Онлайн чтение книги Убить Волка Killing the wolf
Глава 6 - Проклятие

Сюй Нян улыбнулась и в недоумении отдернула руку.

На ее, ранее бледных губах, ярко алели румяна, купленные Шэнь Шилю, из-за чего на невзрачном лице как будто появился всплеск цвета. Это было похоже на диковинный цветок, впитавший в себя всю кровь.

«Думаешь, я не знала, что ты всегда ставил под сомнение наши родственные связи? Но сегодня появился шанс все прояснить раз и навсегда – ты не совсем мой сын», - произнесла Сю Нян.

От ее слов у Чан Гэна внутри вспыхнула волна гнева, которая показал себя через нервно подрагивающие уголки его глаз. В конце концов, он был еще молод, чтобы уметь скрывать свои чувства.

Временами Чан Гэн нуждался и тосковал по матери, но понимая, что ему не на что надеяться, он все равно не готов был смириться со своей участью и в глубине души испытывал к себе жалость.

Неоднократно он убеждал себя в своем сердце, что он никогда не мог бы родиться у такой женщины, как Сю Нян, но впервые получив такое неожиданное признание, он испытал лишь гнетущую опустошенность и не мог дать имена своим чувствам.

Вместо этого в его сердце зародилось чувство тревоги, и он настороженно спросил Сю Нян: «Почему вы выбрали это момент, чтобы сказать мне все это?»

Сю Нян внимательно рассматривала свое молодое лицо в зеркало. Возможно, она наложила слишком много пудры и, перестаравшись, оказалась немного бледной, поэтому она осторожно коснулась кончиками пальцев румян и аккуратно нанесла их на щеки.

«Я дала тебе прозвище «Чан Гэн», - сказал Сю Нян - в Поднебесной говорят, что «на востоке есть Цимин, а на западе - Чан Гэн*, который появляется в сумерках, повелитель убийств и разрушений, дурной знак для каждого, кто его встретит.

В твоем теле течет самая благородная и самая грязная кровь в мире, и ты - ужасное чудовище по своей природе».

Чан Гэн холодно сказал:

«Разве я родился не потому, что тебя поймали и изнасиловали бандиты, когда ты была в изгнании в горах? Мне не хватит и десяти пальцев на руках, чтобы сосчитать, сколько «отцов» у меня перебывало. Разве я не сын шлюхи и бандита? О каком благородстве идет речь?»

В это мгновение, даже густые румяна не могли скрыть усугубившуюся бледность ее лица, а глаза, которые, казалось, говорили громче слов, мерцали от боли, но вскоре успокоились в безумном глядя вперед.

Первые воспоминания Чан Гэна были ужасными. Они тогда оказались в логове горных разбойников, где Сю Нян всегда запирала ребенка в затхлом чулане, но сквозь щели в гнилых досках дверей, юный Чан Гэн всегда мог видеть пьяных бандитов, которые вламывались в комнату матери.

Жестокие и буйные чудовища были безжалостными. Они или просто избивали женщину, или насиловали ее на глазах у ребенка.

Поначалу разбойники строго следили за Сю Нян, чтобы она не сбежала, но со временем увидели, что она слабая и трусливая женщина, которая не способна на решительные действия. Поэтому ей позволили выходить из комнаты и подавать им еду и питье.

Она стала служанкой в том доме, наряду с другими и не потребовалось много времени, чтобы она собственноручно отравила их колодцы и сотни кувшинов вина. Один Бог знает, где эта женщина раздобыла столько яда, но, что еще ужаснее, она дала отравленную колодезную воду Чан Гэну, явно с умыслом убить его.

Когда мальчик выпил воду, ее замучила совесть и женщина вызвала у него рвоту, чтобы прочистить желудок. Покидая логово бандитов, она положила полуживого Чан Гэна в бамбуковую корзинку и несла в одной руке, а в другой держала большой нож. Стоило ей увидеть, что кто-то еще был жив, она приближалась и расправлялась с ним.

Чан Гэн ярко помнил тот день, когда Сю Нян в окровавленном платье облила все то место маслом и подожгла его, вскрыв тайное хранилище главаря, где ко всему хранилось топливо Цзылюцзинь. Зарево пожара освещало ее спину, когда она покидала гору вместе с ребенком.

С тех пор, на протяжении десяти лет, Чан Гэн мог вспомнить множество случаев, когда Сю Нян пыталась убить его. Она отравляла его пищу, хотела зарезать ножом, волочила за лошадью, пробовала придушить во время сна, останавливаясь в самый последний момент, как будто приходила в себя от наваждения…

Ему оставляли жизнь и непреходящий ужас новой попытки расправы.

Чан Гэн максимально взял себя в руки и снова заговорил в вежливой форме:

«Вы слишком много надумываете себе. Я никогда и не воспринимал вас как свою родную мать. Но был уверен, что ваша ненависть ко мне продиктована тем, что я являюсь напоминанием о падении и позоре, которое вы хотели бы стереть. Я – не что иное, как грязное пятно, оставленное теми бандитами на вашей жизни, разве нет?»

Сю Нян как будто окаменела перед зеркалом, слушая его слова, а ее лицо побелело еще больше. Через долго время она вздохнула и внезапно сказала:

«Сынок, мне так жаль тебя».

С этими словами рухнули горы обиды и настороженности в сердце Чан Гэна, которые копились много лет. И он понял, что все его страдания можно было легко разрешить одной лишь этой фразой…

Однако четырнадцатилетний подросток приложил все усилия, чтобы сдержать рвущиеся наружу слезы, и натянуто спросил:

«Чего вы добиваетесь, начав эту беседу именно сейчас? У вас проснулась совесть, и вы собираетесь исцелить весь тот яд, что оставили во мне, или снова попытаетесь убить меня?»

Фальшивая мать смотрела на подростка странным оценивающим взглядом, как будто он являлся ценным артефактом:

«Ты и так знаешь…»

«Единственное, что мне известно, что с первой ночи в Яньхуэе я не знал покоя. Не было и раза, чтобы мне не снились кошмары. Даже, если я ложился отдохнуть днем, все повторялось снова!»

Исключением была лишь одна ночь – когда ему приснился Шэнь Шилю. Подумав об этом под другим углом, он пожалел, что рассердился на своего Ифу за появление в его грезах и то, что за этим последовало.

«Хотя я еще ничего не добился в этой жизни, пока рос, но я совершенно точно не творил зло, не обижал никого, не делал ничего плохого. Так почему так много призраков стучится в мою дверь по ночам? Есть ли в мире подобная странная болезнь, вызывающая ночные кошмары?»

Выражение лица Сю Нян менялось быстрее и разительнее, чем весенняя погода. Мгновенно ее алые губы искривились, и она опустила взгляд на металлический браслет Чан Гэна.

Хищный блеск ее глаз, словно пара отравленных стрел, вонзился в его руку:

«О чем еще тебе известно?»

Чан Гэн практически неосознанно натянул рукав, пряча в нем браслет, почувствовав, что даже от одного ее взгляда вещь может быть испорчена.

«Что ж… Два года назад я попал в ловушку и был окружен волками. Мне известно, что обычно они не подходили так близко, и кто-то заманил их к городским воротам, чтобы я погиб. И ранее, вы предупреждали меня, что я не смогу убежать от вас, потому что вы имеете множество способов убить меня, совпадение ли?»

Чан Гэн добавил вполголоса:

«Только варвары способны контролировать этих животных, а вы непрестанно поддерживали с ними отношения с тех пор, как мы поселились в этом городе. Поэтому я подозреваю, что и вы тоже - одна из них».

«Когда мы были в логове разбойников и один из них разорвал на вас одежду, я видел на вашей груди изображение головы волка».

В ответ на его искренние обвинения Сю Нян неожиданно рассмеялась:

«Варвары, как ты смеешь так называть нас…»

Продолжая смеяться, она впала в истерику и начала задыхаться от нехватки воздуха. Вдруг пронзительный смех оборвался и превратился в надрывный кашель.

Чан Гэн инстинктивно протянул руку, чтобы помочь ей, но тут же отдернул руку. От одного понимания, кто перед ним, он разозлился на себя и сжал ладонь в кулак.

Сквозь тонкие пальцы Сю Нян, которыми она прикрывала рот, когда кашляла, потекла тонкая струйка крови. Этот поток не останавливался и тек на ее желтое платье, приобретая шокирующий фиолетово-черный оттенок.

Чан Гэн сделал шаг вперед, будучи полностью потрясенным:

«Что с вами…»

Сю Нян воспользовалась его близостью и схватилась Чан Гэна за руку, одновременно пытаясь выровнять спину и дрожа как высохший лист на холодном ветру. Сделав несколько резких вдохов, она потянулась к шкатулке на столике, достала половинку нефритового кулона и вложила его в руку Чан Гэна окровавленными пальцами.

Ее лицо было белоснежным, а губы, испачканные кровью, выглядели гораздо ярче, чем алые румяна. Глаза женщины тоже смертельно покраснели, и она пристально смотрела на Чан Гэна:

«Сю Нян – не мое имя. Так зовут женщин в Поднебесной, а я – Ху Гээр, что означает Пурпурное Струящееся Золото Сердца Земли… Цзылюцзинь…»

Говорить ей было все труднее. Подавившись своими словами, она закашлялась так, будто боролась за каждый вздох и после душераздирающего рычания и хрипов, она выплеснула полный рот крови, испачкав одежду Чан Гэна пугающе алой кровью.

«Не к добру… Цзылюцзинь…»

Из ее уст слетали восклицания и плач, она дышала с большим трудом, будто в ее груди были сломанные мехи.

«Моя сестрица – богиня Вечного Неба, даже повелители волков преклонялись перед ней, а ты…»

Сю Нян была не в себе:

«Ты – выродок, которого я растила собственными руками» - она рассмеялась, но ее дыхание перехватило, с выпученными глазами она добавила – «никто не полюбит такого, как ты, никто не отнесется к тебе искренне…»

Испытывая агонию, она сильно схватилась мальчика за запястье. Ее острые ногти безжалостно вонзились в его кожу, когда она нащупала металлический браслет на его руке.

«Этот облегченная пряжка от легкой брони, которая сделана специально для демонов Железного Сюаня, кто дал ее тебе?!»

Чан Гэн с яростью оттолкнул Сю Нян, как будто ее прикосновение ошпарило его кипятком.

Женщина рухнула на туалетный столик, сжавшись в комочек и подергиваясь от боли. Ее некогда красивые глаза феникса вот-вот грозились вылезти из орбит, обнажая синюшные белки глаз.

«Я дала тебе имя на китайском диалекте, Чан Гэн, неплохо звучит, правда?»

Ее лицо содрогалось от судорог, а из уголков рта выступила белая пена со струйкой крови, замершая в нерешительности. Из-за ее состояния, слова сливались, и было трудно разобрать, но Чан Гэн, тем не менее, чувствовал, как каждое слово впечатывается в его сознание.

«Никто… не полюбит тебя и не поймет… ты вырастешь, и станешь могущественным воином, сеющим хаос, ты станешь всемогущим безумцем, но не сможешь отличить кошмар от реальности…»

Чан Гэн стоял рядом с ней, не чувствуя ног. Все его тело как будто одеревенело. Слова, которые она выплевывала, как будто проплывали мимо него, но в то же время перемалывали его кости в порошок и раздирали внутренности.

«Во мне тоже течет кровь Богини, чтобы благословить тебя бесконечно божественной силой… ты… всю жизнь будешь носить в сердце только ненависть и подозрения. Тебе придется стать тираном и убивать повсюду, где окажешься, в конце концов, всех, кого ты любишь… ты приведешь к…»

«Смерти» - это слово вырвалось из ее хрипящего горла последним. Все ее тело пронзила сильная судорога, она с трудом повернула голову, и ее взгляд упал на маленький мешочек с благовониями, который она повесила на занавеску кровати. В том мешочке был талисман, дарующий сердцу мир. Сюй Байху, возвращаясь с дежурства, купил его в храме за городом.

Под дрогнувшими ресницами глаза наполнились слезами, которые текли и текли, омывая ее зловещий взгляд, затопляя его всепоглощающей нежностью, которая, к сожалению, длилась лишь мгновение.

Ее зрачки сузились, когда последний свет покидал ее взор, женщина сделала вдох, который оборвал самые ужасные в мире проклятия, после чего она тяжело рухнула на столик, окутанная слабым светом.

«Никто не будет любить тебя, никто не отнесется к тебе искренне, ты проведешь свою жизнь с ненавистью и подозрениями в сердце и станешь тираном и убийцей… Куда бы ты ни пошел, ты обречен навлечь на всех лишь смерть…»

В этот убийственный вечер летняя жара казалась просто обжигающей. Чан Гэн чувствовал жар, безучастно стоя рядом с мертвым телом. Не осознавая, он сжимал другой рукой окровавленный браслет на запястье и недоумевал.

Почему она покончила с собой?

Почему ненавидела его так сильно?

И почему продолжала растить до этого возраста?

А что насчет Железного батальона Сюань и этой застежки?

И кто такой на самом деле Шэнь Шилю?

Проклятие Сю Нян, казалось, намертво прицепилось к ребенку, чье первоначальное доверие к миру и близость к людям основывались на добром участии родителей, чего Чан Гэн совершенно не получил в свое время.

Даже, если бы он изначально родился личностью щедрой и доброжелательной, он был бы вынужден научиться подозревать и быть постоянно настороже, как бродячий пес с поджатым хвостом.

Даже, если бы он умирал от тоски по обычному человеческому теплу, ему пришлось бы в страхе сторониться людей.

В голове Чан Гэна, поверх всех других хаотично кружащих мыслей появилось непреодолимое желание – он должен немедленно найти Шэнь Шилю. Он должен встать перед ним и, глядя в его глаза, спросить Ифу, кто он на самом деле такой, и каковы его мотивы.

Но когда он покинул комнату, наполненную запахом крови, и переступил порог, внезапно почувствовал страх и беспокойство.

«Как может случиться, - размышлял Чан Гэн, - что учитель Шэнь, чьи поразительные таланты открываются один за другим, мог быть ученым-неудачником, который провалил все экзамены?»

Также и Шэнь Шилю, который вел себя как образцовый бездельник, тем не менее, имел вид благородного господина, хотя и жил в подворотне. При этом он не выглядел опустившимся человеком, как такой человек мог бы быть обычным?

Когда Чан Гэн закрывал глаза, он представлял Шэнь Шилю, который заботливо сидит у его постели, подперев голову, и охраняет его сон, пока он болеет.

Или это все тоже было фальшивой привязанностью?

Старая служанка все еще вертелась вокруг комнаты хозяйки, пытаясь подслушать, о чем говорят мать и сын, но увидев, что дверь открылась, она подошла с улыбкой на лице:

«Молодой господин, сегодня…»

Внезапно ее обжег взгляд покрасневших глаз Чан Гэна.

Старая женщина вздрогнула, и ей потребовалось время, чтобы замедлиться, затем прижать руку к груди: «Это еще что такое…»

Ее слова так и повисли в воздухе, когда она увидела сцену в комнате.

Женщина сначала застыла, затем, пошатываясь, попятилась назад, сделав несколько шагов и упав на пол, заголосила, что было сил!

Одновременно с ней, в городе раздался пронзительный сигнал тревоги.

Из специального свистка высотой два фута вырвались клубы пара, окрашенные цзылюзцинем, и поднялись в небо. Подобно водной ряби этот сигнал прокатился по округе, всколыхнув весь город Яньхуэй, который не слышал этот звук более четырнадцати лет.

В следующее мгновение кто-то с силой толкнул ногой дверь в доме Шэнь снаружи и схватил тяжелый меч, висевший рядом со стальной броней.

«Это я» - тихим голосом оповестил Шэнь Шилю.

Шэнь И вскочил перед ним и многозначительно сказал: «Варвары сделали ход на опережение?»

Вопрос прозвучал тихо и кратко, но внезапно, полуглухой Шэнь Шилю отчетливо услышал каждое слово и ответил в той же манере: «На гигантском змее были шпионы варваров, все, кто вернулся на воздушном судне – не наши люди».

Сказав это, Шэнь Шилю рванул во внутреннюю комнату и одним ударом разрубил кровать, которая с громким хрустом распалась на две части. Под кроватью, казалось, ничего нет, кроме досок пола.

Но убрав доски одну за другой, он достал комплект железных доспехов темного цвета.

Рука Шэнь Шилю нащупала и открыла потайное отделение на одной из пластин, закрывающей грудь и достала оттуда жетон Черного Железного Батальона. Он сжал металлический жетон с такой решительностью, что белоснежные пальцы посинели.

Ветер, врывающийся в открытую дверь, трепал его простую тонкую рубашку и отступал, словно испугавшись его убийственного намерения.

Шилю позвал: «Цзи Пин!»

«Цзи Пин» - это имя никогда не упоминалось при посторонних.

В основном их жизнь состояла из бытовых споров, нередко ругани, но они были близки, как настоящие братья, однако стоило Шэнь Шилю сказать это имя, как Шэнь И отступил на шаг назад, порывисто опустился на колено и сказал: «Ваш слуга к вашим услугам!»

Шэнь Шилю реагировал совершенно естественно:

«Раз уж так вышло, что варвары явились раньше, чем мы рассчитывали, то нам выгодно воспользоваться хаосом, чтобы выполнить свой долг. Я поручаю тебе вывести из города его высочество. Пусть Четвертый Принц первым покинет город».

«Да».

Шэнь Шилю взял только верхнюю одежду и меч, затем повернулся и быстро ушел.

Примечание:

*Цимин и Чан Гэн, звезда рассвета и заката. Подразумевается, что Венера (что также переводится на китайский, как Чан Гэн) это также Четвёртая звезда, называемая Люцифером, сеющим смерть и смуту.