Онлайн чтение книги Убить Волка Killing the wolf
Глава 68 - Отравленная рана

Гу Юнь уверенно сел на спину своего коня и спросил:

"Он все еще там?"

Шэнь И поднял Цяньлиянь* в ответ и присмотрелся: "Да".

[*千里眼 — цяньлиянь — подзорная труба.]

Гу Юнь выехал из столицы в прекрасный день, это был редкий случай, когда солнечный свет распространялся на десять миль. Император Лунань проводил сотню гражданских и военных офицеров, отправив их к городским воротам, наблюдая, пока фигуры людей и лошадей не скрылись из виду, а затем рассеялись.

Янь Ван был единственным, кто не ушел.

Он взобрался на единственную оставшуюся сторожевую башню на разрушенных воротах и, не двигаясь, наблюдал за фигурой генерала — казалось, что он будет стоять там до конца земли и неба.

Гу Юнь не оглядывался, но сказал Шэнь И:

"Как далеко мы уже зашли? Даже Цяньлиянь уже не может видеть ясно. Ты должен прекратить нести чушь".

Шэнь И сердито сказал: "Если ты думаешь, что у меня плохое зрение, то посмотри сам. Если ты будешь приказывать мне смотреть снова и снова, другие люди решат, что между мной и Его Высочеством есть что-то сомнительное".

Гу Юнь приготовил целую горсть оправданий: "Ты пытаешься вывернуться, когда уже скован железом, столько глупостей".

Шэнь И усмехнулся, не потрудившись огрызнуться.

"Неужели мой уровень так высок?"

Гу Юнь сделал паузу, а затем сам ответил на свой вопрос:

"Не используй свое скудное сердце старой девы, чтобы измерить мое огромное генеральское сердце, которое может вместить тысячи кораблей".

Бытовало мнение: для срастания костей и заживления сухожилий требуется сто дней. Гу Юня выкопали из кучи трупов. Если считать, когда он был мертв и жив, то прошло не более полумесяца. Не говоря уже о человеке, даже если бы стальные доспехи получили серьезные повреждения, их было бы нелегко починить так быстро.

Когда Гу Юнь попросился на северо-запад, Янь Ван пришел в ярость и чуть не поссорился с ним на глазах у министров. Даже Ли Фэн, полувменяемый император, который "не кормил скот, принуждая его работать", почувствовал некоторое беспокойство. Но в это время должен быть кто-то, кто реорганизует лагерь Черного Железа.

Западные люди не смогли окружить столицу. В полумертвом состоянии они заняли юг Чанцзяна. Должно быть, у них не осталось сил, чтобы позаботиться о своих несчастных союзниках. На северо-западной стороне теперь находились союзные войска Западных регионов и Восемнадцати племен. Их нельзя было считать монолитом.

Если они смогут переломить военную ситуацию на северо-западе и решить самую насущную проблему Цзылюцзиня в настоящее время, то борьба с западными людьми, вернувшимися к себе домой, будет лишь вопросом времени. Гу Юнь должен был отправиться лично. Тысячу солдат было легко получить, одного генерала было трудно.

Наконец, Чэнь Цинсюй приблизилась к решению этой дилеммы. Ей пришла в голову интересная идея — использовать специальную стальную пластину, которую в институте Лин Шу изготавливали с максимальной скоростью. Ее можно было плотно закрепить на теле, чтобы зафиксировать незажившие кости Гу Юня. Таким образом, она как будто создала для него искусственные стальные кости и каркас.

Несмотря на то, что он чувствовал себя не очень хорошо, это гарантировало, что он мог передвигаться естественным образом. Шэнь И вздохнул:

"Говорю тебе, маршал, поторопись и вразуми свое огромное сердце. Что ты собираешься делать?"

Гу Юнь сосредоточился на том, что его сердце дрейфовало как лодка, действуя так, словно он был слеп и глух ко всему.

Шэнь И увидел, что мужчина снова использует этот трюк. Он тут же глубоко вздохнул и повысил голос. Он крикнул:

"Я говорю вам, маршал, Янь... Эй!"

Гу Юнь вскинул руку и ударил его плетью. Шэнь И выставил перед грудью Гэфэнжэнь. Его глаза расширились, он непрерывно похлопывал себя по груди.

"Как опасно, чуть не испортил мне лицо — эй, маршал, ты разозлился от смущения после нескольких серьезных слов? Хоть мастер Ляо Чи и является шпионом Дунъина, но его сандаловый пук не совсем необоснован. Думаю, твоя судьба действительно крепка*, звезда Красного Феникса* не могла летать для тебя даже с крыльями. Но теперь, когда она наконец-то смогла хоть раз вспорхнуть, все, на что ты натолкнулся — это гнилые цветы персика."

[*ссылка на тех, кто родился в несчастливый день, чья судьба противостоит им.]

[*самая счастливая звезда в легендах, отвечающая за радостные события, связанные со свадьбой].

Гу Юнь: "..."

Шэнь И поджал губы, чувствуя, что шею Гу Юня действительно трудно свернуть, иначе он бы уже бросился его бить.

Гу Юнь убрал свой хлыст, помолчал немного, затем покачал головой.

"Страна почти на грани гибели. Что еще мы можем сделать? Прожить еще один день — уже хорошо, возможно, когда-нибудь это тело будет обернуто в лошадиную кожу. Какой смысл думать об остальном?"

Шэнь И нахмурился. Он прекрасно понимал Гу Юня. Если бы у маркиза действительно не было никаких чувств, он бы сразу сказал об этом. Не было бы этой двусмысленности.

В настоящее время, слушая его, Шэнь И мог утверждать, что его сердце уже склонилось на одну сторону. Но лишь из-за некоторых опасений он временно бездействовал и не говорил прямо.

Шэнь И: "Подожди, Цзы Си, ты же не...".

Гу Юнь: "Мы больше не будем говорить об этом".

Шэнь И: "Но это твой сын!"

Гу Юнь: "Неужели мне и дальше нужно выслушивать от тебя эту чушь?!"

Выражение лица Шэнь И было испуганным, Гу Юнь нетерпеливо отвернулся.

Не видя этого старого слугу, он очень скучал по нему, но как только он оказался рядом, маршал почувствовал, что этот человек слишком назойлив. Гу Юнь просто пришпорил свою лошадь и поспешил прочь от Шэнь И. Он взял в руки белую нефритовую флейту и начал наигрывать захлебывающуюся мелодию.

В руках Гу Юня ни один музыкальный инструмент не мог издать приличного звука. Сейчас он был зажат между стальными пластинами, дыхания не хватало. Его дыхание слегка дрожало. Пальцы на отверстиях флейты бегали, как дикая лошадь, мелодия была рваной, она должна была звучать забавно.

Но в это время звук флейты разнесся по ветру, обернулся вздохом того, кто уходил с запада от перевала Ян*, неожиданно превратившись в невыразимое чувство опустошения. Никто не мог смеяться.

[*Ссылка на поэму "Проводы Юань'эра с миссией в Аньси" Ван Вэя (701-761). Полная строка — "К западу от перевала Ян нет никого знакомого", и это прощальная поэма, отсюда невыразимое опустошение.]

Талия и спина Гу Юня зафиксированы стальной пластиной госпожи Чэнь — как балка, которая никогда не разрушится — с двумя поврежденными клинками на спине... ни один из них не был его собственным.

Чэнь Цинсюй, сопровождавшая армию, слушала, как сзади далеко-далеко разносится эхо флейты. Она прошептала:

"Не говори о славе наград и благородства...".
"Не говори о славе наград и благородстве", — пролетел Гу Юнь мимо нее, и его следующие слова совершенно выбились из колеи. "Мое сердце такое же яркое, как хрустальный лед в кувшине с нефритом*, ха-ха-ха".

Чэнь Цинсюй: "...

Будучи прерванной, она на мгновение не смогла вспомнить второй куплет!

[*из стихотворения Цао Суна, Следующий стих был "Победа генерала строится на десяти тысячах гниющих костей."]

[*из поэмы Ван Чанлина. Эта строка во все времена считалась мастерской строкой, выражающей чистое и благородное сердце].

Гу Юнь несся вперед как ветер. С медицинским экспертом, госпожой Чэнь, сопровождающей их, не было опасений, что стальная пластина оторвется. Только что покинув территорию Чжили, они уже подверглись нападению двух волн повстанцев. Ни одна из них не была крупномасштабной, они мгновенно разбегались и убегали, как только возникал контакт, как несколько диких собак.

"Как только мы покинули столицу, нас уже преследовали".

Шэнь И сказал Гу Юню:

"Я уже имел с ними дело, они хитрые и хорошо знают территорию. Они убегали, как только понимали, что не могут победить, а потом снова цеплялись за противника. Это очень раздражало. Я услышал новость об осаде столицы, когда приехал сюда. В такой спешке я был взбешен их цепкостью".

Гу Юнь ответил "ах" и передал Шэнь И его Цяньлиянь. "Боюсь, что их стратег-любитель учился несколько дней".

Шэнь И: "Что?"

Гу Юнь: "Я слышал, что притворно отступать нужно в беспорядке, разрывая собственные флаги, чтобы обмануть противника и заставить его преследовать. К сожалению, эти солдаты не поняли сути. Флагшток был срезан ими самими. Я видел это только что".

Шэнь И: "..."

Гу Юнь нахмурился и сказал: "Из-за чего эти люди восстали, ты знаешь? Не могут позволить себе больше жить?"

"Вовсе нет, — с усмешкой сказал Шэнь И, — ты слишком хорошо думаешь об этих бродягах. Даже если нет работы, большинство хороших людей открывают небольшие лавки или обучаются ремеслу, но не до такой степени, чтобы они не могли выжить. Эти бродяги от Центральных равнин до Сычуани — просто праздные бандиты, которых кто-то с намерениями объединил вместе. Помимо преследования генерала Цая, они обычно занимаются грабежом. Они убегают, как только за ними гонится армия, и возвращаются, когда все немного успокоится.
"Я слышал, что кроме грабежа у них есть еще одно правило. Если взрослый мужчина из семьи последует за ними в восстании, то семья больше не будет подвергаться нападению воров. Их жены, дочери и сестры также могут быть защищены. Нет необходимости беспокоиться о том, что время от времени их будут грабить".
"..."

Гу Юнь сказал: "Помедленнее, это звучит знакомо. Разве это не то же самое, что рабовладельческая система Великой Лян? Военные хозяйства не должны платить налоги".

Шэнь И не мог этого вынести: "Маршал, на чьей вы стороне?"

"Ладно, ладно, не сердись", — сказал Гу Юнь. "Таким образом, разве не становится все больше и больше бандитов? Это не только не облагается налогом, но и за ними следует команда людей, можно избежать конфликта. Кто главарь?"
"Говорят, что это старый бандит, который выглядит очень устрашающе. Он работает в этом деле уже много лет. Его тело покрыто шрамами, даже лицо было сожжено в прошлом, он называет себя "Хуо Лун"".

Шэнь И вздохнул и сказал: "Как ты думаешь, что нам делать? Должны ли мы быстро пройти эту территорию в течение двух дней, чтобы обойти толпу и отправиться прямо к северо-западной станции генерала Цая?"

Гу Юнь на мгновение задумался, заложив руки за спину. "Есть как внутренние, так и внешние проблемы, давай решим все, что сможем. Впереди волки и тигры, сзади не должно быть никакого беспокойства. Придумай рапорт и отправь его в военное ведомство. Скажи, что мы пробудем здесь три-пять дней".

После снятия осады столицы Ли Фэн немедленно упразднил двух министров Левого и Правого, сидящих без дела и проедающих зарплату. Затем, чтобы было легче управлять, он подражал официальной системе прежней династии, создав "Военный штаб", возглавив шесть министерств и призвав ряд ученых министров, которые теперь могли показать свои истинные способности во время бед.

В Военном кабинете всегда горел яркий свет, даже глубокой ночью. Когда Цзян Чун толкнул дверь, был уже третий период ночной вахты*. Паровые лампы горели ярко, как днем, но Янь Ван уже заснул на столе с кистью в руке.

[*с 23:00 до 1:00].

Цзян Чун не хотел его тревожить. Он лично взял стопку отчетов, которую держал слуга, затем отпустил всех подчиненных и осторожно вошел внутрь. Но, в конце концов, он был гражданским чиновником — он не умел хорошо скрывать звуки своего движения.

Чан Гэн был разбужен им. Как только он открыл глаза, в глазах обычно утонченного Янь Вана вспыхнули красные пятна, как свирепый свет. Наполненный убийственным намерением, он внезапно бросился на стоящего впереди человека.

Цзян Чун не успел среагировать, но холодный пот выступил мгновенно, как у кролика, схваченного страшным зверем с желанием убить. Он непроизвольно отступил назад. Большой рукав потянул за собой кисть Чан Гэна, и она тут же упала.

Только тогда Чан Гэн протрезвел, и в одно мгновение его убийственная аура унеслась назад так же стремительно, как рассеивающееся облако.

Он встал и сказал: "Нет проблем, я сам все уберу".

Цзян Чун в ужасе посмотрел на него и подумал, не перепутал ли он сейчас, не обманули ли его глаза из-за усталости. Он осторожно спросил:

"У Вашего Высочества был сонный паралич?"
"Ничего страшного". Чан Гэн небрежно сказал: "Моя грудь была сжата... Мое неприглядное выражение лица напугало вас? Я обычно немного вспыльчив, когда просыпаюсь. Я только что заснул на некоторое время, я почти не знал, где нахожусь".

Как только он это сказал, Цзян Чун больше не мог задавать никаких вопросов. Он чувствовал, что вспыльчивость Его Высочества после пробуждения была слишком сильной. Чан Гэн привел в порядок сметенную им кисть и спросил:

"А что, у брата Хань Ши были какие-то дела?"

Цзян Чун пришел в себя и сел напротив него. "Из-за того, что Ваше Высочество вчера на заседании суда сказал о выдаче людям "билетов Фэнхо", в суде начался переполох. Суд берет деньги в долг у гражданских лиц, такого еще не было. Разве это не равносильно заявлению на весь мир о том, что наша казна пуста? Где окажется достоинство двора?"

Чан Гэн, казалось, еще не до конца проснулся, сидел в кресле и беспрестанно щипал себя за лоб. Услышав это, он рассмеялся и сказал:

"Потерять половину нации, разве это достоинство?"

Цзян Чун сказал: "Другие спрашивали, а что если двор не сможет вернуть людям деньги, когда придет время, Ваше Высочество тоже знает о состоянии казны".

"Разделите сроки погашения, затем выпустите вторую и третью партии. Мы сделаем оборот, займем еще больше и в конце-концов погасим долги", — сказал Чан Гэн.
"Первая группа людей, которая купит билеты Фэнхо, может получить некоторые соответствующие льготы, например, фальшивые титулы и вакансии в суде, специальные разрешения... все это возможно. В идеале, если это будет осуществлено, люди смогут использовать билеты Фэнхо в качестве валюты."
"Если так, — засомневался Цзян Чун, — не разлетятся ли эти билеты по всему небу? Они наверняка обесценятся".

Чан Гэн: "После того, как двор восстановит свою силу, мы сможем их выкупить. Будь то возврат денег или сохранение билетов, будь то создание специальных систем или принятие закона — все это дело будущего".

Цзян Чун кивнул, затем снова сказал: "Другие спрашивают, что если в будущем кто-то будет создавать поддельные билеты и приходить в суд с фальшивыми билетами, чтобы потребовать деньги?"

Чан Гэн был возмущен этим замечанием до такой степени, что рассмеялся: "Скажи им, чтобы они передали это дело в Институт Лин Шу. Стоит ли сообщать такие подробности в военное ведомство? Может, завтра обсудим правила пользования туалетом?"

Цзян Чун горько рассмеялся: "Это правда, но Ваше Высочество также знает, каковы эти имперские цензоры... они ничего не делают, кроме как ссорятся. Я слышал, что они теперь всю ночь пишут свои отчеты, чтобы обличить ваши предложения".

Чан Гэн вздохнул: "Если говорить о тысячах идей, то это лишь решение, чтобы устранить эту срочную проблему в военное время. В противном случае, что еще мы можем сделать? Может быть, начать облагать беженцев города большими налогами или разобрать императорский дворец на части и продать за деньги? Если есть какие-то вопросы, не стесняйтесь поднимать их на судебном заседании. Если получится, я отвечу сразу же. Если что-то останется неясным, я вернусь и тщательно подумаю, а ответ дам позже, а эти люди...".

Таково было нынешнее состояние суда, где только небольшая группа людей отвечала за ведение дел, в то время как большинство остальных были ответственны за создание проблем и препятствий. Если что-то удавалось, они хвалили себя за тщательный расчет. Если что-то не получалось, они говорили:

"Почему вы не послушали меня в то время?»

Не говоря уже о том, что были люди, вынашивавшие собственные идеалы и имевшие связи, которые создавали проблемы, становились камнем преткновения, а желание что-то сделать становилось сложнее полета в небо...

Неудивительно, что все знали принцип "выслушать все стороны, чтобы сформировать основательную идею", однако в истории наиболее распространенной практикой было то, что император-диктатор и влиятельные министры всегда управляли императорскими дворами.

"Это было сказано не в твой адрес, брат Хань Ши, не принимай это близко к сердцу".

Чан Гэн махнул рукой.

"В последнее время я слишком много спорил, и могу быть немного импульсивным".
"Говоря об институте Лин Шу, мастер Фэн Хань вчера прислал еще два запроса. Этот скромный чиновник взял на себя инициативу сначала их утаить. Ваше Высочество, пожалуйста, просмотрите их, чтобы понять, можно ли их отправлять".

Чан Гэн налил себе чашку травяного чая, который уже остыл за ночь:

"А, что он сказал?"
"Первое — чтобы император отменил указ и снял запрет для Механики простых людей. Другое — чтобы император отменил запрет на торговлю цзылюцзинем для людей. Он сказал, что богатые предприниматели должны иметь свой собственный путь. Наступил национальный кризис. Лучше полностью использовать этих людей, чтобы у запасов топлива Поднебесной было много источников".

Чан Гэн сделал паузу, затем покачал головой: "Мастер Фэн Хань... тц, этот мастер Фэн Хань".

Старик вступил в бой, когда столица была осаждена, его храбрость произвела сильное впечатление на Ли Фэна. Хотя его характер был раздражающим, он был твердолобым и упрямым одновременно, но его преданность была непререкаемой. Поэтому в последнее время, какие бы глупости он ни говорил, Ли Фэн терпел их все.

"Все могут рассмотреть просьбу о снятии запрета на механику. Если нет никаких серьезных проблем, отправьте его".

Чан Гэн сказал: "Забудьте о деле Цзылюцзиня. Разве можно выкорчевывать драконью чешую императора? Будьте гибким, помогите мастеру Фэн Ханю обобщить основное внимание, а затем отправьте запрос. Верните ему первоначальный вариант".

Цзян Чун ответил неохотно и уже собирался встать, чтобы уйти, но потом он, казалось, что-то вспомнил — он обернулся и сказал:

"Верно, есть еще маркиз Гу..."

Чан Гэн внезапно поднял голову.

Ли Фэн вернул Гу Юню эмблему Черного Железного Тигра и дал ему власть развернуть силы и военное снабжение всех четырех сторон. Было разумно, что ему не нужно было подробно докладывать обо всех важных и незначительных событиях на пути.

Однако Гу Юнь не принял такого особого отношения к себе и регулярно делал доклады. Куда он отправился, какова была ситуация, что он планировал делать и по каким причинам, все подробно перечислялось.

Цзян Чун: "Маркиз Гу только что прибыл в район Центральных равнин, ничего серьезного нет. Он только сказал, что встретил группу бандитов и повстанцев, и что он планирует позаботиться об этом должным образом перед отъездом. Это займет не более трех или пяти дней".

Чан Гэн издал звук "Мм" в ответ: "Оставьте отчет здесь, чтобы я посмотрел".

Цзян Чун не мог не похвалить его: "Все, от важных до пустяковых дел, все разложено перед Вашим Высочеством. Когда речь идет о других людях, вы только слушаете брифинг. Только доклады маршала внимательно изучаются от начала до конца. Чувства между Вашим Высочеством и маршалом действительно глубоки".

Закончив свои слова, он уже собирался попрощаться и уйти, но как только он подошел к двери, Чан Гэн внезапно окликнул его:

"Брат Хань Ши".

Цзян Чун обернулся: "У Вашего Высочества есть еще какие-нибудь указания?"

Чан Гэн положил руку на отчет Гу Юня, бессознательно потирая его. Он замолчал на мгновение, затем без колебаний сказал:

"Извините за беспокойство, но помогите мне собрать возражения по поводу билетов Фэнхо от придворных чиновников, кто их высказал, когда они их высказали и что они сказали. Я пересмотрю отчет по мере необходимости".

Цзян Чун был потрясен — неужели для пересмотра плана нужно было выслушивать "кто" и "когда"? Он не мог не посмотреть на Янь Вана сквозь свет паровой лампы, светившей всю ночь. Его лицо явно принадлежало молодому человеку, но в его глазах не было ни малейшего намека на то, что он новичок.

С первого взгляда можно было подумать, что это элегантный мужчина из знати. При втором взгляде он обнаружил, что его глаза не были такими уж мягкими, а наоборот, в них проскальзывал намек на холодность.

Он слышал, что четвертый принц был доверен Гу Юню бывшим императором перед его кончиной. Он вырос в поместье маркиза. Цзян Чун вдруг понял, что Его Высочество и маркиз совсем не похожи.

Цзян Чун ответил: "... Будет сделано."

Чан Гэн слегка кивнул. Они оба были умными людьми, и дальнейшие объяснения не требовались.

Когда Цзян Чун ушел с сердцем, полным сомнений и беспокойства, Чан Гэн наконец тихонько вздохнул. Его сон и так был обычно не очень крепким. Наконец-то он смог немного поспать, но после такого беспокойства, возможно, этой ночью он уже не сможет отдохнуть. Он встал, чтобы сменить благовония во дворце на успокоительный сбор мисс Чэнь.

Чан Гэн молча стоял на мгновение перед благовониями, вившимися вокруг и попадающими на его лицо. Кошмар, содержание которого он не мог вспомнить, вызывал у него боль в груди, как будто его кололи иглами.

На глазах у постороннего человека он силой заставил себя вытерпеть и не показать этого. Это чувство было очень похоже на несколько редких атак Кости Нечисти.

В данный момент Чан Гэн не мог ждать помощи от госпожи Чэнь. Из-за ранения Гу Юня она сопровождала армию. Перед отъездом Чэнь Цинсюй отозвала его в сторону и сказала, чтобы он увеличил дозу успокоительного и как можно больше отдыхал, когда только сможет.

Безмерная радость и великая трагедия недавно полностью уничтожили накопленный годами фундамент спокойствия, и подавить его в будущем будет гораздо сложнее. Кость Нечистоты не позволяла вдаваться в размышления — чем больше человек думал, тем больше истощался его дух.

Но что еще он мог сделать? Неужели все бросить и смотреть, как Гу Юнь застрянет в этой разрушенной стране?