Онлайн чтение книги Мой возлюбленный угнетатель My Beloved Oppressor
1 - 70

Было ясно, что теперь всё это бессмысленно. Но даже в пустоте и спокойствии эмоции то поднимались, то опускались, их трясло и сдувало, как пыль. Прерывая колебания Аннет, Хайнер спросил.

— Есть что-нибудь ещё, что можно расшифровать?

— Я ещё не совсем уверена.

— Если есть партии, которые тебе нужно сыграть на практике, я всё подготовлю.

— Подготовите…? — с любопытством пробормотала Аннет.

Хайнер ответил просто, как будто спрашивая очевидное.

— Фортепиано.

— Ах.

Аннет с опозданием поняла его слова. На мгновение она погрузилась в другие мысли и не могла ясно осознавать.

— Нет, не нужно. Мне достаточно просто посмотреть ноты…

Аннет замолчала. Она сейчас не была ни в чём уверена.

Она могла сопоставить все ноты, просто взглянув на них, но девушка так долго держалась в стороне от этого, что могла упустить или не заметить некоторые части. А вот при игре на инструменте эти «странные» части можно было бы легко обнаружить.

Хайнер, наблюдавший за колеблющейся Аннет, предложил:

— Просто чтобы увериться, почему бы тебе не попробовать? В ближайшей церкви есть рояль… Если только согласишься.

Действительно, его слова были логичны. Она и сама считала, что лучше попробовать, чем не пытаться вовсе. Проблема была в том, что она не была уверена, что сможет... играть на инструменте.

Прошло много времени с тех пор, как она в последний раз играла. Побег с вечеринки, на которой был Феликс Кафка, был последней неудачей на её памяти.

Но хоть убей, перед Хайнером она не могла заикнуться о том, что чувствует полное отчуждение от музыкального инструмента. На карту была поставлена безопасность её страны и жизни многих других людей. В такой ситуации не имело смысла оправдываться подобным образом.

Казалось, она задавалась вопросом, в чём проблема. Это ведь она сама так думала.

— …Да, с удовольствием.

Аннет, наконец, согласилась с улыбкой.

***

В тот же день Аннет и Хайнер поехали на военной машине в ближайшую церковь. Все окна машины были закрыты плотными шторами. Машина грохотала на ходу. В темноте салона они сидели на близком расстоянии друг от друга, на краю сидений.

Аннет сцепила руки на коленях, молча опустив глаза. Она не могла смотреть в окно, поэтому ничего не оставалось, кроме как погрузиться в мысли.

Казалось, прошло очень много времени с тех пор, как она была в церкви. На самом деле, она пропустила всего два воскресенья. Это ощущалось довольно странно. Она не была в церкви много лет после революции, но теперь на сердце у неё было так неспокойно оттого, что она не явилась всего два раза.

— Ты давно посещаешь церковь, не так ли? — словно читая её мысли, просил Хайнер.

— … что?

— Церковь здесь, в тылу.

— А, да. Каждую неделю…

— А в Синтии?

— Нет, я редко ходила в церковь в Синтии.

— Тогда почему ты снова начала ходить в церковь здесь? Ты ведь давно не посещала службы.

Аннет на мгновение заколебалась.

— Я думал, ты равнодушна к религии. — небрежно добавил Хайнер.

— Я была равнодушна. Ну, не то чтобы я снова стала религиозной.

— Как солдаты-атеисты ходят в церковь на поле боя, так и ты?

— Наверное, да. Мне нужно место для разговора, так что…

— О чём ты?

— Я… в целом.

— Расскажи мне.

— Что?

— Всё это.

В этот момент Аннет посмотрела на него в недоумении. У Хайнера было задумчивое выражение лица.

— Почему?

— Ты сказала, что тебе нужно место, чтобы поговорить.

— Я не собираюсь говорить всё Вашему превосходительству.

— Почему нет?

Потеряв дар речи, Аннет закусила губу.

«О чём он вообще…?»

Она не поняла, какого чёрта выпытывает у неё Главнокомандующий. Аннет скрестила руки и склонила голову.

— Ваше превосходительство, вы всё мне рассказываете?

— Я пытаюсь поговорить с тобой.

Хайнер говорил прямо. Именно Аннет была удивлена внезапным и откровенным ответом. Она неловко пробормотала.

—…Но сколько раз наши разговоры были честными.

Важно было не количество бесед. В их взаимодействиях много лет не хватало элементарной искренности. В этих отношениях, где не было доверия друг к другу и не было общего будущего, любой диалог был бесполезен. Он и она были слишком замкнуты, скрывая глубинные чувства своих сердец.

Через некоторое время машина постепенно остановилась. Они молча ступили на землю. Солнце постепенно садилось за горизонт.

— Внутри пусто. — сказал Хайнер, поднявшись на паперть.

Аннет молча кивнула. Он был прав, церковь была пуста. Она вошла в тихую часовню.

Витражи заполняли обе стороны часовни. Разноцветные стаканы, украшенные свечами вместо факелов, излучали в косом дневном свете священную и благородную атмосферу.

Аннет прошла через центр к роялю. Чёрная крышка открылась, обнажая холодные чёрно-белые клавиши. Мгновение глядя на них, словно на неизвестный предмет, Аннет положила ноты на подставку. Затем выдвинула стул и села.

Хайнер подошёл к ней и прислонился к церковному стулу прямо перед роялем. Они больше ничего не говорили.

Аннет уставилась на первую страницу произведения. Её руки всё ещё лежали на коленях. Она посмотрела на ключи, опустила глаза и снова подняла их.

Всё было по-прежнему знакомо, как старая привычка. Она нажимала клавиши ещё до того, как начала нормально говорить. Музыка была с ней задолго до первого произнесённого слова. Фортепиано была в каждом моменте её жизни.

Она тренировалась каждый день, чувствовала свой талант, видела преграды, терпела неудачи, преодолевала их кровью и потом, снова терпела неудачи и снова клала руки на клавиши сотни и тысячи раз.

Можно сказать, что она была заражена игрой. Она знала, как счастлива выглядела, проживая жизнь без каких-либо недостатков, и всё же, она была недовольна отсутствием прогресса в своих навыках игры.

Но, по крайней мере, для Аннет фортепиано было вечной безответной любовью, которой она никогда не могла полностью владеть. А теперь она даже не могла до него дотронуться.

Аннет неглубоко вздохнула, закрыв глаза. Она не знала, сколько времени прошло. Наконец она тихонько открыла рот.

— На самом деле я разучилась играть на инструменте. Не могу.

— …

— Прошло слишком много времени с тех пор, как я играла.

Она чувствовала, как его взгляд ползёт по её профилю. Хайнер заговорил через некоторое время.

—…Со времен революции я ни разу не слышал в особняке звуки фортепиано.

 «Я удивлена, что ты это знаешь», — безэмоционально подумала Аннет.

— С того момента?

— Вы знали это.

— Даже на вечеринке с Феликсом Кафкой ты не смогла сыграть.

— Если вы знали, зачем привезли меня сюда?

— Потому что в то время ты выглядела болезненной, и я решил, что это из-за толпы людей перед тобой…

В то время люди смеялись за спиной Аннет, пытались уколоть и высмеять её. Конечно, и сама ситуация была сложной. Но причина была не в этом.

— Нет.

Аннет повернула к нему голову и сказала:

— Я просто разучилась играть.

— Могу я спросить, почему?

— …Есть много причин. Я играла на фортепиано, когда солдаты Революционной армии ворвались в мою комнату для музицирования, и я видела собственными глазами, как моего отца расстреляли.

Её тон был будничным, как будто она прикасалась к старому, давно огрубевшему шраму.

— Ваше превосходительство говорили, что мой талант и трудолюбие были реальными, но люди так не думали. Всё, чего я достигла, было отвергнуто и рассыпалось.

— …

— А теперь я не способна играть. Я пришла сюда, чтобы попробовать, потому как это важно, но мне жаль, что я не могу вам помочь. Думаю, вам следует оставить игру кому-то другому.

В этом ничтожном признании Аннет снова почувствовала, что многие эмоции уже окаменели, улетучились за прошедшее время. Она была незрелой до тех пор, пока не убежала с вечеринки. Было очень больно, тяжело и невыносимо, поэтому она сбежала. Очень давно…и до сих пор.

По прошествии нескольких сезонов она, наконец-то, разглядела отпечатки почти исчезнувших следов. Её пустые руки, в которых ничего не осталось. И её изношенное, знакомое «я».

— Я действительно… — вдруг тихо пробормотал Хайнер. — …правда, я забрал у тебя всё.

Он вовсе не выглядел счастливым, говоря это. В его глазах отразилась пустота и горечь.

— Вы так думаете? — спросила Аннет с лёгкой улыбкой.

Она не могла сказать, что во всём виноват Хайнер. Он инициировал это, он игнорировал её, но, в конце концов, всё это должно было произойти в любом случае. Лишь нельзя было отрицать, что он видел каждое мгновение её несчастий.

— Тогда вы должны быть довольны. Это была ваша цель, не так ли?

— …

— Я не пытаюсь винить вас. Просто интересуюсь.

Её тон был освежающе лёгким. Хайнер уставился на Аннет, встав немного вдали, словно перед ним закрывалась дверь.