Онлайн чтение книги Хаски и его Учитель Белый Кот The Husky And His White Cat Shizun
Глава 120 - Учитель в уединении

[1] 闭关 bìguān бигуань «закрыть двери»/«оборвать связи» — уединиться; закрыть ворота крепости; будд. уйти в затвор, уединяться для молитвы (созерцания), духовная практика в уединении.

Сквозь облака пробились первые лучи грядущего рассвета, и красное зарево постепенно затопило небо. Несмотря на столь ранний час, множество учеников в белых одеждах собралось у Павильона Алого Лотоса и, склонив головы, встали по обе стороны дороги.

— Бум! Бум! Бум!

Звук утреннего колокола донесся с башни Тунтянь, и из предрассветной дымки появились несколько человек, медленно несущих на плечах ледяной гроб. Первым шел Сюэ Чжэнъюн, вторым — старейшина Таньлан, за ними следовали Мо Жань и Сюэ Мэн, слева и справа двигались Ши Мэй и монах в ветхой потрепанной кашае[2]. Все они медленно шагали сквозь утренний туман по скользким плитам из голубовато-серого известняка.

[2] 袈裟 jiāshā будд. кэса, кашая — монашеская ряса из разноцветных лоскутов, обычно желтого, коричневого или оранжевого цвета.

Монах нес фонарь. Хотя небо уже просветлело, его сияние оставалось таким же ярким, и этот ослепительно-прекрасный золотой свет, подобный раскрывшемуся навстречу летнему солнцу цветку, неудержимо притягивал все взгляды.

При приближении процессии ученики еще ниже склоняли головы и боялись даже дышать. Все они были уже наслышаны о том, что просветленный великий мастер Хуайцзуй из Храма Убэй специально приехал ради старейшины Юйхэна и, судя по всему, это был никто иной, как этот невзрачный и заурядный на вид монах. В конце концов, любопытство у юных учеников ордена не смогло победить трепет перед лицом легендарного человека, и они только украдкой поглядывали на монаха, медленно идущего по длинной горной тропе. Понурив головы, юные адепты вслушивались в мерный стук его посоха и изучали потертые башмаки из пеньки, пока великий мастер не ушел далеко вперед.

Гроб плавно несли по горной тропе. Поскольку это было возрождение, а не похороны, никто не плакал. На территории Павильона Алого Лотоса Хуайцзуй осмотрелся по сторонам и сказал:

— Положите его на берегу пруда с лотосами. Это место наполнено мощной духовной энергией, что значительно облегчит мою работу.

— Да, как скажете, великий мастер! — Сюэ Чжэнъюн, направляя остальных, проследил, чтобы гроб водрузили в указанное место. — Великий мастер, если вам нужно что-то еще, только рот откройте, и все будет. Спасая Юйхэна, вы возвращаете половину моей собственной жизни. Поэтому этот Сюэ обязательно сделает все возможное, чтобы помочь вам!

— Спасибо за вашу доброту и участие, глава Сюэ. Пока что этому скромному монаху нечего у вас просить, но если такая нужда возникнет в будущем, смогу ли я обратиться к Главе?

— Конечно, великому мастеру не нужно быть таким вежливым!

Хуайцзуй благодарственно сложил руки и с улыбкой поклонился Сюэ Чжэнъюну, затем повернулся и посмотрел на собравшихся на территории надводного павильона людей:

— Этому лишенному таланта бедному монаху потребуется пять лет, чтобы вернуть душу старейшины Чу в его тело. Чтобы избежать вмешательства извне и ненужной суеты, сегодня Павильон Алого Лотоса закроет свои двери[3] и откроется только в день возрождения Чу Ваньнина.

[3] 闭门谢客 bìménxièkè бимэньсекэ «запереть двери и не принимать гостей» — обр. в знач.: жить затворником, отказываться от общения с миром.

Хотя Сюэ Мэн уже знал о сроке в пять лет, стоило ему услышать от Хуайцзуя подтверждение того, что придется ждать так долго, глаза его тут же покраснели от подступающих слез. Он низко опустил голову, так ничего и не сказав.

— Если вы хотите попрощаться со старейшиной Чу, пожалуйста, подойдите к гробу сейчас. Пройдет более тысячи дней, прежде чем вы сможете увидеться вновь.

Множество людей по очереди подходили к телу.

Первыми, один за другим, подошли попрощаться Сюэ Чжэнъюн и другие старейшины.

— Хочу встретиться с вами как можно скорей, — сказал Сюэ Чжэнъюн.

— Просыпайся скорее, — добавил старейшина Таньлан.

— Надеюсь, что все пройдет без осложнений, — произнес Сюаньцзы.

Старейшина Луцунь вздохнул:

— Вам можно позавидовать. Пролежите так в заморозке пять лет и ни на день не постареете.

Остальные старейшины тоже внесли свою лепту в церемонию прощания: кто-то говорил много, кто-то ограничился парой слов. Вскоре настала очередь Сюэ Мэна. Сначала он пытался держаться, но в итоге сорвался и разрыдался над гробом Чу Ваньнина.

Наконец, он собрался и, остервенело вытерев слезы с заплаканного лица, голосом, срывающимся от душивших его слез, сказал:

— Учитель, пока вас нет, я брошу все силы на то, чтобы мастерски овладеть своим мечом, и на собрании на горе Линшань не посрамлю ваше имя. Когда проснетесь, то увидите, что я занял достойное место в списке лучших. У моего учителя не может быть бездарных учеников.

Сюэ Чжэнъюн подошел и похлопал его по плечу, но Сюэ Мэн не вцепился в него в поисках поддержки, как это было всегда, а вытер слезы и, насупившись, отвернулся. В глазах Учителя он больше не хотел выглядеть маленьким мальчиком, вечно прячущимся за отца.

Когда подошла очередь Ши Мэя, его глаза тоже увлажнились. Какое-то время он просто молча смотрел на Чу Ваньнина, а затем, так ничего и не сказав, отступил в сторону.

После того, как он ушел, в гроб аккуратно положили бледно-розовый цветок яблони. Рука, что принесла сюда этот цветок все еще выглядела по-юношески худой, но была уже довольно пропорциональной и красивой.

Мо Жань стоял у гроба. Ветер, принесший с озера сладкий аромат цветущих лотосов, немного растрепал волосы Чу Ваньнина, и Мо Жань поднял руку, чтобы убрать их с его лица.

Он прикусил губу, словно силясь что-то сказать, но не находя нужных слов. В конце концов его хватило только на то, чтобы тихо и хрипло выдохнуть:

— Я подожду.

Но чего именно он подождет?

Он сам не мог сказать точно. Изначально Мо Жань собирался сказать «я подожду, пока ты проснешься», но этого было недостаточно, чтобы выразить чувства, переполняющие его сердце. Казалось, будто внутри него кипит раскаленная лава, которая, не имея иного выхода, с каждым ударом сердца вливалась в его вены, заставляя содрогаться от боли и страха.

Ему казалось, что однажды, когда его сердце не выдержит и лопнет, лава вырвется наружу, и он станет лишь горсткой пепла, дрейфующей над этим бушующим морем огня.

К сожалению, он так и не смог понять, природы этого обжигающего чувства.

Поэтому просто сказал: «я подожду».

А потом Павильон Алого Лотоса был полностью закрыт от внешнего мира.

Огромный магический барьер, похожий на тот, что веками разделял Царства мертвых и живых, на пять лет отрезал его от мира.

С тех пор никто больше не мог наслаждаться здесь сладким ароматом цветущих лотосов в летний полдень или зимнею порою любоваться на то, как тихо падает снег на озерную гладь.

Уныло шелестели листья бамбука, с отцветающих яблонь дождем осыпались лепестки. От Павильона Алого Лотоса до горных ворот[4] ученики Пика Сышэн преклонили колени, а вместе с ними и Мо Жань, Сюэ Мэн и Ши Мэй опустились на землю на берегу бесконечной горной реки.

[4] 山门 shānmén шаньмэнь «горные ворота» - ворота [буддийского] монастыря; главный вход в орден/духовную школу.

Зычный голос Сюэ Чжэнъюна потряс гору от основания до самых небес[5]:

[5] 响遏行云 xiǎngèxíngyún сяньгэсинъюнь — «голосом останавливать плывущие облака»; об очень громком, зычном голосе.

— Отдайте долг уважения, Старейшина Юйхэн отправился в уединение!

Все ученики опустили головы и напутствовали:

— С уважением провожаем старейшину Юйхэна в уединение.

Голоса тысяч людей слились в единый поток и взмыли ввысь к облакам, что укрывали горные вершины Пика Сышэн. Им вторили хриплые крики встревоженных воронов, сидящих на верхушках деревьев, но не смеющих подняться. Эхо человеческих голосов, похожее на громовой раскат, прокатилось по кромке облаков, достигнув небесного свода.

— С уважением провожаю Учителя в уединение, — тихо повторил Мо Жань.

Прозвучал раскатистый удар колокола.

Впереди было пять лет ожидания.

После затворения Юйхэна все три его ученика, не пожелавшие даже на время принять наставничество других старейшин, продолжили усердно практиковаться.

Приняв во внимание природные данные[6] и выбранный путь совершенствования духа[7], Ши Мэй и Сюэ Мэн не стали покидать Пик, а Мо Жань решил, что настало время посмотреть мир.

[6] 资质 zīzhì цзычжи «данная природой основа» — природные данные (включают внешность, темперамент, умственные способности).

[7] 心法 xīnfǎ синьфа «сердечный закон» — профессиональный секрет, передаваемый от учителя ученику; будд. духовное наставление через убеждение и встречу умов.

Он сделал подобный выбор не только потому, что этот метод обучения в его случае был самым эффективным, но и по причине того, что хотел, чтобы эта его вторая жизнь сложилась совсем иначе, чем первая. Учитывая, что сам он на этот раз полностью принял сторону Чу Ваньнина, его беспокоил только поддельный Гоучэнь.

Мо Жань предполагал, что прячущийся за кулисами кукловод, как и он сам, переродился. В конце концов, этот человек уже на девяносто процентов освоил Вэйци Чжэньлун. В прошлой жизни до самой смерти Мо Жаня кроме него в мире не было никого, кто в совершенстве владел бы этой запретной техникой.

Понимая, что это не его стезя, он не стал пытаться самостоятельно выяснить личность этого человека. После битвы в Цайде заклинатели всего мира выслеживали его и только и ждали, когда этот хитрый ублюдок высунет из норы свой лисий хвост, так что его вмешательство в данном случае было бы излишним.

Мо Жань знал, что он не слишком-то умен, но природа щедро наделила его огромным запасом духовной энергии и поразительным талантом к самосовершенствованию. В будущем ему предстояло вступить в битву с очень серьезным противником, поэтому ему было нужно как можно скорее повысить свой уровень совершенствования и стать таким же непревзойденным по духовной мощи заклинателем, каким он был в прошлой жизни.

Вот только тогда Мо Жань был разрушителем.

В этой жизни он собирался стать защитником.

Вскоре после того, как Чу Ваньнин ушел в уединение, Мо Жань стоял перед горными воротами Пика Сышэн.

В руках у него был вещевой мешок со всем необходимым для долгого путешествия.

Чтобы проводить его пришло не так уж много людей: Сюэ Чжэнъюн, госпожа Ван и Ши Мэй.

Сюэ Чжэнъюн похлопал его по плечу и смущенно сказал:

— Мэн-эр не пришел, но он просил передать...

— Что ему нужно практиковаться со своим мечом, так что у него нет времени, чтобы попрощаться со мной?

…Сюэ Чжэнъюн смутился еще сильнее и в сердцах выругался:

— Этот мелкий прохвост все еще такой незрелый!

Мо Жань рассмеялся:

— Он всем сердцем стремится занять первое место на предстоящей встрече на горе Линшань. Естественно, ему нужно усердно тренироваться, ведь от этого зависит сможет ли наш Учитель сохранить лицо.

Сюэ Чжэнъюн нерешительно посмотрел на Мо Жаня и сказал:

— Встреча на горе Линшань — главное соревнование среди совершенствующихся, придерживающихся праведного пути. Жань-эр, путешествуя по миру, ты наберешься опыта и станешь сильнее, но, боюсь, на этом состязании не будут рады твоим смешанным техникам[8]. Было бы жаль упустить такой шанс.

[8] 三教九流 sānjiàojiǔliú саньцзяоцзюлю «три учения и девять течений (школ)» — все науки, вся премудрость; техникиметодики, базирующиеся на разных религиях и философских школах.

Три религии: конфуцианство, буддизм и даосизм; девять философских школ: конфуцианцы, даосы, инь-янь, легалисты, логики, мохисты, политические стратеги, эклектики и земледельцы.

— Но для этого ведь есть мой двоюродный брат, — сказал Мо Жань.

— Разве ты не хочешь занять позицию лидера?

На этот раз Мо Жань улыбнулся от души.

Позиция лидера рейтинга? В его прошлой жизни в ходе встречи на горе Линшань он допустил ошибку. Не разобравшись в сути дела, его бросили в тюрьму, за что в дальнейшем он затаил обиду в своем сердце. Но вспоминая ту историю сейчас, пристало ли ему обращать внимание на такие пустяки? Он тот, кто умер и возродился, тот, кто всегда плыл против течения и прошел весь путь от нежелания смириться к отчаянному желанию, от этого желания к негодованию, от негодования к облегчению, от облегчения к чувству вины и стыду.

То, к чему теперь стремился Мо Жань, не вино и красота, не мирская слава и всеобщее поклонение, не жажда мести и возбуждение от убийства врага...

Когда-то он все это получил и быстро пресытился. Ему совершенно точно не хотелось возвращаться к тому прошлому, когда, стоя на вершине мира, он чувствовал только холод и одиночество.

Он был Наступающим на бессмертных Императором. Когда-то он стоял на вершине горы Тай, повелевал ветром и дождем[9] и вкусил все удовольствия этого мира. Разве могли удовлетворить его аплодисменты и восхищенные крики толпы на горе Линшань?

[9] 呼风唤雨 hū fēng huàn yǔ ху фэн хуань юй даос. «вызывать ветер, накликать дождь» — повелевать природой, управлять стихией; делать погоду, командовать парадом.

Что касается лидирующей позиции в рейтинге...

Пусть за нее борются те, кому это нужно.

— Я все еще не решил, чем хочу заниматься, — со смехом сказал Мо Жань. — В конце концов, Сюэ Мэн — ваш сын, молодой господин нашего ордена, и ему по праву рождения пристало вести такой образ жизни, я же бродяга и хулиган, у меня свой путь.

Мадам Ван не удержалась и из жалости попыталась переубедить его:

— Глупое дитя, что ты такое говоришь? Ты и Мэн-эр одинаковы. Какая разница между вами двумя?

Мо Жань рассмеялся, но в его голосе звучала скрытая горечь.

Родиться в достатке или в нищете — это не одно и то же. Даже если ему посчастливилось подняться до позиции молодого господина Пика Сышэн, первые десять лет своей жизни он провел бестолково и бесцельно, так как можно говорить, что они с Сюэ Мэном одинаковы?

Но, глядя на исполненное нежности и тревоги лицо госпожи Ван, было сложно произнести что-то подобное, поэтому он только кивнул и ответил:

— Тетя права, я не должен был так говорить.

Госпожа Ван грустно улыбнулась, с сожалением покачав головой, а затем вручила ему маленький парчовый мешочек цянькунь с вышитыми на нем цветами поллии:

— Ты отправляешься в дальний путь, и нет никого, кто позаботится о тебе. В этом мешочке лекарства, сделанные твоей тетей. Они гораздо лучше, чем те, что продаются в обычных лавках. Бережно храни этот мешочек, не потеряй.

— Спасибо, тетушка, — Мо Жань был по-настоящему тронут подарком.

— У меня ничего нет для тебя, только этот нефритовый кулон, — повинился Ши Мэй. — Носи его, он помогает согревать и питать духовное ядро.

Мо Жань взял кулон и увидел белый камень оттенка нежнейшего тофу, гладкий и источающий приятное тепло. На самом деле это была довольно редкая и драгоценная вещь, поэтому он поспешно вложил кулон обратно в руку Ши Мэя:

— Я не могу принять его, он слишком дорогой. К тому же мое духовное ядро поддерживается огнем, и если я попытаюсь использовать это кулон… боюсь, могу увлечься и впасть в буйство.

Ши Мэй рассмеялся.

— Что за глупости, с чего бы тебе сходить с ума?

— Я все равно не приму его, — настаивал Мо Жань. — У тебя слабое тело и ядро, так что лучше сам используй его.

— Но я специально заказал его для тебя в Палате Сюаньюань.

Когда Мо Жань услышал его слова, на сердце стало не только тепло, но еще и очень больно.

— Украшения, созданные Палатой Сюаньюань, стоят безбожно дорого. Этот нефритовый кулон в самом деле не принесет мне ощутимой пользы, но он идеально подходит тебе. Ши Мэй, спасибо за доброту, но оставь его себе и впредь носи, не снимая, чтобы быстрее развивать свой дух.

Ши Мэй хотел что-то возразить, но Мо Жань уже застегивал цепочку с кулоном на его шее.

— На тебе выглядит очень красиво, — сказал он и похлопал Ши Мэя по плечу. — Эта вещь подходит тебе больше, чем мне. Я человек грубый, боюсь, разбил бы его уже через пару дней.

— А-Жань прав, хотя этот нефритовый кулон может носить каждый, лучше всего он подходит человеку с духовной силой водной направленности. Оставь его себе, — сказала госпожа Ван, и Ши Мэй, конечно же, не посмел возразить ей, а только кивнул, и сказал Мо Жаню:

— Береги себя.

— Не волнуйся, я буду часто писать тебе.

Расставание было неизбежно, и Ши Мэю стало немного грустно, но услышав слова Мо Жаня, он не смог удержаться от смеха:

— Только Учитель может разобрать твой почерк.

Мо Жань сам не знал, что почувствовал, услышав упоминание имени Чу Ваньнина.

Ненависть, что давно стала частью его самого, исчезла без следа, и на ее месте теперь была вина, которая словно заживающие язвы и рубцы болезненно зудела и стягивала кожу.

В таком настроении Мо Жань в одиночестве начал спуск с горы.

— Раз, два, три... — не поднимал головы, он шел и считал шаги в своем уме и сердце. — Сто один, сто два, сто три...

Добравшись до подножия, он невольно повернул голову и посмотрел на вершину Пика Сышэн, скрытую за облаками и туманом. Туда, где казавшиеся бесконечными каменные ступени терялись за линией горизонта.

— Три тысячи семьсот девяносто девять, — пробормотал Мо Жань.

Он прошел весь путь и сосчитал их все.

Столько ступеней вело к горным воротам. В тот день такое количество ступенек Чу Ваньнин тащил его на себе.

Он чувствовал, что теперь до самой смерти не сможет забыть, какими ледяными, израненными и окровавленными были руки Чу Ваньнина.

Часто человек обращается к добру или злу вовсе не потому, что это заложено в него природой. Все люди похожи на поля. Кому-то везет и в плодородную почву падают зерна риса или пшеницы. Со временем они дают достойные всходы и прекрасный урожай, достойный лишь всеобщей похвалы и признания.

Но бывают другие поля, которым не так повезло. Весенний ветер разносит по ним семена мака, что со временем расцветает греховным червонным золотом и разливается под небесами кровавым морем. Люди ненавидят, ругают и боятся этих полей, те же, кто попадает в плен их сладковато-гнилостного зловония, проживают свои жизни как во сне, разлагаясь и умирая с проклятиями на губах.

В конце концов, праведники соберутся, бросят горящие факелы на такое зловонное поле, и столб черного дыма поднимется до небес. Они скажут, что эта земля была изначально греховна, раз породила демона, что пожирает людей, отравляя их разум и кости, и раз у этой проклятой земли нет ни стыда и ни совести, то она заслуживает уничтожения.

Сгорая в очистительном огне, беззвучно крича и трепеща от боли, маки быстро усохнут и горсткой серого пепла осядут на бесплодную землю. А ведь когда-то это поле тоже было плодородным, и оно также тосковало по сладости дождя и теплым объятиям солнца.

Но кто-то бросил первое семя тьмы, а когда оно укоренилось, все вышло из-под контроля, и беды было уже не избежать.

Так эта мягкая и подающая надежды земля была выжжена дотла и превратились в покрытую пеплом бесплодную пустыню.

Брошенную…

И больше никому не нужную.

Кому интересен кусок старой заброшенной земли?

Мо Жань никогда и подумать не мог, что кто-то придет и вернет его к жизни, даст шанс начать все сначала, вспашет и засеет землю на его поле.

Чу Ваньнин...

Он увидит его только через пять лет, а сегодня только первый день из этого срока.

Мо Жань вдруг понял, что уже начал скучать по лицу Чу Ваньнина — строгому и сердитому, исполненному достоинства, ласки и искренности.

Он медленно закрыл глаза.

После того, как он размышлял о своем прошлом, о тех событиях, что ветер времени уже занес снегами забвения, к нему пришло понимание, что Адский разлом был тем самым переломным моментом в двух его жизнях.

В прошлой жизни он искренне любил одного человека.

Когда его любимый пожертвовал собой, в ад попал сам Мо Жань.

В этой жизни он узнал, что был еще один человек, который всегда любил и оберегал его.

Позже этот человек тоже пожертвовал своей жизнью, но ради того, чтобы он смог вернуться в мир людей.