Онлайн чтение книги Цикл историй: Второй сезон Monogatari Series: Second Season
Зомби Маёй - 009

Было время, когда в кругах энтузиастов ходила фраза «Будь единственным, а не первым», и хотя она действительно звучит здорово, и может взбодрить вас, когда вы чувствуете себя подавленно, но если подумать о ней с холодной головой, то оно не очень-то вдохновляет.

Первый и самый главный вопрос заключён в том, а не сложнее ли быть единственным, чем быть первым? Ведь большинство людей большую часть времени довольно заурядны. И так как «быть единственным» это всё равно, что быть «одним из прочих», люди всё равно вынуждены обретать индивидуальность через конкуренцию с «прочими». Нет, в этом смысле призыв «быть единственным, а не первым» очень правильный и конкретный, но именно поэтому он не даёт никакого успокоения.

Вторая же мысль гласит, что люди должны знать, насколько одиноки «единственные» и изолированы «уникальные», насколько бессердечно принуждать других и насколько жестоко принуждать себя.

Если вы на секунду об этом задумаетесь, то поймёте, что сказать кому-то «будь уникальным» — омерзительный поступок. Да, это правда, что чем больше вы заводите друзей, тем сильнее вы меркнете, как личность. Но в последнее время я начал думать, разве весь смысл друзей не в том, чтобы заводить их несмотря на то, что меркнешь сам?

Теперь я могу думать в таком направлении.

Да, конечно, именно Ханэкава Цубаса была той, кто раскрыл мне глаза, но… определённо, был кое-кто ещё.

Хатикудзи Маёй.

Она, потерянная, одинокая, блуждающая более десяти лет, была всё это время «единственной»… и той, кто помог открыть мне глаза.

Итак.

— Давай спасём Хатикудзи.

Эта идея пришла ко мне в голову сама собой. Внезапно, я бы даже сказал. Сразу после того, как Синобу сказала мне, что временной парадокс не произойдёт, потому что не может произойти.

Не было никакого спускового крючка.

Она пришла ко мне в голову прямо посреди этого тротуара.

А если быть совсем точным, то как раз в тот момент, когда мой взгляд упал на дорожный знак «пешеходная дорога».

— Хм? Ты что-то сказал, господин мой?

— Ты меня слышала — давай спасём Хатикудзи, — повторил я с несколько грубой решимостью, будто пытался в ответ на сомнительный тон Синобу лишний раз придать себе уверенности. — Я долго думал об этом. Почему именно одиннадцать лет назад? Почему тринадцатое мая? Почему вторая суббота мая? Даже если мы и отклонились от наших временных координат, это мне кажется странным. Мы попытались вернуться на один день назад, и было бы неудивительно, если бы мы вернулись на один час. Я бы даже не удивился, вернись мы на десять лет назад, но мы вернулись на одиннадцать лет. Даже больше — на одиннадцать лет и три месяца. У такой точности должна быть причина. Конечно, можно сделать поправку на то, что это наше первое путешествие во времени, но у меня такое чувство, что всё не просто так.

— Не просто так? Почему ты так думаешь?

— Просто моя интуиция.

— Интуиция.

— Возможно, мне следует назвать это предчувствием. Предчувствием, что это не мы отклонились от курса, а наш курс был скорректирован. Что всё произошло так не потому, что что-то пошло не так, а потому, что так и должно было произойти. Хотя, поскольку мы говорим о прошлом, наверное, стоит это назвать не предчувствием, а сожалением.

— …

Синобу начала было что-то говорить, но замолчала.

Зная её, она собиралась пошутить и поиздеваться надо мной, но, должно быть, передумала, увидев моё лицо. Мою решительность.

Увидев отчаяние в моих глазах.

Это было не то выражение лица, которое говорило бы, что у меня есть отличная идея.

— Я почти уверен. Завтра умрёт Хатикудзи.

— … День, когда умрёт та потерянная девочка?

— Сразу скажу, что не уверен на сто процентов. Хатикудзи лишь говорила, что это было немногим больше десяти лет назад, не ровно одиннадцать. Может быть, она считала, что нет смысла вдаваться в подробности, а возможно, она и сама уже ничего не помнила. Твоя 600-летняя память — это исключение, совершенно нормально не помнить, что произошло более десяти лет назад. Тем не менее, единственное, что я знаю наверняка — завтра День матери.

День матери.

Хатикудзи Маёй умерла в День матери.

В автоаварии.

— Итак, если я прав, завтра Хатикудзи попадёт под машину и расстанется с жизнью. По пути к своей матери, которая жила отдельно.

— Да, было что-то в этом роде…

— Итак.

«Итак», — сказал я. Снова уставившись на этот уличный знак.

— Итак — давай спасём её.

— …

— Я подумал, учитывая, что мы всё равно находимся в прошлом, чего бы мы могли достичь? Покупка вышедших из печати книг или покупка акций — это, конечно, хорошо, но… разве нет чего-то более значимого…

Я не знаю, как выразиться лучше, но если попытаться:

Чего-то судьбоносного.

— …что мы могли бы сделать?

— …Разве мы всего минуту назад не обсуждали тот факт, что мы ничего не можем сделать? То, что временный парадокс не возникнет, означает лишь то, мы не можем сделать ничего серьёзного, — заметила Синобу. В её голосе слышалось некоторое потрясение.

Отстранённость, будто она не могла поспешить за моей решимостью.

— Ага, — кивнул я. Я ничего не забыл. — Хорошо, просто выслушай меня, пожалуйста. Сначала, я подумал о Сэндзёгахаре. Могу ли я что-нибудь сделать для Сэндзёгахары Хитаги, своей девушки?

— Хвастаешься своей личной жизнью, да?

— Нет, какое уж тут хвастовство… Хотя если хочешь видеть в этом хвастовство, твоё право. В этом времени, Сэндзёгахара должна ещё жить в так называемом «особняке», о котором я только слышал, а не в апартаментах Тамикура, как сейчас.

— Хм, на месте этого «особняка» в нашем времени проложили дорогу?

— Да, поэтому я подумал, что могу сфотографировать этот «особняк» во всей его красе на свой телефон в качестве сувенира.

— Что-то столь скромное должно быть осуществимо. Данные в твоём сотовом телефоне могут исчезнуть из-за таинственных сил, когда мы вернёмся в настоящее, попробовать стоит. Кажется, никакого риска нет.

— Да, — я решил никак не комментировать термин «таинственная сила», который звучал уже не так и подозрительно. — Даже если я не могу звонить, то всё равно должен иметь возможность использовать камеру в телефоне. Или же какое-то историческое препятствие может вмешаться как раз в тот момент, когда я попытаюсь сделать снимок, так что у меня всё равно не получится, но как ты уже сказала: попробовать стоит… Но потом я задумался, а зачем всё это?

— Зачем? Разве она не была бы в восторге? Эта простая женщина.

— Простая женщина…

Я почувствовал враждебность. Или это игра моего воображения?

— Я хочу сказать, что у неё, скорее всего, и так есть фотографии её старого дома. Он же не сгорел, в конце концов, и с фотографиями ничего не должно было случиться.

— Ахахаха. Да уж, ничего столь комичного, как пожар в доме, я не ожидаю. Это был бы уже какой-то запредельный уровень неудачи.

— Я почти уверен, что видел несколько книг на полке Сэндзёгахары, которые выглядели как фотоальбомы… В таком случае фотография не стала бы значимым сувениром.

— И именно поэтому подобный сувенир, вероятно, был бы возможен. В сущности, твои слова звучат логично.

— И тогда я подумал, не могу ли я решить проблемы Сэндзёгахары сейчас, одиннадцать лет назад?

— Мм? Под проблемами этой девушки, ты имеешь в виду Краба тягости... Нет, было что-то ещё. Не краб — скорее, её семья.

— Да, её семейные проблемы, — сказал я заканчивая предложение за Синобу. — Мать Сэндзёгахары, захваченная культом, развод родителей — всё это. Я подумал, что мне удастся пресечь эти проблемы на корню, прежде чем они произойдут.

— Ты не можешь. Ибо это может изменить не только её судьбу… судьбу многих.

— Наверное, ты права.

Я не пытался противостоять негативу Синобу. Я не мог. Мне даже не нужно было её слов. Не может такого быть, чтобы всего один парень, ваш покорный слуга, смог совершить такой экстравагантный подвиг.

Без вариантов.

— Возможно, стоит рискнуть, — заметил я, — Но есть вероятность, что это лишь ухудшит ситуацию — я слишком хорошо знаю, что не стоит совать свой нос в дела других семей.

И если позволите добавить.

У меня нет ни малейшего представления о том, что я мог бы сделать для её семьи, чтобы исправить их положение. Особенно сейчас. Одиннадцать лет назад.

Насколько я знаю, отношения в семье Сэндзёгахары ещё не стали такими ужасными — можно сказать, у них сейчас что-то вроде медового месяца.

Отец, мать и дочь.

Они втроём отправились в обсерваторию, чтобы посмотреть на звёзды — вот что примерно происходило в то время.

— Если бы мы вернулись на два года назад, возможно, я бы нашёл этого ублюдка Кайки и неподражаемо надрал ему задницу, но одиннадцать лет назад этот лживый мошенник, вероятно, всё ещё учился в университете. Даже если я сейчас надеру ему задницу, держу пари, это отклонение за девять лет будет исправлено.

— Мне кажется, ты не смог бы сравниться с Кайки даже в его студенческие годы. Вы бы могли поменяться ролями, и он всё равно отнял бы у тебя всё, что есть.

«Все эти твои фальшивые купюры», — едко добавила Синобу.

Что ж, ладно, мне нечего сказать. Честно говоря, я не уверен, что смог бы его победить, даже будь он в начальной школе.

— Я действительно хотел бы что-то сделать, но Сэндзёгахара считает, что именно из-за того, что ей пришлось пережить этот несчастливый период жизни, ей посчастливилось встретить Арараги-куна, но даже в таком случае те два года, что она провела с Крабом тягости, несмотря на её невесомость, были очень тяжёлыми. Впрочем, возможно, это уже попадает под категорию того, что «я не могу сделать».

— Возможно.

— Точно так же я не думаю, что-то могу сделать для Ханэкавы.

Ну, если мы просто говорим здесь, гипотетически я бы ничего не мог сделать для Ханэкавы. Нет, если говорить чисто гипотетически, наверное, не то чтобы я совсем ничего не мог сделать для её семьи.

Ей должно быть шесть, то есть её проблемы уже возникли. Решение проблем, которые ещё не возникли, как в случае с Сэндзёгахарой, имеет чрезвычайно высокий уровень сложности, но если проблемы уже возникли, то, конечно, я мог бы найти способ справиться с ними.

Но.

— …Но это должно быть абсолютно невозможно. Чтобы ни заразило семью Ханэкавы, это выходит за рамки того, что может исправить старшеклассник или вампир.

— Да, — в кои-то веки согласилась со мной Синобу. Без колебаний. — Саваринэко и Чёрная Ханэкава — это ещё ладно, но мы с этой бывшей старостой уже изрядно попили друг у друга крови — если это возможно, то я не хотела бы вмешиваться в её дела.

— Да… Сделав неверный шаг, мы усугубим ситуацию… Куда там Кайки, я не думаю, что смог бы одолеть даже шестилетнюю Ханэкаву. Если бы я хоть попытался что-нибудь сделать, я уверен, что она смогла бы просто отговорить меня от этого.

— Да.

— Как бы мне ни хотелось встретиться с лоли Ханэкавой, я не уверен в своём отношении по поводу того, чтобы стать преступником.

— А нам нужно рассматривать и такую возможность?

Хорошо, последнее было шуткой.

Семья Сэндзёгахары — это одно, но я не мог представить конкретный образ, того как бы выглядела «улучшенная ситуация» для Ханэкавы. Конечно, должно было быть время, когда в этом доме всё было лучше, но… Я себе и представить не могу, что там происходило одиннадцать лет назад.

Ханэкава, без сомнения, не разделяет систему ценностей Сэндзёгахары, согласно которой счастливое настоящее является непосредственным следствием несчастливого прошлого.

Вообще ни разу.

Она к такому подходу чувствует отвращение.

Вплоть до отречения от самой себя. В конечном счёте, Ханэкава больше, чем кто-либо другой ненавидела своё собственное блестящее «я», своё счастливое «я».

Это отвращение, эта ненависть.

Они породили белую кошку. Они породили чёрную кошку.

— Если есть хоть что-то, что я в силах изменить, я хочу попробовать, но держу пари, что это тоже будет чем-то из разряда вещей, которые «я не могу сделать».

— Да, я полагаю, ты мыслишь в правильном направлении. Ты также ничего не сможешь сделать ни для девочки-обезьяны, ни для девочки с чёлкой. Все в точности как и сказал тот сопляк в гавайской рубашке.

Люди спасают себя сами.

Никто не может спасти кого-то другого…

— Хмм. И всё же.

Казалось, Синобу пыталась подвести итог, но всё до этого момента было не более чем преамбулой. Я был совершенно никчёмным, неспособным сделать что-нибудь для Сэндзёгахары или Ханэкавы, и всё же.

И всё же.

— Я думаю, мы можем спасти Хатикудзи.

— С чего ты это взял? Несмотря на твою недюжинную уверенность, это абсолютно не гарантированно.

— Ну, это же был несчастный случай, когда её сбила машина, верно? Это не похоже на чью-то семейную жизнь, где всё продолжает накапливаться, и к тому времени, когда ты замечаешь это, то становится слишком поздно. Если случайного события можно избежать, разве нельзя предотвратить его?

— Что ж… Мне жаль рушить твои надежды, особенно принимая во внимание твои чувства и твои отношения с девушкой… Как бы мне ни хотелось тебя порадовать, но я вынуждена сказать всё как есть — это бесполезно. Этот случай не так уж и сильно отличается от случая с девушкой-цундэрэ или случая с бывшей старостой, как ты себе представляешь.

На самом деле, Синобу тихо бормотала себе под нос.

Поскольку наша связь выходила за рамки слов, и мои чувства, моё волнение передавалось через мою тень, ей, должно быть, было очень трудно говорить.

— Предположим, это будет завтра. Я не знаю, каким образом мы можем это осуществить, но давай предположим, что завтра тебе удастся защитить эту потерянную девочку от той трагедии, что её ждёт. Давай скажем, что завтрашний день не станет для неё последним. Воистину, мы вполне способны на это… но всё же. Если даже у тебя получится, несчастный случай произойдёт с ней на следующий день, или через день, это лишь вопрос времени.

— …

— Возможно, это вообще будет не автоавария. Это не имеет значения. В течение нескольких дней эта потерянная девочка так или иначе лишится жизни. Нравится тебе или нет, это свершившийся факт, и изменить его нельзя. Что бы ты не думал сделать, это просто отсрочит неизбежное — отложит на некоторое время.

Слова Синобу тяжело давили на меня — я и сам мог это предположить. Я не просил многого.

Хатикудзи умрёт.

Завтра, послезавтра, избежать этого было невозможно. Это была судьба.

Но даже так.

Даже. Так.

— Я согласна.

— ?

— Я хочу сказать, что в случае, если она умрёт не завтра — не в День матери, то Хатикудзи не станет странностью.

Эта девочка. Хатикудзи Маёй. Именно в День матери она начала блуждать, потому что умерла, так и не увидевшись с мамой.

Так что, если завтра ничего не случится, если она не попадёт в аварию, или что-то в этом роде, и встретится с мамой, тогда эта девочка…

Её желание исполнится, что бы ни произошло после.

Может она и умрёт, но не станет потерянной.

После своей смерти…

Она не задержится в нашем мире.

— …

Услышав это, Синобу ничего не сказала.

Я предполагал, что она рассмеётся мне в лицо или поругает за глупость, но этого не произошло.

Я не промахнулся.

Во всяком случае, не настолько сильно, чтобы об этом говорить.

— Интересно.

Такой комментарий сделала Синобу по прошествии некоторого времени.

— Интересно. Честно говоря стоит попробовать.

— Ты правда так думаешь?

— Да. Конечно, успех не гарантирован. На самом деле я ожидаю, что мы потерпим неудачу. Мы должны исходить из предположения, что это в корне безнадёжно. Но ценность заключена в анализе того, что считать безнадёжным… возможно, — хотя последнее слово не особо вдохновляло, Синобу во многом согласилась с моим планом. Очень многословно, но любезно согласилась. — В конечном счёте, странности, подобные мне, существуют вне правил судьбы, благодаря которым возможны такие варварства, как путешествия во времени. Поэтому, если она сможет избежать критического момента — её превращение в странность, не более того, можно предотвратить.

Если она сможет.

Да.

Хатикудзи Маёй не пришлось бы скитаться более десяти лет, в полном одиночестве, без возможности на кого-либо положиться, отвергая всех и каждого, кто приближался к ней. Её одиночество было более глубоким, чем у кого-либо в этом городе.

Я не могу её защитить.

Но я могу спасти её.

— С точки зрения управления рисками, — продолжила Синобу, — если судьба уготовила ей конкретную участь, в конце концов всё будет напрасно. Если День матери — это именно тот день, когда всё должно произойти, то вместо отсрочки на день или два, возможно, происшествие будет отложено до следующего года. И тогда…

— И тогда она встретится с Потерянной коровой? Конечно, вероятность этого, наверняка, очень высока. Но если бы судьба действительно была такой упрямой, я очень сомневаюсь, что искривление времени вернуло бы нас с тобой именно в этот день, за сутки до Дня матери одиннадцать лет назад, — заявил я с яростной решимостью. — Причина по которой мы с тобой здесь. Причина по которой мы попали сюда. Не для того чтобы сделать домашнее задание на лето, или достать книги вышедшие из печати, или купить акции, а чтобы спасти Хатикудзи.

«Да, такова была наша судьба», — сказал я яростно и решительно.

Забыв извлечь уроки из множества историй о трагических концах, которые ждут тех, кто ссылается на судьбу в качестве оправдания.