Онлайн чтение книги Убить Волка Killing the wolf
Глава 58 - Нависший клинок

Все тело Ли Фэна содрогнулось, Чан Гэн с пустым выражением лица наблюдал, как он падает на трон. Внезапно, в области за пределами его рационального мышления, в нем возникло жестокое удовлетворение.

Однако Чан Гэн был очень строг к себе, он молча сжал ладонь и подавил кровожадное удовольствие - он знал, что это Кость Нечистоты играет с ним, это не его истинная сущность. Чан Гэн открыл рот и произнес не слишком искренне:

"Ваше Величество, пожалуйста, берегите себя".

Казалось, что человек, который сказал, что хочет убить Ли Фэна, был не он.

Янь Бэй-ван только заговорил, остальные ошарашенные придворные в главном зале немедленно отреагировали и последовали его примеру:

"Ваше Величество, пожалуйста, будьте осторожны".

Глаза Ли Фэна медленно опустились на Чан Гэна. Это был его единственный брат по имени, но он редко замечал его. С тех пор как его королевское высочество Ли Мин унаследовал его титул и вошел во двор, он почти никогда не разговаривал и не знакомился с другими магистратами.

Он даже не использовал имя Гу Юня в разговорах с военными офицерами. Лишь изредка он болтал с несколькими бедными учеными о поэзии и книгах.

Чан Гэн сделал вид, будто вообще не заметил его взгляда, его лицо оставалось неизменным.

"Генерал Чжао пожертвовал собой, в Восточном море не осталось никакого сдерживающего барьера. Как только западные войска повернут на север, они сразу же смогут напрямую прорваться к гавани Да Гу. Сейчас уже поздно что-либо говорить, королевский брат, пожалуйста, избавься от отвлекающих мыслей и немедленно прими решение."

Конечно, Ли Фэн знал это, но его сердце было в смятении, он не знал, что сказать.

В это время императорский дядя Ван, который за эти несколько дней стал пепельным от слухов, крутившихся вокруг него в простонародье, наблюдал за лицом императора и осмелился сказать:

"Ваше Величество, есть только один большой гарнизон - это Северный лагерь на окраине столицы, окруженный лишь ровными равнинами. Если мы столкнемся с ними здесь, наших войск будет недостаточно".
"Более того, дело о восстании Тан Хунфэя все еще не решено. Сейчас в Северном лагере почти нет лидера. Если все Морские Драконы в Цзяннани будут уничтожены, что сможет сделать Северный Лагерь? Кто сможет защитить безопасность столицы? Лучшим вариантом действий в данный момент будет... как насчет того, чтобы... а..."

Ванго не успел закончить фразу, так как глаза группы генералов в зале были пригвождены к нему, как стрелы Байхуна.

Этот старый ублюдок еще даже не успел убрать за собой. Только что поднялся легкий ветер, а он уже осмелился убедить Его Величество перенести столицу в другое место. Если бы не эта ситуация с вторжением врагов извне и хаотичным положением дел внутри, возможно, все бы разорвали его на куски.

Ванго тяжело сглотнул и выдохнул, согнув спину, не смея поднять взгляд.

Выражение лица Ли Фэна было непостижимым. Он замолчал на мгновение, затем полностью проигнорировал Ванго и только сказал:

"Пусть Тан Хунфэй вернется на свое место, дайте ему шанс искупить свои проступки по заслугам... Я созвал вас всех сюда для обсуждения важных вещей, а все, кто продолжает нести чушь, немедленно убирайтесь вон!"

В такой чрезвычайной ситуации из уст императора могли вырваться даже грубые выражения, присущие улицам. Зал мгновенно погрузился в мертвую тишину, на лице Ванго вспыхнули красные и белые пятна.

Ли Фэн нетерпеливо обратился к военному министерству:

"Министр Ху, ты отвечаешь за военные дела, в твоих руках Цзигулин, что скажешь?"

Военный министр от природы имел бледно-голубой цвет лица в сочетании с вытянутым лицом. Его звали Ху Гуан, что звучало похоже на "сладкая дыня", поэтому некоторые люди втайне называли его Министр Дыня.

Когда министр Дыня услышал слова Ли Фэна, его лицо превратилось в горькую дыню. По сути, приказ о Цзигулин был издан военным министерством, но как военное министерство могло осмелиться разослать его? Он был всего лишь инструментом в руках императора, разве перо осмелится иметь свое мнение?

Ху Гуан вытер холодный пот, говоря с неуверенностью:

"О... Ваше Величество правы, столица - это основа нашей Великой Лян. Это место, к которому обращаются сердца людей. Как мы можем позволить этим чужеземцам ворваться сюда? Какой же это будет порядок! Даже если у нас осталась всего одна пешка, мы должны сражаться до конца. Если мы сейчас отступим, это только посеет смуту в войска".

У Ли Фэна действительно не было терпения слушать его бредни, повторяющиеся, как вращающееся колесо, он тут же перебил его:

"Я спросил тебя, как сражаться!"

Ху Гуан: ………

Все смотрели на Ванго, но тот был прав. Если командующий Цзяннаньским флотом уже погиб в бою, кто мог командовать Восточным морем? Как они должны были мобилизовать войска?

В случае, если чужеземцы пойдут на север, сколько выстрелов из пушек смогут блокировать Северный лагерь и императорская гвардия?

В определенном смысле, Ванго можно было считать мужественным, по крайней мере, он осмелился сказать правду, которую не могли сказать все остальные.

Ху Гуан внезапно превратился в гнилую горькую дыню, холодный пот капал, как вытекающий сок.

В этот момент Чан Гэн внезапно заговорил.

Молодой Янь Бэй-ван шагнул вперед:

"Не желает ли королевский брат выслушать несколько моих слов?"

Ху Гуан бросил на него благодарный взгляд, Чан Гэн мягко улыбнулся:

"Королевский брат, сначала уйми свой гнев, воду, которая была пролита, нельзя собрать назад, мертвых нельзя воскресить. Затруднительное положение границы с четырех сторон стало установленным фактом, бесполезно спорить и злиться. Вместо того чтобы устраивать переполох, лучше нам подумать, что еще можно сделать, чтобы спасти ситуацию".

Возможно, потому что он долгое время следовал за монахом, его тело не отдавало огнем и дымом обычного мира. Стоя перед залом, его спокойствие пропитало все внутренности, даже огонь ярости бессознательно утих вместе с ним.

Ли Фэн тайно выдохнул и махнул рукой: "Продолжай".

Чан Гэн:

"На данный момент Центральная равнина охвачена огнем, солдаты переброшены, но топлива недостаточно. Неизбежно мы стаем свидетелями дефицита провизии, поэтому я прошу Королевского Брата открыть национальную казну и переправить весь доступный цзылюзцинь. Это первый вопрос".
"Да, ты напомнил мне, — Ли Фэн повернулся к Министерству жилищного строительства, — немедленно скоординируйтесь с остальными..."
"Королевский брат", — прервал его Чан Гэн. "Ваш подданный сказал разослать все - в этот чрезвычайный период Цзигулин уже стал обузой. Генералы все еще носят кандалы как таковые, хочет ли Королевский Брат связать их, чтобы они отправились на поле боя?"

Если бы эти слова произнес кто-то другой, это было бы крайне оскорбительно, но никто не знал, почему когда они прозвучали из уст Янь Бэй-вана, никто не мог почувствовать злость. Ху Гуан, который только что остался в стороне, быстро последовал его примеру:

"Ваш подданный согласен".

Не дожидаясь, пока Ли Фэн откроет рот, группа из фракции Доходов всколыхнулась, министр доходов повысил голос:

"Ваше Величество, мы абсолютно не должны. На данный момент распределение Цзылюцзиня действительно может решить насущную проблему, но позвольте вашему подданному сказать несколько неприятных слов. Если ситуация затянется, то, не решив ее сегодня, что будет завтра? Будем ли мы использовать запасы следующего года?"

Командующий императорской армией, возможно, действительно хотел срубить голову министру, чтобы вытряхнуть воду из его мозга, он мгновенно отозвался:

"Враги уже стоят у нашей двери, но в головах всех вас, господа, до сих пор вертятся тщательные расчеты на мизерные ежедневные расходы — у этого генерала действительно открылись глаза."
"Ваше Величество, если мы не потушим этот пожар, как может наступить "завтра"? В случае, если все четыре стороны окажутся в тупике, просто полагаясь на несколько небольших шахт Цзылюцзиня на территории нашей страны, даже если мы перевернем три фута земли, мы не сможем долго продержаться!"

Ху Гуан, казалось, боялся, что у него не будет выхода. С красным лицом он крикнул во всю мощь своих легких:

"Ваш подданный согласен!"

Чан Гэн сказал только одну вещь, он не успел сказать о том, как подавить врага, а хаотичный спор уже разгорелся. Он промолчал и терпеливо стоял в стороне, ожидая, пока они закончат свою словесную битву.

Мозг Ли Фэна, казалось, хотел взорваться. Внезапно его осенило. Эти "столпы" двора могли заботиться только о ничтожных делах, относящихся к одному квадрату земли, на котором они стояли. Если бы их всех перевели на кухню, возможно, они смогли бы накрыть стол, полный новых блюд, размером с целую страну.

"Хватит!" — прорычал Ли Фэн.

Окружающие замолчали, Чан Гэн своевременно продолжил свои слова:

"Ваш подданный еще не закончил, по второму вопросу - Ваше Величество, пожалуйста, будьте готовы отвести назад наши силы".

Как только прозвучало это заявление, министры вновь вскипели. Даже гнев Сына Неба не мог сдержать шумной суматохи в зале. Несколько пожилых мужчин, казалось, были готовы разбить свои головы о колонну.

Глаза Ли Фэна дернулись, пламя гнева подкатило к горлу. Он едва сдерживался, чтобы не наброситься на Чан Гэна. Он нахмурился, пытаясь подавить свой гнев, и прошептал предупреждение:

"А-Мин, ты должен хорошо подумать, прежде чем говорить, предки передали эту нацию в мои руки, а не я должен делить эту землю, чтобы разводить тигров".

Чан Гэн остался неизменным:

"Ваш подданный хотел бы попросить Королевского Брата пощупать карманы. Используя все ресурсы нашей страны прямо сейчас, сколько территорий мы сможем спасти? Это не "резать землю, чтобы кормить тигров", а наоборот, воин отрезает свою руку. Не резать тогда, когда нужно, ждать, пока яд впитается глубоко, пока мы не потерпим полное поражение от врагов, неужели мы решимся резать только тогда?"

Его ровный тон голоса, напоминающий чтение писаний Конфуция, был подобен ведру холодной воды, без жалости выливаемому на голову Ли Фэна.

Чан Гэн не поднял глаз, чтобы увидеть выражение лица императора, он продолжил:

"В-третьих, господин Ванго хорошо сказал, сейчас на северо-западе все еще есть лагерь Черного Железа, даже если они понесли большие потери, они все еще могут держаться. Самое важное сейчас - это Восточное море, как только чужеземцы пойдут на север, боевая мощь Северного лагеря проявит себя. Подкрепления вблизи и издалека были зажаты и могут не успеть прибыть вовремя, что Ваше Величество планирует делать?"

В мгновение ока Ли Фэн был вынужден постареть на десять лет от его слов, после долгого момента уныния, он наконец сказал:

"Слушайте мой приказ... Идите и пригласите сюда дядю".

Когда Чан Гэн услышал этот приказ, он даже не моргнул. Не было ни радости, ни гнева, как будто так и должно было быть, все в соответствии с разумом и логикой.

Чжу Коротконожка не осмелился даже выдохнуть, как только он собрался уходить, Чан Гэн внезапно напомнил:

"Ваше Величество, сопровождение кого-то из императорской тюрьмы только с евнухом Чжу будет выглядеть как шутка".

Он инстинктивно не доверял всем слугам вокруг Ли Фэна, включая этого человека, который тайно помогал Гу Юню.

Ли Фэн бессильно сказал:

"В такой час ты все еще обращаешь внимание на такие мелочи? Подданы Цзян, ты можешь отправиться тоже".

Чжу Коротконожка шел за Цзян Чуном мелкими шажками, и невольно посмотрел на Чан Гэна вдалеке.

Он был пожилым человеком в этом дворце. При дворе Великой Лян, среди всех высокопоставленных членов знати и королевской семьи, не было ни одного человека, с которым бы он не был знаком, единственным исключением был Янь Бэй-ван.

С детства его тщательно оберегали в поместье маркиза. Повзрослев, он не "работал как следует", а в основном путешествовал повсюду и редко показывался. Кроме того, что он смешивался с толпой, чтобы послушать о политике при дворе, он почти никогда не входил во дворец один и только на Новый год вместе с Гу Юнем отправлялся выразить почтение. Никто не знал о нем никакой информации. Если никто ничего не знал, значит, он сам был переменной величиной.

Цзян Чун и Чжу Коротконожка быстро сели на своих коней, направляясь прямо к императорской тюрьме. Когда они приблизились к месту назначения, Чжу вдруг вспомнил и сказал слабым голоском:

"Ох, господин Цзян, маркиз будет идти во дворец, чтобы встретиться с императором, это было бы неуместно в тюремной одежде. Как насчет того, чтобы послать кого-нибудь проверить формальные наряды первого класса, сделанные в этом году, и принести один прямо сейчас?"

Цзян Чун был полон горя и негодования из-за развала его родной страны, его душу отвлек голос старого евнуха, он не знал, смеяться ему или плакать:

"Кого это волнует? Ты все еще помнишь о таких мелочах?"

Не успел он договорить, как к ним навстречу на коне выехал человек, прибывший в мгновение ока. Он сошел с коня и поклонился - это был Хо Дань, командир охраны маркиза.

Хо Дань сложил руки вместе: "Господин Цзян, евнух Чжу, я слуга из поместья маркиза, меня послали по приказу нашего королевского высочества передать это маркизу".

С этими словами он поднял обеими руками формальный наряд с доспехами.

Цзян Чун был поражен - с первого взгляда он мог сказать, что Янь Бэй-ван был дотошным человеком, но чтобы до такой степени?

Неужели принц был настолько ко всему готов?

Гу Юнь до смерти скучал в подземелье, продолжала раскармливать жирную мышь. Заметив необычный поток ветра позади себя, он с некоторым удивлением оглянулся и смутно различил три фигуры, приближающиеся снаружи. Человек, шедший впереди, шагал так же быстро, как ветер, и, похоже, все еще был одет в официальный наряд.

Затем дверь тюрьмы широко распахнулась, и в нос Гу Юня проник особый дворцовый аромат, перекликающийся с особым ароматом сандалового дерева на теле Ли Фэна. Гу Юнь сузил глаза и понял, что высокий мужчина - это Чжу Коротконожка.

Если бы его хотели допросить, то не было абсолютно никакой причины посылать Чжу сюда. Такие люди, как Ли Фэн, тоже не стали бы бить себя по лицу - арестовали, потом отпустили, отпустили, потом арестовали, — поэтому это могло означать только одно... Улыбка на лице Гу Юня исчезла, он подумал про себя:

"Что случилось?"

Цзян Чун что-то быстро сказал, Гу Юнь не смог расслышать. Он смог уловить только несколько слов: "Враг напал... Чжао".

Ничего не понимая, ему оставалось только слепо притворяться неподвижным, пока гора рушилась.

Оставаясь бесстрастным, он кивнул.

Цзян Чун был поражен его неподвижным спокойствием, на мгновение он тоже почувствовал себя очень уверенным. Его тревога, которая была то горячей, то холодной, опустилась в живот, и слезы почти пролились.

"Это действительно благословение для всех людей, что в Великой Ля есть такие столпы, как маркиз".

Гу Юнь был озадачен, думая про себя: "Мать моя, что он там снова лепечет?"

Но не выдав себя, он лишь похлопал мастера Цзяна по плечу и сказал:

"Веди".

К счастью, Хо Дань сделал шаг вперед и передал ему формальный наряд, затем снял с пояса бутылку вина:

"Его Высочество попросил меня принести это для маркиза, чтобы разогнать холод".

Гу Юнь открыл крышку и по запаху сразу понял, что это лекарство. Он сразу почувствовал облегчение, словно ему только что объявили амнистию, и выпил все залпом.

Хо Дань помог ему переодеться. К лучшему или худшему, но теперь он выглядел гораздо опрятнее. Ослепленному маркизу ничего не оставалось, как отправиться с группой во дворец. Впервые он с нетерпением ждал быстрого эффекта от лекарства.

Только когда они достигли нижней части дворцовой стены, Гу Юнь почувствовал, что его уши словно укололи иголками, и медленно пришел в себя.

Он сделал молчаливый жест Хо Дану. Хо Дань мгновенно все понял. Он приблизился к его уху и повторил точные слова Цзян Чуна из подземелья.

Гу Юнь не успел дослушать до конца, как его голова, которая болела так, что готова была разорваться, уже затрещала, как натянутая тетива. Перед его глазами мелькали тысячи звезд, его шаги зашатались в панике. Хо Дань быстро схватил его за руку:

"Маршал".

Цзян Чун был напуган. Он не знал, что случилось с Маркизом Гу, который только что был спокоен как никогда, увидев, что цвет лица Гу Юня был таким же неприглядным, как у мертвеца, он нервно спросил:

"Господин маркиз, что случилось?"

Лагерь Черного Железа был уничтожен более чем наполовину, главные ворота Северной границы были разгромлены, генерал Чжао пожертвовал собой ради страны и Юго-западный склад снабжения подвергся сильной бомбардировке — эти несколько предложений превратились в скопление смертоносных лезвий и спиралью вонзились во все конечности и тело Гу Юня, его грудь запульсировала от боли, в горло хлынула кислая жидкость.

На его виске выступили синие вены, холодный пот стекал вниз, хотя Цзян Чун знал, что даже в тюрьме никто не посмеет пытать маркиза, он все равно был напуган:

"В чем дело? Мне вызвать для вас карету? Где доктор?"

Тело Гу Юня слегка дрожало.

Цзян Чун сказал:

"Сейчас безопасность всей Великой Лян лежит на плечах маркиза, вы должны быть сильными!"

Эта фраза пронеслась над ухом Гу Юня, словно гром. Его душа, разлетевшаяся на куски по всей стране, снова собралась в позвоночнике, он закрыл глаза и заставил себя проглотить полный рот крови.

После паузы, под пристальным, полным страха и трепета взглядом Цзян Чуна, он хрипло рассмеялся, как будто ничего не произошло.

"Я несколько дней не видел солнца, голова немного болит - ничего страшного, просто старая болезнь".

С этими словами Гу Юнь опустил голову и слегка поправил свои легкие доспехи. Он выдернул свою руку из руки Хо Даня, бросил ему серую мышь, которая была у него в руке, и сказал ему:

"Это мышь мой побратим. Найди ей что-нибудь поесть. Не дай ей умереть от голода".

Хо Дань: "..."

Когда Гу Юнь закончил, он повернулся и пошел во дворец.

В это время в зале для заседаний несколько слов Чан Гэна привели к хаотичной словесной битве, пока Чжу Коротконожка не повысил голос, чтобы объявить:

"Маркиз вошел во дворец, чтобы поприветствовать императора", и все сразу затихли. На мгновение в главном зале воцарилась мертвая тишина.

Гу Юнь поймал взгляд Чан Гэна, как только тот поднял голову. Как только их взгляды встретились, он увидел в глазах Чан Гэна такую бурю, что тысяча слов не смогла бы описать даже одну из них.

Как будто вокруг него никого не было, Гу Юнь вышел вперед, чтобы выразить свое почтение, и выглядел так непринужденно, как будто он не прибыл из тюрьмы, а просто отдыхал у себя дома.

Ли Фэн сразу же объявил о роспуске заседания и изгнал громогласных и ссорящихся бездельников, оставив только Гу Юня, Чан Гэна и группу генералов, которые всю ночь обсуждали корректировку обороны столицы.

Мастер Фэн Хань, размышлявший о своих действиях за закрытой дверью, не мог позволить себе скрываться. Институт Лин Шу горел огнями, работая сверхурочно, чтобы поддерживать военное оборудование, которое они оставили в столице.

Весь день и всю ночь, пока не прошел очередной четвертый период ночной стражи*, горизонт залило белым светом, только тогда Ли Фэн, у которого под глазами были глубокие черные круги, позволил им вернуться назад.

[*С 1:00 до 3:00]

Перед уходом Ли Фэн позвал Гу Юня одного.

В зале все слуги слева и справа были распущены. Лишь один правитель и один подданный стояли друг перед другом. Ли Фэн долго молчал, пока дворцовый светильник не почувствовал солнечный свет и автоматически не выключился со щелчком. Ли Фэн пришел в себя, посмотрел на Гу Юня со сложным выражением лица и расплывчато сказал:

"...дядюшке пришлось пережить несправедливость".

У Гу Юня в голове было заготовлено множество пустых вежливых слов, которые изливались с легкостью и не имели никакого смысла.

Такие фальшивые фразы, как "Гроза или дождь - все это милость правителя" и "Жертва во имя страны покрывает множество преступлений", выстроились в ряд, готовые выйти из его рта.

Однако внезапно его язык словно присох. Как бы он ни старался, слова не срывались с уст. Он мог только приподнять губы в улыбке, обращенной к императору Лунаню. Это было неописуемо жестко и как-то неестественно. В течение долгого времени обоим действительно нечего было сказать. Ли Фэн вздохнул и махнул рукой.

Гу Юнь опустил глаза и повернулся, чтобы уйти.