Онлайн чтение книги Убить Волка Killing the wolf
Глава 97 - Пыль осела

После того как Чан Гэн произнес эту фразу, словно выплюнув всю свою боль, казалось, будто душа покинула тело и он был готов упасть в обморок. В тот момент, когда он увидел Гу Юня, его прямая спина стала мягкой и провисла, от силы не осталось и следа.

Тем не менее он все еще не мог найти в себе силы закрыть глаза, опирался на плечо Гу Юня и пытался хоть на мгновение прийти в себя. Сознательно или бессознательно он схватился за одежду Гу Юня.

Потеряв слишком много крови, тело Чан Гэна ощущало холод и мелкую дрожь. Только тепло Гу Юня и знакомый горький запах лекарств напомнили ему прошлое, как Гу Юнь завернул его в свой плащ среди снега и льда, и нес на руках, когда он был ребенком. На мгновение он потерял чувство времени и пробормотал: 

"...у тебя есть вино?"

Сюй Лин нетерпеливо подошел и попытался протянуть им руку: 

"Маршал, позвольте мне помочь..." 

... К сожалению, мастер Ляо Жань, который наблюдал всю сцену от начала до конца, удержал его.

Монах, стоявший за гранью мира смертных, разобрал несколько бредовых бормотаний Янь Вана, мгновенно потрясенный скрытым смыслом в них.

Гу Юнь не проронил ни слова. Он спокойно поднял Чан Гэна и понес его к повозке. Он глубоко нахмурился и приказал: 

"Вызовите военного врача!"

После этого он достал флягу — в походе или экспедиции в нее наливали не чистую воду, а подмешивали немного соли. Этому трюку впервые научились купцы, путешествующие по пустыне.

Гу Юнь позволил Чан Гэну опереться на себя, сказав откровенную ложь: 

"Вот и вино, открывай рот".

Чан Гэн был лишь в небольшом оцепенении, но не в полном замешательстве. Если бы пришел не Гу Юнь, он мог бы убить еще одну группу свирепых повстанцев. Он послушно сделал пару глотков, затем усмехнулся и сказал: 

"Ты обманул меня".

Гу Юнь не только обманул его, но он также хотел повесить его и дать ему взбучку, чтобы тот понял смысл предложения: "Существо драгоценного статуса должно сидеть и стоять правильно". Но когда он увидел реального человека во плоти, его сердце сжалось так сильно, что грудь онемела. Как он мог злиться?

Как бы Янь Ван ни будоражил реки и сушу, он никогда не получал таких травм прямо у него на глазах. Гу Юнь сидел застыв на мгновение без выражения, затем осторожно убрал рваные полы одежды и взглянул. Тяжелый запах крови тут же ударил в лицо. Грудь Гу Юня яростно колебалась. Впервые в жизни он понял, каково это — иметь дрожащие руки.

Чан Гэн, казалось, мог почувствовать его эмоциональное потрясение. На мгновение он вкусил сладость поведения избалованного дитя и отказался останавливаться. Он подлил масла в огонь и прошептал на ухо Гу Юню: 

"Я боялся, что больше никогда не смогу тебя увидеть...".

Гу Юнь слегка закрыл глаза, его лицо напряглось, руки были очень нежными, весь гнев был сосредоточен на кончике языка. Он сказал холодно: 

"Простите мое плохое зрение, но я не вижу, чего тут бояться, коль уж Ваше Высочество все тщательно рассчитало".

Чан Гэн, казалось, не слышал его. Используя занавеску как прикрытие, он нежно ткнулся лицом между плечом и шеей Гу Юня. Его голос был несколько неопределенным, когда он прошептал: 

"Если бы это было так, то последними словами, которые ты мне сказал, было бы "убирайся". Я бы ни за что не смог упокоиться в смерти после этого".

Гу Юнь замер. Он чувствовал, что человек в его объятиях был похож на отвратительную виноградную лозу, протягивающую множество смертоносных лоз, бесконечно жалящих его сердце.

Снаружи все громче доносился звук лошадиных копыт. Некто крикнул громким голосом: 

"Маршал, прибыл военный врач!"

Чан Гэн, казалось, испытывал сильнейшую боль, но не смел показать слабость. Он сохранил свою первоначальную позу и медленно сделал мягкий вдох, обнажив свою бледную шею. 

Гу Юнь был одновременно зол и огорчен, он опустил голову и яростно поцеловал его под прикрытием занавеса. Его губы были нежными, как стрекозы на поверхности воды, но выражение лица было таким, словно он жаждал мести.

Чан Гэн внезапно открыл глаза, его рассеянное зрение вдруг вновь сфокусировалось, он с ожиданием смотрел на Гу Юня.

Гу Юнь сказал ему на ухо: 

"Я решу этот вопрос с тобой позже, когда мы будем дома".

После этого он откинул занавеску и крикнул в сторону подбежавшего военного врача: 

"Поторопись!"

Военный врач изначально хотел выслать всех непричастных, но, встретив взгляд Гу Юня, испугался. Он не посмел отослать маршала Гу, даже будь у него в сто раз больше смелости. Поэтому ему пришлось выдержать взгляд Гу Юня, от которого можно было вспотеть, и с трепетом обработать две ужасающие раны на теле Янь Вана.

При появлении посторонних Чан Гэн отказывался что-либо говорить. Только когда неуклюжий военный врач зацепил его рану, накладывая повязку, он не выдержал, слегка дернувшись. 

Выражение Гу Юня со временем становилось все мрачнее, как вдруг Чан Гэн положил холодную руку на его, используя покров своего широкого рукава. Чан Гэн, казалось, знал, что он расстроен, и не осмеливался держать его, лишь слегка прикоснувшись, несколько раз украдкой поглядывая на него.

Гу Юнь посмотрел на него сверху вниз и увидел, как капля холодного пота скатилась по его лбу к глазам, прилипла к ресницам и скатилась вниз, когда он моргнул. Из-за этого взгляд принца был нечетким.

Гу Юнь: "..."

С детства Гу Юнь видел, что Чан Гэн имеет непростой характер и с годами его испорченность достигла небывалых высот. Сейчас дерзость Чан Гэна можно было сравнить разве что с небожителями.

Противиться этому, показать твердость — Гу Юнь ничего из этого не мог, особенно, когда его потчевали таким влажным, затуманенным взглядом. В ту же секунду маршал был готов отдать Чан Гэну все, чтобы тот не пожелал, включая самого себя. 

Быстро смирившись с такой судьбой, Гу Юнь взял Чан Гэна за руку и притянул к своей груди с тихим шепотом: "Закрой глаза".

Чан Гэн послушался без лишних слов. Во время этой поездки он тщательно наводил порядок в Цзянбэе, этот большой камень упал с его души. В это время его сердце было почти свободно от беспокойства. Слушая сердцебиение Гу Юня, он чувствовал, что даже если он умрет в этот раз, сожалений не будет, он спокойно заснул.

Группа Шахай больше не могла поднимать бурю, ослабленная из-за своих внутренних конфликтов. Генерал Чжун с честью выполнил обещание, данное Янь Вану, не сдвинув с места ни одного солдата. 

Он искренне выразил согласие принять капитуляцию разбойников и беженцев и отправил им письмо. Большое количество людей Короля Небес были зачищены Чан Гэном. С остальными разобрались совместными усилиями три других лидера бандитов, а восстание, которое должно было пролить кровь рекой, растворилось в воздухе.

Три дня спустя Яо Чжэнь прибыл из лагеря Цзянбэй, чтобы на время стать губернатором Лянцзяна. Яо Чжэнь сначала захватил партию Ян Жунгуя, затем повел людей, чтобы найти место, где Ян Жунгуй заключил беженцев, освободил их всех одного за другим, утешил их и заново оформил их официальные документы. 

Затем он попросил тех, кто отвечает за регистрацию потерянных родственников и друзей, послать людей на их поиски, лично придя утешить и возместить ущерб семьям тех, кто, к сожалению, стал его жертвой.

Через несколько дней лекарства, присланные двором, прибыли в большом количестве. Ли Фэн распорядился, чтобы часть украденных денег и взятки вернули в столицу, остальное немедленно распределили среди пострадавших для облегчения состояния, а затем отчитались перед министерством домашнего хозяйства.

Сюй Лин восстановил свой статус ревизора и тщательно расследовал дела семьи Ян и Люй. Он прямо использовал свое бескомпромиссное, нейтрально отношение, тщательно конфисковав их имущество.

Но, как сказал Ян Жунгуй, в его доме почти не было золота или серебра. Все они были обменены на билеты Фэнхо. Сюй Лину не оставалось ничего другого, как проконсультироваться с прикованным к постели Янь Ваном.

Чан Гэн объяснил: "Я знаю, сколько билетов Фэнхо было выпущено и кто их забрал. Казна не была поддержана этим Янем. Ты можешь узнать, с какими большими торговцами он регулярно имел контакты. В основном он был в сговоре с чиновниками и торговцами. Если ты не можешь четко прочитать бухгалтерскую книгу или отличить истинное от ложного, можешь не беспокоиться об этом. Я подыскал человека, который приедет и поможет тебе. Он прибудет в эти несколько дней, это сын Ду Ванцюаня. Он вырос в обнимку с абакусом, когда был маленьким, у него хорошие и заслуживающие доверия личные отношения со мной, ему можно доверять."

Сюй Лин охотно кивнул.

"Также", — Чан Гэн оперся на кровать и слегка поднял взгляд. Глаза, которые, казалось, были вырезаны ножами, не могли быть стерты даже холодом серьезных травм. "В постановлении двора было указано, что билет Фэнхо был эквивалентен золоту и серебру, которые могли обращаться среди людей, и цена была оговорена. Его можно было использовать как деньги для помощи. В чем проблема?"

Сюй Лин прошептал: "Ваше Высочество, только что была выпущена вторая партия билетов Фэнхо. Людей, купивших их, не так уж много. За исключением твоих людей, большинство купивших билеты — это большие семьи с некоторым семейным прошлым. У них нет недостатка в деньгах, которые можно использовать. Обычно они оставляют билет дома для запаса. Лишь немногие из них циркулируют на рынке. Они действительно не знают, могут ли торговцы принять его или нет. Это..."

Чан Гэн протянул руку, схватился за край кровати и подпёр себя. "Я не могу контролировать, хочет ли держатель держать его дома или достать, чтобы использовать. Но отказ торговца принять билет Фэнхо — это уголовное преступление. Завтра же пересчитай все билеты Фэнхо в доме Ян Жунгуя, затем используй их, чтобы купить у торговца крупными пайками еду для облегчения состояния беженцев. Дай мне знать, кто посмеет относиться к императорским указам как к мусору — попроси несколько человек из лагеря Цзянбэй пойти с тобой, ты понял?"

Наконец Сюй Лин все понял, насильно используя этот хулиганский трюк, начиная с Цзянбэя, Янь Ван собирался заставить людей признать, что "билет Фэнхо" был равен золоту и серебру.

Начиная с крупных купцов, которые были далеки от проблем бедняков и заканчивая чиновниками, никто не хотел обижать двор. Они могли либо наступить себе на горло и оставить билеты Фэнхо пылиться дома, либо изо всех сил стараться превратить их в настоящее золото и серебро, не жалея усилий.

"Нужно заставить их шевелиться", — слабым голосом прошептал Чан Гэн. "Пусть брат Чуньцзэ напишет указ от имени губернатора Лянцзяна. Если лавки, большие или малые, необоснованно отказываются принять "билет Фэнхо", об этом могут доложить правительству Янчжоу, если это окажется правдой, они будут наказаны палками, а те, кто повторно преступит, будут отправлены прямо в тюрьму."

Сюй Лин понял метод Его Высочества "уговаривать, когда следует, наказывать, когда следует". Он поспешно ответил и побежал обратно на работу. Прежде чем он достиг двери, Чан Гэн внезапно остановил его и сказал: 

"Минъюй".

Сюй Лин обернулся. Суровое лицо Чан Гэна померкло, и в мгновение ока это был нежный и элегантный Янь Ван: 

"Все зависит от тебя". 

Сюй Лин спросил в замешательстве: 

"Что вы имеете в виду, ваше высочество?" 

Чан Гэн ответил: "Боюсь, что мне придется задержаться на некоторое время в пути, я не смогу сопровождать тебя обратно в столицу. В это время, я надеюсь, ты сможешь принести за меня просьбу императору".

Некоторое время назад он действовал слишком широко и решительно, пришло время отступить. Шаг должен стать размеренным и спокойным, это было как раз вовремя, чтобы он мог воспользоваться травмами, и ушел с поста.

К сожалению, наивный господин Сюй явно не понял, что он имел в виду. Он торжественно сложил руки вместе и сказал: 

"Именно по этой причине, Ваше Высочество серьезно ранено, Вам следует больше заботиться о себе. Вы должны хорошо отдохнуть и оставить поручения мне. Если я чего-то не пойму, я спрошу вас снова".

Чан Гэн рассмеялся, видя, что тот не понимает, он просто не стал объяснять снова, махнув рукой, чтобы тот ушел. Сюй Лин почти вышел, когда увидел Аньдинхоу, идущего ему навстречу. Он быстро остановился, чтобы поприветствовать его.

Гу Юнь вежливо кивнул ему и прошмыгнул мимо. Внезапно Сюй Линь был ошеломлен: в руке, которую он прятал за спиной, Гу Юнь держал ветку свежих цветов османтуса, распустившихся золотистым сладким ароматом.

Сюй Линь смотрел, как он принес цветы и подошел к Янь Вану. Он потер свой нос, полный цветочного аромата, с изумлением подумав: 

"Маршал Гу слишком внимателен к Его Высочеству".

Гу Юнь вошел в комнату и прикрепил цветочную ветку на занавеску Чан Гэна. 

"Османтус расцвел, я боялся, что ты почувствуешь удушье после слишком долгого лежания — тебе ведь не противен этот аромат?"

Глаза Чан Гэна неотрывно смотрели на него. Гу Юнь тоже взглянул: 

"На что ты смотришь?" 

Чан Гэн поднял руку, чтобы притянуть его к себе.

Гу Юнь боялся, что это потревожит его раны. Он наклонился и уперся в кровать рукой. 

"Разве я не говорил тебе не перенапрягаться?"

Чан Гэн безжалостно схватил его за одежду и притянул ближе. 

"Цзы Си, моя рана болит". 
"..." 

Гу Юнь сказал без выражения: "Отпусти, я не попадусь на этот трюк".

На этот раз, будучи раненым, Янь Ван, казалось, больше не хотел сохранять достоинство. Пока вокруг него не было посторонних, он всегда говорил: 

"Моя рана болит, поцелуй меня".

Чем больше человек следовал дурной привычке, тем больше она укоренялась, не было абсолютно никакой ошибки. Гу Юнь щелкнул Чан Гэна по лбу, затем повернулся, чтобы переодеться.

Чан Гэн наблюдал за его перемещениями за откидной ширмой, схватил маленький цветок османтуса со сладким ароматом и тщательно разжевал его во рту, затем встал, опираясь на деревянную трость с одной стороны. 

Не в силах пока выпрямить поясницу, он шаг за шагом добрался до письменного стола, обмакнул кончик пера в небольшое количество остатков чернил, расправил бумагу и начал писать отчеты.

Эта работа действительно требовала выносливости. Довольно скоро его лоб вспыхнул слоем пота. Внезапно перо выдернули у него из-за спины. Как только Чан Гэн обернулся, его подхватили и понесли к кровати, держа на руках.

Гу Юнь нахмурился и выругался: 

"Что такого важного, что ты должен писать сейчас? Ложись и не шуми!"

Чан Гэн без спешки объяснил: 

"На этот раз в деле замешана вся семья Люй, и семья Фан тоже не смогла извлечь из этого выгоду. Сейчас самое подходящее время для проведения новой политики. Хотя меня нет при дворе, я должен все подготовить заранее".

Гу Юнь сел рядом с кроватью: "Ты все еще думаешь о разрешении на Цзылюцзинь? Император не согласится".

"Дело не в этом", — сказал Чан Гэн. "Время еще не пришло — конфискованные вдоль канала земли можно использовать для расселения беженцев. Лучшие земли для рыбы и риса будут оставлены для выращивания, а фабрики будут построены в других местах. Господин Ду, его торговая палата и двор распределят финансирование. Фабрики не будут принадлежать частным купцам. Они будут управляться двором и находиться в подчинении Большого Совета. В дополнение к шести министерствам будет создан специальный отдел по снабжению Цзылюцзинем, строго контролирующий источник. В обычные дни делами на фабриках будут заниматься торговые группы. Шестьдесят процентов полученной прибыли будет напрямую поступать в национальную казну, сорок процентов — купцам на строительство новых фабрик, не так ли? Это не только урегулирует положение беженцев, но и не позволит императору беспокоиться, что Цзылюцзинь утекает наружу. Это также обогатит национальную казну и будет считаться выгодой для купцов."

Гу Юнь долго слушал и ничего не говорил.

Он понимал, Чан Гэн несколько раз все обдумал, возможно, все было завершено до того, как он прибыл в Цзянбэй, но если бы он выдвинул это предложение в то время, он бы показал большую прибыль, и все знатные семьи всеми силами пытались бы получить свой кусок. Люди Ян Жунгуя даже осмелились разворовать средства для помощи при стихийных бедствиях, чтобы пополнить собственный карман, не говоря уже об этом.

В конце концов, эта мера, планировавшая уничтожить одним выстрелом нескольких зайцев, неизбежно привела бы к тому, что "казна не получила бы никакой реальной прибыли, купцы были бы стеснены бюрократией чиновников при дворе, с беженцами обращались бы как со скотом, и только большие и маленькие шишки, стоящие в центре, могли бы набить свои личные карманы".

Поэтому он намеренно усилил противоречия между знатными семьями и новыми чиновниками при дворе, растревожил русло воды в Цзянбэе и разделил знатные семьи с их связями. Он планировал сидеть и смотреть, насколько беззаконными они могут быть, а затем отступил за кулисы, чтобы избежать прямого противостояния.

В пути произошло несколько несчастных случаев, неподвластных контролю людей. Но кто знал, что, потерпев несколько неудач, это на самом деле также позволит ему достичь всех поставленных целей.

Чан Гэн моргнул. "Ну как?"

Гу Юнь пришел в себя и сказал без вступлений: "Если бы кто-то не знал тебя так как я, он бы решил, что ты — катастрофа, посланная небесами".

Его фраза была из ряда вон выходящей, но Чан Гэн понял ее. Он сел ближе с Гу Юнем, коснулся его плеча и сказал: 

"Судьба Великой Лян стоит за мной, ты веришь в это?"

Когда Гу Юнь повернулся, Чан Гэн воспользовался подходящим моментом, чтобы броситься к нему и позволить губам Гу Юня словно кистью мазнуть по его щекам. 

Чан Гэн: "Ты поцеловал меня".

Гу Юнь: "..."

Разве мы сейчас не говорили о делах?

Чан Гэн обнял его за шею и обхватил руками, наполняя сильным ароматом сладкого османтуса губы Гу Юня. 

Гу Юнь не возражал против того, чтобы "мягкий, ароматный и теплый нефрит" бросился в его объятия, предлагая ласку. К сожалению, в такие моменты Его Высочество больше не мог послушно притворяться "мягким, ароматным и теплым нефритом".

В интимных делах губы и язык красавицы имели огромное значение. Кажущийся медовым, вкус любимой был самым превосходным деликатесом в мире. «Дегустация вкуса» должна идти от мелкого к глубокому, тщательно пробуя и оценивая.

Но Чан Гэн не соблюдал условности. Хотя в начале он был осторожным, через некоторое время он проявил свою свирепость. Это не было похоже на дегустацию, и больше напоминало спешный ужин оголодавшего, заставляя Гу Юня чувствовать, что этот "деликатес" был немного "колючим". 

Этих двоих было трудно разделить. Кончики их языков онемели, но Чан Гэн все еще не был удовлетворен, нежно покусывая его шею и подбородок, страстно, как будто он искал место для укуса, демонстрируя желание съесть его.

Он рассматривал узел на горле как персональную кость, чтобы почесать зубы и Гу Юнь инстинктивно напрягся. Неохотно оттолкнув его, он начал чувствовать невероятную щекотку, не зная, смеяться или плакать: 

"Тебя в детстве кусала собака?"

Чан Гэн уставился на него горящим взглядом. 

"Запрет, наложенный на меня госпожой Чэнь, почти истек, не так ли?"