Онлайн чтение книги Мой возлюбленный угнетатель My Beloved Oppressor
1 - 37

— Как дела в последнее время, Хайнер? — спросил доктор, проходя сквозь белые занавески и садясь рядом с Хайнером.

— Как обычно.

— Вот как? В моих глазах ты выглядишь немного иначе.

— В каком смысле?

— Просто… ты как-то изменился.

Доктор усмехнулся и вытащил иглу из руки Хайнера. Парень несколько раз повернул руку, привыкая к этому, и встал.

Это была лекарственная терапия эмоционального подавления. Никто не был в курсе, действительно ли это работало, но процедура была одной из обязательных, через которую проходили все курсанты.

Хайнер какое-то время смотрел на пустой шприц, затем склонил голову.

— Я пойду сейчас.

— Хайнер.

— Да.

— Не напрягайся слишком сильно.

— Хм?

Доктор не сразу ответил на вопросительный взгляд Хайнера. Он медленно открыл рот, глядя куда-то вдаль, а не на юношу.

— Я работаю здесь 12 лет. За это время я ни разу не видел ни одного курсанта, которого ждал счастливый конец. Сам акт желания чего-то ядовит для тебя.

Хайнер посмотрел на доктора, скрывая замешательство. Доктор был почти единственным из взрослых, кто обращался с курсантами по-человечески, но это не значило, что он вдруг стал великим человеком, изрекающим мудрые мысли.

— Я имел в виду, что тебе следует успокоиться.

Доктор, стоя спиной к белым занавескам, слабо улыбнулся. Хайнер не ответил, но опустил глаза. Здесь он не мог говорить опрометчиво.

На следующий день доктора нашли повешенным.

***

Тело доктора увезли с острова. Он был из аристократической семьи низшего сословия, никогда не был женат, сохранил свою фамилию и вернулся в свою семью.

Если бы доктора нашли инструкторы, курсанты получили бы нового доктора, даже не зная, что прежний врач умер. К счастью или к несчастью, мёртвого доктора обнаружил курсант четвёртого курса.

А потом этот курсант исчез в один прекрасный день. Никто не говорил о его исчезновении, в лагере ничего не изменилось.

«Сам акт желания чего-то ядовит для тебя». – Хайнер иногда вспоминал слова доктора.

***

Времена года сменились дважды.

Холодной зимой начались одиночные тренировки, что приходили раз в полгода. На самом деле, это были не совсем тренировки. Это было трехдневное заключение курсантов.

В одиночной камере не было света, не с кем было поговорить, нечего читать. После определённого периода времени в замкнутом пространстве, закрытом для притока информации, неокрепшая психика молодых людей ослабевала.

В то время курсы по «промыванию мозгов» позволяли юношам впитывать соответствующую информацию, как губка. После определённых манипуляций они начинали воспринимать данную им информацию как «выдуманную» ими, а не как информацию, «пришедшую» извне.

Таким образом, всем курсантам в той или иной степени очищали разум. Это также было причиной того, что на самом острове было мало вопросов или восстаний против режима, оскверняющего саму человечность.

Хайнер ничем не отличался. Он никогда не считал разрыв между угнетателями и угнетаемыми необоснованным или несправедливым, даже глядя на роскошь резиденции маркиза.

Только увидев девушку, Хайнер впервые почувствовал себя несчастным из-за своего положения.

«Почему я такой «грязный», а ты бесконечно чиста, добродетельна и прекрасна? Я не желал родиться таким. Хотел бы я родиться в какой-нибудь приличной семье, чтобы говорить с тобой на равных. Тогда ты любезно улыбнулась бы мне и приняла меня. Мы могли бы долго разговаривать…»

Конец мысли всегда приводил к жестокой реальности. Она была единственной дочерью маркиза Дитриха, правившего и обладавшего властью над плодородными южными территориями, а Хайнер был сиротой, одной из «шахматных фигур», что бесчисленное количество раз умирали в тренировочном лагере.

Чем больше он думал о девушке, тем ниже и несчастнее становился. Тем не менее, в одиночной камере Хайнер постоянно думал о ней.

Больше не о чем было думать. Вот и всё. В одинокой, холодной комнате он снова и снова думал о ней. Он вспоминал фортепианную пьесу, названия которой даже не знал.

Мало-помалу его чувство реальности притупилось. Что-то возникало, распадалось и снова собиралось по кусочкам.

В иллюзиях юноши, сгорбившегося в углу камеры, маленькая дочь семьи Розенберг знала его.

Девушка благородного происхождения приветствовала его с улыбкой. Она спрашивала его, как он себя чувствует и всё ли в порядке с его ранами.

Это было забавно. Хайнер даже никогда не слышал её голоса.

На ней было белое платье длиной до колен. Заложив руки за спину, она слегка приподнимала голову и смотрела на него снизу вверх. Её маленькие губы нежно шевелились.

— Что тебе больше всего нравится?

Хайнер отвечал в оцепенении.

— Фортепиано …

— Фортепиано? Ты умеешь играть?

— Нет. Мне нравится музыка.

— Правда? Я учусь играть на фортепиано! Какая песня тебе нравится больше всего?

— Какая-нибудь.

— Какая-нибудь?

— Ну... я не знаю...

— …Хочешь, я что-нибудь сыграю?

— … Хочу...

Девушка бежала к инструменту и садилась на стул. Хайнер следовал за ней. Окружающая сцена расплывалась и менялась вместе с его шагами. Белые шторы развевались на ветру. Он знал это место.

Это была комната для музицирования, которую он видел сквозь оконные занавески.

— Держу пари, тебе понравится эта песня.

Девушка, что говорила с улыбкой, поворачивала голову и сосредотачивалась. Её белые руки медленно опускались на клавиши.

Тихая, красивая мелодия срывалась с кончиков её пальцев. Это была мелодия, которая давным-давно играла из сломанной музыкальной шкатулки.

Аромат роз в саду доносился через открытое окно. Хайнер не прятался в траве, как раньше. Он стоял рядом с девушкой. Они были очень близки.

Он мог видеть вблизи блестящие светлые волосы, её мягкие щеки, её пальцы, плавающие по клавишам. Там он был единственным зрителем девушки, так же, как она была его единственной пианисткой.

Хайнер очнулся от своего сна.

***

— Каждый человек приносит пользу. Бог не сотворял бесполезных людей. А такие сироты, как вы и ваши сверстники, преступники и попрошайки, никак не содействуют, а скорее паразитируют на обществе. Вам не кажется, что это абсурд?

— …

— Таким людям всегда нужна ресоциализация, и этот учебный центр взял на себя эту роль – сделать бесполезных существ, вроде вас, полезными существами.

— …

— Ещё предстоит выяснить, в чём именно вы будете полезными, но я укажу вам путь. Существует распространенное заблуждение, которое часто делают глупые пацифисты. Они считают, что ситуация «без войны» — это есть «мир».

— …

— Это неверно. Война – это есть «мир». Чтобы иметь возможность защитить свою родину, убедиться, что никто не может посягнуть на вашу страну в результате войны, чтобы достичь длительного и стабильного мира. Это и есть истинный мир.

— …

— Так что, в конце концов, вы будете очень полезными людьми для спокойствия вашей родины. Страна готова помочь вам в этом. И вы обязаны быть благодарными и послушными.

Инструктор рассказывал о последствиях, что настигали людей, которые были непослушны и неблагодарны. О тех, кто не выдержал пыток и допросов при шпионаже и разгласил конфиденциальную информацию. О тех, кто распространял тревожные документы среди простого народа. И о тех, кто организовывал нелегальные группы или подстрекал и участвовал в забастовках.

Хайнер уже давно слышал, насколько они глупы, порочны и ничтожны. За это время он принял несколько присяг и подписал несколько обязательств.

Масляная лампа моргнула пару раз. Лицо инструктора было наполовину скрыто в тени, всем присутствующим был виден только его рот. Хайнер сидел на жёстком железном стуле и ёрзал руками.

---Бом.Бом.Бом.---

Часы на шпиле острова забили, спустя час. Курсанты не могли проверить время здесь. Об этом можно было узнать только из внешней информации.

Масляная лампа снова моргнула. Инструктор улыбнулся и объявил.

— Сейчас три часа. Хорошо.

***

В тот день шёл зимний дождь.

Мокрая трава была притоптана ногами. Хайнер подошёл ближе к белому зданию, продираясь сквозь разросшиеся листья.

Окна зала для музицирования сегодня были закрыты, и ему пришлось внимательнее слушать тихие переливы. Он как-то безрассудно придвинулся ближе.

В ушах звучала слабая музыка. Это была несколько одинокая мелодия, подходящая для дождливого дня.

Хайнер тупо смотрел внутрь, опираясь на оконную раму. Глаза девушки были закрыты. Её профиль выглядел очень маленьким и одиноким, когда она играла.

Он не мог оторвать взгляда от её профиля, зная, что это была всего лишь иллюзия, которую создавала ему музыка.

Хайнер почувствовал невероятное чувство знакомства. Это было необыкновенное, поистине невозможное знакомство. Он не был уверен, очаровала ли его музыка или эта девушка завладела им.

С неба падали холодные капли дождя, а в ушах эхом отдавалась неизменная мелодия. Хайнер, собиравшийся убрать руки с оконной рамы, на мгновение заколебался. Его предплечье, виднеющееся из-под закатанного рукава, было покрыто следами от уколов.