Онлайн чтение книги Убить Волка Killing the wolf
Глава 18 - Резиденция маркиза

В столице прошли сильные дожди, после чего сильно похолодало. Так сильно, что поутру роса превращалась в иней.

Чан Гэн в замешательстве присоединился к траурной процессии в огромной толпе незнакомцев. В день похорон гроб Девяти драконов медленно ехал по городу в королевской повозке, а тянуло его восемь лошадей в одной упряжке.

Все время шествия по обе стороны улицы играла траурная музыка, передаваемая через сигнальные гудки с паровым устройством.

Чтобы случайные или беспечные люди не могли помешать процессии, по периметру траурной группы шли воины в тяжелых доспехах.

За пределами этой защищенной области собралась огромная толпа зрителей, среди которых были жители столицы и прочих городов Великой Лян, а также люди Байюэ, варвары... и даже бесчисленные жители Запада.

Множество любопытных, алчных глаз упало на Чан Гэна, четвертого сына императора, чье рождение было тайной, но, к сожалению, никто не осмелился бы подойти и заговорить с Ли Мином, который находился под бдительным присмотром маркиза Аньдина.

За последние несколько дней, кроме наследного принца и Вэй-вана, которые приходили посмотреть на него, он не вступил в контакт ни с одним незнакомцем.

Когда пыль улеглась, Чан Гэна препроводили жить в резиденцию маркиза Аньдина.

Снаружи дворец маркиза выглядел очень внушительно: стоило распахнуться величественным воротам, как на Чан Гена уставились две кошмарные статуи чудовищ. Из их пасти вырвались клубы пара, сквозь золотые пугающие клыки.

Одновременно с этим с жутким грохотом закрутилось тридцать шесть шестеренок, заставляя тяжелую задвижку с лязгом подняться, открывая взору огромного железного голема* внутри.

*неживое существо, управляемое, как марионетка.

На стене теневой стены висели два комплекта тяжелой брони воинов Железного батальона.

Холодная, суровая аура пронизывала все вокруг, так как паровые лампы горели тускло, а по бокам стояли как будто не живые гвардейцы.

Конечно, только войдя внутрь, становится понятно, что единственное, что впечатляет в резиденции маркиза Аньдина, - это входная дверь.

Внутренний двор выглядел большим, но унылым и пустым, потому что редкая растительность была разбросана на большом расстоянии. Зато фасад поместья был довольно величественным, холодным и пугающим.

Немногочисленные слуги редко попадались на глаза. Но при виде маркиза, они почтительно замирали и приветствовали его молча.

Простой народ использовал уголь, чтобы заправлять большую часть используемых в быту устройств, а также марионеток-големов. И намного реже кто-то мог позволить себе использовать цзылюцзинь для обслуживания этих изобретений.

Как правило, дорогостоящее фиолетовое топливо использовалось для масштабных конструкций, например огромных марионеток для починки чего либо, или больших  мостов, дамб. Все эти большие объекты принадлежали местным властям.

Более мелкие и ценные устройства были доступны только высокопоставленным лицам определенного ранга.

Конечно, правила есть правила, но непонятно, соблюдают их люди или нет - например, ранг губернатора Го, императорского градоначальника Яньхуэя, был не очень высок, зато у него в доме было больше положенных ему по рангу устройств, работающих на цзылюцзине.

В отличие от него маркиз Аньдин обладал более высоким статусом и ему позволено держать в доме больше артефактов на фиолетовом топливе, но он напротив не злоупотреблял своими правами. В доме маркиза практически не было подобных устройств, не считая железным марионеток.

По всей видимости, главную ценность в поместье маркиза представляли собой записи самого известного конфуцианского ученого, прославленного Линь Мосэня. Чан Гэн слышал, что Линь Мосэнь являлся учителем маркиза Аньдина, поэтому, предположительно, его записи достались ему просто так.

Вместе с Чан Гэном, в поместье маркиза прибыло двое детей из Яньхуэя – Гэ Пансяо и Цао Нянцзы. Они видели довольно мало в своей жизни, поэтому оказавшись тут, непрестанно оглядывались по сторонам в восхищении. Маленький рот Гэ Пансяо воскликнул:

«Дядя Шилю!»

Нянцзы Цао выругался шепотом: «Это маркиз!»

«Эй, маркиз, - спросил Толстяк Гэ, игриво подкрадываясь, - «ваш дом кажется менее изысканным, чем дом лорда Го».

Гу Юнь рассмеялся в недоумении: «Как я могу сравниться с господином Го? Он такой богатый, в отличие от меня, человека который вынужден каждый Новый год ездить во дворец, чтобы сэкономить немного денег и поесть задарма».

Это прозвучало как шутка, но когда Чан Гэн слушал, у него возникло смутное ощущение, что в его словах кроется что-то еще.

Не успел он об этом подумать, как Цао Нянцзы снова обратился к толстяку Гэ: «Разве в пьесе не написано, что у всех дворян есть садовые качели и по дому снуют красивые девушки?»

Толстяк Гэ, казалось, знал, о чем говорил, и сказал с застенчивым видом:

«Сады обычно находятся позади дома, а женщинам из знатной семьи не позволено показывать свое лицо ни главе семьи, ни слугам по своему желанию. Разве они живут для того, чтобы сверкать лицом для тебя? Не говори о том, чего не понимаешь и не задавай глупых вопросов».

Гу Юня позабавил их диалог, и он сказал:

«В моем доме нет ни одной молодой служанки, только пожилые тетушки, старики и старухи. Но должен открыть один секрет, кое-кто красивый здесь все-таки есть и он стоит перед вами, так что смотрите на здоровье».

Он сказал это, ехидно подмигнув ребятишкам и расхохотавшись от собственной удачной шутки, показал свои безупречные белые зубы.

Все были ошеломлены бесстыдством маркиза Аньдина, который, естественно, был таким же бесстыдным, как и «Шэнь Шилю».

Гу Юнь заложил руки за спину, играя старыми буддийскими четками, оставленными ему покойным императором, когда он неторопливо шел по старому двору:

«Моя матушка умерла уже давно. Я еще не старый, но уже не молодой холостяк. К чему мне тут столько красивых молодых девушек? Это неприлично».

Все его слова говорили в пользу того, какой он порядочный человек.

Цао Нянцзы не совсем осмелился посмотреть на Гу Юня - он в принципе не осмеливался смотреть на красивых мужчин - и робко спросил, опустив глаза: «Маркиз, люди говорят, что «если войти в дверь маркиза, то она глубока, как море»...»

Гу Юнь не мог не рассмеяться и поддразнил: «Ты что, тоже собираешься бросить Сяо Лана и выйти за меня замуж?*»

*отсылка к древней поэзии династии Тан.

Все лицо Нянцзы Цао стало красным, как зад обезьяны.

Лицо Чан Гэна потемнело: «Ифу!»

Только тогда Гу Юнь вспомнил о своем статусе старшего в доме, поспешив вернуть себе достопочтенное выражение лица сказал:

«В этом доме немного правил. Если вы проголодаетесь, идите на кухню и вам приготовят, что вы попросите. На заднем дворе вы найдете конюшню, оружейную комнату и библиотеку.

Делайте, что хотите: практикуйте боевые искусства, читайте, катайтесь на лошадях – никто не будет особо вас контролировать. Разве что Шэнь И иногда заедет, когда будет свободен.

Но, если окажется, что он занят, я найму вам другого учителя. Нет нужды докладывать мне о том, чем вы решили заняться. Но на улице не ищите неприятностей, так… все ли я сказал?..»

После минутного молчания Гу Юнь снова повернулся к ним и сказал:

«Ах да, в доме есть еще несколько старых слуг, которые уже в силу преклонного возраста стали медлительны, так что будьте терпеливы к ним и не требуйте многого».

Он сказал это обыденным тоном, но сердце Чан Гэна необъяснимо дрогнуло от редкой теплоты, прозвучавшей в его словах - хотя она была направлена не на него.

Гу Юнь похлопал его по спине: «В моем доме немного холодно, так что давай сделаем его нашим домом с этого момента».

Однако долгое время после этих теплых слов, Чан Гэн не видел Гу Юня. Новый император должен был быть возведен на престол, Вэй-вана следовало немного припугнуть и держать в узде.

Принц варваров, захваченный на северной границе, должен был быть отправлен в темницу, а варвары должны были объясниться по поводу их вторжения без всякой причины...

И это влекло за собой бесчисленное множество общественных дел, бесчисленное количество судебных процессов и т.д. и т.п.

Чан Гэн считал себя дисциплинированным и усердным человеком, но каждое утро, когда он вставал, Гу Юня уже не было дома, а ночью когда он просыпался от кошмаров, Гу Юнь еще не было.

Промозглое лето закончилось, и после торопливой осени пришло время разжигать печь, чтобы обогреть дом.

Поздним вечером на каменной дорожке лежал тонкий слой снега, а в воздухе поднимался легкий белый туман.

В конце тропинки послышался стук лошадиных копыт, и вскоре после этого две черные лошади протащили повозку сквозь туман и остановились у задней двери резиденции маркиза.

Остановившись у ворот, карета скрипнула, и одновременно из трех труб вырвался белый пар. Изнутри открылась дверь и Шэнь И вышел.

Из его рта шел теплый пар, когда он оглянулся, чтобы заговорить с человеком внутри кареты:

«Мне кажется, тебе лучше не выходить сейчас на улицу, здесь слишком холодно. Лучше открыть ворота и подъехать прямо к дому».

Человек в карете ответил, это был Гу Юнь, его лицо было глубоко уставшим, но он, казалось, был в хорошем расположении духа, и приказал извозчику: «Откройте ворота».

Извозчик пустился рысью выполнять поручение. Шэнь И грелся, притопывая на месте и спросил:

«Лекарство подействовало?»

Гу Юнь сказал протяжным, ленивым голосом:

«Да, все в порядке, я готов с радостью прикончить парочку  Цзя Лаев*».

*Король Небесных Волков.

Шэнь И: «Что сказал император, когда вызвал тебя сегодня во дворец? Я слышал, что Небесные волки прислали посланника?»

«Старый калека представил прошение о помиловании и чуть не вытер им свой сопливый нос, умоляя императора отпустить его невежественного сына взамен на увеличение дани на 1/10. Этот проныра утверждал, что его отпрыск молод и невежественен» - Гу Юнь был не в лучшем настроении и с недовольством комментировал ситуацию, - «Этот сукин сын, от которого уже родилось семь или восемь щенков, а он все еще молод и не ведает, что творит… Получается, что за пределами страны нет хорошей почвы и поэтому саженцы растут медленно?»

Шэнь И нахмурился: «Ты же не устроил сцену в суде?»

«Разве я такой сварливый? Но если бы я не вышел из себя, этот бедный, безумный министр домашнего хозяйства посмел бы согласиться на одном дыхании». Гу Юнь холодно сказал, затем сменил тон и вздохнул: «Двор, полный мудрецов, не знает, как написать слова «пусть тигр вернется на гору».

Тяжелые доспехи, которые носили варвары при вторжении в Яньхуэй, с короткими пушками, установленными на груди, были западного образца.

Кости жителей поднебесной от природы были тоньше, и даже солдаты, как правило, были не такими сильными.

Тяжелая броня  Великой Лян была разработана для того, чтобы быть легкой и маневренной, и обычно не использовалась в бою для «разбивания валунов».

Из этого можно было сделать только один вывод, что у принца Инхо была мощная поддержка со стороны запада. Кто-то точил зуб на Лян и использовал доступные средства, чтобы проверить крепость ее границ.

Гу Юнь опустил глаза и посмотрел на тонкий слой инея и снега на земле, прошептав: «Со всех сторон за границей есть другие волки и тигры».

Гу Юнь не оставлял идею использовать «дракона» и атаковать Западное море, чтобы посеять страх и трепет у западных стран. Но спустя столько лет постоянных сражений, казна Великой Лян была почти пустой.

Хотя Гу Юнь поддержал взошедшего на трон наследного принца, возникли некоторые проблемы с Вэй-ваном, который тоже очень хотел занять это положение и даже пытался воспользоваться хаосом, когда прежний император слег.

Пока что новый император смотрел сквозь пальцы на похождения Вэй-вана, но недолог тот час, когда он захочет пресечь его поползновения и при дворе неизбежно возникнет конфликт.

От всех этих разговоров у Шэнь И заболела голова, он помахал ею и сказал:

«Давай сменим тему, как там поживает четвертый принц?»

Гу Юнь, казалось, был в замешательстве этим внезапным вопросом:

«Его Высочество? Э... хорошо, у него все в порядке».

«Чем он занят каждый день?» - продолжал интересоваться бывший учитель Шэнь.

Гу Юнь задумался на мгновение и неуверенно ответил: «...играет, верно? Но я слышал от дяди Вана, что он, кажется, не часто выходит на улицу».

Как только Шэнь И услышал это, он понял, что маршал Гу обращался с Четвертым Высочеством как с овцой - каждый день давал ему траву для еды и не заботился об остальном, но его нельзя было винить за это, ведь именно так его воспитывали старые маркиз и принцесса.

Шэнь И сопроводил вздохом свои слова:

«Ты, верно, забыл, как покойный император вел себя по отношению к тебе?»

На лице Гу Юня промелькнуло смущение, он не слишком задумывался о том, как ему следует ладить с Чан Гэном.

Он уже преодолел возраст, когда взрослые обычно еще балуют своих детей, а дети выпрашивают у них сладости. Его характер с самого начала был довольно зрелым. А когда Гу Юнь прибыл в Яньхуэй два года назад, то уже тогда не он заботился о мальчике, а наоборот, Чан Гэн был тем, кто беспокоился о своем не очень хорошем Ифу.

Гу Юнь не мог проводить весь день, играя с кучкой детей, но ему также было трудно сделать что-либо, чтобы направить Чан Гэна как старшего.

Потому что ему действительно навязали роль, в которой он еще не был достаточно взрослым или квалифицированным, чтобы быть хорошим отцом.

Хотя Гу Юнь и говорил, что в будущем хочет оставить Железный батальон Сюань Чан Гэну, это была всего лишь шутка, и в глубине души он понимал, что это невозможно.

Кроме того, Гу Юнь прекрасно знал, сколько страданий ему придется пережить, если он хочет прославиться в армии, и пока он еще жив и может возглавить великую военную мощь Лян, он будет продолжать служить своей стране, он не хотел, чтобы Чан Гэн пережил те же страдания.

В то же время он надеялся, что молодой принц, доверенный ему, будет успешным или, по крайней мере, сможет защитить себя в будущем.

Но способен ли человек добиться успеха и найти себя, не сталкиваясь со страданиями?

Родители во все века искали ответ на этот вопрос, не говоря уже об этом наполовину состоявшемся Ифу, который хотел просто позволить Чан Гэну свободно расти, как ему хочется.

Кучер уже открыл ворота и зажег лампу, ожидая, что скажет Гу Юнь.

Шэнь И сказал Гу Юню: «Было бы слишком жестоко ожидать от тебя такого же усердия, но поскольку он пережил большие перемены, и ты остался у него один, ты должен относиться к нему более искренно. Даже если ты не знаешь, что делать, было бы хорошо время от времени проводить время вместе с ним и написать для него пару каллиграфических листов».

На этот раз Гу Юнь, вероятно, прислушался и терпеливо ответил: «Да».

Шэнь И выпряг одну из лошадей из повозки и взял поводья.

Он уже переседлал коня, чтобы уехать на нем, но, пройдя несколько шагов, не удержался и обернулся, ворча:

«Маршал…. и незадачливый молодой сын, и многострадальный старый отец учат тебя быть мужчиной, и это счастье, что ты наткнулся на обоих».

Гу Юнь ощутил приступ головной боли и потер лоб: «Мать твою, ну и трепло, почему ты все еще здесь?!»

Шэнь И рассмеялся и шутя выругался, уносясь на своей лошади.