Онлайн чтение книги Остатки грязи Remnants of Filth
Глава 45 - Ты снова будешь связан

Как только слуга сказал "это важное дело", Мо Си сразу же все понял.

У Чжунхуа был чрезвычайно шокирующий секрет. Во всем королевстве, вероятно, было не более пяти человек, которые знали об этом. И князь Сихэ был одним из тех, кто был посвящен в тайну.

Преодолевая ветер и снег, он прибыл в зал Цичэнь и последовал за слугой в глубину спальни.

В зале яростно пылал костер из углей. У мангала лежали два маленьких золотых зверька, поедающих дым, и, как обычно, пели хвалу императору:

"Ваше величество благословлено великой удачей!"
"Да здравствует Ваше Величество!"

Все слуги и сопровождающие были уже отпущены. Только Его Величество все еще сидел один на диване. Его лицо было странно бледным.

"Цзюнь Шан*", — обратился Мо Си.

["Государь]

"Холу*, ты наконец-то здесь".

Император слабо произнес: "Если бы ты не пришел, я бы умер".

[*Холу - печь/камин]

Мо Си: "..."

Хотя Цзюнь Шан немного преувеличил, это действительно являлось великой тайной Чжунхуа - у Цзюнь Шана была болезнь.

Цзюнь Шан был правителем страны, но он страдал от холода, который временами болезненно сковывал его тело.

Такая болезнь не поддавалась лечению. Хотя это и не угрожало его жизни, но в зависимости от телосложения и судьбы пациента, он мог быть парализован через десять-двадцать или тридцать-пятьдесят лет.

Другими словами, даже если бы Цзюнь Шан очень старался выздороветь, он был бы обречен стать парализованным уже в пятьдесят лет.

Мо Си посмотрел на усталое выражение лица Цзюнь Шана и вздохнул:

"Ваше Величество, отдыхайте. Я помогу вам пережить холод".

Император редко показывал такую усталость. Он кивнул и откинулся на мягкую подушку.

Когда болезнь вспыхивала, она была болезненной и невыносимой. Только бессмертные огненной стихии могли разогнать его кровь, чтобы преодолеть холод и вернуться к нормальной жизни. Именно поэтому Цзюнь Шан иногда называл Мо Си "печкой".

Цзюнь Шан закрыл глаза и позволил Мо Си передать ему духовную энергию огненного элементаля. Спустя долгое время, синева на его губах, наконец, уменьшились.

Он все еще не открывал глаза, но вздохнул:

"К счастью, ты здесь. Иначе я бы пострадал. Хотя у мастера медицины Лина тоже есть духовное ядро огненного элементаля, его духовная энергия намного слабее твоей. Он не сможет помочь мне справиться с этой трудностью за короткое время".

Маленький золотой зверек все еще кричал у Мангала: "Великая удача! Живите так же долго, как Южные горы!"

Цзюнь Шань дважды фыркнул и усмехнулся:

"Какая великая удача и долголетие — чушь собачья. В последние несколько месяцев болезнь проявлялась все чаще, и я не знаю, как долго продержится это тело. Если о моей болезни узнают при императорском дворе…"

Он усмехнулся.

"Хе-хе, я думаю, что тигры и волки сойдут с ума. Они вырвут мое сердце и легкие и съедят все."

В этот момент он наконец слегка приоткрыл веки и оглянулся на Мо Си:

"Если наступит такой день, князь Сихэ будет охранять для меня вход во дворец".

Мо Си был человеком, который не любил ходить вокруг да около. Он знал, что Цзюнь Шан проверяет его намерения, поэтому он прямо сказал:

"Клятва небесной скорби уже дана. Что еще беспокоит Цзюнь Шана?"

Цзюнь Шан улыбнулся: "Этот монарх просто говорил без разбору".

Но Мо Си знал, что он не просто болтал.

Положение Цзюнь Шана было нелегким, поэтому он всех опасался.

В тот год родная мать Цзюнь Шана подкупила императорского лекаря, чтобы сохранить это в тайне. Но когда Старый Государь собрался уходить из жизни, это дело снова стало известно.

Покойный император беспокоился о нации Чжунхуа. Он беспокоился, что если этот сын будет слаб, находясь на троне, то ему будет трудно избежать внешних и внутренних неприятностей.

Но покойный император был слаб. У него был только один сын, а также две дочери, Янь Пин и Мэн Цзэ. Может ли быть так, что, находясь на смертном одре, он бы захотел сделать свою дочь королевой?

Это было слишком абсурдно. В Цзючжоу было двадцать восемь стран, и никто никогда не слышал, чтобы в стране была женщина-монарх. Что касается усыновления других детей с фамилией Мужун, то покойный император тоже рассматривал такую возможность.

Говорили, что в то время он хотел испытать этого ребенка, Мужун Ляня. Но прежде чем он успел что-либо предпринять, болезнь покойного императора обострилась, и вскоре он скончался.

Никто не знал, почему покойный император перед смертью вдруг решил упразднить наследного принца. Они думали, что это произошло потому, что Старый Князь был в бреду из-за болезни.

А на тех немногих, кто знал правду, было наложено самое страшное тайное защитное заклинание. С тех пор тайна болезни нового императора была похоронена глубоко в их сердцах.

Теплое дыхание пламени струилось по телу, медленно рассеивая боль, вызванную холодной болезнью.

Цзюнь Шан закрыл глаза, и некоторое время отдыхал. Вдруг он сказал:

"Кстати говоря, печка, Гу Ман уже несколько дней находится в твоей резиденции. Все ли идет хорошо?"
"Все идет хорошо".

Цзюнь Шан промолчал. Через некоторое время, когда Мо Си подумал, что он не будет продолжать эту тему, он сказал:

"Я все еще помню, как два года назад я писал тебе и спрашивал о наказании для Гу Мана. Ты тогда ничего не ответил. Но я вижу, что после твоего возвращения в город твое мнение изменилось."

Мо Си промолчал. Он лишь молча разгонял сковывающий Цзюнь Шана холод.

Цзюнь Шань также не оглянулся на него. Он лег на низкую кушетку и сказал:

"Печка, я знаю, что ты человек, который ценит отношения. Когда ты не видишь его, ты помнишь только то, что Гу Ман не очень хорошо к тебе относился. Но когда ты увидел его, ты не смог пренебречь тем, что он твой брат. Разве это не так?"

Вода в зале стекала в канализацию.

После того, как холодный воздух рассеялся, его тело уже не испытывало такого дискомфорта. Цзюнь Шань вздохнул:

"На самом деле ты все еще страдаешь. Я вижу это".
"Ты помнишь его зло, но не можешь забыть его добро. Ты ненавидишь, что не можешь позволить ему умереть, но когда ты действительно видишь кровь, твоему сердцу нехорошо."
"Цзюнь Шан..."
"А-йя, это человеческая природа."

Цзюнь Шан вяло сказал:

"На самом деле, с того дня, когда ты без колебаний присягнул Гу Ману, чтобы защитить Северную Пограничную Армию, я понял, что в твоем сердце ты все еще дорожишь старой дружбой с ним. Этот нож разрезал твое сердце, но он не смог выковырять прошлое из твоей плоти и крови. Нет ничего плохого в том, что ты вспоминаешь старую дружбу."

После того как холодный яд рассеялся, Цзюнь Шан поднялся с дивана. Он опустил голову и привел в порядок свою одежду. Его лицо вновь обрело былую надменность.

Разгладив мелкие морщинки на одежде, Цзюнь Шан поднял глаза и посмотрел на Мо Си:

"Однако сначала я должен тебе кое-что сказать".

Мо Си на мгновение замолчал, а затем сказал:

"... Цзюнь Шан, вам не нужно больше ничего говорить. У меня уже нет с ним дружбы".

Цзюнь Шан усмехнулся:

"Если бы у тебя действительно не было с ним дружбы, ты бы не пришел просить меня об этом человеке".

Закончив говорить, он взял в руки браслет, лежащий на прикроватной тумбочке из красного сандалового дерева, и медленно поиграл им в своей ладони.

"Тогда ты без колебаний использовал десять лет своей жизни и пожизненное обещание, чтобы защитить остатки войск, которые он оставил. Ты даже вытерпел их ненависть и стал "отчимом" Северной Пограничной Армии. Теперь ты делаешь это, чтобы защитить его - разве это ненависть? Скажи, ты считаешь меня дураком или слепцом?"

Его улыбка померкла, и он продолжил:

"Меня не волнуют другие вещи. Я хочу напомнить тебе, что Гу Ман совершил преступление - государственную измену. Я оставляю его в живых не потому, что хочу сохранить достоинство твое или его. А потому, что он все еще полезен."

Он пристально смотрел на Мо Си:

"Гу Ман - враг, его преступление непростительно. Все жители Чжунхуа вытягивают шеи, чтобы увидеть, как его голова упадет на землю. Однажды, когда я его использую его полностью, или он больше не сможет быть под контролем, я обязательно отдам приказ казнить его."

Услышав это, ресницы Мо Си слегка дрогнули.

"Когда наступит этот день, я не хочу, чтобы ты потерял рассудок и встал на сторону Гу Мана".

Мо Си не согласился так прямолинейно, как в прошлом. Он по-прежнему молчал.

Цзюнь Шань слегка приподнял брови:

"Если тебе есть что сказать, князь Сихэ, почему бы тебе не сказать это мне".

Мо Си сказал: "Ничего особенного".

"Правда?"
"Он виновен в этом, и больше нечего сказать".
"Эх, почему ты такой скучный?"

Князь Сихэ сделал все, как он хотел, но Цзюнь Шан был несколько недоволен:

"Ты должен хотя бы символически просить о его пощаде, чтобы я мог отказать тебе. И тогда ты можешь умолять снова, и я могу снова отказать. И тогда я могу быть в ярости, чтобы наш двор был живым и интересным, а не мертвым..."
"..."

Мо Си сделал паузу, затем поднял глаза: "Тогда у меня есть просьба."

"Ну наконец-то".

Мо Си сказал: "Я хочу сделать это сам".

Цзюнь Шань был шокирован: "Что?"

"Когда наступит день казни Гу Мана, я хочу сделать это сам".
"... Позвольте мне сделать это медленно".

Цзюнь Шан схватился за лоб и пробормотал низким голосом:

"... Почему это отличается от того, что я ожидал?"
"Пожалуйста, исполните мое желание, Государь".

Цзюнь Шан на мгновение потерял дар речи. Он сидел неподвижно некоторое время, затем откинулся на диване и хлопнул в ладоши:

"Любовь, переходящая в ненависть — вы оба такие интересные".

Светло-карие глаза Цзюнь Шана слабо шевельнулись, и он снова сказал:

"Но я боюсь, что ты не сможешь этого сделать".
"Тогда, если я действительно не смогу этого сделать, я позволю Цзюнь Шану решать".

Цзюнь Шан некоторое время пристально смотрел на лицо Мо Си, как будто хотел что-то отыскать что-то в глубине его глаз, но в итоге ничего не нашел. Поэтому он внезапно вздохнул:

"Князь Сихэ, почему ты должен это делать? У тебя есть только один брат, с тех пор как ты был молод, и ты хочешь смотреть, как он живет, и смотреть, как он умирает. Ты... ты..."

Мо Си сказал:

"В моей жизни есть только один брат. Любовь и ненависть исчерпаны, и нет никакой одержимости. У меня есть только одна просьба, и я надеюсь, что Цзюнь Шань ее выполнит."

Цзюнь Шан повертел нитку бус, закрыл глаза и задумался на мгновение, а потом вдруг усмехнулся:

"Я так не думаю".
"Как говорится, джентльмен держит свое слово. Меня не так-то легко обмануть, чтобы я кивнул".

Он открыл глаза и положил нитку бус: "Давай поговорим об этом позже".

Мо Си, казалось, ожидал такого ответа и без удивления сказал:

"Хорошо".
"…"

Цзюнь Шань слегка рассердился:

"Разве ты не собираешься продолжать спрашивать? Если ты попросишь еще раз, я откажусь. Если ты снова попросишь, я снова откажусь. Тогда я буду в ярости, и наш двор будет оживленным... "

Мо Си не стал поддаваться чужому дурному вкусу и поклонился:

"Похоже, что Цзюнь Шань полностью выздоровел. Я не останусь на ночь, до свидания".

Рот Цзюнь Шана дернулся: "... Хорошо. Проваливай. С тобой совсем не весело."

Когда Мо Си вернулся в резиденцию, была уже глубокая ночь, и большинство людей в резиденции спали. Мо Си шел по коридору, выражение его лица было не очень хорошим.

Он чувствовал, что они с Цзюнь Шаном не подходят друг другу. Всегда, когда они двое оставались вдвоем, в итоге они делали друг друга несчастными.

Он был раздражен и с мрачным лицом открыл дверь в свою спальню. Он собирался умыться и лечь спать, но в тот момент, когда он поднял голову, он замер...

"Ли Вэй!"

Гневный рев раздался по всей резиденции Сихэ, цветы и листья зашуршали, а рыбы в пруду погрузились в воду.

"Иди сюда!!!"

Ли Вэй забеспокоился о своей собачьей жизни и подбежал поприветствовать его:

"Айя, хозяин вернулся. Этот подчиненный кормил лошадей в конюшне и пришел поздно. Хозяин великодушен, пожалуйста, не вините меня".

Мо Си мрачно повернул голову, и пара глаз, похожих на ножи, холодно окинула тело Ли Вэя и, наконец, упала на его лицо.

Он повернулся боком, чтобы Ли Вэй мог ясно видеть ситуацию в его комнате.

"Объясни."

Выражение лица Мо Си было мрачным, и он холодно сказал:

"Я только что вернулся из императорского дворца, что происходит?"

Ли Вэй вытянул голову, чтобы посмотреть. Вот это да! Вся комната... Что он должен сказать?

Нужно понимать, что у Мо Си было сильное обсессивно-компульсивное расстройство и легкая мизофобия, и место, в котором он жил, всегда было предельно чистым и все вещи лежали в строгом порядке. Не говоря уже о бессистемно расставленных вещах, даже края и углы сложенного постельного белья были идеально подогнаны.

Но сейчас столы и стулья были опрокинуты, занавески на кровати в беспорядке, подушки лежали на полу, а ваза стояла на кровати. Короче говоря, было похоже, что в комнату пробрался вор, а потом крутился, танцевал и сходил с ума.

Ли Вэй вздрогнул, повернув голову, и увидел бледное лицо Мо Си. Он не мог не почувствовать холодок на шее. Он заикался:

"Тогда я пойду, и разведаю обстановку".

Мо Си стиснул зубы и сказал: "Убирайся".

Ли Вэй быстро ушел, и меньше чем через минуту он быстро покатился обратно.

В это время Мо Си стоял в комнате и в оцепенении смотрел на свою кровать. Увидев, что он вернулся, он повернулся и жестко сказал:

"Что ты узнал?"
"Призрак".

Ли Вэй вытер пот со лба и пробормотал:

"Я действительно видел призрака".

Пока он говорил, он сглатывал, его адамово яблоко покачивалось вверх-вниз. Несколько раз он хотел заговорить, но когда слова доходили до его рта, он не знал, что сказать. В конце концов, прежде чем Мо Си снова готов был взорваться, он шлепнул его по бедру и сказал:

"Все, что ты говоришь - бред!"
"Господин, пойдемте со мной, посмотрим, это действительно призрак!"

Мо Си не выдержал его преувеличенного тона и пошел за ним в дровяной сарай на заднем дворе.

Если это еще можно было назвать сараем для дров.

Мо Си, "..."

Ли Вэй все еще вздыхал: "Действительно призрак!"

Он увидел, что возле обычного домика было навалено более десяти кусков камня Тайху. Несколько из них показались Мо Си очень знакомыми, как будто они были взяты из рыбного пруда.

Поверх этих камней лежали столы, стулья и скамейки подходящих размеров, собранные со всего дома Сихэ. Четыре ноги были обращены к небу, что делало вход похожим на ежа с острыми иглами по всему телу.

За такой короткий промежуток времени кто-то насильно превратил дровяной сарай Сихэ в непроницаемое логово зверя. Не требовалось даже ложки мозгов, чтобы догадаться, кто сотворил этот шедевр!

Глаза Ли Вэя были испуганными. Он указал на толстое одеяло, висевшее у входа, и с любопытством спросил:

"А? Разве это не постель князя Сихэ..."

Да, конечно, ранее это одеяло мирно лежало на его кровати.

Это было снежное шелковое одеяло, которое он аккуратно складывал каждый день после пробуждения!

В этот момент оно превратилось в теплый занавес, закрывающий вход в деревню Хайфэн!!!

Ли Вэй испугался, что заболеет от гнева, поэтому поспешно сказал:

"О, господин, это хорошо".

Мо Си почувствовал головокружение. Он стиснул зубы и спросил:

"Что в этом хорошего?".
"Подумайте, Гу Ман раньше искал рисовые чаны и погреба, чтобы спрятаться в них. Что это значит? Это значит, что он готов ускользнуть в любой момент и не готов слушать ваши приказы. Господин, вы не могли приказывать ему."
"Тогда сейчас?"
"Сейчас".

Ли Вэй прочистил горло и серьезно сказал: "Гу Ман потратил много усилий, чтобы обустроить спальню в резиденции Сихэ в соответствии со своими предпочтениями".

Мо Си схватился за лоб и перебил его: "...Когда ты стал слепым?"

"Ах, да, это не спальня".

Ли Вэй посмотрел на похожие на крепость камни Тайху и ненадолго задумался, подбирая более подходящее слово:

"Гнездо. Он построил для себя гнездо."
"Животные строят гнезда, птицы строят гнезда, это то же самое, что люди строят дома - им приходится жить в одном месте долгое время".

Ли Вэй анализировал:

"На первый взгляд, Гу Ман был приручен мудрым и великим господином. С этих самых пор он осознает, что живет под чужой крышей. Если господин велит ему идти на восток, он не смеет идти на запад. Если господин говорит ему остановиться, он не смеет идти дальше, даже если господин сломает ему ноги".

Пока он льстил Мо Си, он вдруг услышал шорох позади себя.

Обернувшись, они увидели Гу Мана, который нес по двору большую стопку матрасов. У его ног волочилась большая черная собака. Она была похожа на ту собаку, на которую он полагался на вилле Ломэй. В какой-то момент эта собака выскользнула из публичного дома и вернулась к Гу Ману после долгих поисков хозяина.

Они вдвоем с собакой неожиданно столкнулись с хозяином дома. Гу Ман, укравший матрасы, был ошеломлен.

Мо Си тоже стоял на том же месте.

После нескольких минут молчания Гу Ман расправил матрас и накрыл им голову. Затем он спокойно спросил:

"Ты еще видишь меня?"

Мо Си: "... А как ты думаешь?"

Человек под матрасом беспокойно зашевелился. Внезапно он повернулся и побежал. Черная собака также радостно бежала рядом с ним, лая на бегу.

Увидев, что человек и собака вот-вот исчезнут за углом, Мо Си рассердился и потерял дар речи. Он закричал:

"Вернись!"

Но его не послушали. Гу Ман побежал еще быстрее.

Мо Си холодно посмотрел на Ли Вэя, который наслаждался зрелищем. Он стиснул зубы и сказал:

"... Если я скажу ему идти на восток, он не пойдет на запад. Если я скажу ему остановиться, он не пойдет?"

Ли Вэй виновато сказал:

"Хехе, это... Эх, в конце концов, Гу Ман был алтарным зверем в прошлом. Даже если его мозг поврежден, он все еще немного дикий. Но господин, вы видите, он уже очень хочет поговорить с вами, не так ли?"

В ответ на это Мо Си сердито сказал:

"Да, молодец! А теперь катись и приведи в порядок мою комнату!"

Ли Вэй поспешно ответил: "Да!".

Пока он говорил, он пошел вперед, чтобы поднять матрас, который Гу Ман бросил на камень у озера.

Мо Си остановил его: "Что ты делаешь?"

"Я несу его стирать".

Мо Си задохнулся от гнева. Он стиснул зубы и сказал:

"Думаешь, я все еще хочу матрас, который Гу Ман использовал, чтобы построить гнездо? Иди в кладовую и возьми новый!"

Ли Вэй немедленно кивнул и убежал.

Мо Си стоял на месте. Он посмотрел на спину Ли Вэя, затем на то место, где исчезли Гу Ман и собака. Наконец, он повернулся и посмотрел на "конуру", оставленную Гу Маном.

Он поднял руку, чтобы потереть затылок, который пульсировал от боли. Он чувствовал, что весь гнев, который он накопил за свою жизнь, исчезнет за эти несколько дней.

Проклятье, он мог бы вернуться на границу. Если бы он продолжал так раздражаться, то, возможно, стал бы Буддой!

Однако Мо Си и Цзюнь Шан, вероятно, были еще слишком молоды. Он был прямолинейным человеком, который не любил долго говорить. Его эмоции были написаны на его лице. Двор отличался от армии.

Здесь железная кровь и верные сердца рассеивались подобно приливу. То, что шло против течения, было интригами и заговорами друг против друга. Раздражение после возвращения в столицу только нарастало.

Всего через несколько дней последовал новый виток неприятных дел.

Несколько старых дворян, обычно робких как мышки, решили, что князь Сихэ занят официальными делами и не может следить за Гу Маном целыми днями. Что если этот ублюдок использовался людьми вроде Ли Цинцяня или имел скрытые мотивы? Это было бы слишком опасно.

Поэтому старые дворяне написали прошение на имя Его Величества, надеясь, что Гу Мана посадят в Ледяную тюрьму. Мо Си холодно сказал:

"Он был в Ледяной тюрьме. Разве у Ли Цинцяня не было способа помочь ему сбежать?"
"Это потому, что охрана была недостаточно строгой. Если мы усилим охрану, то точно сможем..."
"Что именно?"

Его Величество прервал:

"Я уже согласился на просьбу князя Сихэ. Если бы я так легко нарушил свое слово, что бы я был за человек?"

Однако эти старые дворяне пылали от гнева и не давали императору покоя. Они снова ныли и жаловались. Его Величество был раздражен и свирепо сказал:

"Ладно, ладно, ладно, вы такие надоедливые! Тогда почему бы нам не сломать его? Господин Сихэ, возьмите Гу Мана с собой на другой день и наложите на него рабскую печать, чтобы он не смог сбежать. Это также даст им некоторое облегчение."

Услышав о печати раба, сердце Мо Си учащенно забилось. Он посмотрел на сидящего на троне человека.

Его Величество слегка приподнял брови:

"Что? Князь Сихэ, вы хотите что-то сказать?"
"Нет."

Мо Си ответил низким голосом и закрыл глаза.

Так называемая печать раба должна быть наложена на него через рабский ошейник.

Согласно правилам Чжунхуа, будь то надевание ошейника на раба или его снятие, оно должно было быть одобрено Его Величеством и проводиться палачом. Поэтому, когда Мужун Лянь надел ошейник на Гу Мана без разрешения, это было фактически против правил.

Позже, когда Гу Ман сделал большой вклад в дела страны, Старый Владыка издал указ о снятии с него рабской печати. Естественно, рабский ошейник на его шее также был снят. За это Мужун Лянь был даже отруган старым императором.

В тот день именно Мо Си сопровождал Гу Мана к палачу, чтобы снять ошейник с его шеи.

Он был искренне рад за своего старшего боевого брата. Он думал, что его старший боевой брат был настолько хорош, что заслуживал быть свободен до конца своих дней.

В то время Мо Си и подумать не мог, что однажды он станет хозяином своего старшего брата, и что однажды он станет причиной, по которой рабский ошейник снова вернется в его жизнь, как символ "унижения" и "подчинения".