Онлайн чтение книги Убить Волка Killing the wolf
Глава 13 - Явка с повинной

На самом деле маршал Гу разместился по соседству с Чан Гэном. Однако в его доме было не так тепло и людно.

Если бы Чан Гэн пожаловался на то, что вокруг слишком много прислуги, господин Го был бы тронут его скромностью и тут же сочинил о нем лестную басню, мол, Его Высочество благороден, бережлив и любит свой народ, а потом тотчас бы подсунул ему еще с десяток слуг.

В отличие от принца, маршал Гу вызывал у губернатора Яньхуэя леденящий душу страх и даже имея мешок кишок, он не посмел бы подхалимничать и ластиться к великому и страшному Гу Юню. Услышав единожды приказ маршала чтобы его никто не беспокоил, он исполнил его с более чем прилежным усердием.

По этой причине холодный и темный дом, в котором поселился Гу Юнь, посещали иногда только устрашающие солдаты Железного Батальона Сюань. Прочие же не осмеливались и шагу ступить рядом.

В прошлом, когда Гу Юнь терял способность слышать или видеть ясно, он становился крайне напряженным и раздражительным рядом с другими людьми, особенно незнакомцами. Поэтому предпочитал одиночество.

Давно уже Шэнь И не видел маршала таким суровым и раздраженным. Он надеялся, что спустя два года пребывания в Яньхуэе он должен был уже свыкнуться с обычной жизнью, однако это было не так, и жить простой жизнью научился как раз таки один только Шэнь И.

В девяти случаях из десяти, спокойствие и невозмутимость, которые обычно показывал Гу Юнь, были напускными и неискренними. И никто не подозревал об этом, до того хорошо он притворялся.

В искусстве притворства он так преуспел, что вся жизнь его погрузилась в фальшь. В то же время, хотя его глухота и слепота были реальными, они обе казались искусно сыгранными на публику.

В этом отношении, можно смело утверждать, что маршал Гу наглядно демонстрировал смысл крылатого выражения: «Истина вполне может оказаться ложью, а в неправде скрыта истина». [1]

О да, его искренность действительно существовала, но она не была так уж привлекательна для людей. Скорее большинство не верило ему, а тех, кто все же верил – было крайне мало.

Близился вечер, и тьма только начала опускаться вокруг, так что даже звезды еще не проявились на небе. Поэтому первое, что сделал Гу Юнь, вернувшись домой – это зажег все лампы.

Затем он снял свою линзу «Люли Цзин», сильно потер уставшие глаза и попросил Шэнь И: «Принеси мне лекарство».

Шэнь И, вежливый, хорошо воспитанный ученый, чья болтовня была его вторым основным занятием, помимо войны, легко подхватил тему, ворчливо напомнив: «Маршал, это

лекарство на треть состоит из чистого яда. Вам лучше пить его только в крайнем случае, я считаю для вас действительно опасно принимать лекарство так часто…»

Гу Юнь стоял без выражения в свете ламп, его глаза были немного безучастными и ничего не выражающими. Это заставило Шэнь И захлопнул свой рот - он осознал, что на таком расстоянии Гу Юнь не мог его услышать.

Глухота Гу Юня была мастерским приемом, чтобы угомонить людей с длинным языком. Это был беспроигрышный ход, который никогда не подводил на протяжении многих лет. Поэтому Шэнь И пришлось молча развернуться и пойти на кухню, чтобы приготовить немного лекарства.

Стеклянная линза - довольно хрупкий предмет, который должен быть прикреплен к переносице.

При небольшом изменении температуры на поверхности линзы образовывался белый туман, заслонявший обзор, и он очень мешал.

Будучи сломанным, монокль легко мог повредить глаза, что значительно затрудняло свободу передвижения офицера.

Однако если вы носите его в собственном доме, то это не имеет значения, даже если вы спешите.

После ухода Шэнь И, Гу Юнь снова прикрепил монокль к переносице. Тщательно обдумав все слова, которые вертелись в уме, он приложил кисть к бумаге и начал писать доклад.

Хотя губернатор Го, в чьем доме жил Гу Юнь, был мелким чиновником на границе, он не являлся бедным человеком, о чем красноречиво говорил его дом.

На столе стояла не обычная масляная лампа, а паровая, свет которой можно было регулировать от яркого к тусклому.

Слишком замысловатые и сложные узоры на ней, говорили о том, что вероятно, хозяин приобрел лампу у варваров с Востока.

Дальше на столе расположились часы с Запада, на вид как обычные, но на самом деле искусная копия. При ближайшем рассмотрении было видно, что на часах нанесено 12 отметок для определения времени, а также система небесных стеблей[2]. В левом верхнем углу находилось окошко, в котором сменялось 24 лунных цикла, что было нетипично.

Сама конструкция сложного устройства позволяла рассмотреть непрерывно движущиеся под прозрачным стеклом большие и маленькие шестеренки. Гу Юнь ненавидел их. Потому что во время хода, зубчатые колеса издавали такой шум, что выводили его из себя, когда он мог слышать.

Маршал решил, что попросит кого-нибудь убрать их из дома на следующий день. В данный момент это все равно не имело для него значения, поскольку он ничего не слышал. Когда Шэнь И вернулся с чашей лекарства в руках, Гу Юнь как раз закончил писать и отложил перо.

Маршал отодвинулся от стола и попросил: «Можешь прочесть мой доклад? Проверь, может быть, я написал что-то не так».

Яркий свет лампы слепил, отбрасывая тени обнаженные женщин, каждая из которых выглядела столь откровенно, что можно было рассмотреть все детали их фигур. Шэнь И целомудренно заслонился рукой от света и тихо проворчал:

«Откуда здесь эта пошлость?»

Затем он бегло просмотрел написанный рукой маршала отчет и вздохнул, склонившись над столом:

«Что-то не так? Простите, маршал, мою неосведомленность, но я не вижу здесь ничего, что было бы описано как следует».

«А? Что?»

Шэнь И молча поднял отчет за уголок и аккуратно вложил в руку Гу Юня, одновременно подталкивая его к дивану, который стоял рядом, намекая, чтобы маршал отдохнул.

Затем он положил на стол новый лист бумаги и обмакнул перо в чернила, намереваясь заново написать отчет.

Гу Юнь взял чашу с лекарством и выпил ее одним смелым глотком, затем откинулся на спинку изысканной кушетки, не снимая обуви. Он скрестил ноги и спокойно ждал, пока лекарство подействует.

В то же время его руки не бездействовали - Гу Юнь дрожащими пальцами сложил из отчета бумажную птицу.

Затем он занес руку и метнул ее в сторону затылка Шэнь И.

Он просто ходячая провокация!

Шэнь И почувствовал движение воздуха и перехватил бумажную птицу. Он был настолько вне себя, что едва сдерживаясь, спросил Гу Юня: «Ты уже слышишь, что я говорю?»

«Все хорошо, но немного нечетко», - сказал Гу Юнь. - «В любом случае, воспользуйся тем, что я сейчас написал, но можешь просто изменить так, чтобы это звучало более прилично».

Шэнь И снова вздохнул: «Маршал, вы написали в отчете Императору, что именно Его Императорское Высочество, Четвертый Принц распознал тайный сговор Ху Гээр и варваров, предал свою кровную родню, защищая интересы государства, что позволило нашей армии взять на себя инициативу и уничтожить варваров одним махом? Вы хоть сами в это верите?»

Неизвестно, что за лекарство выпил Гу Юнь, но две маленькие родинки в уголке его глаза и на мочке уха словно ожили и покраснели.

«Что же еще… я мог написать?» - задал риторический вопрос Гу Юнь.

«Может, я должен был доложить Его Величеству, что я давно планировал захватить военную мощь Великой Лян? Едва ситуация на северной границе пришла в норму и пыль осела, как я поспешил собрать под своим началом всю военные силы государства? К тому же, может, стоило добавить, что я бессовестно воспользовался приказом Императора защищать молодого принца, используя его как наживку и разместив Его Высочество в центре хитроумной ловушки для варваров? Или может рассказать, как я неоднократно влезал на

черный рынок цзылюзциня, объемы подпольных поступлений которого выросли за несколько лет до аномальных чисел?»

Шэнь И мог только промолчать.

Гу Юнь продолжил:

«Ты ведь можешь немного подделать отчет, чтобы он выглядел правдоподобно, разве не в этом твоя особенная и благословенная роль? Кроме того, имея такие неблагополучные родственные связи, как у Чан Гэна, когда он вернется в столицу, то непременно окажется в невыгодном положении и будет преследоваться этими старыми ублюдками. Ты должен хорошо постараться и приукрасить отчет ради него, сказав, что Четвертый Принц, невзирая на свое жалкое происхождение и тяжелую жизнь, был искренним и преданным слугой своего народа. Так чтобы всем хотелось плакать, сочувствуя ему. Если ты заставишь Императора проливать слезы над этим драматическим рассказом, будь уверен, никто не осмелится высказываться в адрес принца двусмысленно».

Шэнь И внутренне кипел.

Сначала маршал отправил его задобрить Четвертого Принца, а теперь он просит заставить плакать самого Императора!

Шэнь И холодно улыбнулся и отложил перо:

«Боюсь, что я недостаточно способный, чтобы выполнить эту работу. Маршалу лучше найти кого-то более достойного и одаренного».

Гу Юнь возмутился: «Да как ты можешь?!»

Посмотрев в его сторону, Шэнь И увидел, что маршал решил прибегнуть к своей обычной неискренней уловке:

«Ох, как же болит голова… она болит так сильно, что вот-вот взорвётся – брат Цзипин, ты один у меня остался и нет никого вокруг, кто бы мог помочь. Как ты можешь быть таким бессердечным? Это мрачный мир так жесток ко мне, стоит ли продолжать жить?..»

Закончив, он схватился рукой за грудь и упал прямо на маленькую кушетку, используя позу покойника, чтобы изобразить умирающего.

…сказал, что болит голова, но держался за грудь?

Наблюдая этот выдающийся спектакль, Шэнь И заметил, что на тыльной стороне его руки вздулись несколько синих вен и сама рука напряглась.

Однако спустя несколько мгновений Шэнь И осознал силу неизбежности. Он снова сел за стол, разгладил бумагу и вдумчиво перечитал отчет Гу Юня.

Лежа на кушетке, Гу Юнь не выходил из образа, потому что его головная боль была вполне настоящей и Шэнь И это прекрасно знал. Боль являлась неотъемлемой частью «лечения» и одним из его побочных эффектов.

Однако первое, что случилось после чаши с лекарством – слух и зрение маршала прояснились и стали даже чрезвычайно острыми, а его тело расслабилось. Спустя одну

палочку благовоний он чувствовал себя плохо – мир кружился перед глазами, звуки были то близко, то далеко и наступала дикая головная боль.

Требовалось еще полчаса, чтобы болезненные ощущения утихли, после чего его уши и глаза могли на некоторое время становится как у здоровых людей. Сколько длился период «нормальности» тоже было весьма трудно ответить.

Приняв это лекарство в первый раз, он пережил такую мучительную агонию, что желал себе смерти и бился головой об опору кровати. Но когда боль прошла, он почти три месяца жил, как обычный человек, ясно видя и слыша, так, что даже забыл о своем недуге.

С тех пор, хотя боль стала ослабевать, он нуждался в лекарстве все чаще и чаще. Эффективность лечения снижалась и в данный период жизни, одной дозы ему хватит максимум на три-пять дней.

«Вероятно, через пару лет оно вообще перестанет работать» - предположил с опаской Шэнь И.

Пока Гу Юнь неподвижно изображал мертвеца, Шэнь И оставался за столом и лишь когда наступил глубокая ночь, он отложил перо, закончив с непростой работой. Вдали послышался голос ночной охраны.

Шэнь И поднялся и набросил на маршала одеяло. Гу Юнь так и заснул в позе лежащего на гробовой плите, ни разу не пошевелившись. На его бледном лице застыло нахмуренное выражение, а бескровные губы, в самом деле, могли напугать кого угодно.

Бросив на него еще один взгляд, Шэнь И погасил свет и вышел из комнаты.

На следующий день, когда Гу Юнь поднялся, он вновь стал живым и энергичным Аньдинхоу.

Едва забрезжил рассвет, как маршал заставил Шэнь И вскочить с постели настойчивым стуком в дверь. Сонный мужчина открыл дверь и увидел радостного Гу Юня:

«Вещь, которую я ждал, наконец-то привезли! Только полюбуйся! Теперь я пойду замаливать грехи, и вот увидишь, я обязательно склоню это мелкого паршивца на свою сторону!»

Сон как рукой сняло. Шэнь И моргнул и в сердце появилось зловещее предчувствие.

На его глазах маршал приказал четырем солдатам Железного Батальона притащить во двор огромный сундук, длиннее, чем брус дома. Затем он отправился прямиком к дому, где остановился Чан Гэн, по пути еще раз сорвав лист мяты.

Он так спешил найти Чан Гэна, что не обратил внимания, что острый лист поранил его. Он просто насвистывал мелодию и таким образом сообщал, что он идет.

Стоило ему ступить во двор, как его встретил тяжелый меч, открывший дверь, чтобы приветствовать гостя. Слуга, готовившийся подать чай, вскрикнул от ужаса, проходя рядом, и рухнул на землю. Его поднос, чайник и чашки – все разлетелось на куски от удара.

Из рукава Гу Юня выскочил маленький клинок, длиной с ладонь, который поймал и заблокировал в воздухе тяжелый меч в руке Чан Гэна.

Два лезвия мягко потерлись друг о друга, издав долгий, отдающий эхом звук трения метала о камень. Гу Юнь щелкнул, из его пряжки вылетело маленькое ядро и запястье Чан Гэна онемело, а тяжелый меч чуть не выпал из ослабевшей руки.

Гу Юнь вернул маленький нож обратно в наручи, спрятал руки за спиной и рассмеялся:

«Сейчас только раннее утро, а Его Высочество уже не в духе? Все в порядке, вы можете срывать свою злость на мне, если это поможет снять напряжение».

Чан Гэн все еще молчал.

Человек по имени Гу, вероятно думал, что он пришел сюда извиниться но, увы, он выглядел так, будто пришел искать неприятности.

Примечание:

[1] 假作真时真亦假 – «притворяться истинным, но в то же время быть ложным» - что-то сродни выражению «в каждой неправде есть доля неправды». Гу Юнь – человек, которого сложно оценить и сложно понять, потому что в его поведении много фальши, которая скрывает его чувствительную сторону, которую он защищает с помощью лжи.

[2] 天干地支 (tiāngān dìzhī ) - китайская система циклического летоисчисления, система ганьчжи; сочетание знаков десятеричного и двенадцатеричного циклов в китайском времяисчислении; буквально - «небесные стволы и земные ветви».