Онлайн чтение книги Далекие странники Faraway Wanderers
Том 1. Глава 24. Маска призрака

Чжоу Цзышу совершенно не интересовало происходящее. Так называемые герои могли драться как собаки, свиньи, драконы, да кто угодно, его это ни коим образом не беспокоило. Единственное, что его заботило на данный момент, это поиск таверны, дабы наполнить вином желудок и кувшин про запас, и отдых в каком-нибудь тёмном, желательно звуконепроницаемом месте, где можно было бы заснуть мертвецким сном и вытравить из памяти сказку о красных мальчиках, спасающих белых дев.

Он ловко вывернулся из хватки Цао Вэйнина и пояснил:

— Как насчёт того, чтобы сначала вернуть мальчишку господину Чжао?

— Верно, чуть не забыл! — хлопнув себя по лбу, воскликнул Цао Вэйнин.

Молодой человек повернулся к Чжан Чэнлину, и его добродушное лицо вдруг омрачилось печалью. Он вздохнул и похлопал Чжан Чэнлина по плечу.

— Ты и так слишком много пережил для своего возраста. А ситуация сейчас ещё больше усложнилась. С этого момента соблюдай предельную осторожность, хорошо?

Чжан Чэнлин не знал, кто этот молодой человек, и просто смотрел на него в полном недоумении. Однако Вэнь Кэсин отреагировал мгновенно:

— Они всё ещё спорят из-за Кристальной брони? Только не говори, что они подозревают семью Чжан в… — он взглянул на Чжан Чэнлина и замолчал на полуслове.

Цао Вэйнин не считал их посторонними, поэтому он затараторил, рассказывая о новостях во всех подробностях:

— Вы выбрали не самый лучший момент для отлучки. Вчера тут случился колоссальный переполох. Все пошло наперекосяк с момента, когда Фэн Сяофэн упомянул о Кристальной броне. Его слова так всколыхнули собрание, что глава Гао и настоятель Ци Му едва успокоили толпу. Но это многих натолкнуло на подозрения. Первым выступил Юй Цюфэн, глава школы Хуашань. Он спросил героя Чжао Цзина о том, не присвоил ли он фрагмент брони, принадлежавший герою Чжану. Затем он обвинил Чжао-ся в убийстве своего сына Юй Тяньцзе.

Цао Вэйнин наморщил лоб, вспоминая что-то, а затем продолжил самым что ни на есть монотонным голосом, словно повторял эти слова уже в сотый раз:

— Юй Цюфэн стенал и рыдал, как будто он приехал в Дунтин исключительно ради должного оплакивания сына — он выглядел почти обезумевшим от горя. Эмэй, Кунтун, Цаншань и другие школы, которые состоят в хороших отношениях с Хуашань, ожидаемо поддержали его. Они потребовали от Чжао Цзина разъяснения событий, произошедших в его владениях. Фэн Сяофэн тоже не молчал и цеплял всех подряд, чем изрядно подлил масла в огонь. В итоге кто-то не выдержал, нанёс удар, который перерос в массовую драку. Были даже люди, призвавшие к ответу Гао Чуна. Они хотели, чтобы тот объяснил внезапное появление призраков в цзянху, а также рассказал, чем на самом деле является Кристальная броня.

Вэнь Кэсин и Чжоу Цзышу с любопытством посмотрели на Цао Вэйнина. Каким образом этот недалекий парнишка научился складно излагать всего за один день?

Цао Вэйнин прочистил горло.

— Во всяком случае, так мне объяснил шишу. Честно говоря, вчера поднялся такой гвалт, что я толком не разобрался, что вообще происходит.

Что ж, неудивительно, почему он рассказывал, будто читал по книге…

Чжоу Цзышу обратился к Чжан Чэнлину:

— Малой, ты знаешь что-то важное, не так ли? Иначе зачем кому-то поджигать твою комнату и посылать за тобой скорпионов?

Чжан Чэнлин непонимающе уставился в ответ и покачал головой.

Чжоу Цзышу закатил глаза. Ему порядком надоело глупое выражение лица мальчишки, поэтому он отвернулся и обратился к Цао Вэйнину с просьбой:

— Может ли Цао-сюн обеспокоиться благополучным возвращением ребёнка герою Чжао? Буду премного благодарен, — затем он развернулся и пошёл прочь, не дожидаясь ответа. Очевидно, творящийся вокруг хаос не интересовал Чжоу Цзышу ни в малейшей степени.

Чжан Чэнлин проводил взглядом удаляющуюся фигуру своего шифу и поджал губы, скрывая разочарование. Тут он почувствовал, что кто-то погладил его по голове. Он поднял взгляд и увидел улыбающегося Вэнь Кэсина.

— Господин?

— Как думаешь, почему он вежлив и спокоен с другими людьми, но становится нетерпеливым и раздражительным с тобой?

Чжан Чэнлин уныло пробормотал, повесив голову:

— Наверное, потому что я слишком глуп…

Вэнь Кэсин рассмеялся.

— Нет, ты не настолько глуп. Позволь объяснить: тот факт, что он не притворяется вежливым с тобой, означает, что он хотел бы стать тебе другом. Он просто не говорит об этом вслух. Видишь ли, он весьма застенчив. Даже робок, я полагаю…

— Правда? — неверяще спросил Чжан Чэнлин.

Глаза Вэнь Кэсина от улыбки превратились в изогнутые полумесяцы. Он посмотрел в спину удаляющемуся Чжоу Цзышу и немного рассеянно пояснил:

— «Родители даровали ему жизнь, а я лучше всех знаю его душу».[164]Вариация на основе строк из «Исторических записок» о мыслителе и политике времён «Вёсен и Осеней» Гуань Чжуне: «Пусть родители даровали мне жизнь, но Бао знает меня лучше всех». «Бао» — это Бао Шуя, близкий друг Гуань Чжуна. Я даже опасаюсь, что, кроме меня, в мире нет ни единого человека, способного его понять. Так что да, можешь поверить мне на слово.

Очевидные внутренние травмы, непревзойдённая маскировка, привычка заметать следы, мастерское кунг-фу, сверхъестественная осведомлённость о делах цзянху — всё указывало на Тяньчуан. Вэнь Кэсин не мог придумать объяснения лучше. Но тогда каким образом Чжоу Цзышу удалось избежать чудовищного наказания гвоздями «семи отверстий на три осени»? Вэнь Кэсин бесчисленные разы прокручивал в уме этот вопрос, и наконец-то его осенило. Важно было не то, каким именно способом Чжоу Цзышу избежал превращения в пускающего слюни калеку, а то, что он знал, как это сделать. Вэнь Кэсин подумал: «Небеса, боюсь, я увязался за действительно важной птицей».

Чжан Чэнлин ещё раздумывал над услышанным, когда Цао Вэйнин решил поделиться своим мнением.

— Знаете, мне всегда казалось, что два мужчины вместе — это немного странно, — с предельной искренностью сказал юноша. — Но теперь я понимаю, что быть рядом с кем-то, кто понимает тебя с полуслова, — это великое счастье. Не уверен, что даже бессмертные пары совершенствующихся знают друг друга лучше. Так что, мужчина или женщина окажется родственной душой человека, никакой разницы в том нет. Есть одно стихотворение, — и он начал декламировать строки, покачивая головой в ритм:

«Спрошу я у мира, что за любовь, что связала Жизнь и смерть диких птиц обещаньем? Озера Персиковых цветов — бездонной пучины глубь — Не мера для чувства, с… с… [165]Первые две строки — из стихотворения Юань Хаовэня «Могила диких гусей» (摸鱼儿·雁丘词). Третья и четвертая — из стихотворения Ли Бая «Подношение Ван Луню» (赠汪伦) в переводе Л. Эйдлина. Забытые Цао Вэйнином слова: «с каким Ван Лунь меня провожает в путь!»

Цао Вэйнин запнулся. Слова вертелись на языке, но, как он ни старался, вспомнить продолжение не смог. Смущённый, он попытался замять конфуз, пояснив:

— Это стихотворение господина Ду Фу. Хотя его глубину несколько трудно понять, всё же эти строки заслуживают того, чтобы их красоту и смысл оценили без спешки.

Чжан Чэнлин с Вэнь Кэсином посмотрели на него, как на полоумного.[166]То, насколько сильно опростоволосился Цао Вэйнин, трудно передать одним предложением: 1. Хотя оба стихотворения о любви, первое — об истинной любви пары (гусь покончил с собой, разбившись о землю после смерти гусыни), второе — о дружеских чувствах (Ли Бо так выразил благодарность Ван Луню за теплый прием и вино). 2. Ни один стих не является трудным для понимания (по мнению переводчицы с китайского). 3. Стихотворения принадлежат разным авторам. 4. Ду Фу не является автором ни одного из двух процитированных стихотворений. Повисшую тишину, грозившую вот-вот превратиться в обоюдную неловкость, нарушил деликатный ответ Вэнь Кэсина:

— Школа меча Цинфэн воспитывает учеников поистине потрясающих боевых и литературных навыков. Как... изумительно .

Цао Вэйнин был чувствительным молодым человеком. Слова, которые расценились им как похвала, сильно его смутили. Юный мечник застенчиво улыбнулся и скромно потупил взгляд:

— О, вы слишком добры. Мой шифу говорит, что для нас, воинов улиня, чтение бесполезно, поскольку мы не собираемся сдавать Императорские экзамены. Достаточно знать пару-тройку стихотворений, а сосредоточиться необходимо на кунг-фу. По правде говоря, я посещал библиотеку школы лишь пару раз, и моё знание поэзии весьма поверхностно.

Вэнь Кэсин подумал, что парень употребил слово «поверхностно» наилучшим образом.

Вдвоём они привели Чжан Чэнлина обратно к Чжао Цзину. Взволнованный старший попросил их задержаться и завалил шквалом вопросов. По беспристрастному наблюдению Вэнь Кэсина, хитрый лис действительно беспокоился за сына покойного друга. Поэтому господин Вэнь решил незаметно уйти. Он почти дошёл до двери, когда спиной почувствовал чей-то пристальный взгляд.

Вэнь Кэсин обернулся и встретился с яростным блеском чужих глаз — это был злобный взгляд свирепого пса, готового вот-вот наброситься. Цао Вэйнин разговаривал с этим человеком с благоговейным уважением, и Вэнь Кэсин догадался, что это был шишу юноши — никчёмный брат главы школы Цинфэн, известная заноза в заднице Мо Хуайкун.[167]莫怀空 — досл. «тот, кто с пустым сердцем». Даосское имя. Пустота сердца (отсутствие страстей и желаний) — один из идеалов даосизмма.

Мо Хуайкун, слушая сбивчивый лепет Цао Вэйнина, посмотрел на Вэнь Кэсина, на которого тот указывал, поэтому их взгляды и пересеклись. Мо Хуайкуну показалось лицо мужчины смутно знакомым. Под пронзительным взглядом чужих обсидиановых глаз по спине Мо Хуайкуна пробежал неприятный холодок. Он продолжал безуспешно пытаться вспомнить, кто же это, когда увидел, как губы Вэнь Кэсина изогнулись в кривой ухмылке.

В тот момент Цао Вэйнин рассказывал о связи Вэнь Кэсина с другим мужчиной и о глубине их взаимных чувств. Мо Хуайкун хмыкнул, подумав, что этот Вэнь Кэсин далеко не так добродетелен, как кажется его наивному шичжи.[168]Ученик брата по школе (племянник по школе).

— Когда ты уже заткнешься? — прикрикнул Мо Хуайкун, обращаясь к Цао Вэйнину. Последний остановился на полуслове и захлопнул рот, жалея, что не может его зашить.

-----

Через несколько часов насытившийся Чжоу Цзышу, расслабленно прислонившись к ограждению балкона таверны, медленно потягивал вино. Он заметил, что какой-то человек подошёл к паре парней за соседним столом, сказал им что-то, после чего те расплатились и ушли. Чжоу Цзышу огляделся и с удивлением отметил, что таверна успела наполовину опустеть. Он обратился к проходящему мимо молодому человеку:

— Что происходит?

— Говорят, в поместье Гао изловили призрака и собираются выставить его на всеобщее обозрение!

Чжоу Цзышу сосредоточенно нахмурил лоб. Как удалось Гао Чуну изловить ещё одного призрака? Чжоу Цзышу сам к этому времени успел столкнуться с двумя обитателями Долины и не сомневался, что призраки продолжат появляться в цзянху, но что означал этот поворот событий? Каждый призрак стал таковым от отчаяния, желая обрести убежище от возмездия за совершённые преступления. Чем мог быть оправдан риск быть пойманным на вторжении в поместье Гао, да ещё и во время собрания героев? Неужели Кристальная броня открывает путь к настолько важным секретам, что выманила призраков из Долины? Или же тайна брони до того ужасна, что нежелание её разглашать заставило Гао Чуна пойти на неуклюжий трюк с поимкой якобы призрака ради отвлечения внимания?

Поглощённый размышлениями, на выходе из дверей Чжоу Цзышу с кем-то столкнулся.

— Прошу прощения, — машинально пробормотал он, прежде чем увидел, на кого по рассеянности налетел. Это был ученик Древнего Монаха. У пораженного Чжоу Цзышу промелькнула странная мысль: «Бессмертные тоже ходят по забегаловкам?»

— Ничего страшного, — ответил ученик, оправляя накидку. Чжоу Цзышу посчитал, что инцидент исчерпан, и собрался уйти восвояси, когда тот добавил:

— Я слышал о тебе от мальчишки из школы Цинфэн. Это ведь ты сопроводил сироту Чжана в Тайху? Уверен, тебе известно, кто я. Меня зовут Е Байи.[169]叶白衣 — досл. «листья белых одежд».

Ученик Древнего Монаха явно не был приверженцем долгих учтивых бесед, которые так нравились Гао Чуну. На самом деле, он открывал рот, только если к нему обращались напрямую. Чжоу Цзышу недоумевал, почему этот отрешённый, будто бы постоянно не в настроении человек вообще заговорил с ним. Поэтому Чжоу Цзышу ответил любезными банальностями, которые, впрочем, были категорически проигнорированы. С каменным выражением лица Е Байи продолжил:

— Твоё дыхание вялое, а движения затруднены. Ты неизлечимо болен, но при этом не выглядишь огорчённым, скорее наоборот. Как странно.

Чжоу Цзышу промолчал, подумав, что жизнь отшельника на безлюдной горе ради достижения бессмертия, должно быть, заставила этого парня забыть о простейших нормах вежливости.

После некоторых раздумий Е Байи вновь обратился к нему:

— Сколько же тебе осталось? Три года? Два?

Тема была совершенно неуместна для обсуждения с, фактически, незнакомцем. Но сказать что-то нужно было, поскольку ни кивок, ни покачивание головой не остановили бы этот неприятный допрос. Нацепив деревянную улыбку, Чжоу Цзышу попытался увильнуть:

— Проницательность Е-сюна достойна восхищения. Неудивительно…

Это было так, если бы уши Е Байи отсеивали любую чепуху: он бесцеремонно проигнорировал речь собеседника и нетерпеливо перебил:

— Даже бессмертные мастера не могут избежать пяти симптомов приближения смерти[170]天人五衰 — пять ухудшений, который, как считается, проходят просветленные мастера перед смертью. К ним относятся грязь на одежде, затрудненное дыхание, пот в области подмышек, неприятный запах тела и неспособность устойчиво сидеть. и терпят невыразимые страдания. Но ты беззаботно наслаждаешься земными удовольствиям. Кажется, времена изменились: одна волна реки перегнала другую.[171]Дословный перевод «Задняя волна Янцзы подталкивает переднюю волну» (长江后浪推前浪) в значении «новое постоянно заменяет старое», а также «каждое новое поколение превосходит предыдущее». С каких пор на Центральных равнинах появились такие люди?.. — последнюю фразу он договорил, отвернувшись и направившись прочь, видимо, не собираясь хоть как-то попрощаться. Ученик Древнего Монаха отошел на добрый десяток шагов, а затем, будто что-то вспомнил, остановился и крикнул через плечо:

— Если будет нечем себя занять, можешь как-нибудь угостить меня выпивкой, возражать не буду.

Последнее предложение он произнес таким тоном, словно оказал великую честь. Чжоу Цзышу не нашёлся с ответом.

Зеваки плотным потоком стекались к поместью Гао, чтобы поглазеть на жуткого призрака, и Чжоу Цзышу влился в толпу. Оказалось, смотреть особо не на кого. Перед воротами поместья вооруженные до зубов стражники охраняли жалкого вида мужчину средних лет, связанного по рукам и ногам. Торс несчастного был специально оголён, чтобы каждый желающий мог рассмотреть татуировку на пояснице: изображение маски призрака должно было служить подтверждением «подлинности товара». Чжоу Цзышу снова слишком глубоко погрузился в раздумья, поэтому вздрогнул от неожиданности, когда чья-то рука легла ему на плечо. Вэнь Кэсин, появившийся из ниоткуда, очаровательно улыбнулся:

— Я искал тебя целую вечность. Где ты пропадал?

Чжоу Цзышу проигнорировал вопрос, вместо ответа указав на связанного узника:

— Как думаешь, он настоящий призрак?

— Хм? — Вэнь Кэсин посмотрел в направлении, указанном Чжоу Цзышу, и покачал головой. — Как только человек делает татуировку маски призрака, он больше не вправе выходить на свет, появляться на людях. Кому захочется подделывать что-то подобное? Хотя, возможно, бедняга кому-то перешёл дорогу, и его подставили в отместку, чтобы подвергнуть унижению публичной казни.

Его речь звучала легкомысленно и небрежно, но она не была лишена смысла. Однако Чжоу Цзышу знал о татуировке кое-что ещё. Например, для её нанесения использовался пигмент из сока растения под названием «трава преисподней». Оно произрастало только в Долине Призраков и нигде больше. Кроме того, не каждый вошедший в Долину выживал. Точно так же, как душа умершего могла быть уничтожена вместо того, чтобы перевоплотиться или обратиться призраком, любой, кто искал убежища в Долине, должен был сначала заслужить право называться «призраком» и татуировку, это право подтверждающую. В по-людоедски жестокой Долине только сильнейшие, те, кто был способен достойно защищаться и побеждать, получали возможность остаться в призрачном братстве и нанести татуировку.

Чжоу Цзышу задумчиво рассматривал татуированного мужчину. Тем временем в толпе поднялся взволнованный ропот. Какой-то адепт школы Хуашань поднялся, призывая к казни путем сожжения заживо.

Чжоу Цзышу резко развернулся и широким шагом направился прочь.