Онлайн чтение книги Мой возлюбленный угнетатель My Beloved Oppressor
1 - 40

Допросы продолжались день и ночь. Всё началось с простых вопросов, но вскоре переросло в насилие. Этого следовало ожидать.

— Твои коллеги уже открыли рты. Они сообщили всё, а ещё сказали мне, что ты знаешь больше, — следователь говорил, внушая Хайнеру недоверие к соратникам, а иногда даже успокаивая его.

Каждый раз Хайнер отвечал цинично.

— Ты лжёшь.

— Лгу? — усмехнулся следователь. — С чего ты взял, что я лгу?

— Говоришь, что они уже всё тебе сказали… но сам пытаешься выведать информацию у меня.

— Разве мне нужно что-то ещё узнать от приспешников маркиза Дитриха?

Мускулы на лице Хайнера слегка дрогнули. Следователь знал, кто стоит за ними. Нельзя было исключать, что кто-то уже проговорился… или тот, кто предупредил их, уже изначально всё знал. Если это так, то кто же был стукачом?

Хайнер попытался мыслить логически, но у него не вышло. Сейчас ему было трудно даже просто оставаться в сознании.

Следователь задавал ему различные вопросы, и, когда он не получал желаемого ответа, Хайнера били кулаком в голову или по лицу. Хотя это было гораздо менее жестоко, чем побои, полученные от охранников, они сказывались на его рассудке. Следователь играл с его психикой и лишал возможности нормально мыслить.

Начальник без перерыва засыпал его вопросами и пытал за молчание. Тем не менее, Хайнер ни в чём не признался, оставаясь верным Падании и не теряя надежды.

Джексон не был схвачен. Он был способным человеком, и конечно, должен был предпринять какие-то действия. В худшем случае он мог попросить помощи у маркиза.

Маркиз был бы обеспокоен, узнав, что его секретные агенты схвачены. Возможно, он предпочёл бы, чтобы они скорее умерли, чем раскрыли секреты при жизни.

Тем не менее, Хайнер полагал, что в ближайшем будущем произойдёт обмен пленными или за ними прибудет спасательный отряд. Ему просто нужно было продержаться до тех пор.

— Хорошо, тогда сделаем так.

Следователь мягко приподнял оправу очков и сказал обдуманно и милосердно:

— Я обещаю прекратить допрос и сохранить тебе жизнь. Вместо этого ты передашь мне правдоподобную информацию… это не обязательно должны быть конфиденциальные данные… что-то, что знаешь только ты и твои коллеги. Разрешаю тебе пойти к ним и передать мои слова.

— …

— «Извините, они уже всё знают. Если мы будем так терпеть, нас будут продолжать пытать и мы умрём, так что давайте просто покаемся вместе». Скажи им это.

Следователь наклонил голову с огоньком в глазах, как будто это было хорошим предложением. На мгновение воцарилась тишина.

С разорванных губ Хайнера сорвался смех.

— Ха.

— …

— Ха-ха-ха. Ха, ха!

— …ты смеёшься?

— Хаа… весь этот трёп, исходящий из твоего рта. Как думаешь, в чём, чёрт возьми, разница?

Очевидно, следователь подумал, что Хайнер сошёл с ума после суровых допросов и пыток.

— Вы все кучка подонков, необразованных… Вы никогда не жили в бедности и никогда не испытывали настоящей дружбы, так ведь?

На самом деле слова болезненно давались Хайнеру. Они съедали его собственную плоть, но для ушей следователя, не знавшего о нём ничего, они звучали как оскорбление.

Хайнер плюнул на стол и сказал:

— Иди на фабрику и заведи прядильный станок. Судя по тому, как ты одет, твои технические навыки намного уступают любому жителю Падании.

После этих слов повисла ужасающая тишина. Хайнер с насмешкой смотрел на следователя.

На самом деле, он не мог отрицать, что предложение следователя на мгновение потрясло его. «Мы сохраним вам жизнь» — эти слова были очень заманчивыми. Более заманчивыми, по крайней мере, для него, чем слова о прекращении допроса.

Хайнер не хотел умирать. Он страдал всю свою жизнь не для того, чтобы умереть вот так. Он должен был выжить. Он должен был вернуться живым. Он не мог так напрасно умереть, не сказав ей ни слова.

Причиной, по которой Хайнер не принял предложение следователя, было понимание того, что враг всё равно не оставит пойманных шпионов в живых.

И, даже если бы он вернулся живым, маркиз избавился бы от него за раскрытие военных тайн. Единственным способом выжить было держать рот на замке до самого конца в ожидании спасения.

— …ладно.

После долгого молчания начальник открыл рот.

— Вот оно как?

Хайнер молча смотрел в змеиные глаза. Следователь громко вызвал охрану. Охранник вошёл в комнату для допросов и получил приказ.

— Подними его.

Охранник отсалютовал начальнику в знак приветствия, а затем грубо поднял пленного на ноги. Хайнер пошатнулся, в ногах не было силы. Охранник споткнулся, пытаясь удержать его тело.

В конце концов, к нему присоединился ещё один охранник. Они соединили руки Хайнера и надели на него наручники. Это была типичная позиция для пыток.

Следователь шёл впереди. Он постучал дубинкой по бедру, затем положил её на плечо Хайнера.

---Хлоп!---

Хайнер болезненно застонал, его верхнюю часть тела скрутило. Он не мог правильно двигаться из-за связанных рук. Тяжёлая, тупая боль пронзила его плечо.

— Высокомерный сукин сын.

---Хлоп!---

— Не знаешь своего места.

---Хлоп!---

— Кто перед тобой?

---Хлоп!---

— Говори, собака!

Следователь бил его в раздражении. Распухшее и покрытое синяками, его разорванное тело было очень уязвимо для насилия. Хайнер был безжалостно избит, не в силах даже нормально закричать.

Поработав дубиной некоторое время, следователь бросил её, тяжело дыша. Полузакрытые веки Хайнера задрожали. Кровь капала изо рта. Его глаза застилал туман.

Следователь приказал охранникам что-то, но, будучи оглушённым, Хайнер плохо слышал. Охранник, покинувший комнату для допросов, вскоре вернулся с каким-то предметом.

По пыточной разнёсся жар. В большой банке, которую принёс с собой охранник, горел огонь.

— Какая грязь… наверно, и твои родители… прогибались под маркизом…

Следователь продолжал говорить. Хайнер не мог точно расслышать его слова из-за звона в ушах, но было ясно, что это сексуальное оскорбление.

Хайнер привык к такого рода словам. Они ужасно изводили его, пока он был в тренировочном лагере. Там тоже звучали такие насмешки.

 «—Твой друг даже драться не умел. Как вы выжили до сих пор? Ты что, поделился с ним своим телом?

— Или лизался с этим ублюдком?

— Я уверен, что он и инструкторам даёт. Грязный развратник, хахаха».

В его жизни было слишком много таких оскорблениям. Это было ужасно.

Хайнер издал звук, похожий то ли на смех, то ли на стон. Он знал, что никогда не сможет иметь «что-то ценное» в своей жизни. Если бы он что-то вложил в свою жизнь, это бы быстро отняли…

Боль пронзила его позвоночник, будто всё его тело несчадно давили. Это была та боль, что заставляла его желать смерти. Он смеялся над собой за то, что не хотел умирать в такой ситуации.

Отчего же он так хотел жить, несмотря на такую жизнь? Что, чёрт возьми, его держало?..

Хайнер моргнул глазами, мокрыми от крови, что текла из ран на голове. Он вдруг вспомнил слова инструктора на тренировках по пыткам: «Не зацикливайтесь на текущей ситуации. Подумайте о чём-нибудь другом. О далёком прошлом или будущем».

В ушах продолжало звенеть. Хайнер попытался вообразить далёкое будущее или вспомнить далёкое прошлое в своем туманном сознании.

Воспоминания пронеслись, как обрывки во тьме. Площадь, возникшая во тьме его рассудка, постепенно становилась светлее. Окружение светлело и менялось, проявляя свои очертания. Всё исчезло, а там, где стояла тьма, вырисовывалось ослепительно белое здание.

Хайнер посмотрел на дальний край своего поля зрения. Прежде чем он осознал это, звон в ушах прекратился, и только звуки прекрасной фортепианной музыки наполняли его уши.

Это была та девушка. Маленькая девочка из его прошлого выросла. Такая же ослепительно красивая фигура, какой он запечатлел её в памяти.

Хайнер облизал пересохшие губы.

Если подумать, он никогда не произносил её имя вслух. Он набрался смелости, чтобы произнести её имя.

— Аннет Розенберг…

— Грязный развратник!

Следователь поджёг железный прут и выругался. Охранники сорвали с Хайнера порванную рубашку. Его грудь была сплошь покрыта синяками.

Раскалённый огнём железный прут был поднесён к его голой коже. Хайнер почувствовал обжигающий жар. Он пробормотал имя девушки разинутым ртом, как молитву.

— Аннет… Розенберг.

«Если я вернусь живым и увижу тебя, я обязательно попытаюсь поговорить с тобой. Я перестану прятаться у окна и следить украдкой…Я хочу смотреть в твои глаза и говорить с тобой».

Обжигающий жар обдал его обнажённую кожу. Это была ужасная, мучительная боль, которую он никогда раньше не испытывал, хотя и прожил жизнь, наполненную болью.

Крики заполнили комнату для допросов. Следователи и охранники посмеивались над его тщетным сопротивлением.

Его плотно сжатые, разорванные губы разошлись, обнажая в стонах стиснутые зубы, а ногти впились в ладони. Запах горелой плоти ударил в нос.

Тем не менее, Аннет всё ещё была в его сознании.

«Как ты можешь быть моим прошлым и будущим, всей моей жизнью, когда ты даже не знаешь меня?...»