Онлайн чтение книги Убить Волка Killing the wolf
Глава 79 - От сердца к сердцу

Он был высокопоставленным Янь Ваном, командовал Большим Советом, но всякий раз, когда он пробуждался от кошмара, который Сюй Нян заклеймила в его костях, единственным, кому он мог доверять и по ком тосковал, в конце концов, был только один Гу Юнь.

Груз одного человека был слишком тяжел, когда давил на него, иногда он обнаруживал, что не в состоянии нести его.

Мастер Ляо Жань однажды сказал ему:

"Боль человека заключается в неспособности отпустить. Чем больше ты держишься, тем полнее становятся твои руки, и тем труднее идти дальше".

Чан Гэн глубоко проникся этим чувством и признал, что монах прав. Но для него, несмотря на то, что Гу Юнь был тяжелее тысячи тонн, он все равно не мог его опустить — ведь если он отпустит этого человека, его руки опустеют.

Если бы человек жил без груза в сердце, разве он не стал бы обманным флагом, развеваемым ветром?

Гу Юнь поднял руку к его плечу и осторожно постучал по месту плеча и шеи. Чан Гэну было больно, но он продолжал внимательно наблюдать за ним, не избегая его.

Гу Юнь спросил: "Зачем мне заставлять тебя идти по морю пламени и горе мечей?"

"Я хочу, чтобы однажды страна процветала, у людей была работа, весь мир был стабильным, а моему генералу не пришлось бы защищать пограничные ворота ценой своей жизни. Я хочу быть похожим на мастера Фэн Ханя, борющегося за развязывание узла между императорской властью и Цзылюцзинем. Я надеюсь, что все машины, работающие на земле, будут работать на полях, что летящие в небе Воздушные Змеи будут заполнены обычными путешественниками, которые везут свои семьи домой, чтобы навестить родственников... Каждый сможет жить достойно".

Чан Гэн крепко сжал его руку, переплетя свои пять пальцев с пальцами Гу Юня.

Гу Юнь был ошеломлен. Это был первый раз, когда Чан Гэн признался ему в своих тайных мыслях, из-за чего он был не в состоянии контролировать свое сердце.

Жаль, что после тщательного обдумывания все это казалось невозможным.

"Я могу это сделать, Цзы Си, дай мне попробовать", — прошептал Чан Гэн.

Поскольку он уже обладал силой "злого бога", разве он не мог попытаться порвать кровавые пути мира, открыв смертному невиданный путь?

В тот год в городе Яньхуэй подросток тринадцати-четырнадцати лет однажды высказал молодому генералу свое видение того, что не хочет прожить жизнь впустую. Гу Юнь, который в то время был еще легкомысленным, выплеснул ему на лицо таз холодной воды и равнодушно сказал, что "у героев нет хорошего конца".

Теперь, после нескольких столкновений в пустыне золотого песка, пройдя туда-сюда между дворцом и императорской тюрьмой. Генерал Гу действительно испытал то, что называется "у героев нет хорошего конца", но он не мог найти в себе силы повторить то же самое Чан Гэну.

Если бы кто-то указал ему на его нос и сказал:

"Гу Юнь, быстро катись в поместье на пенсию. Тебе повезло, что ты смог дожить до этого момента. Если не уйдешь, то рано или поздно умрешь без места захоронения".

Что бы он подумал?

В наше время, в этом мире, когда одна нога была в холодной воде, а другая в грязи, человеку, застрявшему внутри, неизбежно было бы трудно двигаться. Если идти долгое время, то изнутри и снаружи станет холодно, и только сердце будет кровоточить огненным духом. Идти по пути, прекрасно понимая, что это невозможно, было нелегко. Но если кто-то еще... особенно близкие люди, тоже будут разливать холодную воду как помеху, не слишком ли это жалко?

Он долго молчал. Когда Чан Гэн почувствовал неощутимое напряжение, Гу Юнь внезапно открыл рот и сказал:

"Уже целовались, уже обнимались, что еще ты хочешь от меня услышать? Мужчины, которые слишком много говорят, не успевают делать другие вещи, ты понимаешь?"

Чан Гэн был ошеломлен, но Гу Юнь уже протянул палец к полупотухшей паровой лампе у изголовья кровати и тут же выключил ее. Еще не рассвело, в комнате стало темно. Занавеска на кровати, которую обычно поднимали, опустилась, словно могла закрыть небо и землю, слегка раздуваемая прохладным утренним ветром, проникающим через окно.

Чан Гэн не успел ответить, как его талия уже ослабла, и он не успел понять, когда с него сдернули пояс. Он еще не отошел от клятвы "море пламени и гора мечей", как его лицо мгновенно покраснело.

"Цзы, Цзы Си..."

Гу Юнь непроизвольно издал звук в ответ, нетерпеливо сбросил шелковую ткань со своей руки, и бездельничал, опираясь на мягкое одеяло.

Кончики пальцев ласкали подол одежды Чан Гэна:

"В тот раз у горячего источника ты сказал, что думаешь о том, чтобы сделать некоторые вещи, которые были… что именно ты думаешь об этом?".

Чан Гэн: ………..

"Разве обычно ты не отличаешься красноречием?"

Гу Юнь сказал с низким смехом: "Давай послушаем".

Чан Гэн никогда не видел такого флирта, который был одновременно дразнящим, его язык завязался в узел:

"Я…"
"В этом вопросе недостаточно одних только мыслей".

Гу Юнь ласкал талию Чан Гэна через слой его одежды, касаясь корня бедер не слишком сильно, но и не слишком легко. Чан Гэн чуть не подпрыгнул, не в силах дышать, схватившись за непослушную руку Гу Юня, бегающую повсюду, огонь пылал от его живота до горла. Он чувствовал, что сейчас сгорит в пепел.

Гу Юнь распахнул подол его одежды.

Почувствовав холод в груди, Чан Гэн вдруг понял это. Он оттолкнул руку Гу Юня, но было уже поздно. Большие и маленькие шрамы на его груди и шее внезапно обнажились. Когда к ним прикасались мозолистые пальцы, не было нужды упоминать об ощущениях.

С одной стороны, Чан Гэн все еще пытался избежать этого, с другой стороны, у него пересохло во рту, а в ушах шумело, он раздумывал, наступать ему или отступать.

Гу Юнь путешествовал несколько дней, а потом всю ночь прождал у постели больного. К сожалению, в этот момент последняя капля эффективности лекарства была исчерпана, и его зрение помутнело.

Однако атмосфера была прекрасной, и он не мог надеть в такой момент монокль. Надевать его было все равно, что превратится в скучного механика, готовящегося разобрать стальные доспехи.

В это время он, полагаясь только на прикосновения своих рук, исследовал неровные шрамы на теле Чан Гэна. Это ранило сильнее, чем видеть их своими глазами.

Гу Юнь спросил:

"Больно?"

Чан Гэн опустил голову и пристально посмотрел на него и ответил:

"Это давние шрамы".

Сердце Гу Юня на мгновение наполнилось всевозможными эмоциями, даже нахлынувшее желание утихло. Он сузил свои постепенно затуманивающиеся глаза и осторожно потер пальцами шрамы. Чан Гэн не мог этого вынести. Он тихонько всхлипнул и сжал запястье Гу Юня.

"Не бойся, — уговаривал Гу Юнь, — позволь мне любить тебя".

Если бы этот полуслепой мог видеть выражение лица Чан Гэна, он, вероятно, не произнес бы слова "не бойся".

Чан Гэн поднялся, чтобы поцеловать его. Гу Юнь целовал до тех пор, пока огонь не разгорелся, желая перевернуться и взять этого мужчину на месте. Вдруг ни с того ни с сего Чан Гэн промолвил: "Ифу..."

Гу Юнь: "..."

Эта фраза Чан Гэна заставила его мгновенно смягчиться. Неважно, насколько велика была его страсть или желание, они были свернуты в клубок и зажаты в железную клетку.

Гу Юнь сделал несколько вдохов и хотел крикнуть Чан Гэну:

"Зачем ты зовешь меня так в такой момент?"

Но, оглядываясь назад, тот тоже не ошибся.

Он слышал, что некоторым мужчинам нравится это запретное чувство, когда наедине они рассказывают о добродетели, но готовы позволить своим возлюбленным называть их так и так в постели. К сожалению, Гу Юнь не имел такого хобби и не мог понять его до конца. За эти полтора года он окончательно привык к тому, что Чан Гэн напрямую называет его по имени, и постепенно перестал смотреть на него как на сына. Кто бы мог подумать, что в решающий момент, неожиданно встретив слово "Ифу", он действительно ударится об него до головокружения.

Чан Гэн, казалось, не знал о его дискомфорте и не мог сдержаться, чтобы не позвать его еще несколько раз, и поцеловать без всякого порядка. В этой близости был намек на уважение, отчего старый бандит чувствовал себя как на иголках, а вместе с титулом "Ифу" это произвело большой эффект.

Гу Юню казалось, что по нему ползают муравьи. Наконец, он больше не мог этого выносить и наклонил голову в сторону.

"Не называй меня так".

Чан Гэн остановился и некоторое время молча смотрел на него. Вдруг он приблизился к его уху и сказал:

"Ифу, если ты не можешь видеть ясно, закрой глаза, хорошо?"

Гу Юнь мог услышать это, даже если бы он был глухим, не говоря уже о том, что он еще не полностью оглох:

"... Ты в ударе, не так ли?"

Глаза Чан Гэна ярко блестели под темным пологом кровати. Он непослушно прижал свой голос низким и нежным, сказав ему на ухо тоном избалованного актера:

"Ифу, ты тогда сказал, что даже после прибытия в столицу, ты все равно будешь защищать меня. Ифу помнит?"

Лицо Гу Юня несколько раз изменилось. Он не мог противостоять новой тактике Чан Гэна использовать его в качестве развлечения. Ему пришлось планировать стратегическое отступление и подтолкнуть его. Гу Юнь сказал:

"Ладно, не будь бессовестным. Делай то, что должен был... А!"
"Что я должен делать?"

Чан Гэн снова прижал его к себе с помощью своей прежней позы. Его рука потянулась за спину Гу Юня. Когда он вправлял чьи-то кости у ворот Цзяюй, он уже дотронулся до всего этого. Сейчас же он вдруг действовал со стабильной точностью врача.

Гу Юнь сильно задрожал. Инстинктивно он хотел свернуться калачиком, но Чан Гэн надавил на несколько его акупунктурных точек. Половина его тела покалывала, и только теперь Чан Гэн небрежно произнес вторую половину фразы:

"Разве Ифу не попросил для меня больничный, желая любить меня и заботиться обо мне?"

Гу Юнь: "...паршивец!"

Чан Гэн замолчал, вытянулся и придвинулся ближе, решительно используя доминирующую позицию, чтобы раздвинуть ноги Гу Юня своим коленом. Гу Юнь почувствовал мурашки по всему телу, оттолкнув ладонью плечо Чан Гэна. Он схватил руку, которая прикасалась к нему, и завел ее за спину.

Чан Гэн тоже не сопротивлялся, его тело было мягким, как хлопок, позволяя Гу Юню гнуть его как угодно. Он слегка приподнял голову, обнажив слабую шею, и сказал тоном избалованного человека:

"Ифу, ты хочешь меня?"

Гу Юнь продолжал колебаться, в конце концов, он не смог преодолеть эмоциональную стену внутри. Его руки разжались, позволяя Чан Гэну вырваться, как рыбе, и снова приблизиться.

Чан Гэн обнял его, поглаживая вдоль позвоночника и шепча ему на ухо:

"Тогда позволь мне служить Ифу, хорошо?"

Гу Юнь: "..."

В этом году он оказался в невыгодной ситуации: его лодка постоянно переворачивалась в пруду.

В мгновение ока небо стало ярким, солнце висело высоко.

Яркий луч света раннего лета проник сквозь занавеску кровати, и глаза Чан Гэна стали ярче солнечного света. Он действительно понял, что такое "бред после долгих лет, мгновенно ставший безумием". Кошмары были страшнее реальности, но реальность была гораздо безумнее весеннего сна.

Но после этого безумия он совсем не чувствовал пустоты. Он был очень стабилен. Никогда в жизни он не был так спокоен. Его руки бесконечно блуждали по Гу Юню, продолжая звать Гу Юня на ухо. Он чувствовал, что его это раздражает, но никак не мог взять себя в руки и остановиться.

Иногда он звал "ифу", иногда "Цзы Си", сверля его ухо, заставляя глухого человека, лекарство которого выветрилось, прислушиваться. Гу Юнь также чувствовал бесконечный жар вокруг своего уха.

Только что он упустил возможность, будучи отброшенным этим мальчишкой. В данный момент он хотел спать и устал, но другой даже не дал ему уснуть. Не было места для разговоров о том, что хорошо, а что плохо. Он недовольно отмахнулся от него:

"Не шуми!"

Чан Гэн взглянул на его усталое лицо, послушно закрыл рот и мягко сжал его талию. Его сила была в самый раз, не только снимая усталость, но и не дразня боящейся щекотки плоти Гу Юня.

Гу Юнь: "..."

Оказалось, что он всегда был осторожен! Эта женщина по фамилии Чэнь научила его лечить болезни или еретическим искусствам!

Гу Юнь уже собирался взорваться, как вдруг Чан Гэн нахмурился. Он осторожно надавил ладонью на область груди и живота Гу Юня, затем проверил пульс на запястье.

Гу Юнь сердито сказал:

"Разве ты не видел достаточно...".

Чан Гэн: "Когда ты получил эти новые травмы?"

Гу Юнь: "..."

О нет, похоже, что помимо еретических искусств, фамилия Чэнь также научила его истинным знаниям, он даже мог почувствовать это!

В этот критический момент Гу Юню пришлось прибегнуть к методу "я глухой, я ничего не слышу", невинно перевернуться и повернуться спиной к Чан Гэну, показывая, что он заснул, чтобы незваные люди могли спокойно отступить.

Чан Гэн проверил его сверху донизу, но, в конце концов, страшная рана уже давно зажила. Во-первых, медицинский навык Чан Гэна не был таким божественным, как у Чэнь Цинсюй. Во-вторых, рана Гу Юня затянулась на семьдесят-восемьдесят процентов. Не найдя никаких отклонений, они продолжали обманывать друг друга.

Его Королевское Высочество взял отпуск по болезни на весь день. Большой Совет с рядом важных министров прислали своих людей и приветствия. Все они были отправлены Хо Данем. Как человек из военных, слова командира были абсолютны.

Он приказал, чтобы никто не мешал, поэтому не осмелился позволить кому-либо нарушить покой. Он молча стоял у двери, выполняя роль бога ворот. В то же время он все еще недоумевал, как маршал вошел. От нечего делать он усилил охрану поместья маркиза.

Гу Юнь вернулся на два дня назад, словно собирался заново родиться, и не спал всю ночь.

После многих неприятностей ему наконец удалось съесть «немного мяса», но оно было совершенно неправильной формы, и он едва не подавился.

Измученный, он проспал до полудня. После пробуждения его тело и разум все еще чувствовали себя очень странно, он не знал, кто здесь находится на больничном.

Он уже собирался рассердиться, но, почувствовав, что злиться из-за пустяка слишком мелко, сдержался и подумал:

"В следующий раз надо зашить ему рот".

Гу Юнь стал искать свой монокль, но не знал, куда он делся. Не найдя его даже после долгих поисков, он вдруг почувствовал, что его обнимает теплая рука.

Чан Гэн наклонился к его уху и сказал:

"Генерал Шэнь и остальные еще не прибыли. Тебе не нужно выходить сегодня. Не используй лекарство, хорошо? Позволь мне позаботиться о тебе".

Гу Юнь не использовал его много, в любом случае, это не имело большого значения, он кивнул:

"Не нужно заботиться, я привык к этому. Я не могу найти свой монокль. Пойди и принеси мне новый".

Чан Гэн обнял его и сказал: "Это я взял его".

Отношения между ними, казалось, претерпели неописуемые и едва уловимые изменения.

На самом деле, с детства, когда они были просто отцом и сыном, отношения между ними уже были очень близкими, и пока внутреннее желание Чан Гэна не вырвалось наружу, Гу Юнь сначала смягчился и пошел на компромисс, а потом даже глубоко погрузился в него.

Его семейные письма и военные донесения всегда шли рука об руку, и его привязанность нельзя было назвать поверхностной...

Однако это было не то же самое, что яростный экстаз этого момента, казалось, что даже если внешний враг снова окружит столицу, все можно будет забыть, небо и земля исчезли, не вызывая никаких забот.

Гу Юнь в недоумении спросил: "Для чего ты взял мой монокль?"

Чан Гэн засмеялся и сказал: "Мне нравится".

После этого он помог Гу Юню одеться и аккуратно нагнулся, чтобы надеть ему туфли, все это было очень преданно и заботливо.

Его Королевское Высочество весь день ходил в простой одежде, отказывая себе в желаниях, похожий на монаха, те, кто не знал, подумали бы, какой он благочестивый. Однако после этой битвы Гу Юнь смог испытать это на себе. Под цивилизованной внешностью этого человека скрывалась гора желаний, которые обычные люди не могли понять.

Что ему нравилось? Понравилось, что он слепой?

Чан Гэн говорил не очень громко. Чтобы Гу Юнь мог слышать, он всегда шептал ему на ухо. Такие фразы, как "Будь осторожен на пороге" и так далее, были очень интимными.

Когда он подошел к двери, полуслепой Гу инстинктивно потянулся к дверной раме, но был мягко перехвачен его рукой. Чан Гэн небрежно сказал:

"Не трогай больше ничего, просто держись за меня".

Это беспрецедентное чувство полного контроля над ситуацией свело Чан Гэна с ума, он не хотел отпускать его ни на секунду. После нескольких фраз он подходил ближе и просил поцеловать его. Спустя мгновение, Гу Юнь почувствовал, как по коже побежали мурашки.

Даже если бы Гу Юня избили до смерти, он не мог понять, как тот, кто изначально был таким отчужденным и сдержанным, даже избегал взгляда из вежливости, когда переодевался, как он стал таким липким и сумасшедшим после одного раза, проведенного в постели?

Гу Юнь:

"Даже если я не вижу, я не калека. Тебе не нужно все время держать меня на руках. Разве ты не занят весь день?

Чан Гэн: "Тогда пойдем со мной в мой кабинет".

После ухода Гу Юня его кабинет стал территорией Чан Гэна. Гу Юнь, который много лет мотался по границе, был несколько растерян. Чан Гэн поддержал его и усадил.

Солнечный свет падал на лица людей в кабинете под очень знакомым углом. Гу Юнь вдруг что-то почувствовал и вытянул ногу. В результате он натолкнулся на небольшую скамейку под столом:

"Эта штука все еще там".

Чан Гэн нагнулся и поднял табуретку. Он увидел, что на деревянном табурете нарисовано несколько ярких маленьких черепах, которые кусали друг друга за хвосты и образовывали круг. Рядом детским почерком были выгравированы слова:

"Хотя черепаха живет долго*, если наши силы будут равны десять к одному, окружи противника**»

[*Строка из песни Цао Цао. ** Строка из "Искусства войны]

… Это даже не имело смысла.

Чан Гэн долго улыбался, взял руку Гу Юня и прижал ее к знаку, спросил:

"Это ты вырезал?"
"Не смейся, в детстве у меня было не так много дней, когда я серьезно читал книги", — Гу Юнь слегка поднял голову.
"Все книги читались во дворце с императором и Вэй Ваном. Образование самого старого маркиза было посредственным, он был лишь немного более прилежен с военными книгами. Он нашел здесь старого ужасного конфуцианского учителя, чтобы читать для меня, он дремал через минуту, я мог найти развлечение только для себя — ну, ты можешь идти заниматься своими делами, я давно не был дома, позволь мне немного пройтись."
"Нет, — поспешно сказал Чан Гэн, — мне нравится слушать, как ты рассказываешь историю, а после?"

Гу Юнь немного колебался. Это не было каким-то грандиозным достижением, но Чан Гэн редко получал такое удовольствие. Гу Юнь на мгновение задумался, а затем решил рассказать об одном постыдном поступке, чтобы развлечь его:

"В то время я был очень проблемным, даже учитель боялся меня из-за всех моих проделок, потому что я издевался над ним. Он не посмел отругать меня с глазу на глаз, а побежал, чтобы рассказать об этом старику".
"Помимо избиения, старый маркиз наказал мне встать на табурет в неудобной позе наездника, откуда я мог свалиться от малейшего трепета. Он не был похож на любящего отца, связанного кровными узами, как ни посмотри. Позже я решил, что этот козлобородый старик, который изо дня в день бегал на меня доносить, уж слишком надоел. Я придумал схему с Шэнь Цзи Пином, мы украли немного слабительного и подсыпали его в чай учителя."
"Слабительное — ерунда, но мы оба молоды и не знали меры. Учитель был уже стар и слаб, и чуть не умер от этого".
"За двести лет в семье Гу не было такого сумасшедшего и разрушающего дом ребенка, старый маркиз был в ярости, хотел забить меня до смерти, к счастью, принцесса остановила его".
"Ну, моя мать позже призналась, что она тоже хотела ударить меня в то время, но ей было трудно рожать из-за ее болезненного тела. Она боялась, что после моего убийства в семье Гу никого не останется".

Чан Гэн представил, что если бы у него был такой непослушный ребенок, то ему пришлось бы забить его до смерти. Однако вспомнив, что этим несчастным ребенком был Гу Юнь, он подумал, что если бы он был старым маркизом, то даже если бы хитрость Гу Юня стоила кому-то жизни, ему пришлось бы лично идти платить за его жизнь, и у него никогда не хватило бы духу прикоснуться хотя бы к одному его волоску.

Он долго не мог удержаться от смеха, а потом спросил:

"Что было дальше?"

Гу Юнь сделал небольшую паузу, улыбка на его лице не задержалась, он выглядел немного сдержанным. Помолчав мгновение, он сказал:

"Позже они оба почувствовали, что я стану беспредельщиком, если так будет продолжаться, поэтому они просто отвезли меня в лагерь Черного Железа на Северном Рубеже".

И его детство, когда его боялись и кошки, и собаки, резко закончилось.