Онлайн чтение книги Медные монеты на алтарь предков Copper Coins
Глава 27 - Кости в глубинах (4)

Лу Юань был вдовцом, что тринадцать лет назад покинул дом Лу и с тех пор обосновался в восточном регионе у реки. Его жена скончалась рано, так что он в одиночку забрал с собой двоих сыновей и стал водить лодку по реке и зарабатывать на жизнь рыбной ловлей. Хотя с годами лицо его стало несколько устрашающе грубым, однако у него был простодушный и честный характер, встречая кого-то, он улыбался, и устрашающий облик его тоже немного смягчался.

Соседи часто говорили, что оба сына Лу Юаня внешне вовсе не походят на членов семьи Лу.

Дело в том, что Лу Юань был человеком очень рослым и к тому же крепким. Вероятно, потому, что круглый год он вытягивал рыболовные сети, мышцы на его руках высоко вздымались и выглядели необычайно сильными. Сыновья же его, однако, были совсем не такими.

Когда он только прибыл в восточные края, старшему сыну было четыре, а младшему — два, и один был тоще другого. Младший сын выглядел худее некуда, но в облике его было что-то от Лу Юаня, проявлялась некоторая живость крепыша с головой и умом тигра[1]. Однако старший сын и вправду ничуть не был похож на Лу Юаня.

[1] Голова тигра и ум тигра — выражение, которое описывает здоровую и простодушную наружность, обычно применяется, когда говорят о мальчиках.  

Из них троих, отца и сыновей, когда они становились все вместе, именно старший сын с детским именем Шицзю всегда чрезвычайно бросался в глаза, поскольку был сверх меры бел — почти как при болезни.

Этот Лу Шицзю не только внешне не походил на членов семьи Лу, характер его тоже был другим. Лу Юань был энергичным, и его младший сын Лу Няньци тоже любил пошуметь, был чрезвычайно озорным и к тому же непослушным, в малолетстве он был упрям до крайности и постоянно оказывался наказанным Лу Юанем. И только старший сын, Лу Шицзю, всегда говорил до странного мало, и в его манерах не было ничего детского.

Большую часть времени этот Лу Шицзю действительно выглядел очень понятливым, однако порой он мог неожиданно сделать что-то чудаковатое, а прибавить к этому его бледную и худую наружность с явственным оттенком мрачности, и, естественно, он не очень-то нравился людям.

Поэтому кто-нибудь из соседей от случая к случаю поддразнивая Лу Няньци, однако совсем редко кто-либо дразнил Шицзю.

О чём соседи не знали, так это о том, что Лу Шицзю в действительности не был родным сыном Лу Юаня.

Дома у Лу Юаня никого не осталось, старших давно уже не было в живых. После того как жена скончалась от болезни, Лу Юань глубоко пал духом на целый год, дом его значительно разрушился, а сын Няньци недоедал весь год, на его теле почти не осталось плоти, он отощал настолько, что жалко было смотреть. Так что в итоге Лу Юань просто запер старый дом и, взяв сына, перебрался в уезд Волун, поскольку тот расположился у славной большой реки с чистыми водами и жирной рыбой, а этого достаточно, чтобы обеспечить себя средствами к существованию.

Когда он вместе с сыном, до того как вступить в город, остановился отдохнуть в старом храме духа земли, то встретил случайно Шицзю, что искал приюта в горах.

Ребёнок лет трёх-четырёх один-одинёшенек ютится в старом горном храме — как ни посмотри, а это ненормально.

Лю Юань задал Шицзю несколько простых вопросов и догадался о положении вещей в целом.

Этот Шицзю изначально жил в уезде Гэ, отдалённом на сотню ли, в доме его было по-настоящему слишком много братьев и сестёр, к тому же выдался год засухи, его родители, вероятно, не могли прокормить всех, и им оставалось лишь бросить нескольких. Наверное, сначала они собирались продать их, вот только этот Шицзю уродился с болезненной и угрюмой наружностью и выглядел так, будто и на содержании не выживет, в придачу у него от рождения были больные глаза — ему минуло только четыре, а видел он уже очень расплывчато; такого захочешь продать — да не сумеешь.

А если не продать, можно только бросить. Но если оставить поблизости, нельзя быть уверенным, что не приблудится обратно к семье, так что в конце концов его попросту бросили за сто ли от дома. От случая к случаю кто-нибудь заходил в храм духа земли на привал, и трудно сказать — может, он встретил бы человека с добрым сердцем, что забрал бы его с собой.

Но это излишне оптимистический взгляд на ситуацию. Как-никак, в этих лесистых горах бродило куда больше бандитов и голодных волков, чем добросердечных людей, и было более вероятно, что, ещё до того как его забрал бы кто-то, он был бы пойман горными разбойниками или съеден изголодавшимися волками.

Так или иначе, этот Шицзю оказался удачливым — он встретил Лу Юаня.

Лу Юань полагал, что разница невелика — растить ли одного сына или двоих, к тому же так у Няньци будет товарищем по играм больше, так что он без лишних колебаний увёл Шицзю с собой.

Впрочем, впоследствии он обнаружил, что Шицзю нельзя назвать хорошим товарищем по играм, поскольку тот предпочитал не резвиться вволю, а проводить время в тишине и покое. Однако Шицзю был разумным сыном, и пусть даже глаза его видели плохо, он каждый день наощупь помогал Лу Юаню разбираться с сорной рыбой и креветками низкого качества либо пододвигал к кухонному очагу небольшой табурет и готовил суп или рисовую кашу.

Поэтому, хотя Лу Юань наказывал Няньци, он никогда и пальцем не трогал Шицзю, напротив, всем сердцем жалел этого ребёнка.

Маленькие дети всегда любят следовать с теми, кто чуть старше их самих, чтобы поиграть, и Няньци не был исключением. Пускай Шицзю по характеру был скуп на слова, Няньци нравилось вертеться вокруг него. По мнению самого Няньци, он помогал, по мнению Шицзю — только путался под ногами…

К примеру, однажды Шицзю вскипятил таз воды и оставил его у стены, намереваясь помочь отцу обварить сменную накидку и башмаки, чтобы избавиться от рыбного запаха. В итоге Няньци, радостно скача, прибежал на кухню, настаивая на том, чтобы помочь, но затем поскользнулся и шлёпнулся задницей в таз с кипятком, заголосив, как резаный поросёнок.

Или другой случай. На дереве во дворе скопились панцири насекомых, что влияло на рост плодов, и Шицзю, взяв деревянную метлу, собирался сбить эти панцири, а Няньци всё так же радостно и воодушевлённо пришёл помочь. В конце концов, сметая их, он посчитал, что панцири насекомых — замечательнейшая игрушка, подобрал один и, приложив ко рту, принялся дуть, как в свисток. Свист выходил очень звонким, и Няньци прямо-таки подпрыгивал от веселья, однако тем же вечером губы его распухли, будто колбаски, и он снова голосил, как резаный поросёнок.

Первое время стоило Шицзю увидеть его, и у него начинала болеть голова, затем, когда зрение его стало ещё более расплывчатым и он стал видеть совсем уж плохо, он привык к Няньци.

С тех пор как его зрение помутилось настолько, что он вовсе почти ослеп, Шицзю обнаружил, что способен видеть странные вещи и слышать странные звуки. Порой он мог не сдержаться и, последовав за звуком, выйти из дома, обыскать всё вокруг, но так и не найти источник, после чего молча возвратиться и продолжить работу.

В тот год ему было девять, а Няньци как раз исполнилось семь. Как-то в полдень он снова услышал странный звук, не удержался и ушёл с кухни, вслепую отправившись к берегу реки. В то время Няньци был немного сдержаннее, чем совсем в детстве, вероятно, потому, что его старший брат был наполовину слепым, он в конце концов стал более разумным, так что иногда понимал, что следует заботиться о других. Увидев, что Шицзю уходит, он поспешил за ним, весь путь без умолку уговаривая Шицзю вернуться домой.

Однако Шицзю был словно одержим и не обращал на него внимания.

Именно в тот полдень среди тумана, стелившегося по реке, Шицзю вдруг разглядел тень дракона, однако едва он изумлённо охнул, как в тот же миг свалился в воду.

Няньци инстинктивно прыгнул следом, желая вытащить слепого старшего брата на берег, но обнаружил, что всё так же, как и в тех бесчисленных случаях в детстве: он полагал, что помогает, а в действительности — создавал проблемы; и он едва не поплатился за это собственной жизнью.

Место, где эти двое упали в воду, было довольно отдалённым речным берегом, где ни рыболовные, ни пассажирские лодки даже не показывались. Если бы мимо как раз не проходила супружеская пара торговцев овощами, как бы ни случилось, что оба они погибли бы в реке и никто бы даже не узнал.

Дядюшка-зеленщик не умел плавать, но знал Няньци.

— Когда примчался отец, Няньци уже даже прекратил барахтаться, — медленно проговорил Лу Шицзю. — Вода в тот день была не слишком спокойной, и вытаскивать одновременно двоих было крайне опасно. Он поддержал меня, позволяя кое-как вдохнуть воздуха, затем первым вытащил на берег Няньци. К тому времени как он вернулся спасти меня, в воде неизвестно отчего вдруг поднялся шторм. Я смог разобрать, что под ногами был скрытый водоворот, и этот водоворот, похоже, захватил его лодыжку, в итоге он всё то всплывал, то погружался, проглотив немало воды.

Он глубоко вдохнул, нахмурил брови и снова заговорил спокойно:

— Пока меня выталкивало к берегу, его затащил скрытый водоворот — затянул прямиком вглубь реки, и он так больше и не выплыл на поверхность.

— С тех пор как отца не стало, Няньци пугается, едва взглянув на воду, и больше не ходит за мной днями напролёт, — сказал Шицзю безразлично.

Казалось, он не умеет ни плакать, ни слишком открыто проявлять чувства: пока говорил, тон его был спокойным, словно он рассказывал о случившемся с кем-то посторонним, и даже глаза его не покраснели хотя бы чуть-чуть; однако те, кто его слушал, испытывали некоторое невыразимое неудобство — будто они ничего не могли поделать и горевали вместо него.

Сюаньминь в стороне убрал каменные плитки с вырезанными на них заклинаниями и подал вдруг голос:

— Я видел мельком линии на руке Лу Няньци, в период его шестилетия нить обрывается, но её насильно сделали длиннее.

Шицзю смотрел на Няньци, не поднимая взгляда и ничего не говоря.

Прошло немало времени, прежде чем он, увидев, что Няньци всё так же совершенно не двигается, снова заговорил тихо:

— В то время я ещё не очень разбирался, полагал, придумаю способ продлить — и всё будет хорошо, пусть даже… он будет расти несколько замедленно, лишь бы выжил — этого достаточно. Какой бы ни была жизнь, само по себе жить — уже неплохо, и я хотел лишь, чтобы они были в порядке, были живы. Однако…

Однако никак не ожидал, что после продления жизни Няньци несчастье случится с Лу Юанем.

Равноценный обмен.

Договорив, он наконец поднял взгляд и посмотрел на Сюаньминя:

— Мы пока не выбрались из гробницы, впереди остался отрезок, в конце которого можно выйти, на нём нет ничего опасного. Мог бы ты сделать мне одолжение и понести Няньци?

Сюаньминь взглянул на него:

— Последняя просьба?

Шицзю остолбенел, издал тихое «Мгм» и, снова вздохнув, сказал:

— Иначе я прошёл этот путь напрасно.

Сюаньминь открыл рот, но не успел ничего сказать — заговорил Сюэ Сянь в потайном мешочке:

— Глубина этого водоёма по меньшей мере десяток чжанов, как вы собираетесь взобраться, чтобы продолжить идти?

Договорив, он, не дав остальным возможности ответить, проворно продолжил:

— Может… я выплюну воду, что вобрал, чтобы вы выплыли наверх? Прекрасное решение, бережёт время и силы!

Шицзю растерял слова.

Сюаньминь сказал равнодушно:

— Не утруждайся, раз уж поглотил, просто удерживай дальше.

Сюэ Сянь задохнулся от гнева.

Как раз когда они разговаривали, старик Лю, что всё это время молчал, слегка похлопал Шицзю и поднял руку, указывая куда-то.

Они с Сюаньминем проследили взглядом направление его пальца и увидели, что там на стене водоёма есть чёрная тень высотой с человека.

Они подошли на несколько шагов и, как только взглянули поближе, обнаружили, что это, как ни неожиданно, железная дверь.

Вот только неизвестно, как давно она здесь вымачивалась, замок и щель между дверью и стеной уже нещадно заржавели, а применить талисман Сюаньминя внутри гробницы было невозможно, так что им пришлось надолго задержаться, чтобы разбить камнями безжалостно заржавевший замок.

Когда железная дверь отворилась, скрежет был до того пронзительным и режущим слух, что даже Няньци, целую вечность пролежавший ничком на земле без сознания, раскрыл глаза.

— Очнулся? — тут же заметил его Шицзю. — Можешь встать? Если можешь, так хватит лежать. Хочешь выйти — придётся идти самому, никто здесь не будет тащить тебя на спине.

Только Няньци пришёл в себя, и он снова вернул небрежный тон, не проявляя ни капли желания улучшить братские отношения.

— Я знаю, — Няньци выпил не один глоток воды, вкус которой, вероятно, не мог быть особенно приятным, и от жжения в горле голос его был немного хриплым. В прошлом, если Шицзю говорил вот так ни холодно, ни тепло, Няньци непременно вворачивал в ответ пару слов, и лицо его тоже не бывало слишком тёплым. Однако в этот раз он впервые в жизни не стал возвращать колкость, только, не проронив ни звука, пошатываясь, вскарабкался на ноги и постучал кулаком по груди, откашливая оставшуюся в горле воду.

Неподалёку от его ног уже некоторое время сушился Цзян Шинин в бумажной форме, он наконец-то подсох настолько, чтобы не разорваться от единственного прикосновения.

Сюаньминь подошёл, поднял его, бросил в потайной мешочек поверх напившейся до предела жемчужины и только после этого прошёл за остальными сквозь железную дверь.

За дверью была косая лестница, ведущая наверх; вероятно, когда-то ремесленник, строивший гробницу, оставил её, чтобы выйти из водоёма, когда полностью уложит кирпичи. Другой конец лестницы выходил на ещё один проход к гробнице, похоже, симметричный тому, через который они прибыли прежде.

В точности так, как и говорил Шицзю, впереди как будто не было ничего угрожающего. На протяжении всей длинной лестницы не оказалось даже страшных рисунков, вопреки всем ожиданиям, она была безопасной.

Когда они подошли к последним ступеням, бумажный талисман Сюаньминя наконец смог загореться.

Однако в тот же миг, как пламя вспыхнуло, оно разожгло несколько странный запах, слабо распространяющийся повсюду.

Цзян Шинин в потайном мешочке вдруг подал голос:

— Погодите, не двигайтесь! С этим запахом что-то не так!