Онлайн чтение книги Далекие странники Faraway Wanderers
Том 2. Глава 53. Новогодний пир

Вэнь Кэсин не бросал слов на ветер. Взобравшись на валун, которым была запечатана гробница Лун Цюэ, он поклялся сложить для почтенного мастера самую пышную эпитафию, сколько бы времени это ни заняло. Сказано — сделано. Свет не видывал более роскошной могильной надписи. Вэнь Кэсин трудился так скрупулезно, словно расшивал шелк цветами. За день он вырезал от силы десяток иероглифов, придирчиво изучая со всех сторон каждый штрих. Жизненно важно было выстроить слова по линейке, зарифмовать строки и довести начертание до идеала. Закончив очередной символ, Вэнь Кэсин закладывал руки за спину и подолгу любовался своим творением. Время от времени он одобрительно качал головой, словно читал шедевр Ли Бо[324]Ли Бо (современное произношение Ли Бай) или Ли Тай-бо (李白; 李太白; 701-762/763 г.) — китайский поэт времен династии Тан. или чувствовал себя новым воплощением Ду Фу.[325]Ду Фу (杜甫; 712-770) — один из крупнейших поэтов Китая и выдающийся классик времен династии Тан.

На самом деле эпитафия давным-давно перестала быть таковой, потому что фантазия Вэнь Кэсина отклонилась в дебри на тысячу ли[326]Ли — мера длины, примерно 0,5 км (в древности ок. 400 м). и бесповоротно заплутала. Если бы он составлял контракт на покупку осла, ни единый волос животного не был бы упомянут ни на одной из страниц. Даже снисходительный Чжан Чэнлин вынужден был признать: добрый господин Вэнь так увлекся творчеством, что совсем позабыл о покойном дедушке Лун Цюэ.

Пока шла работа над эпитафией, Чжоу Цзышу быстро оправлялся от ран, нанесенных марионетками. Он с детства учился выживать в цзянху и с тех пор достаточно закалил тело и дух — где сядешь, там и слезешь. Через пару дней он уже вовсю бегал и прыгал, все такой же гибкий и легкий. Зажатый между скал задний дворик отлично подходил для тренировок Чжан Чэнлина, и Чжоу Цзышу, не жалея сил, гонял своего юного ученика до седьмого пота. Наскакавшись по крышам и стенам, Чжан Чэнлин валился с ног от усталости, но безропотно терпел страдания. Лишь бы шифу не вспомнил, что пора продолжать путь.

Однако недели шли, а Чжоу Цзышу не спешил трогаться с насиженного места. Вероятно, ждал хорошей погоды. Зима выдалась такой студеной, что холод достиг Шучжуна, и люди брали пример с лесной живности, сберегая силы до теплых дней. Так промелькнул праздник Двенадцатой Луны,[327]Лаба (腊八) — 8-й день двенадцатого месяца, день просветления Будды Шакьямуни. Традиционным праздничным угощением является каша Лабачжоу (腊八粥), которая связана с легендой о просветлении. а за ним малый Новый год.[328]Малый Новый год — 23/24-й день двенадцатого месяца, относится в контексте к 祭灶节 («праздник жертвоприношения кухонному богу»). В этот день принято убирать дом, подносить пищу и закрашивать рот изображения бога кухни подслащенной жидкостью. Все это время с утра и до вечера Поместье марионеток ходило ходуном от шума и гама, хотя в огромном доме обитало всего трое жильцов.

Поначалу Вэнь Кэсин старался вести себя смирно и чаще прикусывать язык. Слишком свежа была в памяти та ночь, когда он баюкал в объятиях А-Сюя, сжавшегося в комок испепеляющей боли. Пролежав так до рассвета, Вэнь Кэсин зарекся драться и спорить с этим несчастным. Он и раньше понимал, что «гвозди семи отверстий» созданы не для радости, но такие нечеловеческие пытки были все-таки чересчур. Теперь сердце Вэнь Кэсина обмирало перед каждым закатом и обливалось кровью при одном взгляде на Чжоу Цзышу. В такие моменты Вэнь Кэсин начинал носиться с живым человеком, как с фарфоровой куклой. Даром, что эта кукла больше напоминала бесчувственную статую. До такой степени Чжоу Цзышу был безжалостен к себе и равнодушен к еженощной агонии.

Память у него была как у бабочки-однодневки. Стоило забрезжить рассвету, и жизнь начиналась заново. Весь день этот умирающий творил, что хотел, бранил и высмеивал других в свое удовольствие, и все ему было как с гуся вода. Умывшись поутру, Чжоу Цзышу забывал ночные муки, и за завтраком так бодро орудовал палочками, что за ним было не угнаться. Ни подавленности, ни разбитости — и не скажешь, что он одной ногой в могиле. В результате Вэнь Кэсин вынужден был признать, что некоторые люди просто не созданы для неги, и баловать их себе дороже. Свинья и та была бы благодарнее.

Тем временем повседневные заботы не давали заскучать. Пока в поместье заправлял Лун Сяо, окрестные жители снабжали его всем необходимым раз в месяц. Болезненно подозрительный, зависимый от своих механизмов, Лун Сяо ни разу не появлялся на людях. Вместо него товар забирали марионетки. Теперь не помешало бы заново отладить этот процесс. Припасы заканчивались, а Новый год стоял на пороге.

Чжоу Цзышу и Вэнь Кэсин потратили полдня на то, чтобы пристроить к делу безхозную прислугу. Все это время они ни на миг не прекращали словесное состязание и придумали для ржавой рухляди несметное количество прозвищ, одно другого обиднее. Но в итоге оба были посрамлены. Марионетки наотрез отказались подчиняться сомнительным проходимцам.

Кончилось тем, что Хозяин Долины самолично отправился на поиски пропитания. Поломав голову над картой округи, он отыскал под горой деревню и произвел на тамошних обывателей неизгладимое впечатление. Крестьянам давно примелькались молчаливые марионетки. Но когда с неба спустился человек из плоти и крови, его приняли за дивное божество, которое случайно заглянуло в их захолустье. «Божество» запаслось едой и отбыло в свои чертоги, продемонстрировав великолепный цингун, а озадаченные селяне еще долго кланялись ему вслед. Таким образом, вопрос с провиантом был улажен, и обитатели Поместья марионеток окунулись в предновогоднюю суету.

Встреча Нового года всегда требовала основательной подготовки. Для простых людей это был главный праздник. Трудясь с утра до ночи, они отказывали себе в хорошей еде и одежде, но продолжали надеяться, что в следующем году будут сыты. Или хотя бы не умрут с голоду. Они надеялись, что год пройдет мирно и вся семья от мала до велика вновь соберется за праздничным ужином. Они надеялись, надеялись и надеялись… Но из поколения в поколение жизнь этих людей была так тяжела, что разочарования копились как снежный ком. Нужда и горе давно въелись в их кости, и тревога всегда таилась в глубине глаз, даже если не была видна на лицах. Лишь на один день они могли оставить заботы за порогом. Повеселиться вдоволь, зажечь несколько шумных петард и поесть досыта. Не чувствовать себя одинокими и не думать о завтрашнем утре, когда придется снова затянуть пояса. Они терпели долгие месяцы, чтобы дать себе эту крохотную поблажку. Нельзя было не созвать родных в Новый год, как бы плохо ни шли дела.

Повелитель горы Фэнъя не мог и представить, что будет готовить праздничный пир своими руками. Но он твердо вознамерился устроить достойное торжество, а Чжан Чэнлин и Чжоу Цзышу были равно бесполезны. Один еще вчера был знатным наследником и теперь, несмотря на рвение, только мешал и путался под ногами. Другой не желал отказываться от господских замашек и всячески отлынивал от работы. В канун торжества Вэнь Кэсин разрывался между делами и только поэтому, не подумав, бросил Чжан Чэнлину:

— Эй, малец, быстренько зарежь того цыпленка и тащи сюда!

Чжан Чэнлин содрогнулся от макушки до пяток. Искоса глянув на свирепого петуха в дальнем углу двора, он трясущимся пальцем указал на себя, а потом на птицу.

— Я должен убить его, старший? Я верно понял?

— Боишься, что он первым тебя заклюет? — усмехнулся Вэнь Кэсин. — Давай шустрее! Курятину надо долго тушить, иначе вкус и аромат будут не те.

Чжан Чэнлин онемевшими руками взял тесак и на цыпочках пересек двор, подкрадываясь к жертве. Собравшись с духом, он высоко поднял оружие над головой, стиснул зубы, зажмурил глаза, задержал дыхание — и рубанул, что было силы. Петух, разумеется, увернулся. Вытянув шею и угрожающе хлопая крыльями, он издал боевой клич в готовности драться насмерть. Чжан Чэнлин сделал еще два шага на подгибающихся коленях и попытался схватить птицу. Но петух мигом раскусил его маневр и кровожадно вонзил клюв в протянутую руку. Как он и рассчитывал, противник лишь притворялся смелым и отступил после первой крови. Почуяв слабину, петух ринулся в атаку. Тут уже стало не разобрать, кто жертва, а кто охотник. Чжан Чэнлин и его пернатый недруг носились кругами по двору, отчаянно кудахча и причитая.

Все это время Чжоу Цзышу сидел на корточках перед кухонной дверью, вертел в зубах соломинку и наслаждался представлением. Не выдержав, Вэнь Кэсин высунулся из кухни и легонько пнул его для пробуждения совести.

— Великий мастер меча, ты ведь не погнушаешься прекратить его страдания?

Чжоу Цзышу оглянулся, молча подняв бровь, когда отчаянный вопль Чжан Чэнлина, казалось, достиг подножья горы:

— Шифу-у-у! Спаси-и-и!

После этого благородный господин Чжоу все-таки оторвал задницу и послушно выдвинулся на борьбу с цыпленком. В конце концов, убивать птиц было не труднее, чем людей. На этот раз храбрый куриный воин встретил достойного противника и испустил дух, не успев кукарекнуть последнее слово. В следующее мгновение он уже был ощипан и выпотрошен — выяснилось, что выпускать кишки Чжоу Цзышу тоже умеет. Разделавшись с птицей и ополоснув руки, он меньше чем через минуту вернулся в состояние праздного покоя. Вэнь Кэсин оценил скорость работы, насмешливо отметив про себя, что господин Чжоу заткнет за пояс любую хранительницу домашнего очага.

— Может, ты и огонь разведешь? — поддразнил он, нарезая овощи.

Перед печью уныло пылилась марионетка, а значит, люди давно здесь не хозяйничали. Пока Чжоу Цзышу отодвигал с дороги бесполезное чучело, Вэнь Кэсин продолжал развлекать его беседой. Как бы ни был занят господин Вэнь, он никогда не упускал случая подтрунить над кем-нибудь.

— Мало того, что у Лун Сяо был дурной характер, так у него и вкус был дурной! Разве можно доверять приготовление еды бездушным механизмам? Пища обязана пройти через человеческие руки. Теплые чувства — важная составляющая хорошего блюда. Особенно, если чувства самые нежные. Такой вкус ни с чем не спутаешь.

Подмигнув Чжоу Цзышу, он игриво пообещал:

— Погоди до ночи, попробуешь и сам убедишься.

Чжоу Цзышу пропустил мимо ушей обычный поток вздора. Присев перед печью, он несколько минут всматривался в нее, как в заклятого врага, а потом неуверенно поднял щипцы для углей. Это громоздкое приспособление было рассчитано на марионеток и не подходило человеку. Но Чжоу Цзышу сосредоточенно возился с щипцами, перекладывая их из руки в руку и пытаясь разжать. Плита все это время оставалась холодной. Заскучав в ожидании, Вэнь Кэсин не удержался от очередной шпильки:

— Долго ты будешь хлопать ресницами? — осведомился он через плечо. — Я дождусь огня или нет?

Чжоу Цзышу никогда не трудился растопником, но верно определил, что гореть пока нечему. Притащив дрова, он сложил их в печь и просунул следом голову, выясняя, осталось ли свободное место. Легче было сразу подбросить вторую охапку и больше об этом не вспоминать. Поэтому Чжоу Цзышу добавил столько поленьев, сколько удалось втиснуть, и лишь тогда поджег их. На свою беду. В мгновение ока его объяла клубящаяся чернота, и кухню заволокло мраком. Чжоу Цзышу проворно отскочил к дальней стене и замер в замешательстве, выставив перед собой щипцы. Вэнь Кэсин ахнул и метнулся к печи. Заходясь кашлем, он выгреб половину дров и обернулся.

— Ты что творишь? Задумал спалить весь дом в честь праздника?

Чжоу Цзышу решительно взял себя в руки и начал доказывать с умным видом, что всему виной сырой воздух и гнилая древесина. Рассуждал он очень складно, но все равно был с позором изгнан во двор следом за Чжан Чэнлином. Учителю и ученику осталось только сесть друг напротив друга и терпеливо дожидаться кормежки, больше ничем они помочь не могли. Когда Вэнь Кэсин, наконец, вернулся к стряпне, по его лицу катились крупные слезы — то ли от едкого дыма, то ли от того, каких бестолковых спутников он себе подобрал. Спасать новогодний ужин пришлось в одиночку, и когда все было готово, на небе уже горели звезды.

Хотя снаружи похолодало, а оконные решетки дребезжали под натиском северо-западного ветра, в доме непогода не ощущалась. От расставленных вокруг стола жаровен поднималось тепло, воздух казался сладким из-за подогретого вина. Чжан Чэнлин подтаскивал ароматные блюда одно за другим и очень боялся споткнуться, так как перед глазами висела легкая пелена — от дурманящих запахов или от восторга. Лишившись семьи и крова, мальчик боялся стать нищим бродягой и даже не мечтал встретить Новый год по всем правилам. Но, видимо, у богов были лучшие планы на Чжан Чэнлина. Усевшись на свое место, он поглядывал то на Чжоу Цзышу, то на Вэнь Кэсина и чувствовал, как тает тяжесть на сердце.

Чжоу Цзышу повеселел, едва зайдя в пропитанную винным благоуханием комнату. Первым делом он наполнил свою чашу и поднес ее к носу. Полуприкрыл глаза, наслаждаясь чистым и свежим запахом, и лишь после этого сделал неторопливый глоток. Домашнее вино из ближайшей деревни не отличалось изысканностью. Но дыхание этого вина бодрило, вкус таял на языке, и в холодную ночь оно согревало изнутри все тело сверху донизу.

В столице сейчас яблоку было негде упасть. По случаю Нового года комендантский час отменялся, и нарядная толпа заполняла улицы. Чжоу Цзышу помнил ночные ярмарки, и песни Лунной Девы над серебром реки, и изысканные нектары многолетней выдержки. Но в те дни вездесущий запах румян мешал ему разобрать аромат напитков, а груз обязанностей делал пресным все, что попадало на язык. Лишь теперь у него появилось время для простых радостей.

Пока Чжоу Цзышу сидел, замерев над чашей, пара палочек подкладывала в его миску немного того, немного этого. Повернув голову, он окинул удивленным взглядом Вэнь Кэсина, который всегда любил отобрать чужое лакомство, а теперь с тихой заботой проносил лучшие куски мимо своего рта.

— Не забывай про еду, пьянчужка! — ласково улыбнулся Вэнь Кэсин, и Чжоу Цзышу почувствовал, что его легонько дернули за струну в сердце.

Вэнь Кэсин помолчал, размышляя о чем-то своем, и негромко прибавил:

— Кажется, это лучший Новый год из тех, что я помню.

Чжан Чэнлин по-прежнему не понимал, что собой представляет господин Вэнь, поэтому он мог только растерянно моргать и слушать в оба уха.

— Последние несколько лет праздник был для меня поводом приструнить подхалимов и предателей, — задумчиво продолжил Вэнь Кэсин. — После этого мы с Гу Сян спокойно распивали на двоих чайник вина. Но о чем говорить с Гу Сян? Мы просто отмечали то, что прожили еще год. Если не можешь веселиться с семьей, нет смысла устраивать торжество. Только тошнее делается, — заключил он, покачав головой.

В глазах Чжан Чэнлина старший Вэнь мгновенно приобрел ореол глубокой трагичности, и взгляд мальчика наполнился сочувствием. Растрогать Чжоу Цзышу было сложнее. Он бросил на Вэнь Кэсина колкий испытующий взгляд и усмехнулся:

— А как же все твои задушевные подруги? То есть друзья. Прости, я оговорился.

В шутку он спрашивал или нет, Вэнь Кэсин лишь безразлично пожал плечами:

— Один платит за то, чтобы не пить в одиночку. Другой раздаривает улыбки каждому встречному, но тело продает по лучшим ценам. Где же тут семья и где праздник? А-Сюй, ты напрасно унижаешь себя такими сравнениями, — предупредил он мягко. — Твоя ревность — плохая приправа к хорошему ужину.

У Чжоу Цзышу возникло острейшее желание опрокинуть свою чашу на голову господину Вэню, но рука не поднялась расплескать доброе вино. После тяжелых колебаний он все-таки вылил остатки выпивки себе в глотку, так ничего и не ответив.

Когда восхитительный ужин был съеден и разговоры пошли на убыль, Чжан Чэнлин поспешил на улицу с вязанкой петард. Через минуту двор наполнился треском и вспышками света. Алые искры взлетали ввысь, рассыпались в ночном небе и опадали огненным дождем. Глядя на такую красоту, Чжан Чэнлин вдруг рассмеялся по-детски звонко и безмятежно. Что бы ни случилось в этом году, холода уходили, уступая место весне.

Устроившись на ступенях крыльца, Чжоу Цзышу продолжал наслаждаться вином. Вэнь Кэсин присел рядом, выхватил из его руки чашу и лукаво усмехнулся. Отыскав на фарфоре место, которого Чжоу Цзышу касался губами, он с удовольствием допил вино с того же края и медленно слизнул последние капли, словно не мог насытиться вкусом. Чжоу Цзышу отвернулся, чувствуя, что уши начинают гореть. Тогда Вэнь Кэсин со смехом взял его замерзшую руку и прижал к своей груди, отогревая ледяные пальцы. Про себя он подумал, что это определенно был лучший Новый год за всю треклятую жизнь.

Примечание к части

∾ Ли Бо (современное произношение Ли Бай) или Ли Тай-бо ( 李白; 李太白; 701-762/763 г.) — китайский поэт времен династии Тан.

∾ Ду Фу (杜甫; 712-770) — один из крупнейших поэтов Китая и выдающийся классик времен династии Тан. 

∾ Ли — мера длины, примерно 0,5 км (в древности ок. 400 м).

∾ Лаба (腊八) — 8-й день двенадцатого месяца, день просветления Будды Шакьямуни. Традиционным праздничным угощением является каша Лабачжоу (腊八粥), которая связана с легендой о просветлении.

∾ Малый Новый год — 23/24-й день двенадцатого месяца, относится в контексте к 祭灶节 («праздник жертвоприношения кухонному богу»). В этот день принято убирать дом, подносить пищу и закрашивать рот изображения бога кухни подслащенной жидкостью.