Онлайн чтение книги Золотая сцена Golden Stage
Мгновение

Том 2.Глава 70. Мгновение

В начале второго нового года Чанчжи армия Хань ночью атаковала префектуру Юань. Они глубоко раскололи войска варваров, обезглавили десятки тысяч и взяли в плен более тридцати татарских и чжэских военачальников, чиновников, членов королевской семьи и аристократов.

В феврале три армии Хуайнаня отбили префектуру Шиян.

В конце марта армия семи путей была непреодолимой силой, и она объединила свои силы с префектурой Чжоу в южной части столицы. Вскоре после этого, когда Фу Шэнь возглавил наступление, высшие офицеры семи армий собрались вместе одновременно, чтобы обсудить, как разделить войска для продвижения на Север и восстановления столицы.

В рамках этого процесса каждый губернатор префектуры с каждого пути также пытался выяснить истинные намерения Фу Шэня, открыто или тайно. Война за столицу была уже близка, но по какой дороге им всем идти, когда боевые действия закончатся? Будут ли они продолжать оставаться отделившимися союзами или вернут свою военную мощь и подчинятся Династии, играя роли праздных, достойных дворян? Хотя все губернаторы внутренне согласились пойти на войну ради Династии, никто из них не хотел выполнять тяжелую работу даром, и они еще больше не желали превращаться в разрушенные мосты или забитых ослов, которые изжили себя.

Судя по примерам слишком большого количества экипажей до них, их доверие к Династии было ограниченным, и в этот момент Фу Шэнь – вожак, который взял на себя инициативу по привлечению войск для оказания помощи монарху, – имел еще больше возможностей для объединения сторонников.

Во второй трети апреля была определена дислокация армии. Посланники татарина, Чжэ и Балхэ перешли от двора Цзиньлиня, чтобы отправиться прямо за пределы города, разыскивая главного командира Северного Янь, чтобы еще раз предложить мирные переговоры.

Они пообещали, что три клана отзовут свои войска из столицы и выведут их за пределы перевала. Обе стороны будут использовать Великую стену в качестве границы, не посягая друг на друга. Они также потребовали, чтобы Великий Чжоу увеличивал ежегодную дань в виде монет для племен, а также разрешал им входить в перевал каждую весну и зиму для разведения лошадей.

[П/М: О каком именно перевале идет речь, не уточняется, но, скорее всего, это Цзюйон из-за его близости к современному Пекину.]

Пятнадцатого апреля, за несколько дней до встречи с иностранными посланниками, Фу Шэнь и Янь Сяохань оба воспользовались перерывом в работе, чтобы сбежать на Золотую сцену на окраине столицы.

Когда совместные армии атаковали много лет назад, солдаты Татар-Чжэ сожгли это место на голой земле, чтобы выплеснуть свой гнев и опозорить королевскую семью Великого Чжоу. От его величественных залов остались лишь обломки стен, его былое великолепие одним поворотом головы превратилось в сплошное поле выжженной грязи. Даже если Фу Шэнь уже давно морально подготовился, как только он подошел вплотную и увидел эту сцену, он все равно был ошеломлен.

Он спрыгнул со спины лошади в оцепенении. Его ноги были немного мягкими, когда он приземлился, его поза была неустойчивой, и он был пойман в объятия Янь Сяоханя, который подбежал к нему сзади.

-“Цзинъюань?”

-“Я в порядке”. Фу Шень похлопал его по руке, голос его был напряжен. "Я... прочистив горло, он сказал: "Я пойду посмотрю."

Это место имело большое значение для Фу Шэня, так как в противном случае он бы не притащил его сюда для свадебного торжества раньше. Фу Шэнь, следуя своим старым воспоминаниям, нашел место, где находился зал Цилинь, и несколько раз обернулся, пока ему едва не удалось определить, где находились портреты его предков. Он приподнял край своей мантии, затем медленно опустился на колени на землю, усыпанную разбитой черепицей и обугленным деревом.

Янь Сяохань тихо последовал за ним, тоже опустившись на колени.

Фу Шэнь посмотрел в пустоту, наклонился, чтобы трижды низко поклониться полу, но ничего не сказал.

Сто лет славы, превратившейся в пепел и дым в подобном огне. Не осталось ни одной пачки этих пожелтевших картин, точно так же, как и тех героических духов, которые прошли в былые дни; они задержались, но в конечном счете унеслись ветром, чтобы рассеяться в четырех направлениях.

Неужели они все еще укрывали Великого Чжоу и Железную кавалерию?

Янь Сяохань заметил красный цвет в уголках тонких, красивых глаз Фу Шэня, замешательству и потресению в них, которые он почти никогда не видел. Янь Сяохань на мгновение задумался, затем встал и подошел на несколько шагов ближе, опустившись на одно колено рядом с ним.

-“Что-то давит на ваше сердце, генерал?” - тихо спросил он. “Ты хочешь, чтобы я все уладил для тебя?”

Фу Шэнь с невозмутимым лицом поднял глаза, чтобы посмотреть на него, хотя в них все еще оставалось немного еще не рассеявшейся влаги.

-“Ты снова можешь сказать?”

-"Хотя ты и не говорил об этом, я твой ближайший родственник, так что я, естественно, мог это понять". Янь Сяохань поднял руку, чтобы слегка погладить его по вискам. “Все это написано в твоих глазах”.

Фу Шэнь опустил веки, как будто смеялся, но, казалось, он вздыхал.

- “Это не то, что меня угнетает, а скорее нечто невероятно сумасшедшее, неортодоксальное, и тысячи людей будут указывать на это пальцами”.

-"о?” Янь Сяохань приподнял бровь. “Тогда какое приятное совпадение. Разве не один из самых неортодоксальных людей в мире, на которого тысячи людей указывают пальцами, в настоящее время находится прямо перед вами?”

Поскольку он произнес все эти слова с определенной целью, у Фу Шэня не было возможности схватить его, просто найдя чистое место, чтобы сесть и принять позу для долгого приватного разговора.

- “Ты спрашивал, но я даже не знаю, с чего начать. Ты все еще помнишь Цзэн Гуана, Мэнгуй?”

Лицо Янь Сяоханя вытянулось, когда он услышал это имя, и он по-детски надулся.

-“Разве он не просто учитель Гу Шанлу? Он обратился с просьбой к вам, а затем вы попросили меня заступиться за этого Цзэн Гуана, - кисло ответил он.

Фу Шэнь был ошарашен.

-“Вы можете быть действительно удивительным, господин Ян. Этот старый глоток старого уксуса еще не потерял своей терпкости?”

-” Что касается того, что вы сказали, маркиз“, - Янь Сяохань говорил не так, как говорил бы нормальный человек, его глаза лукаво изогнулись вверх, когда он наклонился к нему, - " Разве вам не лучше знать, удивителен этот скромный или нет?”

-” ...Не смей шутить со мной". Он ущипнул Янь Сяоханя за лицо, не зная, как реагировать, и вскоре после этого изменил выражение своего лица. “Говори серьезно. После засады на перевале Голубого Песка в том году я кое в чем убедился, хотя и не чувствовал себя очень склонным к этому. Положение Железной кавалерии слишком тяжелое. Мы всю жизнь сражались за Великого Чжоу, но в итоге на нас смотрели как на гвоздь в глазу и занозу в коже, который уколол Императора, весь день мучительно размышлявшего о том, как он мог бы предать меня смерти. В тот момент я беспокоился изо дня в день, это поколение монархии не доверяет мне, и следующее поколение также не будет доверять мне. С начала времен, сколько лет требуется, чтобы произвести на свет мудрого и справедливого государя? Эта моя жизнь еще не достигла ста лет – буду ли я ждать этого до тех пор, пока ее число не достигнет предела, учитывая, что смерть к тому времени не коснется меня?”

Янь Сяохань кивнул.

- “Действительно, вера в других уступает вере в себя. Таким образом, есть только два пути – либо поставить себя в положение императора, либо управлять Сыном Неба, чтобы командовать его вассалами”.

Фу Шень громко рассмеялся.

-“У меня нет желания действовать как Император, и я не подхожу для этого”.

Янь Сяохань знал, что он не шутит. Если бы у него действительно было такое желание, он мог бы основать еще одну горную вершину, когда был в префектуре Гань. Или – немного дальше – даже во времена династии Юаньтай, когда указ о разрешении на брак был готовым оправданием.

И все же он этого не сделал.

Место дворянина в этом мире определялось тем, что он делал и чего не делал. Фу Шэню нужно было только сказать, что что-то будет так, и тогда это определенно будет доведено до конца.

-“Позже, во время расследования в колледже Куаншань, я случайно увидел Очерки Цзэн Гуана о Хижине Снегоочистителя и почувствовал себя довольно просвещенным. "Мир принадлежит всем, кто в нем живет, а не частной жизни одной семьи и одной фамилии". Произнесение этого вслух кого угодно настораживает, но это неспроста, если хорошенько подумать".

Фу Шэнь заглянул в антологию Цзэн Гуана и подумал, что, несмотря на преклонный возраст этого старого господина, у него было очень смелое сердце, в котором таилось прекрасное, невозможное желание есть, пока он не откормится. В то время доктрина школы Куаншань выглядела просто диковинной декларацией, и даже когда она была помещена в настоящее время, она все еще казалась очень "противоречивой". Однако благодаря его написанию определенные надежды, которые старый учитель скрывал в нем, неуловимо совпали с тем, о чем думал Фу Шэнь.

И это было его желание найти "третий путь".

Янь Сяохань почувствовал, что он слабо нащупывает грань главного, но все же не может уловить его в целом.

- “Ты имеешь в виду, что...”

Только после того, как он обдумал это снова и снова, Фу Шэнь благоразумно дал свой ответ.

-“Земля должна управляться совместно”.

Генералы, стоявшие на страже четырех границ, различные губернаторы префектур, которые держали войска, высшие должностные лица, которые учили и управляли, министры двора, которые критиковали монархию и помогали ей… эти люди должны были бы носиться вокруг, чтобы кричать от имени простолюдинов, но они были ограничены королевской властью, склоняясь перед "самым почитаемым" из всего лишь одной семьи.

Фу Шэнь уже давно разочаровался в доброжелательных монархах и ни разу не собирался устранять и заменять одного из них. Таинственным образом казалось, что существовало какое-то правило, которое связывало поколение за поколением героев и победителей с восхождением, а затем падением, обладая определенной судьбой. Фу Шэнь смутно воспринимал это как своего рода естественный закон, но он был неспособен открыто поверить в это. Так было до того дня, когда он случайно пролистал Очерки Снегоочистительной хижины, его фраза "мир-это мир его обитателей" [1] разрушила его блокаду замешательства, и неясная идея в его голове, наконец, вырвалась из грязи и выросла в росток.

Что значит совместно управлять землей?

Все люди со всех границ могли участвовать в придворной политике. Каждый отдельный важный государственный вопрос был передан на решение общественному мнению.

Однако он не был полностью уверен в этом и не знал, превратится ли это в благоприятное дерево, которое поддерживало страну, или в ядовитый сорняк, который на десять тысяч лет принес несчастье.

Янь Сяохань дослушал до конца, ни разу не заговорив в течение очень долгого времени. Его отношение к этому на самом деле не было слишком важным – или, по крайней мере, не более важным, чем у других. Фу Шэнь внутренне хорошо понимал, что его слова о том, что он не одобряет и не понимает этого, были просто нормальными, но он все еще чувствовал себя неконтролируемо нервным из-за своего молчания.

-"Итак...” Янь Сяохань начал рассеянно говорить: “Ты попросил меня помочь спасти Цзэн Гуана в тот раз на самом деле не для того, чтобы испытать меня, а потому, что… из-за этого?”

-“……”

Иногда ему действительно хотелось вскрыть голову Янь Сяоханя и взглянуть на то, чем он был даже загружен.

Янь Сяохань заметил его зарождающийся гнев и бездумно улыбнулся.

- “Разве маркиз не нервничает? Что произойдет, если я скажу, что то, что ты придумал, было фантазией, и что ты достоин презрения за это? - поддразнил он.

Естественно, Фу Шэнь не собирался ничего с ним делать. В худшем случае, если бы Янь Сяоханю это не понравилось, он сказал бы, что болен и уходит со своего поста после того, как столица была уничтожена, и выбросил бы все свои достижения. Он привел бы с собой этого человека, чтобы тот уволился со своего поста и вернулся домой, чтобы жить в уединении, с этого момента все будет вне поля зрения, из головы. На что бы они ни были склонны тратить сколько бы времени, они просто пойдут и сделают это.

В этом мире не было ничего, с чем он не мог бы расстаться, кроме Янь Сяоханя.

-“Ничего не происходит". Фу Шень бесстрастно ткнул его в лицо. “Смогу ли я отдалиться от тебя из-за чего-то подобного?”

Янь Сяохань спустился к нему с улыбкой. Фу Шэнь обнял свою грузную жену, не зная, чему он так рад, и уже собирался предупредить его, чтобы он вел себя немного достойно, когда услышал, как он говорит.

-“Я думаю, что это здорово”.

-«что?»

-“Отставной император сказал, что вы были подданным, который был верен королевству, но не его правителю”, - серьезно сказал Янь Сяохань, сдерживая улыбку. “Тебе было суждено сказать это, и я нисколько не сбит с толку, потому что ты Фу Цзинъюань и ты ни разу не изменился. Независимо от того, что вы запланировали, не стесняйтесь ослабить хватку и идите делать это. Я все равно буду сопровождать тебя, даже если это не удастся. Супружеская пара-это единое целое, и мы разделяем как славу, так и позор. Через тысячу лет после этого наши имена будут написаны вместе от начала до конца, и я думаю, что это здорово. Нет ничего лучше".

Разум Фу Шэня резко встряхнулся, и он был тронут в мгновение ока.

Он молча держал Янь Сяоханя, используя довольно много силы, как будто боялся, что тот убежит. Фу Шэнь понимал, что за всю свою жизнь ему никогда не посчастливится встретить кого-то лучше него.

Было неизвестно, сколько времени прошло, пока Янь Сяохань внезапно мягко не стряхнул его, показывая, чтобы он повернул голову.

- “Смотри”.

Фу Шэнь посмотрел в том направлении, куда он указал, только чтобы увидеть, что под обгоревшими и прогнившими балками крыши, в трещине между каменными кирпичами, был крошечный полевой цветок, покачивающийся на ветру. Его лепестки были раскрыты, листья и стебель изумрудно-зеленого цвета. Это выглядело несравненно хрупким и легким, чтобы передвигаться среди заполненной беспорядком земли, но все же было единственным процветающим существом в этом мертвом пепле.

Они улыбнулись друг другу, зная, что друг другу ничего не следует говорить, и просто соединили лбы, слегка соприкоснувшись губами.

Любые опасения по поводу катастрофических пожаров могут подождать до весеннего ветерка следующего года.

Восемнадцатого апреля, под Золотой Сценой, офицеры армии сентября встретились с приближающимися посланниками трех кланов.

Это инновационное место было выбрано Фу Шеном, и оно дало очень хорошие результаты, так как у каждого офицера не было отличного цвета лица, когда они увидели дипломатов, ведущих переговоры. На лице посланника Чжэ промелькнуло не слишком естественное выражение, но так как они пришли искать мира, у него не было выбора, кроме как вести себя так, как будто он ничего не знал, и неохотно сесть.

Каждый из трех кланов направил по одному главному посланнику и одному помощнику. Янь Сяохань сидел на стуле под главным креслом Фу Шэня, наблюдая холодным взглядом. Он обнаружил, что татарский посланник все еще выглядел высокомерным, а посланник Чжэ был самым ловким, но посланник Балхэ говорил мало, и когда он открыл рот, то согласился с тем, что сказал посланник Чжэ.

Кого было близко или далеко, с кем можно было понять с одного взгляда.

Чжэ и Балхэ были долами, и они хотели только оторвать достаточно плоти от тела Великого Чжоу. Татары были волками, и у них было кровавое море глубокой вражды с Великим Чжоу,даже если бы они временно перенесли оскорбление и на этот раз склонили головы, они все равно вернулись бы сильнее в будущем.

Клика ненасытной жадности и свирепых волков… вместо того чтобы утверждать, что это были переговоры о мире, было бы лучше заявить, что это была последняя, предсмертная борьба. Возможно, они наблюдали и проверяли поведение династии Цзяннань и хотели ограбить их здесь.

Фу Шэню нечего было сказать татарскому посланнику – опасаясь, что он не сможет подавить собственную ярость, он призвал Ю Цяотина ответить за него. Когда настала очередь Чжэ, он вдруг кое-что вспомнил и заговорил с невысоким посланником.

-“Этот маркиз на самом деле забыл спросить. Поскольку ваш Инту Хан[2] имеет разум просить мира, что он может сказать в свое оправдание?”

Посланник Чжэ отключился, не зная, что он собирается петь.

Янь Сяохань своевременно подхватил разговор.

- “Почему вы спросили об этом, маркиз?”

-“Я слышал, что Инту Хан всегда был чрезмерно вежливым и гостеприимным человеком. Во время моей свадьбы в тот день он намеренно послал кого-то, чтобы сделать мне анонимный праздничный подарок".

-“Что это было?”

-“Коробка с окровавленным восточным жемчугом”. Фу Шэнь прищурил глаза, его переполняла убийственная аура. "Как трудно было ему быть таким внимательным...”

Посланник Чжэ был прикован его пристальным взглядом, беспрестанно дрожа изнутри, и его сердце чуть не выпрыгивало из горла.

-” Недоразумение, - поспешно ответил он, - это, конечно, недоразумение...”

Однако Фу Шэнь внезапно улыбнулся.

- “Пойдем”.

Все посмотрели на него и сосредоточились на его улыбке. Он взял у стоявшего позади него слуги миску с сырым рисом, отнес ее вперед и на глазах у толпы посланников и генералов медленно вылил ее.

- “Мы все открытые люди, которые не говорят в непонятных выражениях. Инту хочет вести переговоры о мире, поэтому он должен проявить свою искренность,одна человеческая голова на одно зернышко риса, начиная со своей семьи. Если будет собрано достаточно, я немедленно выведу свои войска. Если это не так, я лично подарю эту миску риса на место его захоронения в следующем году".

Белоснежные гранулы выплеснулись, издав шуршащий звук.

В палатке воцарилась мертвая тишина.

Посланник Чжэ сразу же чуть не сорвался от гнева.

-“Как это разумно?! Вы все… этого просто невозможно сделать, это слишком запугивающе!”

-“Это еще не было опробовано. Откуда ты знаешь, что это невозможно сделать?” - загадочно произнес Янь Сяохань. "Почему бы тебе сначала не вернуться и не попробовать?”

Посланники двух других кланов были одинаково равнодушны и необщительны. Дипломат Чжэ с отчаянием осознал, что он больше не сталкивается с чиновниками Цзяннани, которые хвастались своим статусом и напускали на себя приветливый вид. Здесь была только группа генералов, которые пересекли гору трупов и океан крови, чтобы проложить себе путь в столицу, и кровь на кончиках их клинков еще не высохла до того момента, как они сели.

-“Только теперь ты думаешь обуздать меня? Уже слишком поздно, - холодно сказал Фу Шэнь. “Возвращайся и дай Инту знать, что – начиная с его провокации и внезапного нападения на перевал Лянкоу – эта вражда уже высечена в камне. Наши народы и семьи ненавидят друг друга, и накопились кровавые долги. Это дело не будет закончено, пока он не умрет”.

-“Ты!”

Посланник резко встал, на грани бунта, и внезапно позади него раздался звук нескольких длинных мечей, вынимаемых из ножен. Яркий, как снег, блеск меча ослепил глаза, а затем по его шее пробежал холодок.

Янь Сяохань изобразил фальшивую, очень знакомую улыбку, которую он когда-то заметил на лицах чиновников Цзяннани.

-“Поскольку все мы не можем прийти к согласию по этому вопросу, мы просто встретимся с вами на поле боя. Проводи гостей.”

Эта встреча с самого начала вела к разговорному краху. Единственными обстоятельствами, с которыми мог смириться Фу Шэнь, были бы три клана, возвращающиеся туда, откуда они пришли, и чем дальше они продвигались, тем лучше. В префектуре Чжоу была собрана многотысячная армия, и свидетельство о победе было у них в руках. Только если бы каждый губернатор префектуры был сумасшедшим, они согласились бы на условия Татар-Чжэ, которые выглядели как уступки, но на самом деле они хотели большего, чем та малость, которую они получали.

Посланники трех кланов поспешно ушли, поджав хвосты, и через короткое мгновение в палатке остались только собственные люди армии. Губернатор префектуры Сян Ван Шики посмотрел налево, затем направо и увидел, что ничего не происходит. Как раз в тот момент, когда он собирался встать и покинуть свое место, он вдруг услышал, как заговорил главный сидящий, Фу Шэнь.

- “Пусть все вы, джентльмены, останетесь еще немного. Этому скромному все еще есть что сказать...”

Первая песня была спета полностью, но это великолепное шоу только началось.

1. 天下天天下下人人人人 –  лит. Мир действует как мир мирян, изречение Конфуция. Теперь слово " 天下 " потеряло всякий смысл. (В качестве примечания я считаю, что труды Цзэн Гуана представляют собой компиляцию слов настоящего ученого, но, честно говоря, мне лень их искать и перечислять.)

2. 音图图 – инту(к)хан. Насколько я могу судить, в принятой монгольской транслитерации обычно нет буквы y. Хотя то, что я ошибаюсь, не было бы сюрпризом.