Онлайн чтение книги Мой возлюбленный угнетатель My Beloved Oppressor
1 - 90

В ту ночь Аннет Розенберг открыла глаза. Все её тело было тяжёлым, будто она была погребена под камнем. Она попыталась повернуть голову, но не могла двигаться, словно оказалась в ловушке.

Пытаясь перевернуться на бок, Аннет издала слабый стон. Боль, скорее тяжёлая и режущая, чем острая, давила на все её тело.

Сфокусировав взгляд, она смогла разглядеть белый потолок. Аннет повела глазами по сторонам, чтобы оглядеться. Через несколько мгновений её разум начал медленно осознавать, что это за пространство.

«Я в больнице».

Её последним воспоминанием были рушащиеся обломки церковной крыши и стен. Аннет неоднократно приходила в сознание в полной темноте. Это было столь смутно, что невозможно определить, во сне это происходило или в реальности.

На самом деле, она, казалось, просыпалась несколько раз то здесь, то там, но её воспоминания о том времени были нечёткими.

«Меня спасли?..»

Аннет думала, что это невозможно. Церковь находилась в районе, уже оккупированном вражескими войсками, и ожидать спасательный отряд было слишком трудно.

Но её спасли. Она выжила. Это было не что иное, как чудо. Аннет была очень рада, что осталась жива.

Она была рада, что сдержала данное Хайнеру обещание. Она была рада, что получила шанс на жизнь. Теперь у неё был ещё один шанс спросить его о том, чего она не спрашивала все эти годы…

В этот момент дверь открылась, и в палату вошла женщина с подносом. Аннет она была совсем незнакома. Увидев, что пациентка очнулась, медсестра на секунду удивилась, но тут же нажала вызов на пейджере.

— Вы очнулись? С вами всё в порядке?

Аннет собиралась ответить, но поняла, что её горло пересохло, и просто кивнула.

— Доктор скоро будет здесь. Хотите воды?

Аннет снова кивнула, и женщина помогла ей сделать глоток.

Вскоре в палату вошли врач и медсестра. Врач начал задавать ей вопросы, чтобы проверить состояние. Только тогда Аннет узнала, что четыре дня провела без сознания.

Врач пояснил, что он за эти дни проводил разные процедуры, в том числе снабжал её тело питательными веществами, пока она не пришла в сознание. Эти мгновения Аннет не помнила, они прошли, как в туманном сне.

Внезапно дверь в больничную палату снова открылась. Взгляд Аннет переместился туда. В дверях, тяжело дыша, показался Хайнер.

Их взгляды внезапно встретились. Он был одет в относительно лёгкую белую рубашку и выглядел совершенно растрёпанным.

— Как ты себя чувствуешь?

— …ничего… не плохо.

Её голос прозвучал ужасно хрипло даже для собственных ушей. Она попыталась откашляться, но сил уже не осталось.

Аннет закрыла глаза и снова открыла их. Он всё ещё стоял на том же месте, как каменная статуя. Он не подошёл к ней и более не говорил, а просто остался у входа, продолжая смотреть на неё.

Аннет смотрела Хайнеру в глаза, сосредоточившись на нём, и совсем не слыша слов доктора. Почему-то у неё защемило сердце.

— …и… с вашей левой рукой после реабилитации станет лучше, но вы уже не сможете пользоваться ею так, как раньше.

—…что? — переспросила Аннет, глядя на Хайнера, не в состоянии ясно понять.

Доктор снова осторожно повторил свои слова.

— Ваша левая рука долгое время была зажата под обломками…

Следующие слова звучали отстранённо. Аннет перевела взгляд на лицо врача, затем медленно опустила взгляд. Её левая рука с наложенной шиной была перебинтована.

—…При усиленной реабилитации вы сможете в некоторой степени восстановиться. Но лечение запоздало, и вернуть полную силу руки будет сложно.

После этих слов врач чётко объяснил Аннет меры предосторожности. Она ничего не могла ответить и смотрела на свою левую руку дрожащим взглядом.

На самом деле, она ожидала чего-то подобного. С того момента, как Аннет поняла, что её руку зажало, она догадалась, что что-то не так. По прошествии времени любая открытая рана становилась тяжелее.

Она, конечно, была готова ко всему, но, услышав диагноз врача не в бреду, а в здравом уме, почувствовала горечь. Её дыхание стало прерывистым. Даже когда она изо всех сил попыталась успокоиться, это было так трудно, что пришлось стиснуть зубы.

Доктор коротко утешил её, как пациентку, и вышел из палаты. После того, как медсестра, поставив на столик лечебный настой, также вышла из комнаты, в палате остались только двое.

Тишина повисла над комнатой.

Аннет медленно подняла голову. Их взгляды снова встретились. Хайнер по-прежнему стоял в дверях. Он не говорил ни слова.

Аннет хотела так много у него спросить. Столько вопросов вертелось в её голове, но ни один не был озвучен.

Его дыхание всё ещё было учащённым. Через некоторое время Аннет, нарушив тишину, шевельнула губами и произнесла:

— Мне жаль.

Это был не её обычный мягкий чистый голос, а надтреснутый, едва слышный голос, что звучал совершенно отчужденно.

Она даже не знала, о чём именно сожалела. О том, что присоединилась к спасательной операции против его воли, подвергла себя опасности, беспокоила его, позволила себе услышать о его прошлом, или о чём-то ещё…

Аннет так много хотела сказать, но ничего не выходило. Вся эта ситуация была для неё просто ошеломляющей.

— …О чём ты сожалеешь? — отозвался Хайнер с почти невидимой улыбкой. — Ты жива, и это всё, что имеет значение. Всё в порядке…

Его улыбка была измученной и искажённой. Аннет ожидала, что Хайнер скажет что-то ещё. Он был так зол, когда она служила медсестрой на передовой.

Но, вопреки её ожиданиям, он больше ничего не сказал. Его взгляд, скользивший по её лицу, в конце концов, опустился. Он медленно повернулся к выходу.

Аннет попыталась позвать его, но он уже открыл дверь. Его ссутулившаяся спина в дверном проёме походила на спину поверженного солдата.

Дверь палаты с щелчком закрылась. Она ещё долго смотрела ему вслед.

***

Аннет медленно приходила в себя и выздоравливала в больнице. Центральный фронт был полностью отбит у вражеских сил и теперь находился в руках Падании, а госпиталь в Портсмане стал одним из самых безопасных и защищенных мест в театре военных действий.

Многие люди приходили навестить Аннет. Медсёстры с фронта, которых перевели в госпиталь в Портсмане, солдаты, узнавшие её на полях сражений, военнопленные, которых она спасла…

— Журналисты приходили ко мне за интервью. Не волнуйтесь, я ответил в соответствии с тем, что видел и чувствовал. Вы, Аннет, отличная военная медсестра.

Она думала, что это мимолётные отношения, завязанные на фоне войны.

— Может, вы меня помните? Мы встретились на Западном фронте. Я был вашим пациентом. Пожалуйста, выздоравливайте скорее.

Она думала, что этих людей, встретив однажды, уже больше никогда не увидит.

— Спасибо вам за то, что спасли меня. Вам, должно быть, тоже было очень страшно… Я бы не выжил, если бы не вы…

Аннет получила много писем.

Ребёнок, которого она вывела первым из горящей церкви, также пришёл к ней в гости. С тех пор, как его спасли, мальчик находится в приюте рядом с больницей.

Когда малыш увидел Аннет, он отшатнулся в смущении. Но, когда Аннет улыбнулась ему и протянула руку, он тут же ослабил бдительность и припал к её груди.

Из-за травмы Аннет могла держать и обнимать ребёнка только правой рукой. Малыш по-прежнему не мог говорить.

— Ах, если подумать, я до сих пор не знаю твоего имени. Можешь написать? Ты умеешь писать? — спросила его Аннет, протягивая блокнот и карандаш с маленькой тумбочки.

Мальчик неожиданно энергично закивал с гордым лицом и схватил блокнот. Маленькая рука зашуршала карандашом.

— Красивое имя… Джозеф.

Это было имя драгоценной жизни, которую она спасла.

***

Письмо от Кэтрин прибыло в госпиталь в Портсмане с опозданием. Напряжённая обстановка военного времени вызвала значительную задержку поставок.

На конверте стояла старая дата, ещё до бомбардировки в Синтии. Аннет попыталась позвонить в дом семьи Гротт, но связь была недоступна.

«…Думаю, после выписки мне придётся съездить туда лично», — решила она.

Она намеревалась в ближайшее время уволиться с военной службы. Аннет приняла такое решение, потому что с обременительной травмой руки всё равно было бы крайне сложно нормально работать.

Она смотрела на свою левую руку опустошённым взглядом. Попытки забыть о травме, намеренно не обращать на неё внимание, не сработали. Её уже давно тяготило горькое предчувствие, что она никогда больше не сможет играть на фортепиано…

Слово «никогда» было столь болезненно, и так приближённо к реальности, что Аннет ступала на порог отчаяния каждый раз, как оставалась одна.

Однако, теперь Аннет ни на секунду не помышляла о смерти. Она не могла умереть, даже если придётся мириться с болезненными обстоятельствами. В конце концов, то, что когда-то было для неё самым важным, осталось, как незаконченное, нерешённое дело.

Повязку с её левой руки сняли, так как раны на лице и теле постепенно заживали. Новое ощущение в её онемевшей руке было бесконечно незнакомым и болезненным.

Время продолжало идти.

За все эти дни Аннет ни разу не видела Хайнера. Он не приходил к ней и не связывался. В последний раз Аннет видела его в тот день, когда впервые пришла в себя в больничной палате.

Она хотела увидеть его и поговорить. Ей нужно было спросить о многом…она должна была спросить. Но, с другой стороны, она понимала, что он сильно занят, и решила просто ждать.

Время всё шло.

Вскоре в газетах с опозданием было опубликовано известие об огнестрельном ранении Главнокомандующего в Хантингеме.