Онлайн чтение книги Принцесса-садистка из другого мира Torture Princess: Fremd Torturchen
7 - 10

Нам пора?

Нам нет нужды спешить, как будто мы гонимся за Белым Кроликом. Но даже если это так, мы должны перестать сидеть без дела, как Гусеница.

Похоже, все шло по моим инструкциям. Эгвин, вероятно, уже выполнил свою задачу.

Действительно, жаль, что мы не смогли найти общий язык с этими двумя нонконформистами. Теперь, когда переговоры сорвались, у нас нет другого выбора, кроме как проредить ряды наших врагов. Однако я считаю маловероятным, что Эгвин сможет застать Принцессу Пыток врасплох. А вот святой - другое дело... Что такое, Алиса? Я плохо выгляжу?

Это правда, мне стало лучше. Но страдания не утихли. Ведь, по правде говоря, даже я знаю.

Месть лишь порождает месть. Отчаяние - это порочный круг. И требовать искупления от людей, не имеющих прямого отношения к резне, - абсурд. Наше восстание не принесет ничего, кроме новых трагедий и новых жертв.

Мы ничего не добьемся, и это не принесет никому счастья. Но это нормально.

Ад существует только в разуме, и с самого конца дней во мне горит огонь, который не могут погасить ни дождь, ни слезы. Так что мне остается только подлить масла в огонь?

Тогда он сможет гореть и гореть, гореть и гореть и превратить весь этот проклятый мир в пепел.

Тогда, когда вся ненависть, ярость и печаль исчезнут, я наконец-то смогу отдохнуть в мире.

Никому больше не придется плакать. Но и улыбаться тоже никто не сможет.

Что ж, пусть будет так. Если уж на то пошло, то тот факт, что люди смогли сохранить улыбку после такой трагедии, еще более порочен. Они живут такой беззаботной жизнью, и им давно пора искупить свою вину. Потому что если они этого не сделают, я не смогу их простить. И мои товарищи тоже. И мертвые не смогут жить дальше. Тем не менее, иногда мне приходит в голову мысль.

Если бы только Бог был более милосердным.

Если бы это было так, возможно, был бы другой путь.

Но даже если бы он был...

…я уверен, что все равно выбрал бы тот же путь.

Это глупо, я знаю.

Ничего, кроме неисправимой глупости.

Только это.

Ничего больше.

***

— Прежде всего, я хотел бы успокоить ваши умы. Ваша первоначальная оценка, что я мертв, по-прежнему верна. С этого момента я больше не могу быть причислен к живым. Причислять меня к мертвым гораздо правильнее.

— Вряд ли забота о других должна быть твоим главным приоритетом в подобной ситуации! К тому же, нелогично, чтобы мертвый человек двигался... А, нет, теперь понятно. У тебя не было ни сердца, ни легких.

Услышав слишком серьезное заявление Ла Кристофа, Элизабет сжала переносицу.

Скромный Птицевод с самого начала не имел многих ключевых органов. Как святой, Ла Кристоф был человеком, существовавшим на грани между жизнью и смертью. Даже яд, текущий по его венам, был недостаточен, чтобы лишить его возможности говорить.

И все же... - подумала Элизабет, переводя взгляд. Еще раз проверив его рану, она покачала головой.

— ...Как скоро ты сломаешься?

— Боюсь, я не могу сказать. Я не целитель... и даже если бы я им был, думаю, мне было бы довольно трудно диагностировать неживое тело. Не говоря уже об этом, некроз быстро прогрессирует. Когда мое тело полностью разложится, даже эти губы, которыми я сейчас разговариваю, сгниют. Пройдет совсем немного времени, и я превращусь из «говорящего трупа» в просто груду плоти.

— В-ваше тело... Что за...?

— Я знаю, как это неприлично, мой добрый солдат-зверочеловек, и я уверен, что сейчас на меня не очень приятно смотреть. Тем не менее, я прошу вас подавить свои страхи, насколько это в ваших силах. Это тело было даровано мне Богом, и я горжусь им.

Лют издал тревожный вопль, услышав мрачное состояние Ла Кристофа, и святой спокойно ответил ему. Щеки Ла Кристофа начали медленно впадать, сквозь круглые отверстия в них виднелись десны и зубы. В то же время его глаза тускнели от внешнего периметра внутрь.

Элизабет была права - он был не более чем гниющим трупом. Яд прожигал человеческую плоть, словно она была пустым местом. Даже без разрушения органов, повреждения внешней части тела было бы достаточно, чтобы положить конец существованию Ла Кристофа раз и навсегда.

Тот факт, что он все еще мог двигаться, несмотря на ужасающую трансформацию, которой он подвергался, казался слишком жестоким, чтобы назвать его божественной защитой. Если уж на то пошло, это было ближе к проклятию.

Однако, несмотря на это, Лют поспешил отдать честь.

— Мои глубочайшие извинения! Для меня большая честь услышать последние слова представителя святых... и я могу только молиться, чтобы вы простили меня за то, что я не смог защитить вас.

— Что касается этого, вам не о чем беспокоиться. Я просто оставил себя открытым на мгновение. Больше, чем на мгновение, на самом деле. Но это все, что было. Да пребудут с вами впредь Божьи благословения и наставление.

— Боже мой, не могу сказать, что я ожидал этого... Кто бы мог подумать, что он настолько бесчеловечен?

Когда Лют выразил свое уважение к мертвому человеку, а Ла Кристоф ответил благодарностью, Эгвин издал изумленный ропот.

Он рефлекторно несколько раз поправил свои и без того идеально прямые очки.

— Я ведь знал, насколько чужеродно твое тело, поэтому мне следовало быть более осторожным. Похоже, я был небрежен.

— Вовсе нет, Эгвин Элефабред. Ваш план удался. Теперь я действительно разлагающийся труп. Я не вижу необходимости в том, чтобы кто-то наказывал вас. Разве вы не согласны? Я уверен, что этого достаточно, чтобы удовлетворить вас... мой друг.

Ла Кристоф направил твердое заявление на Эгвина.

Элизабет сузила глаза. Черная тьма и лазурные лепестки цветов танцевали на краю ее зрения. Вращаясь по спирали, два цвета сжались в сферу. Затем шар лопнул, как воздушный шар.

На его месте стояли девочка в синем платье и мужчина во всем черном.

Это были Алиса Кэрролл, Чужая Принцесса Пыток, и Льюис, мятежник смешанной расы.

По какой-то причине Алиса надула щеки. Она смотрела на Элизабет. Льюис бросил ничего не выражающий взгляд на Ла Кристофа, затем тихо прошептал святому на пороге смерти.

— В назидание тебе, а также ему... Да, все это было частью моего плана. Как жаль, однако, Ла Кристоф. Я действительно верил, что мы с тобой можем стать друзьями. Все это было неправдой. И все же ты предпочел бежать с Элизабет и убить младенцев. Учитывая природу святых, вполне разумно, что мы не смогли прийти к согласию, но... есть одна вещь, которую я до сих пор не могу понять.

— Что это может быть?

— Твоя компенсация. Награда, ради которой, по твоему мнению, стоило разрушить мир и предать все творение. Ты сказал мне, что конец света наступит в любом случае, но есть что-то, что ты хотел получить до него.

Элизабет слегка кивнула. Логично, что они предложили Ла Кристофу компенсацию.

Пока Льюис говорил, зловоние гниющей плоти становилось все сильнее. Кожа сползала с пальцев Ла Кристофа. Однако никто из них, похоже, не торопился. Льюис задал свой вопрос с предельной искренностью.

— О чем именно ты собирался меня попросить? Пожалуйста, скажи мне, пока ты не сгнил.

— Звезду.

— Что?

— Я собирался попросить у тебя звезду.

Не только Льюис - Элизабет, Лют и Эгвин выглядели совершенно озадаченными.

Просьба была не просто невозможной, она была совершенно бессмысленной. Это точно не было тем, что можно потребовать в обмен на уничтожение мира и предательство всего творения. И это не было чем-то, что имело смысл желать святому. Это было похоже на глупость, о которой мечтает ребенок.

Ла Кристоф никак не отреагировал на их шок. Он просто продолжил, его голос был неизменно спокойным.

— Когда вы спросили меня, чего я хочу, во мне внезапно всколыхнулось воспоминание о том, что было до моей канонизации. Была ночь, и я поднял взгляд над покрытием дорожки. Я не знаю, какое сейчас время года. Я не знаю, что произошло до или после. Но на мгновение передо мной, как на картине, пронесся фрагмент той сцены. Я увидел прекрасные звезды, усеивающие ясное ночное небо, и вспомнил, как в тот день в детстве я хотел одну из них для себя.

— ...Это похоже не более чем на пустяковую прихоть.

— Но так ли это? Пока я не вспомнил об этом, я ни разу не испытывал ни одного земного желания, настолько, что это заставило меня усомниться в том, что я вообще человек. Но оказалось, что даже я когда-то лелеял в себе нечто похожее на желание.

Ла Кристоф говорил почти так, как будто речь шла о ком-то другом. Он моргнул. В тот момент, когда его опухшие веки снова открылись, его левый глаз вытек и упал на землю. Не успокоившись, он задал свой вопрос с детской серьезностью.

— Ну что, мой друг? Если бы я обратился с просьбой, вы бы смогли ее выполнить?

Ответ, конечно же, был отрицательным.

Это было принципиально невыполнимое желание. Льюис продолжал молчать. Ла Кристоф улыбнулся, его пустая глазница была на виду, а затем заговорил снова. На этот раз его голос был похож на голос взрослого, читающего лекцию ребенку.

— Мы все - глупые создания. Мы позволяем жадности ослепить нас, мы позволяем страху овладеть нами, мы позволяем смерти ужасать нас, мы теряем из виду Бога, мы пренебрегаем нашими молитвами и совершаем грехи ради корыстных целей. И в то же время мы нередко увлекаемся такими абсурдными понятиями, как загадывание желаний на звезды. Просто мы такие существа. Как бы абстрактны и мимолетны они ни были, мы видим красоту в прекрасных вещах, и это вдохновляет нас мечтать. Неужели вы отвергнете даже эту основу и бросите ее в пустоту? Наложите ли вы оковы на тех, кто еще не согрешил?

— Пожалуйста, перестань говорить. Достаточно. Мы с тобой никогда не сойдемся во взглядах; теперь мне это совершенно ясно. Тебе не нужно больше напрягать горло, пока ты окончательно не сгнил. Я уверен, что просто дышать уже достаточно больно.

— Вы говорите о моей боли, но... задумывались ли вы о том, что значит судить даже безгрешных? Готовы ли вы принять всю тяжесть уничтожения возможности для детей смотреть на небо и мечтать?

— Я сказал, достаточно!

— Достаточно ли этого, чтобы удовлетворить вас, мой друг? О вы, кто назвал меня, Ла Кристофа, другом.

В голосе истлевшего святого не было упрека, только искренняя забота. В конце концов, не было способа утолить голод, который был местью. Тех, кто пытался это сделать, ждал только ад.

Однако Элизабет знала, что он был наивен. Реакция Льюиса была незамедлительной.

— Я такой же живой труп, как и ты. Удовлетворение никогда не было моей целью. Но так сложились обстоятельства, что я не могу умереть. Вот и все.

Как бы он ни старался, ему никогда не обрести спасения. Льюис сам признал это, как и ожидала от него Элизабет. Он выбрал путь мести после того, как его прощение было полностью предано. Он ненавидел этот мир и решил уничтожить его. Он знал, что его раны никогда не заживут, но у него не было другого выбора, кроме как бороться дальше.

Даже если это означало, что никто не будет спасен.

Услышав слова мстителя, Ла Кристоф покачал головой.

— Тогда вот что я должен сказать - вам и всем остальным грешникам, да обретете вы спасение.

Внезапно Ла Кристоф пошевелил руками. Его белые кости были испачканы кусочками плоти и обнажены по всей длине от ладоней до запястий. Дрожа, он поднял туловище вверх.

Внутри его грудной клетки неистово трепыхались жаворонки. Они чувствовали скорую смерть своего хранителя. В отличие от них, сам Ла Кристоф неторопливо сплетал свои слова. Услышав это, жаворонки затихли.

— Мы собираемся и ждем.

— Отец...

Голос Алисы был напряженным, когда она смотрела на Льюиса в поисках наставлений. Тем временем Ла Кристоф продолжал свою молитву. По мере того, как он это делал, ситуация внутри его ребер менялась еще больше - жаворонки таяли так же, как и его плоть.

— Я склоняюсь перед тобой и возношу свою смиренную мольбу.

...Хм?

Внезапно по телу Элизабет пробежал холодок. Молитвы Ла Кристофа были способом передать свою волю божественным зверям, а через них - Богу, с которым он был напрямую связан. Конкретные слова, которые он использовал, были не важны.

Поэтому он часто вносил в них незначительные изменения, чтобы отразить ситуацию. Но в этот раз все было совсем не так. Ла Кристоф продолжал свое обращение, растягивая молитву все дольше и дольше.

— Услышь меня, Господи! Я возношу свое тело и молитву как хвалу Тебе, преклоняя перед Тобой колени и простершись ниц, чтобы я мог изложить свою просьбу. Даруй милость всем, кто просит о прощении.

Это... это Слова Жертвенного Агнца.

Элизабет чувствовала это. Это была последняя молитва святого, которую он когда-либо обращал к Богу.

И она ознаменовала момент их смерти.

По мере того как он говорил, его связь с Богом становилась сильнее, чем могла выдержать его плоть. Растворенные жаворонки начали таять вместе, как мед. Полученная жидкость приобрела глянцевый золотистый блеск, она вытекла из его ребер и начала течь по его хрупким венам. Божественные чудовища проникали в тело Ла Кристофа и наполняли его до краев.

Это было совершенно ужасающее превращение.

Льюис молча слегка подтолкнул Алису в спину. Ее глаза вспыхнули, как и в прошлый раз.

— Да, верно - плохим маленьким мальчикам не место на нашем чаепитии!

Алиса щелкнула запястьем, и из воздуха появилась чайная ложка. Она явно намеревалась убить Ла Кристофа прежде, чем он успеет начать свою атаку. Элизабет и Лют приготовились к перехвату.

Но за мгновение до того, как ее маленькая рука успела поймать чайную ложку, что-то произошло.

— А?

Взмах.

Запястье Алисы пролетело мимо, а затем продолжило движение по воздуху по прямой линии. Ее рука была отрезана.

Чайная ложка упала на землю. Элизабет моргнула, как и Лют. Никто из них не понимал, чему они только что были свидетелями.

И Алиса, похоже, ничем не отличалась от них. Она посмотрела на свою руку и кровь, хлынувшую из нее, и издала недоуменный возглас.

— А? Что? А? Я в порядке, но все равно больно. Кто сделал—? Хвех!

— Алиса, я знаю, что это больно, но ты не можешь позволить своему замешательству отвлечь тебя. Отступи назад.

Льюис вернул руку Алисы, выхватив ее из воздуха, затем другой рукой схватил Алису за подол платья и потянул назад. Не прошло и мгновения, как острое лезвие прорезало воздух в том месте, где секунду назад была ее голова.

Владелец клинка не был ни Элизабет, ни Лютом. Это была третья сторона, выглядевшая удивительно знакомой.

В какой-то момент перед Алисой и Льюисом появилась странно знакомая фигура.

Он был невысокого роста, а его тело покрывало рваные черные лохмотья. Лица не было видно под капюшоном, но из края рукава тускло выглядывал кинжал. И это был кинжал, который Элизабет хорошо узнала.

Это был кинжал, которым некий человек однажды отрубил себе руку.

— ...Мясник?

Слова слабо сорвались с губ Элизабет. Лют в недоумении вскрикнул. Однако фигура никак не отреагировала. Из-под своих лохмотьев он беззвучно пнул несколько раз землю.

Красная кровь растеклась по полу, затем образовала круг вокруг Элизабет и Люта. Тьма и лепестки цветов начали подниматься в воздух, а у их ног образовался круг телепортации. Элизабет, сразу поняв, что происходит, заскрипела зубами.

Ты хочешь, чтобы мы бежали?! Да, ситуация требует отступления. Но—!

Бомбардировка Ла Кристофа будет сильнее, чем когда-либо прежде. Находиться с ним в одной комнате было невозможно. Теперь, когда не было риска, что его убьют до начала атаки, бегство было самым разумным решением. Ла Кристоф, несомненно, сделал свой выбор из уверенности, что они вдвоем смогут вовремя выбраться на свободу. Однако оставлять эту странную ситуацию как есть тоже было не самым лучшим планом. Но, несмотря на это, круг телепортации начал активироваться сам по себе. Лют сделал рывок к выходу.

В мгновение ока Элизабет успела вынести свой вердикт. Она схватила его за плечо и притянула к себе.

— Ла Кристоф! ...Ргх, Госпожа Элизабет, почему?! Ла Кристоф собирается—!

— Нет. Стой. Если мы сейчас убежим из круга, то не успеем. Мы не узнаем, что происходит, и чья это работа, но... мы не можем больше терять ценный персонал.

— Но—!

— Ла Кристоф уже мертв. Если твоя единственная цель - спасти его, тебе лучше отбросить эту идею. Все, к чему это приведет, это еще больше трупов.

Голос Элизабет был холодным и жестким. Лют сглотнул и замолчал. Так как его плечо все еще было в ее руке, он оскалил клыки и перестал пытаться двигаться. Тем временем Элизабет продолжала смотреть на спину темной фигуры.

Невысокая, в изодранной одежде фигура слегка наклонилась. Она смотрела на Ла Кристофа, и когда она это сделала, святой, казалось, увидел, что находится внутри капюшона фигуры. Его оставшийся правый глаз расширился.

Его разрушающееся лицо искривилось в гротескной улыбке.

Казалось, что ему стало как-то легче, он пробормотал.

— А... Так... вы... пришли...

Каким бы разрозненным и неуверенным ни был его голос, он звучал удивительно спокойно. В следующий момент его правый глаз быстро набух изнутри и разорвался. Кровь и гнилостная жидкость потекла по его щеке, как слезы. Элизабет перевела взгляд на Алису.

Алиса в это время пыталась прикрепить отрезанную руку. Кроме того, тело Ла Кристофа вот-вот должно было сдаться. Сейчас у них был единственный шанс. Однако она знала, что сознание Ла Кристофа будет затуманено, поэтому она знала, что должна позвать его.

Хотя она также знала, что это будет означать его смерть.

— Ла Кристоф, сейчас!

— ...Ах... да. Спасибо... что сказали... мне. Я положу конец... этому.

Принцесса Пыток велела умирающему человеку умереть.

Ла Кристоф открыл рот и заговорил с невероятной ясностью. Он пропитал свою молитву твердой волей, доводя ее до конца.

Его заключительные слова были смехотворны, это была молитва, которая никогда не будет исполнена.

— …И пусть спасение найдет всех нас.

Внезапно его спина раскололась. Плоть и позвоночник вырвались наружу, и голос за пределами человеческого восприятия расколол воздух. Что-то вырвалось из клетки, в которой находился Ла Кристоф, и начало взлетать.

Распахнулась пара золотых крыльев.

Они принадлежали огромной птице, превосходящей по размерам даже те, которыми когда-то владела Ла Муль.

Сочтя, видимо, внутренности Ла Кристофа помехой, она рассыпала их по комнате. При этом поднялась красная стена, заслонившая Элизабет обзор.

Но, несмотря на это, она все равно все видела.

Когда человек, посвятивший свою жизнь молитве и преданности, встретил свой конец, это было ужасно, жутко и удивительно спокойно.

Ла Кристоф спокойно закрыл веки.

Его лицо было лицом человека, который ни на секунду не сомневался, что его молитва достигла Бога.

А выражение его лица было как у мальчика, смотрящего на звезды.

Он улыбнулся.

…зная, что Бог был с ним.