Онлайн чтение книги Мой возлюбленный угнетатель My Beloved Oppressor
1 - 47

Аннет очистила вымытые фрукты и нарезала их ножом на мелкие кусочки. Её работа с ножом, за которую иногда дразнили Кэтрин и Бруннер, постепенно улучшалась. Конечно, она ещё была несколько медленной.

Ей нравилось заниматься домашними делами, чтобы отвлечься от мыслей. Когда она вкладывала всю свою энергию в нарезание овощей, отвлекающие мысли в её голове исчезали.

— Аннет, когда ты закончишь резать, можешь положить всё сюда? Я сделаю остальное.

— А, да. Вот…

Кэтрин продавала в магазине домашние фруктовые соки. Навыки владения ножом Аннет также улучшились, когда она помогала делать их.

Пока она долгое время была поглощена своей работой в тишине, входная дверь открылась со звуком поворачивающегося замка. Это был муж Кэтрин, Бруннер.

— Уже холодно. Добрый вечер всем.

Бруннер снял шляпу и вздрогнул. Кэтрин тут же упрекнула его.

— Тогда надень куртку. Как ты можешь не заботиться о себе?

— Днём ещё жарко.

— Ты называешь это оправданием? Ночью холодно. Неужели так сложно попотеть днём?

— Да, да, хорошо. Я возьму куртку с собой завтра. Эх, Аннет, она и днём так сильно придирается к тебе?

Аннет улыбнулась, не отвечая. Кэтрин заявила, что Аннет не сделала ничего плохого, к чему можно было бы придраться.

Пока пара обменивалась шутками, Аннет продолжала резать фрукты. У неё пока не получалось так же легко, как у хозяйки. Её руки медленно двигались, пока она тихо размышляла.

Её отец и её бывший муж говорили ей нечто подобное. Указывали, что она слишком много ворчала. Аннет заботилась об окружающих, точнее, о «своих людях». Только заботясь о каждой мелочи, она чувствовала себя непринужденно. Это был её способ выразить свою любовь. Когда она перестала это делать...

— Где Оливия?

— Спит.

— Моя принцесса всё время спит. Папа расстроен.

— Она много спит, потому что похожа на своего отца.

— Нет никого более усердного, чем я.

Кэтрин прицокнула языком и пошла на кухню. Она приготовила ужин, пока Бруннер сходил в детскую, чтобы увидеть спящую дочь.

Аннет заглянула и спросила, не нужна ли хозяйке помощь, и её выгнали, чтобы закончить с фруктами. Аннет не завершила свою работу, пока не началась трапеза.

Все трое сели за стол, еда была уже готова. После того, как Бруннер прочёл краткую молитву, все взяли столовое серебро.

Пока они ели, супруги обсуждали, как прошёл их день. Аннет лишь изредка открывала рот, чтобы ответить на вопрос, согласиться или добавить слово.

— В последнее время атмосфера накалилась.

— Это из-за войны? Уже ведь никому не кажется, что она минует?

— Да, верно. Проблема в правительстве…

Аннет остановила свою ложку. Ей показалось, что она видела статью о войне в газете. Она осторожно спросила об этом.

— Я слышала, что все хотят войны… это правда?

— Сейчас такая атмосфера, видимо, и враждебность к воюющим сторонам зашкаливает…

В эти дни понятие этничности стало почти идентичным религиозному значению этого слова. Война была и способом укрепления национализма, и средством доказательства власти. Бывший правящий класс, подчеркивавший роль военачальников, а также многочисленная интеллигенция и художники приветствовали войну. Это было очень странное явление.

— Падания действительно собирается воевать? — спросила Кэтрин.

— Я практически уверен, — ответил её супруг.

— Ты не собираешься записываться?

— Куда бы я пошёл без жены и дочери. А моя дочь ещё совсем малышка.

— Обычно мужчины оставляют своих детей, чтобы уйти на войну.

— Это профессиональные солдаты.

— Не только. Это распространено и среди гражданских.

— В любом случае, я не пойду воевать, дорогая. Почему ты так беспокоишься об этом?

— А если тебя заставят?

— Они не могут сделать это в наши дни. Мы живем в эпоху, когда даже Короля свергли, так что никого не заставишь… Ах.

Бруннер, сказавший что-то возмутительное, прикрыл рот рукой. Атмосфера быстро отрезвила его. Разговоры о революции были для них своего рода табу.

Аннет никогда не просила их, чтобы они не говорили об этом, и она не выказывала никаких сомнений по этому поводу, но они сами решили при ней не упоминать свергнутую монархию. Бывший муж Аннет был военным главнокомандующим, а всё, что касается его, тоже в этой семье стало под запретом.

Аннет проглотила свое рагу и с вежливой улыбкой согласилась с Бруннером.

— Бруннер прав. Мы не в эпоху монархии, и они не могут заставлять людей. Не волнуйся, Кэтрин.

— Ха-ха, смотри. Чего ты так волнуешься...

— … Если это так, то я рада. — отозвалась Кэтрин.

— Что ещё более важно, ты собираешься завтра смотреть со мной мебель? Аннет, тебе что-нибудь нужно?

— Ей нужна небольшая книжная полка. Примерно такого размера.

Супруги легко сменили тему. Похолодевшая атмосфера оживилась, но странная неловкость осталась, как пыль. Аннет была совершенно равнодушна к любому упоминанию о революции. Но всё равно чувствовала себя неловко.

Трапеза закончилась в дружеской обстановке. Оливия, проснувшаяся как раз вовремя, заплакала в своей комнате. Аннет убрала со стола для пары, которая поспешила проверить свою дочь. Подняв тарелку, она вдруг заметила, что её рука слегка дрожит.

Аннет сжала кулаки и разжала снова. Она поспешно убрала со стола. Бруннер, подошедший чуть позже, отослал её, сказав, что сам помоет посуду.

Аннет повозилась с немногими оставшимися фруктами, и прежде чем успела опомниться, уже наступила поздняя ночь. Она закончила уборку и вышла в гостиную.

— Я лягу немного раньше. Спокойной ночи, Бруннер. Спокойной ночи, Кэтрин.

— Да, Аннет, спокойной ночи.

Аннет подошла к Оливии, которая была на руках у Кэтрин. Личико ребёнка пахло тальком. Её милые щечки были мягкими и пухлыми.

Большие глаза Оливии блестели, когда она смотрела на Аннет. Аннет поцеловала ребенка в щёку.

— Спокойной ночи, Оливия.

— Спокойной ночи, Аннет.

Кэтрин ответила, подражая детскому голосу Оливии. Аннет слегка улыбнулась и помахала рукой.

***

Умывшись и одевшись, Аннет открыла одну из книг. На серой странице замерцали жёлтые огоньки.

Взгляд Аннет медленно скользнул по странице. Но потом взгляд её замер на мгновение, затем вернулся к предыдущей строчке, а затем застыл снова, не видя перед собой текста.

В конце концов, Аннет со вздохом закрыла книгу. Её разум гудел, и она не могла сконцентрироваться на чтении. Она посмотрела на свои пустые руки. Дрожь прекратилась, но чувство беспокойства по неизвестным причинам сохранялось.

 «Неужели Падания действительно будет гореть в огне войны?»

Что она знала о войне? Слышала ли она об этом? Аннет даже не знала толком, что такое война. Она понятия не имела, как практически это повлияет на неё и семью Кэтрин, если Падания вступит в войну.

Это вдруг показалось смехотворным. Она прожила несколько лет в официальной резиденции как жена главнокомандующего, как могла она так мало знать о чём-либо?

Насколько жалкой она может быть? Аннет, что высмеивала себя, слишком поздно поняла причину своего беспокойства.

Главнокомандующий. Хайнер Вальдемар… Её бывший муж. Война и человек были неразлучны. Если Падания начнёт войну с другими странами, он, конечно, станет её главным лицом, тем, кто будет принимать решения.

 «…Это больше не имеет ко мне никакого отношения…»

Аннет оборвала свои мысли. Какие бы решения он ни принимал, какие бы достижения он ни совершал, находился ли он на передовой или в тылу битвы, теперь у них оставалась только одна связующая точка — их родная страна, Падания.

Он — главнокомандующий Падании, и она, гражданка Падании. Это была малая степень отношений. Аннет не чувствовала ни печали, ни ностальгии по этому поводу. Она просто немного яснее осознала факт, который уже знала раньше.

Аннет не могла точно определить, каковы остальные её чувства. Она находилась в состоянии, когда было трудно контролировать даже собственные эмоции.

Но она постепенно забывала о нём. Если раньше его образ возникал в её голове по сто раз на дню; теперь она думала о нём едва ли десять раз в сутки.

Она полагала, что сможет забыть его навсегда. Так же, как мир забыл её. И вновь ей в голову пришла мысль, что это благословение.