Онлайн чтение книги Далекие странники Faraway Wanderers
Том 4. Глава 73. Правила

Как только Фэн Сяофэн увидел Гу Сян, он словно сошёл с ума и бросился вперёд с визгом: 

— Поганая девчонка! Я убью тебя!

Гу Сян в притворном ужасе заломила брови и приложила руки к груди:

— Ух, я испугалась до смерти, малыш по фамилии Фэн! Надеешься, что кто-то из взрослых дяденек снова возьмёт тебя на ручки, чтобы ты мог задирать меня, слабую девушку? Твоё жестокое сердце не знает снисхождения! 

— Брат Фэн, остынь немного! — остановил его Чжао Цзин. — Будь она злодейкой, разве смогла бы безнаказанно уйти на виду у стольких людей?

Цао Вэйнин понимал, что подобные речи означают намерение ополчиться против Гу Сян. Неизвестно откуда у него взялись силы, чтобы подняться на ноги, пересиливая рвущийся наружу кашель и ноющую боль в рёбрах, но Цао Вэйнин встал и закрыл собой девушку.

— Господа, — тихо, но решительно заговорил он. — А-Сян в силу юности настолько простодушно искренна, что не умеет скрывать свои помыслы и не всегда облекает их в учтивые слова. Уважаемые старшие! Даже если она ненароком оскорбила ваш слух, прошу, спишите отсутствие должного почтения на молодость и проявите милосердие…

 Затем Цао Вэйнин повернулся к Фэн Сяофэну и по слогам отчеканил: 

— Что касается вас, герой Фэн, этому Цао есть что сказать. В день, когда Дунтин был взбудоражен пропажей Кристальной брони и внезапной гибелью героя Шэня, Чжан Чэнлин действительно был с нами. Человеком, уведшим молодого господина Чжана от главы Гао, был Чжоу-сюн. Они покинули поместье перед взором героя Чжао, и тот нисколько не препятствовал их уходу. Чжоу-сюн поручил нам с А-Сян позаботиться о безопасности мальчика. Что же до означенного Фэн Сяофэна, этот человек не видит разницы между добром и злом, раз вступил в сговор с Ядовитыми скорпионами в стремлении выследить и убить нас. Разве самозащиту можно вменять в вину?

Гу Сян высунулась из-за спины Цао Вэйнина и указала пальчиком на Фэн Сяофэна:

— Вот именно! Поглядите на него! Напыжился, словно ему все должны по восемьсот монет, и лезет в драку, не желая выслушать! Как знать, может, он заодно с отрядом скорпионов-наёмников? 

Дух Земли рвал и метал, но дело дошло до разговоров, и победить девчонку на этом поприще было невозможно. На каждое слово Фэн Сяофэна сыпалась в ответ барабанная дробь скороговорки. Болтушка скрыла рукой лукавую улыбку и указала на себя:

— Эта добрая тётушка получила распоряжение господина — присмотреть за маленьким негодником. Она и представить не могла, что поручение окажется таким непростым! Теперь она думает, что и Фэн Сяофэн, и вся его компашка — бесстыдники, каких свет не видывал! Скажи-ка, коротышка, ты и этот… то ли Юй, то ли Гуй[419]Гу Сян уточняет иероглифы, и её уточнения неправильны. Дословно: то ли Юй как «рыба» (鱼 вместо 于), то ли Гуй как «черепаха» (龟). — из какой вы школы вышли? Обычно у людей не написано на лбу, хорошие они или плохие, но, глядя на тебя, я сильно сомневаюсь в твоём благородстве. Почему вы так настойчиво ищете Чжан Чэнлина? Два куска мусора, ты и этот Юй! Пффф.

Гу Сян закатила глаза, как капризный ребёнок. Она умудрилась приплести бывшего главу Хуашаня, который сейчас являлся всеобщим козлом отпущения — на такого незазорно было повесить любые грехи вне зависимости от того, совершал он их или нет.

Фэн Сяофэна обвинительная речь застала врасплох. Он обалдело застыл, ощущая головокружение от бурлившего в крови гнева. Дух Земли не мог предположить, что разговор обернётся против него. Он почувствовал мороз по коже от неприязненных взглядов, пронизывающих со всех сторон.

Е Байи сухо хмыкнул:

— Подобные тебе, Фэн Сяофэн, — плохой материал для практики боевых искусств. Ты не сможешь постичь Мантру Люхэ, за что же ты борешься?

Разве мог Е Байи сказать что-то, приятное слуху?

Раздались смешки, Гаошань-ну от обиды взревел и расколотил булыжник о землю. Но в демонстрации силы слепца не было проку. Цао Вэйнин невольно ощутил жалость к этой паре хозяина и преданного слуги. 

Возможно, из-за упадка сил от полученной травмы восприятие Цао Вэйнина изменилось. Окружающие люди словно потеряли человеческое обличье и виделись ему полем сорной травы, что колышется на ветру и гнётся под дождем. Эти люди с одинаковой готовностью склонялись перед теми, кто был выше и сильнее, и давили тех, кто оказывался ниже и слабее. Радуясь, что в данный момент сохранности их лиц ничто не угрожает, они охотно наблюдали, как растаптываются чужие лица.

Цао Вэйнин потянул Гу Сян за руку и сказал:

— Пойдём, А-Сян.

Гу Сян без лишнего слова послушно последовала за ним. Цао Вэйнин приблизился к Мо Хуайяну:

— Шифу, этот младший не демонстрирует должного сыновнего почтения, поэтому не смеет более называться вашим учеником. В меру ограниченных талантов, даже усердная практика не сделает меня прославленным мастером. Молодость даёт мне шанс избрать другой путь. Может, я стану крестьянином, и, вместо взмахов меча, буду полагаться на взмахи мотыги, в надежде получить богатый урожай. Не сомневайтесь, вы будете первым, кому доставят выращенные мной свежие фрукты и овощи. 

Мо Хуайян уже успокоился и перестал излучать ярость, но его взгляд, брошенный на Гу Сян, был далёк от одобрительного. Несмотря на безусловную красоту, девушка не походила на благовоспитанную дочь хорошей семьи. Глава школы Цинфэн чувствовал витающую вокруг неё неописуемую злую ауру. 

Затянувшееся молчание прервал громкий смех Мо Хуайкуна:

— Ха-ха! Я всегда знал, что ты безнадёжный болван! Когда твоя маленькая жена подарит тебе щекастого наследника, я стану его дедушкой-шишу и буду по праву угощаться вином в день его первой луны![420]Китайцы празднуют три даты, связанные с рождением ребёнка: три дня, месяц и сто дней со дня рождения. Через три дня после появления на свет ребёнок получает «право на жизнь». И мать, и ребёнок первый месяц находились в затворничестве, «смотрины» для родственников происходят на праздник первой луны. Считается, что к этому времени угроза внезапной смерти малыша отступает. 100 дней со дня рождения празднуются с ещё большим размахом, на этот праздник отец или старший родственник-мужчина нарекал ребёнка личным именем мин (名).

Цао Вэйнин сдержанно усмехнулся размаху воображения своего шишу. Скулы Гу Сян вспыхнули, но было очевидно — дозволение старших получено, наконец-то можно дышать полной грудью!

Цао Вэйнин и Гу Сян уже направились прочь, когда кто-то подал голос из толпы. Говорил мужчина из свиты Чжао Цзина — тот самый, что обнажил оружие при атаке скорпионов. Его лицо вплоть до самой шеи диагонально пересекал шрам от глубокого пореза.

— Барышня, погодите минутку! Этот скромный человек хочет задать один вопрос.

Гу Сян повернулась, пытаясь распознать говорившего в толпе, а тот вкрадчиво продолжил: 

— Неужели вы не заметили, что эта девушка пришла сюда с территории Долины Призраков? Она вторглась на гору Фэнъя, но почему же призраки беспрепятственно её пропустили?

Гу Сян мгновенно побелела как полотно.

— Могу предложить две вероятных причины, — заявил мужчина со шрамом. — Либо перед нами… весьма любопытная личность, либо ей и в самом деле удалось прошмыгнуть мимо стражей Долины. Но каким образом? Юная девушка смогла остаться незамеченной призраками — разве это не подозрительно?

Намёк был яснее ясного. Даже Цао Вэйнин понял, о чём речь, и растерянно оглянулся на Гу Сян, не в силах произнести ни слова.

Отпустив его руку, Гу Сян сделала шаг назад. И ещё один.

Чжао Цзин прищурился, рассеянно похлопал говорившего по плечу и громко спросил:

— О… И кем же может быть столь юная дева?

— Знать человека в лицо — не означает знать, что у него на сердце,[421]Поговорка в значении «можно долго знать человека и не понимать его истинной природы» (知人知面不知心). Аналог «чужая душа — потёмки». — улыбнулся мужчина со шрамом.

Чжао Цзин задумчиво огладил подбородок и, поразмыслив, сказал:

— О, вопрос личности девушки решается очень легко! Все обитатели Долины носят на пояснице татуировку маски призрака. Будь здесь только мужчины, прояснить её наличие было бы затруднительно. К счастью, в наших рядах присутствуют представительницы школы Эмэй. Если осмотр проведут женщины, приличия будут соблюдены. Проверить наличие метки можно в уединённом месте, а мы поверим школе Эмэй на слово.

Глава школы Эмэй кивнула, выражая согласие.

Цао Вэйнин всё понял, как только увидел застывшее лицо Гу Сян. Осознание настолько оглушило его, что слова Чжао Цзина пронеслись мимо невнятным гулом. Цао Вэйнин всегда знал Гу Сян как весёлую простодушную девушку, пренебрегающую основами этикета. Никогда ранее он не видел такой бледности и мрачной обречённости на её лице.

Гу Сян больше не улыбалась, её большие яркие глаза сейчас светились не тёплым озорством, а холодной злобой. Она смотрела не на Цао Вэйнина, а на мужчину со шрамом, и действительно походила на призрака.

В памяти Цао Вэйнина сами собой всплыли слова Вэнь Кэсина, сказанные перед их отъездом на поиски Е Байи: «Ну, а если А-Сян не та, кем кажется? Если ты вдруг поймёшь, что совсем не знаешь её, что тогда?» 

Что он тогда ответил? Цао Вэйнин был огорошен этими вопросами, но всё равно уверенно поклялся: «Не сомневайтесь, я знаю А-Сян».

Неожиданно Гу Сян фиолетовой вспышкой пронеслась вперёд. В один миг она оказалась перед незнакомцем со шрамом. Никто даже представить не мог, что девушка осмелится напасть при всём народе. 

Было очевидно, что Гу Сян действовала не из добрых побуждений, поэтому мужчина инстинктивно отпрыгнул назад. Гу Сян насмешливо фыркнула и резко вскинула руки. Из её рукавов вылетели две железные цепи. Противник отпрянул, чтобы увернуться, но цепи, словно живые, обвили его шею. 

— Ты пытаешься вломиться в преисподнюю, куда нет входа,[422]Часть поговорки. Полная версия: «Ты отринул путь на небеса, но пытаешься ворваться в преисподнюю, куда нет входа» в значении «ты идёшь к своей гибели», «ты сам перерезал себе горло». (天堂有路你不走，地狱无门闯进来) — зловеще прошипела Гу Сян. — Хочешь в чём-то обвинить меня? Ну попробуй… — и она со всей мочи дёрнула цепи, намереваясь оторвать врагу голову.

Чжао Цзин с сердитым криком обнажил меч и замахнулся на Гу Сян. Та, словно её жизни ничего не угрожало, не стала уклоняться, а выжидала, когда Чжао Цзин раскроется в выпаде, чтобы контратаковать скрытым оружием.

— А-Сян! — во всю мочь заорал Цао Вэйнин. 

Без лишних мыслей он кинулся наперерез Чжао Цзину и отразил его клинок, а потом схватил Гу Сян за руку, которой она тянула цепи:

— Отпусти! Давай вернёмся домой! А-Сян, отпусти его, прошу! 

Гу Сян замерла и невольно разжала пальцы. Цепи с лязгом упали на землю. Цао Вэйнин оттащил девушку на несколько шагов назад, после чего она заторможено пробормотала:

— Домой?

— Домой, А-Сян, — глубоко вздохнул Цао Вэйнин. 

— Очень хорошо! — усмехнулся Чжао Цзин. — Раз выяснилось, что ты — маленький призрак Долины, необходимость в церемониях отпала. Думаешь, мы позволим тебе приходить и уходить, когда вздумается?..

Сильный порыв ветра ударил Чжао Цзина в спину, оборвав его речь. Глава Чжао резко развернулся, чтобы отразить нападение, и осознал, что его атаковал Е Байи. Тот оставался в седле и держал Лунбэй, однако меч не покидал ножны. Белый всадник одним взмахом руки направил мощный поток энергии, который чуть не смёл Чжао Цзина.

Даже не поглядев на Мечника Цюшань, Е Байи обратился к Цао Вэйнину:

— Друг, о котором ты говорил, — это мальчишка по фамилии Чжоу, верно? Отведи меня к нему, и я доставлю вас в безопасное место. 

Ошарашенные герои могли только беспомощно наблюдать за тем, как Е Байи уводит из их рук Гу Сян и Цао Вэйнина.

— Цао Вэйнин, ты осмелишься уйти? — наконец-то подал голос Мо Хуайян. 

Цао Вэйнин напряжённо выпрямил спину, остановился, обернулся и тихо отозвался: 

— Шифу…

— Отправишься с ними, — процедил его наставник, —и в ту же секунду перестанешь быть учеником школы меча Цинфэн. Ступишь на тёмный путь… и я, и все последователи праведных школ станут твоими непримиримыми врагами!

Цао Вэйнин, казалось, пошатнулся, и Гу Сян поспешила поддержать его.

— Подумай хорошенько, — продолжил Мо Хуайян. — Не позволяй одной ошибке сделать тебя объектом ненависти до скончания лет. 

Оцепенение Цао Вэйнина не спадало довольно долго. Затем Гу Сян почувствовала, как он мимолётно сжал её ладонь, потом отпустил и снова сжал ещё крепче. 

— Шифу, я принёс клятву, что до самой смерти ни на мгновение не усомнюсь в А-Сян и не подведу её… Вы с детства учили меня держать слово. Я не могу забрать обещание, данное её семье.

Глава школы меча Цинфэн побледнел и стиснул зубы. На скулах Мо Хуайян долго играли желваки, прежде чем он колко рассмеялся, три раза повторил «хорошо» и резко отвернулся, словно больше знать не хотел ученика-отступника.

Цао Вэйнин преклонил колени. Гу Сян посуровела, но, немного помедлив, всё же опустилась на колени плечом к плечу с ним. Бывший ученик трижды поклонился в сторону Мо Хуайяна, разбивая лоб в кровь. 

Затем Цао Вэйнин повернулся к бывшему шишу Мо Хуайкуну и повторил три покаянных земных поклона, стискивая зубы и не в силах вымолвить ни слова. Мо Хуайкун пристально смотрел в ответ. Старший заметно нервничал, словно хотел что-то сказать, да не находил правильных слов. Всё, что он смог, это с чувством выругаться:

— Твою мать! Что ж это творится!

Отбив поклоны старшим, Цао Вэйнин с помощью Гу Сян поднялся на ноги. Е Байи терпеливо ждал неподалёку. Внезапно Мо Хуайян развернулся, сверкнул глазами и негромко, надломленно позвал:

— Вэйнин!

Сердце Цао Вэйнина ёкнуло.

— Шифу…

Мо Хуайян глубоко вздохнул и, немного поколебавшись, подозвал ученика:

— Подойди. Мне нужно кое-что сказать тебе. 

Е Байи недовольно свёл брови, ожидая от этой парочки учителя и ученика новых проблем. Но увидев, что Цао Вэйнин направился к наставнику, отвернулся. Их расставание навек не имело к нему никакого отношения. 

Сделав несколько шагов, Цао Вэйнин опустился на колени перед шифу. Мо Хуайян смотрел на него со смешанными чувствами. Затем он положил руку на голову ученика, словно тот был маленьким ребёнком, тяжело вздохнул и промолвил, закрыв глаза:

— В вашем поколении… я ценил тебя больше всех прочих. 

— Шифу, я… — поперхнувшись, начал Цао Вэйнин. 

И не смог закончить фразу, поскольку сцена грустного прощания резко изменила окраску. Неожиданно для всех, рука Мо Хуайяна сдавила голову ученика с силой десяти тысяч цзюней.[423]万钧 — образное выражение, обозначает невыносимую тяжесть, огромный вес. Цзюнь — древняя мера веса, равна 30 современным цзиням (斤), т.о. 10 тысяч цзюней равны 150 тоннам. 

Из всех цицяо[424]Семь отверстий (七窍) на голове: уши, глаза, ноздри, рот. Цао Вэйнина хлынула кровь. Гу Сян истошно закричала. Мо Хуайкуна окатило багряным фонтаном, но он никак не отреагировал, продолжая оторопело смотреть на коленопреклонённого юношу… Мо Хуайян отнял руку, и в оглушающей тишине Цао Вэйнин повалился на землю. 

— С момента основания школа меча Цинфэн следовала пути пяти добродетелей: справедливости, верности, сыновнего почтения, человеколюбия и праведности, — тихо произнёс Мо Хуайян, глядя на тело у своих ног. — Никогда прежде наши стены не взращивали предателей. Этому Мо стыдно за то, что под его наставлениями вырос столь неблагодарный, нечестивый ученик… У меня не было иного выбора, кроме как… собственноручно очистить имя школы от этого зла в качестве извинения перед всем миром… Я прошу…

— Катись ты на хер![425]我操/你大爷 — очень грубое ругательство, по смыслу близко к «твою мать!» — неистово прорычал Мо Хуайкун.

— …милостиво простить мой провал, — после небольшой паузы закончил Мо Хуайян.

Гу Сян очертя голову ринулась вперед. В её полубезумных глазах читалось единственное стремление — нести смерть. 

— Я убью тебя! — вопила она. — Убью каждого!

Е Байи в мгновение ока спешился, подлетел к девушке, мягко ударил её по затылку и сразу подхватил на руки обмякшее тело. Ледяной взгляд Е Байи прошёлся по толпе напротив и остановился на Мо Хуайяне. 

— Вы услышали, что она сказала?

Никто не ответил. Е Байи кивнул сам себе и перекинул Гу Сян через седло. 

— Этот скромный старший прозрел, — бросил он напоследок, развернулся и направился прочь.

Е Байи тихо вёл лошадь в поводу, Гу Сян была без сознания, но из уголков её глаз катились слезы. 

Оказывается… то, что добро и зло не могут идти рука об руку — не просто слова. Он шёл по светлому пути, она — по тёмному, а общего пути у них не могло быть. Так уж повелось в этом мире. Таков был установленный порядок вещей, одобряемый и поддерживаемый обществом. Пожелавшим восстать против правил, следовало запастись терпением, забыть об осторожности и отважно бороться против подавляющего большинства. 

Победишь, и вырвешься из проклятого круга. Проиграешь, и…

- - - - -

Лао Мэн понятия не имел, что в собранном приданом больше нет нужды. Он в лучшем виде выполнил приказ Вэнь Кэсина и заставил приготовленными дарами весь внутренний двор для «свадебной процессии длиной в десять ли».[426]十里红妆 дословно — «десять ли красных нарядов», где 红妆 — красный женский наряд, или роскошное платье в широком смысле. Красный цвет — цвет свадьбы. Длинные процессии, доставляющие приданое в новый дом невесты и, таким образом, демонстрирующие богатство ее семьи -- старый обычай регионов Нинбо и Цзяннань. Там было всё: сияющие медью жаровни, парные чаши, сундуки и мебель из красного дерева, всевозможные шкатулки для косметики и драгоценностей, золотая и серебряная посуда, несколько комплектов свадебных нарядов и корон феникса. 

Несмотря на свой возраст, Хозяин Долины никогда ещё не присутствовал на свадьбе и не испил ни капли свадебного вина. Он впервые в жизни столкнулся с кропотливыми приготовлениями со стороны семьи будущей невесты и теперь с видимым интересом осматривал переливающиеся багрянцем и золотом дары. Подняв с сундука «Сцены весеннего дворца»,[427]嫁妆画 дословно -- картинки в приданое. Со времен династии Хань приданое невесты включало книги с нарисованными эротическими инструкциями. Обычно эти книги содержали от 8 до 12 иллюстраций, живописующих позы для секса. Вэнь Кэсин какое-то время разглядывал сюжеты, а затем пришёл к выводу:

— Художник довольно хорош… Но ему далеко до уникального стиля моего друга. 

Подобострастно сгорбив спину, Лао Мэн, смиренно переминался с ноги на ногу позади. Услышав упрёк господина, он поспешил уточнить: 

— Хозяин Долины желает заменить книгу?

Вэнь Кэсин наклонил голову к плечу и искоса посмотрел на Лао Мэна. Одарив слугу притворной улыбкой, Хозяин Долины уселся на крышку сундука, положил книгу рядом, и снова взглянул на Призрака Непостоянства:

— Знаешь, я вспомнил одну фразу.

Сердце Лао Мэна подпрыгнуло, его интуиция не предвещала ничего хорошего. Но всё, что он услышал, это:

— Не нужно делать лишних движений.[428]Значение поговорки 脱了裤子放屁，多此一举. Буквальный перевод: необязательно снимать штаны, чтобы выпустить газы. 

Лао Мэн поднял голову, встретился взглядом с Вэнь Кэсином, и тотчас снова согнулся в поклоне:

— Этот подчинённый… не понимает, что Хозяин Долины имеет в виду.

Примечание к части

∾ И мать, и ребёнок первый месяц после родов находились в затворничестве, «смотрины» для родственников происходят на праздник первой луны. Считается, что к этому времени угроза внезапной смерти малыша отступает.

∾ Полная версия поговорки: «Ты отринул путь на небеса, но пытаешься ворваться в преисподнюю, куда нет входа» в значении «ты идешь к своей гибели», «ты сам перерезал себе горло».

∾ Десять тысяч цзюней (万钧) — образное выражение, обозначает огромный вес. 10 тысяч цзюней равны 150 тоннам.

∾ Цицяо (七窍) — семь отверстий на голове: уши, глаза, ноздри, рот.

∾ Свадебная процессия длиной в десять ли (十里红妆), досл. «десять ли красных нарядов», где 红妆 — красный женский наряд или роскошное платье в широком смысле. Красный цвет — цвет свадьбы. Длинные процессии, доставляющие приданое в новый дом невесты и, т.о., демонстрирующие богатство ее семьи — старый обычай регионов Нинбо и Цзяннань.

∾ «Сцены весеннего дворца» (嫁妆画), досл. «картинки в приданое». Со времен династии Хань приданое невесты включало книги с нарисованными эротическими инструкциями. Обычно эти книги содержали от 8 до 12 иллюстраций, живописующих позы для секса.