Онлайн чтение книги Монолог фармацевта Apothecary Diaries
Бальзам и Щавель

Глава 20: Бальзам и щавель

Старая память вернулась к нему. Так много сцен в черно-белом цвете - только эта одна похвасталась слабым красным. Казалось, ему было трудно видеть то, что другие видели легко, но только это сияло ярко и четко.

Красные. Красные были пальцы, держащие камни Го или плитки Сёги.

Его подтянутые, волнистые мышцы вызывали зависть у всех. Только одна персона казалась не впечатлена ими: великая леди, почетная куртизанка Фэнсянь. 

Иногда ему приходилось посещать бордели, когда он был в компании других, но, если быть откровенным, они мало его интересовали. Он не мог пить алкоголь, и танцы или выступления на эрху его не возбуждали. Независимо от того, насколько красиво женщина одевалась, она выглядела для него не более чем обычный белый камень Го.

Он был таким уже долгое время: он не мог отличить одно лицо человека от другого. Но даже это было улучшением. Было уже плохо путать свою мать с кормилицей, но он даже не мог отличить мужчин от женщин. Его отец, чувствуя, что ничего не может сделать для своего ребёнка, начал встречаться с молодым возлюбленным. Его мать немедленно начала замышлять, чтобы вернуть своего мужа — хотя он бросил своего ребёнка, потому что мальчик не мог узнать лицо своего собственного отца!

Таким образом несмотря на то, что он родился старшим сыном знатной семьи, Лакан жил своей жизнью с необычайной свободой - благословение, насколько это касалось его. Он погружался в Го и Сёги, которые он учился играть, игра за игрой; он всегда был в курсе слухов, и время от времени он шутил.

В то время он заставил синие розы расцвести во дворце? Это было то, что он попытался сделать, услышав, как его дядя говорил об этом. Его дядя не всегда был самым приятным человеком, но, по мнению молодого человека, только он его понимал. Именно его дядя сказал ему сосредоточиться не на лицах людей, а на их голосах, мимике, силуэтах. Это сделало жизнь немного проще, когда он начал присваивать шахматные фигуры тем, кто был ему ближе всего; со временем он достиг точки, где только те, кто не интересовал его, были камнями Го, в то время как те, с кем он начинал становиться более близким, появлялись в виде шахматных плиток.

Когда его дядя начал появляться в образе драконового короля - продвинутого ладьи, молодой человек знал наверняка, что его дядя - человек больших достижений.

Для него Го и Сёги были просто играми, продолжением его досуга. Он никогда не представлял, что они раскроют его истинные способности. Его семейное происхождение дало ему ещё одну удачу: хотя у него не было особых боевых талантов, его немедленно сделали капитаном. Он знал, что ему не нужно быть сильным и могущественным; если он умно использовал своих подчиненных, прибыль придет сама собой. Сёги с живыми фигурами была самой интересной игрой из всех.

Он продолжал оставаться непобедимым как в играх, так и в работе, пока злобный коллега не познакомил его с известной куртизанкой. Фэнсянь никогда не проигрывала никому в своем борделе, и он никогда не проигрывал никому в армии. Кто из них нарушит свою серию побед в этой игре, зрители будут наслаждаться.

Тогда он понял, что был как лягушка, живущая на дне колодца. Фэнсянь почти сломила его. Несмотря на то, что она держала белые камни, что означало, что у неё было преимущество играть второй, она набрала огромное количество территории. Она брала камни своими изящно расписанными пальцами и систематически уменьшала его размер.

Он едва помнил, когда в последний раз проиграл игру. Он не чувствовал гнева, сколько-то благоговел перед беспощадной раной, которую она нанесла ему. Фэнсянь обиделась, что он не воспринимал ее всерьез: он догадался об этом по тому, что она ни слова не сказала, по тому, как даже ее движения были пренебрежительными, как будто игра едва заслуживала ее внимания.

Совершенно нечаянно он начал смеяться, так сильно, что схватился за бока. Зрители шептались; они думали, что он сошел с ума. Он смеялся так сильно что его глаза затуманились от слез, но, когда он посмотрел на беспощадную куртизанку, он увидел не обычный белый камень Го, а лицо женщины в плохом настроении. Взгляд ее глаз не позволял никому приблизиться к ней. Подобно своему названию, Фэнсянь казалась такой, будто она могла взорваться при малейшем прикосновении.

«Так выглядят ли лица людей?»

Это был первый раз, когда он испытал то, что другие принимают как должное.

Фэнсянь что-то шепнула ученику, который присматривал за ней. Маленькая девочка поспешила прочь и вернулась с доской для сёги. Куртизанка, так высока, что даже не позволяла мужчине услышать свой голос при первой встрече, бросила ему вызов на ещё одну партию.

На этот раз он не проиграет.

Он завернул рукава и начал расставлять свои фигуры. 

Женщина по имени Фэнсянь имела свою гордость как куртизанка, если ничего больше. Возможно, это было потому, что она родилась в борделе. Иногда она говорила, что у неё нет матери, только женщина, которая родила ее, потому что в районе удовольствий куртизанки не могли быть матерями.

Их знакомство продолжалось годами, и на своих встречах они сосредотачивались только на одном: игре в Го или Сёги. Постепенно, однако, они стали видеться все реже. По мере того, как искусные куртизанки становились все популярнее, они также становились все более неохотными принимать клиентов, и Фэнсянь не была исключением.

Фэнсянь была умной, но жесткой и непреклонной; это, возможно, не привлекало большинство людей, но была небольшая группа фанатов, которые это обожали. Возможно, вкусы не подлежат объяснению.

Её цена продолжала расти, и он мог видеть ее только раз в несколько месяцев.

Однажды, когда он пришел в бордель, чтобы увидеть ее после долгого отсутствия, он нашел её, красящую ногти, выглядящую так же безразлично, как всегда. Красные бальзамические цветы и некоторая тонкая трава лежали на тарелке перед ней. Когда он спросил, что это за трава, она ответила:

 — Это кошачья лапка.

Растение с лечебными свойствами, очевидно, полезное для борьбы с укусами насекомых и некоторыми ядами.

Интересно, бальзам и лапка кошки имели одну необычную особенность: если вы даже коснетесь спелых стручков семян, они лопнут и разбросят семена повсюду. Он взял один из желтых цветов, подумав, что, может быть, попробует коснуться одного из них в следующий раз, чтобы посмотреть, что произойдет, когда Фэнсянь сказала:

— Когда ты придешь в следующий раз?

Как странно — это от женщины, которая всегда отправляла самые безличные уведомления, чтобы напомнить ему о своих услугах.

— Ещё раз через три месяца.

— Очень хорошо.

Фэнсянь сказала ученику, чтобы он убрал ее принадлежности для маникюра, а затем начала настраивать игру в Сёги. 

Примерно в это время он впервые услышал разговоры о том, что контракт Фэнсянь был выкуплен. Иногда цена мало зависела от оценочной стоимости куртизанки: некоторые люди повышали сумму просто потому, что им не нравился один из других участников торгов.

 Он смог получить несколько повышений в армии, но в то же время его позиция наследника состояния семьи была отнята младшим сводным братом, и торги в конечном итоге стали невозможными для него.

«Итак, что делать?»

Ужасная идея пришла ему в голову, но он сразу же отверг её.

Было бы невообразимо это сделать на самом деле. 

Ещё три месяца, еще одна поездка в бордель, и теперь Фэнсянь сидела перед ним с двумя готовыми к игре досками, одной для Го, другой для Сёги. Первые слова, которые она произнесла, были:

— Может быть, сделаем ставку сегодня?

Если ты выиграешь, я дам тебе все, что ты хочешь. А если я выиграю, я возьму то, что хочу.

— Выбирай игру.

В Сёги он был в преимуществе, но, когда сел, это было перед доской для Го. Фэнсянь отпустила своего ученика, сказав, что хочет сосредоточиться на игре.

Он не знал, кто из них победил, но следующее, что он знал — их руки переплелись. От Фэнсянь не было сладких пустых слов. И он не чувствовал себя обязанным предлагать какие-либо пустые слова сентиментальности. В этом отношении, возможно, они были похожи.

Он услышал, как Фэнсянь, уютно устроившись в его объятиях, шептала:

— Я хочу поиграть в Го.

Лично он думал о Сёги.

Неудача началась после этого. Дядя, с которым он был так близок, был уволен с работы. Человек никогда не умел играть в игру, и отец Лакана объявил дядю позором для семьи. Приключения дяди на самом деле не причинили вреда семье, но Лакан теперь оказался нежелательным человеком, потому что был слишком близок к нему; ему сказали отправиться в долгое путешествие и не возвращаться некоторое время.

Он мог бы проигнорировать это, но это только причинило бы головную боль позже. Его отец тоже был в армии, что делало его не только родителем, но и вышестоящим офицером. Наконец, он написал в бордель, сказав, что вернется через полгода. Это было после того, как он получил письмо о том, что выкуп контракта не состоялся.

Таким образом, некоторое время он трудился под впечатлением, что все будет хорошо.

Мало кто мог представить, что пройдет около трех лет, прежде чем он вернется. 

Когда он наконец вернулся домой, он обнаружил, что в его запыленной комнате была небрежно накоплена гора писем. Ветви, привязанные к ним, были засохшими и сухими, что явно указывало на прошедшее время.

Его взгляд упал на одно письмо, которое показывало признаки вскрытия. Оно было полно всеми знакомыми банальностями, но в углу письма была темно-красная пятна. Он взглянул в полуоткрытый кошелек рядом с письмом. И он тоже был пятнистым.

Он открыл сумочку, чтобы узнать, что похоже на две маленькие веточки или, может быть, комки глины. Одна из них была крошечной; она выглядела настолько хрупкой, что можно было раздавить ее в руке.

Он слишком поздно понял, что это были: у него самого было десять таких. Это придало новое значение термину "обещание мизинцем".

Он снова завернул две веточки и засунул их обратно в сумочку, затем побежал в район удовольствий так быстро, как его лошадь могла нести его.

Когда он достиг борделя, который он обнаружил значительно более запущенным, чем в последний раз, там были только камни Го. Там не было никого, похожего на бальзам, хотя на него набросилась женщина с метлой. Это была старая хозяйка; он мог сказать по ее голосу.

Фэнсянь уже нет: это было единственное, что она сказала ему. Куртизанка, которую бросили два важных клиента, позорила имя своего заведения и больше никому не доверялась, не имела выбора, кроме как заниматься проституцией, как обычная шлюха. Разве он не понимал, что происходит с такими женщинами?

Немного размышлений могло бы раскрыть ответ, но его голова была полна только Го и Сёги, и ничего больше, и он не смог прийти к истине. Броситься на землю и плакать, не обращая внимания на зевак, не вернет время назад.

Все было его виной из-за его импульсивности. Все это. 

Лакан резко сел на кровати, сжимая все еще болезненную голову. Он узнал комнату, в которой находился. Где-то с ароматным, но не приторным благовонием.

— Вы уже проснулись, господин? — кто-то сказал мягко. Перед ним появилось лицо, похожее на белый камень Го. Он узнал ее по голосу.

— Что я здесь делаю, Мэймэй?

Да, он знал эту куртизанку из Малахитового дома. Она была ученицей Фэнсянь давно; той самой, которую Фэнсянь приказал выйти из комнаты, на самом деле, если он правильно помнит. Он видел ее как ученицу, иногда играющую с камнями Го, и поэтому он играл с ней время от времени. Она всегда стеснялась, когда он говорил ей, что она хорошо играет.

— Вас привел посланник какого-то дворянина и оставил вас здесь. Боже мой, но вы были в ужасном состоянии. Я не знаю, было ли ваше лицо красным или синим!

Мэймэй была практически единственной куртизанкой в Малахитовом доме, которая развлекала его. Всегда его проводили в ее комнату во время его посещений.

— Я точно не думал, что закончу таким образом.

Он предполагал, что если его дочь пьет это, то алкоголь не может быть сильным. С другой стороны, Лакан никогда не был очень знаком с разными видами алкогольных напитков. Одного глотка этой штуки было достаточно, чтобы его горло загорелось. Он взял графин с водой с прикроватного столика и попил с наслаждением.

Горький вкус распространился в его рту, и он выплюнул воду, не понимая, что делает.

— Ч-что это за дрянь?!

— Маомао приготовила, — сказала Мэймэй.

Он предположил, что она улыбается, потому что закрыла рот рукавом. Вероятно, напиток был предназначен как средство от похмелья, но способ его подачи намекал на некую злобу. Было ли странно, что даже так он не мог удержать улыбку на лице?

Рядом с графином была коробка из дерева павловнии.

— Ну, посмотри-ка...

Он отправил её давно, вместе с письмом, шутливо, как будто это был добыча. Он открыл ее и обнаружил одну высушенную розу. Он не подозревал, что она так хорошо сохранит свою форму несмотря на то, что высохла. Он подумал о своей дочери, которая напоминала ему древовидный щавель — кошачью лапку.

После тех событий, он снова и снова стучался в дверь Малахитового дома, каждый раз встречаясь с упреками хозяйки.

— Здесь нет никого, иди домой, — она кричала, избивая его метлой. Она могла быть по-настоящему пугающей.

Однажды, когда он сидел, измученный, с кровью, стекающей по его виску, он заметил ребенка, роющегося поблизости. Там были травы некие желтые цветы росли возле здания. Когда он спросил ребенка, что она делает, она сказала, что собирается превратить траву в лекарство. Вместо камня Го, который он ожидал увидеть, он увидел безэмоциональное лицо.

Девочка побежала с двумя горстями травы. Она направлялась к кому-то, кто ходил с хромотой, как старик. И его лицо, которое, возможно, должно было выглядеть как Го-камень, вместо этого выглядело как фигурка сёги. И не просто пешка или конь, а дракон-король, мощная и важная фигура.

Теперь он знал, кто открыл одно письмо из всех, которые он получил, и грязный кошелек. Вот его дядя Лоумен, который исчез после изгнания из заднего дворца. Девочка с лапкой кота бежала за ним; он называл её Маомао.

Лакан вытащил грязный кошелек. Он был ещё более изношенным, так как он всегда носил его с собой. Он знал, что два похожих на ветки предмета все еще находятся внутри, завернутые в бумагу.

Рука Маомао выглядела неустойчивой, когда она передвигала свои фигурки. В частности, это могло быть потому, что она не играла в игру так много. Но частично это было потому, что она играла левой рукой. Когда он посмотрел на красные кончики пальцев, он заметил, что ее мизинец на этой руке был деформирован.

Он не мог винить её за то, что она ненавидела его. Не учитывая всё, что он сделал. Но даже так, он хотел быть рядом с ней. Он устал от жизни, состоящей только из камней Го и фигурок сёги. Это дало ему стимул украсть свое наследство, изгнать своего сводного брата и усыновить своего племянника. Затем, в ходе многочисленных переговоров с старой госпожой и в течение примерно десяти лет, он успешно выплатил сумму, эквивалентную двукратному ущербу.

Возможно, в то время ему, наконец, разрешили вернуться в комнаты. Мэймэй, естественно, взяла на себя роль. Возможно, она отплачивала ему за то, что он учил её сёги все эти годы.

Лакан продолжал навещать, снова и снова, потому что единственное, чего он хотел, это быть со своей дочерью. К сожалению, одним из талантов, которыми Лакан явно не обладал, была способность понимать, что чувствуют другие люди, и снова и снова то, что он делал, казалось обратным эффектом.

Он спрятал мешочек среди складок своей мантии. Может быть, настало время сдаться, по крайней мере на этот раз. Однако, каким-то образом, назовите это упрямством, он не мог себя заставить полностью забыть об этом.

И кроме того, ему не нравился мужчина, с которым она была. Он стоял слишком близко к ней, и во время их матча он коснулся ее плеч не меньше трех раз. Лакан был раздраженно доволен, видя, как его дочь отмахивается от руки каждый раз.

Хорошо, как сделать себе немного лучше? Лакан взял кувшин и выпил отвратительно вкусное лекарство. Несмотря на то, насколько оно было отвратительным, его дочь сама его приготовила.

Может быть, он потратит некоторое время, чтобы решить, как избавиться от этой неприятности. Его мысли были прерваны, когда дверь с грохотом распахнулась.

— Наконец-то вы выспались? — хрипло крикнул камень Го. По голосу он понял, что это была старая госпожа. — Так вы хотите купить одну из моих девушек? Вы уже должны знать, что пара тысяч серебра вам не подойдет.

Все такая же скупердяйка, как всегда. Лакан держал бьющуюся голову, но на его лице появилась усмешка. Он надел монокль (который он носил только для эффекта).

— Попробуйте десять тысяч. И если этого недостаточно, как насчет двадцати или тридцати? Правда, сто может быть немного сложно.

Лакан внутренне нахмурился, говоря это. Даже в его положении это были немалые суммы. Ему придется некоторое время просить у племянника; у мальчика были свои дела.

— Ну хорошо. Пойдемте сюда и поспешите. Я даже позволю вам выбрать, кого вы хотите.

Он позволил госпоже провести его в главную комнату борделя, где стоял целый ряд ярко одетых камней Го. Даже Мэймэй была среди них.

— Хох, я даже могу выбрать одну из Трёх Принцесс?

— Я сказала, кого бы вы ни хотели, и имела в виду это, — госпожа почти плюнула. — Но вы можете рассчитывать заплатить за это.

Даже с этим разрешением свободно выбирать, Лакан столкнулся с уникальной проблемой. Независимо от того, насколько элегантными были платья девушек, для него они все выглядели не более чем камни Го. Он практически слышал улыбки женщин. Он мог чувствовать их сладкие ароматы. И калейдоскоп цветов, которыми были украшены их наряды, почти ослеплял его. Но это было всё. Он не чувствовал ничего больше. Ни одна из них не тронула сердце Лакана.

Ему сказали выбрать, поэтому он должен выбрать. Когда он купит девушку, он сможет делать с ней, что пожелает. У него было достаточно денег, чтобы содержать даму, и если она будет несчастна с этим, то он даст ей немного денег и отпустит ее, чтобы она делала, что хочет. Хорошо, это, конечно, будет хорошо.

С этим в голове он повернулся к Мэймэй. Он предположил, что это чувство вины заставило ее быть такой доброй с ним. Если бы она не ушла в тот день, то, возможно, ничего из этого не произошло бы. Было бы хорошо и правильно, подумал он, вознаградить ее добротой.

В этот момент Мэмэй заговорила.

— Мастер Лакан, — сказала она. Он слышал улыбку в её голосе.

— Вы должны знать, что у меня есть гордость куртизанки. Если я — ваше желание, то я не буду колебаться.

Сказав это, она пошла к большому окну, выходящему на двор, и открыла его. Занавеска задрожала, и несколько упавших цветочных лепестков залетело в комнату.

— Но если вы собираетесь выбирать, то выбирайте с открытыми глазами.

— Мэймэй, я не дал тебе разрешения открывать это окно! —  воскликнула хозяйка, спеша его закрыть.

Но Лакан уже услышал это, отдаленно. Смех. Похожий на смешок куртизанки, но как-то более невинный. Он подумал, что различает слова детской песни.

Его глаза расширились.

— Что случилось? — подозрительно спросила хозяйка. Лакан взглянул в орнаментированное окно. Пение доносилось к ним отрывками.

— Что ты делаешь?!

Становясь все более возбужденной, она пыталась схватить его за руку.

Но было слишком поздно. Он выпрыгнул из окна и побежал, направляясь к источнику голоса. Он никогда не сожалел о своей неудаче так горько, как в этот момент. Но он продолжал бежать, даже когда его ноги грозили под ним подкоситься.

За все время, проведенное в Малахитовом доме, он никогда не был в этой части: небольшое здание, почти склад, на расстоянии от основного дома. Он слышал песню, доносящуюся изнутри.

Пытаясь удержать сердце, чтобы оно не выпрыгнуло из груди, Лакан открыл дверь. Он почувствовал характерный запах лекарств.

Внутри была истощенная женщина. Ее волосы обрамляли лицо, но не имели блеска, и ее руки лежали на ней, словно засохшие ветви. Она пахла болезнью. И было что-то еще: ее левый безымянный палец был деформирован. Лакан мог только смотреть с изумлением. Тогда он понял, что что-то чувствует на своих щеках.

Госпожа бросилась вперед.

— Что ты делаешь? Это больничная комната!

Она схватила его за руку и попыталась увести, но Лакан не двигался. Он смотрел, зачарованный истощенной женщиной.

— Давай, уходи отсюда. Выбери одну из моих девушек.

— Да. Правильно. Нужно сделать выбор.

Лакан медленно сел, не пытаясь вытереть переполняющиеся капли. Женщина, казалось, не замечала его; она только улыбалась и пела свою маленькую песню. В ней больше не было ни намека на высокомерие, ни насмешливого взгляда. Её сердце вернулось к состоянию невинного ребенка. И всё же, несмотря на её истощенное состояние, для Лакана она выглядела красивее всех на свете.

— Эту женщину, госпожа. Я хочу эту женщину.

— Не будь глупцом. Вернись туда и выбери.

Лакан, однако, протянул руку в складках своего одеяния, нащупывая, пока не нашел тяжелый кошелек. Он вытащил его и положил в руку женщины. Она, казалось, заинтересовалась; она открыла его и посмотрела внутрь с жесткими, неуклюжими движениями. Дрожащими пальцами она вытащила Го камень.

Возможно, это было только его воображение, что он видел мимолетное покраснение на ее лице. Лакан усмехнулся.

— Эту женщину я собираюсь выкупить, и мне всё равно, сколько это будет стоить. Десять тысяч, двадцать, не имеет значения.

Старая госпожа не могла ничего сказать на это. Мэймэй подошла сзади, её платье тянулось по полу, когда она вошла в комнату, чтобы сесть напротив больной женщины. Она взяла костлявую руку женщины.

— Если бы ты только сказала, что ты хотела с самого начала, Старшая Сестра. Почему ты не заговорила раньше?

Мэймэй казалось, плакал; он мог сказать, когда услышал рыдания.

— Почему бы не позволить этому закончиться, прежде чем я начну надеяться?

Лакан не понимал, почему Мэймэй плакала. Он был занят изучением женщины, которая дружелюбно смотрела на камень Го.

Она была красива, как бальзам. 

***

«Я так устала...»

Маомао вспомнила, как утомительно было иметь дело с людьми, с которыми она не привыкла общаться. Она помогла уложить пьяного мужчину с лисьими глазами в спальню и теперь еле-еле шла домой. Она уже рассталась с Джинши и Гаошунем, у которых были свои дела. Они оставили её с другим чиновником — тем, кто сопровождал её во время расследования отравления пищей.

Басэн, так его звали. Ей пришлось встретиться с ним несколько раз, чтобы запомнить его имя. С ним было легко работать: он не был эмоциональным, но выполнял свою работу внимательно и тщательно. Это было хорошее сочетание для Маомао, которая редко чувствовала себя обязанной начинать разговор, если кто-то другой не начинал его первым.

Увидев его снова, Маомао вспомнила, что иногда бывают люди, с которыми ты просто не ладишь. Вещи, которые ты просто не можешь принять. Даже если у другого человека не было злобы.

Шагая вперед, Маомао заметила блестящий кортеж. В центре его, сопровождаемая фрейлинами, держащей для неё зонтик, была женщина в роскошном платье — Супруга Лоулан.

Маомао услышала, как кто-то щелкнул языком. Она поняла, что Басен стоит рядом с ней и смотрит на группу прикрытыми веками. Ему, кажется, это не очень нравится. Маомао на мгновение задумалась, почему, но затем увидела плотного дворцового чиновника, стоящего и ждущего Лоулан. Рядом с ним были мужчины, похожие на помощников, и там был поезд людей позади него.

Когда Лоулан увидела пухлого мужчину, она закрыла рот складным веером и начала разговаривать с ним явно дружелюбным тоном. Несмотря на всех присутствующих придворных дам, Маомао задумалась, действительно ли это нормально для какой-либо наложницы разговаривать так близко с мужчиной, который не является Императором.

Ядовитый шепот Басена, однако, ответил на её вопрос.

— Проклятые интриганы, и отец, и дочь.

Так что это должен быть отец Лоулан, тот, кто настоял на ее приеме в задний дворец. Маомао слышала слухи, что этот человек был влиятельным советником бывшего императора, но нынешний правитель, предпочитающий продвигать людей на основе заслуг, относился к нему примерно так же благосклонно, как к черному глазу.

Тем не менее, Маомао бросила Басену взгляд. Ей хотелось, чтобы он не ругал высокопоставленного чиновника вслух, даже если она была единственной рядом. Если кто-нибудь услышит их, они могут подумать, что она согласна с разговором.

«Он все еще молодой, наверное».

Посмотрев на него, ей пришло в голову, что он ненамного старше неё.

Было решено, что Маомао не вернется в задний дворец в эту ночь, а останется в резиденции Джинши.

— И вот я думал, что ты его презираешь, — медленно сказал Джинши, сложив руки на груди. Он пришел туда раньше, чем она, и ждал ее.

Маомао попивала рисовую кашу, которую приготовила Суйрэн. Говорить во время еды было неприлично, но её больше интересовало восполнить пропущенные питательные вещества, которые она упустила во время своего пребывания в Хрустальном Павильоне. Суйрэн, увидев Маомао такой худой, когда она появилась после своего отсутствия из резиденции Джинши, не ограничилась только кашей, а приготовила одно блюдо за другим. В этом она была похожа на женщин из нефритового павильона, не жалеющих ни о какой задаче, потому что они были фрейлины.— Я не презираю его. Именно потому, что он сделал то, что сделал, и с кем он сделал — я здесь вообще.

— Что он -?

Джинши, казалось, размышлял, не могли ли быть более тонкие способы выразить это.

«Не уверена, что он хочет, чтобы я сказала».

Она только говорила правду.

— Я не знаю, как ты представляешь себе работу в районе удовольствий, но ни одна куртизанка не имеет ребенка, если не хочет.

Все куртизанки регулярно принимали контрацептивные препараты или абортивные средства. Даже если ребенок был зачат, существовало множество способов прервать беременность на ранних стадиях. Если они рожали, значит, они хотели.

— На самом деле, можно было бы подумать, что это было запланировано.

Следя за течением женщины, было достаточно просто сделать предположение о том, когда она, вероятно, забеременеет. Куртизанке достаточно было отправить письмо, изменяющее день визита партнера на удобный день.

— Запланировано? —спросил Джинши, когда он откусил кусочек закуски, которую принесла Суйрэн.

— Женщины — хитрые создания, — ответила Маомао. Поэтому, когда ее цель не была достигнута, она потеряла контроль над собой. Она была так далеко ушла, что даже была готова причинить себе вред, и даже хуже...

«Тот сон на днях».

Он действительно произошел. Не удовлетворившись простым отсечением своего пальца, куртизанка, которая родила Маомао, взяла кровь своего ребенка, чтобы добавить её в письмо. 

Никто в борделе никогда не говорил Маомао о куртизанке, которая родила её. Она хорошо знала, что старая госпожа приказала всем молчать по этому поводу. Но атмосфера места, вместе с некоторым любопытством, были достаточными, чтобы ясно понять правду.

Маомао была причиной того, что Малахитовый дом чуть не обанкротился.

Она также узнала, что её отец был эксцентричным человеком, который любил играть в Го и Сёги, и что всё, что произошло, можно было приписать одной упрямой и эгоистичной куртизанке.

Она узнала ещё одну вещь: личность этой женщины, о которой Маомао всегда говорили, что её уже нет. Личность женщины, которая, пока унижение отсутствующего носа не свело её с ума, всегда отказывалась подходить к Маомао.

«Тот дурак. Были бы лучшие куртизанки! Почему бы ему просто не купить одну из них? Вот что он должен был сделать...»

— Господин Джинши, этот человек когда-нибудь разговаривает с вами где-нибудь, кроме вашего кабинета?

Джинши задумался на секунду.

— Теперь, когда ты это упомянула, нет, он этого не делает. 

Он сказал, что большего, чем быстрый кивок головой, он никогда не делал, когда они встречались в коридоре. Единственный раз, когда этот человек навязал ему разговор, был, когда он появился в кабинете Джинши.

— Иногда, — сказала Маомао, — вы встречаете людей, которые не могут различать лица. Этот человек из их числа.

Это было то, что рассказывал ей её отец. Она только наполовину верила в это, но, когда он сказал ей, что он такой, это как-то имело смысл.

— Не могут различать? — сказал Джинши. — Что ты имеешь в виду?

— Просто то, что я сказала. Они не могут собрать лица вместе. Они знают, что такое глаз или рот и могут воспринимать эти отдельные части, но они не регистрируют их в целом как отдельные лица.

Её отец был серьезным, когда он рассказывал ей об этом. Он передавал, что даже он заслуживает сочувствия, потому что он много страдал в своей жизни из-за этой вещи, которой он не мог управлять. Тем не менее, хотя её отец был сострадательным, он понимал более широкую ситуацию и никогда не пытался остановить старую госпожу, когда она прогоняла другого мужчину из борделя метлой, Он знал, что неправильное есть неправильное.

— По какой-то причине он, кажется, узнает меня и моего приемного отца. Я думаю вот откуда берется его упрямая одержимость, — сказала она.

Однажды, совершенно неожиданно, появился странный мужчина и попытался увести её. Госпожа появилась вскоре после этого и избила его метлой, и вид избитого и кровоточащего мужчины вызвал страх в ее молодом сердце. Каждый раз он появлялся периодически, всегда делая что-то неожиданное, прежде чем быть отправленным домой в кровавом беспорядке.

Это научило ее не удивляться ничему, или, по крайней мере, очень мало чему. Мужчина продолжал называть себя ее отцом, но насколько Маомао была обеспокоена, ее отцом был ее "старик", а не этот безумный эксцентрик. Он был, в лучшем случае, учеником, который произвел ее на свет.

Он пытался заменить старика Маомао, Луомена, и стать её отцом, но Маомао не соглашалась на это. В этом вопросе она не собиралась идти на компромисс. Все в борделе говорили ей, что женщина, родившая ее, ушла — это было меньше проблемы. И даже если она была жива, Маомао не заботилась. У Маомао был ее старик, она была дочерью Луомена. И она была счастлива такой, какая была.

Этот мужчина не был единственным, кто отвечал за неё. Фактически, она была ему благодарна за это. У неё не было воспоминаний о своей матери - только о страшном демоне.

Что касается отношения Маомао к Лакану — она могла ненавидеть его, но она не возмущалась им. Он был неуклюж в некоторых вещах, но не злонамеренный; даже если он иногда был немного чрезмерно драматичен в своих реакциях. Если бы был вопрос о прощении, то есть хотя бы один человек, который имел больше оснований возмущаться им, чем Маомао.

«Может быть, госпожа уже простила его».

Она задавалась вопросом, заметил ли мужчина письмо в коробке с розой. Это был самый большой компромисс, к которому Маомао была способна сделать для своего отца. Что ж, если он никогда не заметит, это нормально. Пусть он выкупит ее приятную сестру-куртизанку. Это может быть самым счастливым решением для всех.

— Я не могу не думать, что ты точно выглядела так, будто ненавидела его.

— Это просто потому, что вы еще плохо знаете его, Господин Джинши.

Когда Маомао пыталась проникнуть на церемонию, Лакан помог ей. Она подозревала, что у него было предчувствие, что что-то произойдет. Ему никогда не нужно было рассматривать сцены и собирать улики, как Маомао, чтобы предсказать предстоящие события. Казалось, что он просто имел нюх для них. И его догадки редко ошибались.

— Он никогда не уговаривал вас расследовать дело, которое вы бы сами не рассмотрел? — спросила Маомао.

Джинши замолчал, но по тому, как он тогда прошептал:

— Так вот что это было.

Она предположила, что угадала правильно. Возможно, именно поэтому Рихаку так быстро расследовал Суйрей, и поэтому Совет Правосудия так оперативно отреагировал на неё.

Единственная проблема с этим человеком заключалась в том, что, несмотря на все трудности, которые он создавал другим, он никогда не казался готовым приложить руку сам. Представьте, что может произойти, если бы он хотя бы иногда занял публичную позицию.

«Возможно, лекарство воскрешения уже было бы под рукой».

Эта мысль причиняла ей огромную боль.

Он не понимал, каким гением он был одарен. В этой стране было мало людей, которых бы её старик похвалил так открыто и с таким пылом. Маомао узнала это чувство: это была ревность.

— Возможно, невозможно стать его другом, но я бы посоветовала вам и не делать его врагом.

Она почти выплюнула эти слова, затем подняла левую руку и посмотрела на мизинец.

— Господин Джинши, ты знаешь?

— Что именно?

— Если отрезать кончик пальца, он отрастет.

— Ты должна говорить об этом, когда я ем?

Он бросил на неё непривычный взгляд, их обычные роли поменялись.

— Ещё одно.

— Да, что?

— Если бы этот мужчина с моноклем когда-либо сказал вам: 'Зови меня Папа', как бы вы себя почувствовали?

Джинши на мгновение замолчал и выглядел глубоко потревоженным — ещё одно необычное выражение для него.

 — Боже мой, — сказала Суйрэн, прикрывая рукой рот.

— Полагаю, я бы хотел сорвать этот глупый монокль с его лица и разбить его.

— Я так и думала.

Джинши, казалось, понял, на что намекала Маомао. Он прошептал вопрос, что-то о том, насколько трудно быть отцом. Рядом с ним на лице Гаошуна промелькнула тень горя. Возможно, разговор задел его за живое.

— Что-то случилось? — спросила Маомао, и Гаошун взглянул вверх, на потолок.

— Нет. Просто имейте в виду, что ни один отец в мире не желает быть злословленным, — тихо сказал он.

«Ну что ж», — подумала Маомао, но она только принесла ложку к рту, решив доесть остатки своей рисового каши.

[П.п:鳳仙( Фэнсянь) — Бессмертный феникс(кит) или Волшебная птица Пэнг(яп)]