Онлайн чтение книги Убить Волка Killing the wolf
Глава 14 - Лед тронулся

Едва взошло солнце, как Чан Гэн уже усердно тренировался с мечом. Преданно следуя за ним, Гэ Пансяо приготовился нахваливать старшего брата. Однако оказавшись перед ним, мальчик, что называется, остолбенел и был напуган до смерти. Только стоял на месте, не смея даже дышать.

Только что Чан Гэн сразился с маршалом Гу. Его лицо было серым, не выспавшимся и злым. Выдавая скрытый гнев, уголки его глаз подрагивали. С тяжелым взглядом, обращенным в сторону Гу Юня, Чан Гэн опустил кончик своего меча вниз и тихим голосом пробормотал:

«Прошу прощения, моя минутная оплошность оскорбила маркиза».

Гу Юнь потер подбородок, с усилием беря под контроль выражение своего лица и не решаясь улыбнуться.

Он неуверенно поднял руку, пытаясь, как обычно, положить ее на спину Чан Гэна, но, естественно, Чан Гэн увернулся от нее.

«Пожалуйста, заходите в дом, маркиз».

Гу Юнь неловко отдернул руку и поднес ее к губам, сухо кашлянув:

«Чан Гэн, подожди».

Стоило маршалу позвать мальчика по имени, как его шаги подсознательно замедлились, а Гу Юнь, обернувшись, подал кому-то сигнал рукой.

Тут же несколько человек вошли во двор, неся в руках сундук. Поставили его на траву и одновременно отступили назад, встав в линию и опустившись на одно колено.

«Великий маршал!»

Гу Юнь вытянул руку и сделал знак, позволяя солдатам встать, затем подошел к ящику и открыл замок. Положив руку на сложный механизм, он как будто неискренне заманивал ребенка сломанной погремушкой, поэтому требовалось поднять из-за этого шум.

Обернувшись к Чан Гэну, он улыбнулся и таинственно сказал:

«Подойди, я покажу тебе кое-что интересное».

Верх ящика со щелчком открылся, и Гэ Пансяо пришлось подтолкнуть старшего брата ближе, видя его безучастное лицо. Заглянув в сундук, он воскликнул от изумления.

Внутри ящика лежала новая серебряная тяжелая броня. Поверхность доспехов была чистой, без ярких красок и каждый изгиб был идеально подогнан. Броня была настолько красивой и идеальной во всех отношениях, что буквально ослепляла, а по сравнению с нею, варварские доспехи казались всего лишь металлоломом со свалки.

Гу Юнь расплылся в самодовольной улыбке и сказал:

«Эту броню я заказал у мастера оружейной палаты института Лин Шу. Эффективность сгорания Цзылюцзиня увеличена вдвое, чем в аналогичной тяжелой броне. Суставы усилены, а сама поверхность армирована, поэтому неуязвима для шелка в рукаве, как броня варваров. Это шедевр научной мысли, и намного превосходит тот комплект, которым я пользовался в юности. Только у него пока нет названия… Ты уже достаточно большой, чтобы носить взрослое имя. Ты мог бы назвать броню Чан Гэн».

Молодой человек лишь поначалу был ослеплен сиянием тяжелых доспехов, а на его лице совсем не изменилось выражение, особенно, когда он услышал, как Гу Юнь предложил использовать его имя, чтобы назвать новую броню.

Неожиданно «Чан Гэн» стало очень популярным именем. Сначала Сю Нян подчеркнула его особый смысл, а теперь Гу Юнь – все были просто без ума от его имени.

Перед смертью женщина, которая называлась его матерью, дала ему дозу яда, который тоже назывался «Чан Гэн» и сводил его с ума. А затем его крестный отец, о котором он хотел преданно заботиться до конца своих дней, исчез без следа, став тенью, и подарил ему непревзойденные тяжелые доспехи, предлагая назвать их «Чан Гэн».

Может ли быть более ироничное совпадение, чем это?

Короче говоря, исключительно одаренный маршал Гу в очередной раз преуспел в том, чтобы говорить о вещах, о которых не следует, задевая за живое своими благими намерениями, и полностью этого не осознавая.

Долгое молчание Чан Гэна заставило окружающих его людей почувствовать беспокойство. Гэ Пансяо подошел маленькими шажками и потянул его за рукав.

«Старший брат, разве ты не хочешь надеть это? Впервые я увидел тяжелые доспехи в тот день, когда сражался с варварами».

Чан Гэн внезапно поклонившись и не сказав ни слова, повернулся и направился обратно в дом, сильно хлопнув дверью.

Легкая улыбка на устах Гу Юня вдруг начала отдавать горечью. Он стоял у входа во двор и выглядел немного растерянным. Довольно быстро оправившись, он махнул рукой и сказал с иронией:

«Я впервые стал для кого-то Ифу, поэтому у меня не очень хорошо получается… Смех и только…»

Офицер в черных доспехах сделал шаг вперед и спросил:

«Маршал, эта броня…»

«Уберите ее… нет, поставьте в пристройку рядом с его комнатой, а ключ отдайте ему». Гу Юнь сделал паузу, как будто собираясь что-то сказать, но, в конце концов, потерял мысль: «Забудьте об этом».

Он выглядел немного жалко в своей повседневной гражданской одежде цвета индиго. Да и сам он оказался так же «тонок», как и его наряд. Приложив немало усилий, чтобы добиться расположения ребенка, он заговорил на запретные темы, был отвергнут, и с грустью стоял у закрытой двери.

Шэнь И наблюдал все от начала и до конца со стороны. Когда все закончилось, он не удержался от того, чтобы позубоскалить:

«Разве ты не сумасшедший? В этот раз ты пытался идти напролом и пробить головой стену? Невероятно!»

Маленькое пухлое сердечко Гэ Пансяо подсказывало ему, что ситуация очень неловкая и он почесал голову: «Дядя Шилю…»

Гу Юнь коснулся рукой маленькой головы Гэ Пансяо и неохотно улыбнулся: «Все в порядке, иди, поиграй».

Сказав это, он повернулся и большими шагами направился к Шэнь И, с силой оттаскивая его с дороги, а затем прошипел, чуть не укусив его за ухо:

«Разве он не был счастлив, когда я подарил ему железную пряжку на запястье в прошлый раз, почему это больше не действует?»

Шэнь И посмотрел в сторону и увидел, что вокруг никого нет, поэтому он резко усмехнулся и сказал:

«Маршал, вы обращаетесь с людьми как с молотками, делая каждый раз одно и то же движение в надежде, что это сработает?»

Гу Юнь был немного взволнован: «Хватит говорить глупости, так что ты скажешь?»

Шэнь И закатил глаза:

«Слушай, ты наделал столько шума на северной границе, так долго скрывал это от него, он изливал тебе свое сердце, а что же ты? Теперь он наверняка думает, что ты притворялся глухим и слепым, чтобы обмануть его - а его собственная мать, которая воспитывала его с самого детства, - оказалась предательницей и варваркой, и теперь ее нет в живых, в чем косвенно есть и твоя вина...»

«Чушь!» - оборвал его Гу Юнь. – «Такой человек, как степная демонесса должна была понимать, что их план обречен, поэтому она добровольно покончила с собой, чтобы не стать жертвой более ужасной кончины. К тому же, если она догадывалась о моем пребывании в Яньхуэе, и все изначально было безнадежно для варваров, то почему бы ей не попытаться спастись?»

Шэнь И некоторое время размышлял над его словами, но не понимал причинно-следственной связи с тем, что произошло ранее в отношении Чан Гэна, а только услышал между строк заявление Гу Юня, о том, что «кто-то должен быть героем в этом мире и, если не я, то кто?» Имел ли он при этом в виду: «Узнав, что принц здесь, я понял, что не могу поступить иначе?»

Разве не бесполезно об этом спорить?

Шэнь И решил не зацикливаться на маршале, поэтому бесцеремонно сказал:

«Просто оставь его в покое на несколько дней, и не приставай к нему, как будто пытаешься задобрить обиженную любовницу. Прекрати беспокоить его и подожди, пока он сам со всем справиться и придет в себя».

Гу Юнь:

«У меня же нет любовницы».

Шэнь И рассмеялся: «Вот именно, и жены, кстати, тоже нет».

Великий маршал Гу Юнь пнул Шэнь И ногой.

Сделав несколько шагов, он вдруг остановился и подумал, что все произошло как нельзя вовремя. На самом деле, маршал не горел желанием сию минуту предстать перед Императором. Но и бесконечно сидеть в разрушенном Яньхуэе тоже было плохой идеей. В конце концов, маршал должен был сопроводить Четвертого Принца во дворец. Гу Юнь обдумал дальнейшие действия и придумал хитроумный план.

Похлопав Шэнь И по плечу, он сказал:

«Отчет, который ты завершил ночью, еще не был отправлен Императору. Прямо сейчас иди и перепиши его. Нужно прибавить к докладу слова о том, что раздираемый противоречиями Четвертый Принц находится в глубокой скорби, вызвавшей недомогание. Он разрывается между искренней сыновьей почтительностью и верностью своему народу. Избрав в конечном итоге добродетельность перед своей семьей, сейчас он прикован к постели, и мы пережидаем его недуг, чтобы отправиться в столицу. Хорошенько обдумай свои слова, чтобы они непременно заставили душу Императора плакать».

Будь у Шэнь И хоть малейший шанс одолеть его, он бы заставил расплакаться не Императора, а маршала Гу!

Однако все человеческие расчеты и планы не идут ни в какое сравнение с решением Всевышнего.

Когда утром следующего дня маршал Гу исподтишка следил за тренировкой Чан Гэна, перед ним предстал Черный Ястреб, протягивая приказ с золотой печатью. Откуда эта депеша, не могло быть сомнений. Гу Юнь тут же изменился в лице и принял срочное послание из дворца.

Оказалось, что Его Величество Император находился в критическом состоянии и маркизу Аньдинхоу пришел приказ с максимально возможной скоростью вернуть Четвертого принца в столицу.

Спустившись со стены, маршал обратился к подчиненному, но обрывки его слов донеслись до Чан Гэна:

«Срочно позови Цзипина. Мы немедленно возвращаемся в престольный город».

Услышав эти слова, Чан Гэн призадумался, опираясь на свой меч. Кажется, их всех ожидают неминуемые перемены.

Похоже, все в Великой Лян готовы принять его за Четвертого Принца, все, кроме него. Чан Гэн давно уже чувствовал, что у него какая-то дрянная судьба. Если он

действительно был сыном Императора, неважно, чистокровным или нет, неужели не было никого из его чистокровных родственников, кто мог бы дать ему защиту и кров?

Почему все сложилось в его жизни именно так?

Но опять же, является он родственником Императора, нищим или подонком, не зависит от него самого.

Все это время Гэ Пансяо не сводил глаз с Чан Гэна и заметил, что старший брат снова в плохом настроении. Он тут же улыбнулся и сказал:

«Все в порядке, старший брат, отныне я буду следовать за тобой, если ты станешь великим генералом, я буду твоим охранником, если ты станешь великим чиновником, я буду твоим помощником, если ты станешь Императором, я буду твоим тайн… мгм!»

Чан Гэн быстро заткнул ему рот ладонью и прошипел:

«Из-за таких глупостей и помереть можно. Совсем не думаешь головой?»

Маленькие глазки-фасолинки быстро забегали туда-сюда. Гэ Пансяо молчал.

Подавленное настроение Чан Гэна внезапно улучшилось. Если даже маленький сын мясника не впадал в отчаяние, то не слишком ли он сам беспокоится о будущем и выглядит слабаком?

Чан Гэн подумал в душе: «В конце концов, что помешает мне сбежать, если я все равно ни к чему не привязан? Ради спасения своей жизни я мог бы начать жизнь заново где-нибудь в глухом лесу и промышлять охотой».

Однако решение бежать, первым делом означает оборваться все связи с Шилю… Гу Юнем. Чан Гэн попытался представить себе свой поступок, и это было сродни боли от ранения мечом – нестерпимо больно. Единственный способ уладить это дело без боли было плыть по течению. Поэтому Чан Гэн приготовился к тому, что Гу Юнь сопроводит его в столицу.

Само собой, Гэ Пансяо тоже определился, что он будет идти по следам старшего брата, неважно куда. Так, мальчик, выросший в деревне, смело выбрал для себя путь, который приведет его в столицу империи.

На следующий день Чан Гэн узнал, что значит «два по цене одного» - когда перед отправкой в путь во дворе появилась Цао Нянцзы. Мальчик, даже переодетый в мужскую одежду, все равно выглядел как девушка, которая просто сменила наряд.

Цао Нянцзы набралась храбрости и, слегка повысив голос, сказала:

«Старший брат, в тот день, когда ты спас мне жизнь у темной реки, мой отец сказал мне, что я, как мужчина, должен помнить добро и в благодарность за спасение своей жизни, нужно посвятить себя на служение тебе!»

Услышав фразу «как мужчина», Чан Гэн почувствовал мороз на коже, а дойдя до «посвятить себя на служение» у него и вовсе скрутило живот. Старший брат сдержано ответил:

«Это вовсе не обязательно».

От смущения лицо и уши Цао Нянцзы покраснели, и он сказал:

«Просто… просто позволь мне поехать с тобой в столицу и служить тебе, оставаясь рядом…»

Чан Гэн подумал о том, что он и эти двое в прошлом едва сказали друг другу несколько предложений, но, сколько он помнил, они всегда следовали за ним, словно пара хвостиков. С Чан Гэном их не связывала дружба, но было нечто общее, и это – воспоминание о Яньхуэе и жизни, которая уже не вернется.

Покидая этот город, он и эти двое людей, были связаны невидимой нитью с прошлым, не считая Шэнь Шилю.

На секунду замешкав, Чан Гэн повернул голову в сторону охранника, которого Гу Юнь выделил ему для дороги, и сказал: «Могу я попросить старшего брата спросить маркиза Аньдинхоу об этом деле?»

Охранник быстро ответил: «Маршал сказал, что решение будет принимать Его Высочество».

Чан Гэн тихонько выдохнул, подумав, что Гу Юнь действительно не будет заботиться о таких мелочах.

Взяв с собой Толстяка Гэ и госпожу Цао, Чан Гэн развернул коня и в последний раз оглянулся на маленький городок Яньхуэй позади себя.

Казалось, только вчера шумная толпа приветствовала возвращение гигантского змея, стоя на берегу темной реки. И хотя городок был бедным, здесь всегда было спокойно и радостно жить.

Но теперь, сметенный войной, весь город словно погрузился во тьму. Пусто и безлюдно на разрушенных улицах и только крики ворон доносятся отовсюду.

В сердце Чан Гэна возникло невыразимое чувство - ему казалось, что те счастливые и простые дни прошлого уже никогда не вернутся.

В направлении столицы маршировал внушительный отряд Железного батальона Сюань, и хотя молодой человек был очень энергичен, через несколько дней он выдохся.

В один из дней, солдаты разбили лагерь в долине, и во время ночевки Чан Гэн снова видел кошмар. Он держал в руке стальной нож и пронзал им грудь Гу Юня. Из открытой раны наружу хлынула кровь. Лицо Аньдинхоу было бледным и серым, из уголка его рта тоже стекла струйки крови.

Увидев этот сон Чан Гэн непроизвольно закричал «Ифу!» и сел на циновке в шоке от увиденного. Его лоб был покрыт горячим потом, он тяжело дышал и непроизвольно коснулся своей груди.

Чан Гэн машинально погладил обломок «шелка в рукаве» и обнаружил, что нож довольно причудливо испорчен. Следы, оставленные на нем кипящим

Цзылюцзинем, напоминают цветочный узор, похожий на мирное облако, поэтому он проделал в нем отверстие и повесил себе на шею.

Этот обломок спас его жизнь, пробив броню варвара. Чан Гэн решил тогда, что раз он пролил первую кровь, то с тех самых пор он перестал считаться ребенком. И теперь он должен быть настоящим мужчиной, поэтому носил осколок при себе с того дня в качестве напоминания.

Кроме того, этот обломок железа был поразительно холодный и, прикасаясь к телу Чан Гэна, постепенно успокаивал его разум и душу.

Выйдя из палатки, Чан Гэн привлек внимание дежуривших ночью солдат. Они хотели проводить его, но он отказался и пошел один. Дойдя в одиночестве до реки, он умылся и прислушался – неподалеку в траве слышался стрекот крошечного насекомого.

Чан Гэн изловчился и поймал маленькую ночную цикаду, чей век был не долог.

Седьмая луна взошла на небе символизируя начало осени и жизнь этого маленького существа подходила к концу. Ему стало жаль насекомое, и он отпустил цикаду, продолжая бесцельно бродить вдоль берега реки и не подозревая, что вот-вот окажется у палатки Гу Юня.

Очнувшись, он смутился и уже собирался повернуться, чтобы уйти, но вдруг увидел Шэнь И, спешащего с чащей лекарства в руках. До боли знакомый запах лекарственной горечи ударил в нос Чан Гэну. Он вздрогнул и не смог ступить и шагу.