ними.

Сюаньминь мгновение смотрел на них, не двигаясь и ничего не говоря, затем шагнул следом, одновременно слегка наклонив голову к Цзян Шинину и Лу Няньци:

— Идите позади меня.

Оба они согласились и двинулись за Сюаньминем, совсем как хвостик. С одной стороны, они были напуганы, с другой — не осмеливались слишком уж приблизиться к Сюаньминю, опасаясь наступить на его подобные белоснежному облаку монашеские одежды.

Увидев, что Няньци всё ещё сохраняет вид человека, требующего уплаты долга, Цзян Шинин тихо заговорил, обращаясь к нему:

— Твой брат, должно быть, измотан до предела. Вероятно, он всё время пытался отыскать выход, видишь, его халат наполовину влажный, наверное, промок от воды, пусть даже он более-менее подсох, но неизбежно до сих пор тяжёлый. Твой брат сохраняет силы, чтобы идти, потому, конечно, не говорит, если только может промолчать.

Лу Няньци посмотрел на следы воды на земле, хмыкнул вместо ответа и заставил себя убрать с лица то выражение.

Лу Шицзю остановился перед каменной дверью и положил на неё руку. Присмотревшись ко входу в гробницу, он чуть моргнул и сказал:

— Это может быть несколько опасно, не забывайте идти вслед за мной.

В то мгновение, когда он моргал, Лу Няньци не удержался и моргнул тоже, а затем покачал головой и с силой потёр её с обеих сторон.

— Что такое? — спросил Сюаньминь, заметив его движение боковым зрением.

— Перед глазами вдруг стало немного расплываться, — Няньци снова старательно заморгал и сказал тихо: — Вроде бы уже получше. Неважно, прежде надо выбраться.

Взгляд Сюаньминя скользнул по царапинам у него на лбу и снова упал на Лу Шицзю.

Цзян Шинин проследил его взгляд и ощутил вдруг, что что-то не так. Как раз когда он уже почти ухватил ответ, Лу Шицзю толчком распахнул каменную дверь гробницы.

Медленно разлился тяжёлый пустой звук открывающейся двери, огонёк от талисмана в пальцах Сюаньминя внезапно подпрыгнул и резко погас безо всякой на то причины.