Онлайн чтение книги Хаски и его Учитель Белый Кот The Husky And His White Cat Shizun
Глава 67 - Сердце этого достопочтенного скорбит 18+

Предупреждение: 18+ каннибализм

Храм божественного покровителя города располагался на границе барьера, созданного Чу Сюнем. Ступени храма были еще под защитой, но сам храм находился за пределами барьера.

Внутри храма горел тусклый свет.

Более дюжины восстановивших свои тела призраков стояли по обе стороны от связанной женщины в красном платье. Она стояла спиной к двери и, запрокинув голову, смотрела на огромную статую божества в глубине храма.

Рядом с ней, потупив взгляд, стоял Сяо Мань, который сжимал плечи ребенка, удерживая того на месте.

Потеряв контроль над собой, Чу Сюнь закричал:

— Лань-эр!

Малышом у алтаря оказался Чу Лань — сын Чу Сюня. Сердце Мо Жаня сжалось. В тот момент, когда Мо Жань увидел удерживаемого ребенка, он как будто снова ощутил на языке вкус цветочного пирожного и рванулся вперед, но Чу Ваньнин преградил ему путь:

— Не ходи!

— Почему?!

Чу Ваньнин посмотрел на него и тихо сказал:

— Все эти люди умерли двести лет назад. Теперь, когда эта иллюзия стала реальностью, я боюсь, что тебе будет больно.

Только сейчас Мо Жань вспомнил, где они находятся. Мертвые были давно мертвы, и изменить это было не в их силах.

За духовным барьером маленький мальчик рыдал, размазывая по щекам слезы:

— Папа! Папа, спаси меня! Папа, спаси Лань-эра!

Губы Чу Сюня слегка дрожали, когда он строго спросил Сяо Маня:

— Зачем ты это делаешь? Я не был несправедлив к тебе! Отпусти моего сына!

Опустив голову, парень проигнорировал слова Чу Сюня, как будто и ничего не услышал. Он только сильнее сжал плечи Чу Ланя обеими руками и попятился назад. Казалось, сердце Сяо Маня дрогнуло. На его левой руке между большим и указательным пальцем проявилась точка похожая на родимое пятно, вены на руках вздулись, и все тело била дрожь.

В это время некоторые горожане, собравшиеся в поисках убежища в поместье наместника, следом за князем пришли к храму. Когда они видели, что происходит, то, пытаясь справиться с испугом и гневом, начинали шептаться:

— Это же сын молодого князя…

— Как это могло случиться…

Сяо Мань достал нож и резанул по веревке, которой была связана женщина в красном. Та, как будто очнувшись ото сна, медленно повернулась к двери. Она была прекрасна, как белый лотос в лучах утреннего солнца. Длинная изящная шея, необыкновенно прекрасное, белое как бумага, лицо, красные как кровь губы. Женщина чуть кокетливо улыбнулась Чу Сюню, но от этой улыбки его бросило в холодный пот…

Стоило неровному сиянию храмовых свечей осветить это прекрасное лицо, как многие люди постарше замерли, как громом пораженные.

Улыбка женщины стала печальной. Полным нежности голосом она обратилась к князю Чу:

— Муж мой.

Мо Жань: — !..

Чу Ваньнин: — …

Эта женщина оказалась мертвой женой Чу Сюня!

Госпожа Чу быстро огляделась вокруг. Ее выразительные глаза нашли сына, бьющегося в руках Сяо Маня, и она протянула руки, чтобы забрать ребенка. В какой-то миг показалось, что Сяо Мань не отдаст ей ребенка. Он прижал к себе Чу Ланя, но освобожденная от сдерживающих пут призрачная супруга Чу Сюня сейчас была сильнее любого человека. Она с легкостью вырвала мальчика из его рук и прижала к своей груди. К сожалению, эта женщина умерла во время эпидемии, когда ее сыну не исполнилось даже месяца, и ребенок, конечно, не мог вспомнить ее. Чу Лань никогда не видел своей матери, поэтому в объятиях странной незнакомки продолжал отчаянно вырываться из ее рук, плакать и звать отца.

— Любимый мой, не плачь больше. Мама отведет тебя к твоему отцу.

Своими тонкими, как стебли бамбука, и белыми как фарфор руками княгиня Чу подняла ребенка и вышла из дверей храма. Она спустилась по мокрым от дождя ступенькам из серо-голубого известняка и остановилась перед барьером напротив Чу Сюня. При виде этого мужчины лицо призрака отразило сложную гамму эмоций от радости до печали.

— Муж мой, мы так давно не виделись... Как вы жили все эти годы?

Чу Сюнь не мог вымолвить ни слова. Он коснулся барьера дрожащими пальцами, не в силах отвести взгляда от молодой женщины. Его глаза налились кровью от сдерживаемых слез.

— Лань-эр уже такой большой, — прошептала княгиня Чу. — А ты все такой же сдержанный. Я часто думала о тебе... Но ты… совсем не изменился… такой же красивый... Дай мне насмотреться на тебя.

С этими словами она протянула руку и положила ее на барьер. Однако из-за своего призрачного тела женщина не могла пересечь границу. Все, что ей было доступно, это смотреть на человека, стоящего перед ней, сквозь золотистую световую завесу.

Чу Сюнь закрыл глаза. Ресницы его уже были влажными от слез.

Он приложил ладонь к ладони госпожи и открыл глаза. Теперь их разделял только барьер, сквозь который они смотрели друг на друга так, словно только вчера встретились и полюбили друг друга.

Чу Сюнь, из последних сил сдерживая рыдания, выдохнул:

— Жена моя…

Эта пара была разлучена жизнью и смертью годы назад, но сегодня им выпала пара драгоценных минут, чтобы увидеться вновь.

— Жива ли яблоня, которую я посадила в тот год на нашем заднем дворе?

Чу Сюнь улыбнулся, но в глазах его были слезы:

— Ее ветви уже закрывают небеса.

Лицо княгини Чу осветила искренняя радость:

— Как хорошо.

Чу Сюнь заставил себя улыбнуться сквозь слезы и сказал:

— Лань-эр очень любит эту крабовую яблоню. Каждый год, когда она расцветает, он всегда играет под этим деревом. Ему нравится смотреть на эти красные цветы так же, как и тебе… и каждый год в цинмин[1]... — Чу Сюнь больше не мог скрывать свое горе. Прижавшись лбом к светящейся границе, мужчина не сдерживал текущие по щекам слезы. — Каждый год в день поминовения умерших, наш сын выбирал ветку с самыми красивыми цветами, чтобы положить на могилу своей матери. Вань-эр, ты это видела? Каждый год... Каждый год, Вань-эр, ты же видела это?

[1] 清明 цинмин — весенний день поминовения умерших; в ясный день 5 или 6 апреля.

В конце совершенно раздавленный Чу Сюнь горько разрыдался. Сейчас он совершенно не был похож на добродетельного молодого князя, всегда отличавшегося безупречными манерами.

Глаза княгини Чу тоже были полны печалью, но она была призраком, и не имела слез, которые можно было пролить. Однако стоило посмотреть на выражение лица этой молодой женщины, как сердце сжималось от сочувствия.

Мгновенно воцарилась тишина. Собравшиеся люди в молчании смотрели на эту драму, разворачивающуюся прямо перед их глазами. Кто-то тихо плакал.

В это время с неба донесся бездушный голос:

— Конечно, она все видела и знает. Но очень скоро эта женщина потеряет свою память и волю.

Выражение лица Мо Жаня изменилось:

— Это Князь Призраков!

Чу Ваньнина тоже охватила ярость:

— Этот трусливый подонок боится даже показать свое истинное лицо!

Призрачный Князь расхохотался, и звук этого смеха был таким, словно острые когти скребли дно горшка. У людей волосы встали дыбом.

— Линь Вань-эр уже давно является частью моего призрачного клана. Изначально я не хотел причинять ей боль, но ты решил противостоять мне и лишил меня глаза. Поэтому я из-под земли достану твое сердце и душу! Я заставлю тебя страдать в тысячу раз сильнее, чем я!

Когда звук его голоса затих, призраки внутри храма открыли рты и начали темный магический ритуал:

— Мирские желания мертвы, прошлое уничтожено…

Женщина задрожала, глаза ее в ужасе распахнулись:

— Муж! Лань-эр! Скорее забери Лань-эра!

— Мирские желания мертвы, старые связи уничтожены…

— Лань-эр! Быстрее иди к папе!

Княгиня Чу подтолкнула ребенка к барьеру, но малыш не смог пройти сквозь золотистое сияние, как если бы он был призраком.

Сяо Мань стоял в храме и грустно смотрел на них сверху вниз. Его изначально красивое лицо исказила уродливая злорадная гримаса:

— Это бесполезно. По указанию Призрачного Князя я нанес призрачную метку на тело ребенка. Теперь, как любой призрак, он не сможет пройти через очищающий духовный барьер.

Призрачные песнопения накатывали как волны во время прилива, постепенно становясь все сильнее:

— Мирские желания мертвы, сознание уничтожено…

— Муж мой! — княгиня Чу, одной рукой обнимая ребенка, другой билась в золотую стену барьера. — Муж, убери барьер! Позволь Лань-эру войти! Ты должен защитить… Ты должен защитить его! Еще немного и я… я…

— Мирские желания мертвы, милосердие уничтожено…

— Муж!!!

Содрогаясь всем телом женщина упала на колени. Ее глаза буквально вылезли из орбит, когда кроваво-красные отметины проявились ее шее, а потом покрыли все лицо.

— Наш ребенок… Лань-эр… Ты обещал заботиться о нем! Умоляю… барьер... убери... Муж!

Сердце Чу Сюня уже было разбито, эти крики дробили его душу на куски. Он несколько раз поднимал руку, чтобы убрать барьер, но снова и снова опускал ее.

Маленькое личико Чу Ланя было залито слезами. Запрокинув голову, он тянул ручки к отцу и громко кричал:

— Папа! Почему ты не хочешь Лань-эра?... Папа, обними Лань-эра! Забери меня… Папа!

Госпожа Чу заключила малыша в объятия, целуя его мокрые от слез щеки. Мать и сын опустились на колени и, обнявшись, рыдали и молили Чу Сюня убрать очищающий духовный барьер, чтобы ребенок мог войти.

Из толпы позади Чу Сюня кто-то закричал:

— Князь, остановитесь! Вы не можете открыть проход в барьере! Это коварный план Царства Призраков! Если вы сделаете это, тысячи жителей Линьаня умрут! Князь, вы не можете убрать барьер!

— Да! Магический барьер нельзя убирать! — в надежде сохранить свои жизни, люди вставали на колени и со слезами на глазах умоляли князя сохранить их жизни. Заикаясь и рыдая, они просили: — Пожалуйста, не снимайте барьер! Пощадите наши жизни! Мы все умрем, если вы уберете его!

— Госпожа, умоляем… — некоторые обращались к княгине Чу, благоговейно преклоняя колени и кланяясь до земли. — У вас сердце святой. Пожалуйста, не убивайте нас! Не просите господина снять защитный барьер. Умоляем, сохраните наши жизни! Проявите милосердие и сострадание, судьба всего города в ваших руках…

В едином порыве все жители Линьаня, за исключением личной охраны князя, опустились на колени. Все они молили не открывать барьер, своими голосами заглушая мольбы матери и сына, бьющихся о границу барьера.

Чу Сюнь словно балансировал на острие, пока десять тысяч кинжалов пронзали его плоть, иссушали кровь, потрошили внутренности и дробили кости в белый песок.

Перед ним стояли его жена и сын, за ним были сотни людских жизней.

Он уже был больше мертв, чем жив. Когда агония достигла апогея, разум Чу Сюня был поглощен бушующим пламенем, и душа его превратилась в пепел.

Голоса призраков становились все резче и громче:

— Мирские желания мертвы, семь чувств[2] уничтожены… Мирские желания мертвы, шесть страстей[3] уничтожены…

[2] 七情 цицин — семь чувств: радость, гнев, печаль, страх, любовь, ненависть и половое влечение.

[3] 六欲 лююй — шесть желаний, шесть страстей, порождаемых шестью опорами сознания: глаз, ухо, нос, язык, тело, разум.

Алые магические печати поднимались по белой шее призрака Линь Вань, превращая лицо в испещренную алыми заклятиями маску. А потом печати появились и на белках ее глаз.

Женщина пыталась что-то сказать, но из горла вырвался всхлип. Глазами полными отчаяния и ужаса она смотрела на мужа. Собрав все силы, женщина прохрипела:

— Если... ты... не… откроешь… возненавижу… не заберешь Лань-эра…. я… тебя… возненавижу!

Ее слабое тело полностью заклейменное проклятиями задрожало, словно от невыносимой боли. Она зажмурила глаза, в которых уже явственно проступили красные печати.

— Ненавижу тебя!!! — резкий надрывный крик превратился в звериный вой.

Княгиня Чу открыла свои красивые, когда-то полные нежности и любви глаза. В каждом теперь было по четыре зрачка, которые занимали все пространство глаза, не оставив даже проблеска естественной белизны. Кровавая слезинка скатилась из уголка глаз.

— Вань-эр!

Чу Сюнь на мгновение забыл, что не может пересечь границу барьера, не сняв его. Он только хотел обнять свою жену. Князь поднял руку, чтобы снять барьер и перейти на ту сторону, но звук спущенной тетивы нарушил тишину, и стрела безжалостно пронзила его плечо, блокируя движение.

Это был один из молодых стражников, которые следовали за сыном наместника Чу все это время. Снова натянув тетиву лука, в праведном негодовании он обратился к Чу Сюню:

— Молодой князь, придите в себя! Вы всегда учили нас, что жизнь любого живого существа бесценна. Неужели это лишь пустые слова? Когда дело коснулось вашей семьи, вы готовы заплатить сотнями жизней за жизнь одного человека?

Старуха, стоявшая рядом с молодым стражником, дребезжащим голосом отчитала его:

— Опусти свой лук! Как ты можешь пытаться навредить моему молодому господину? Это его решение и его ответственность. Он уже сделал все возможное, чтобы исполнить свой долг и спасти нас... Какие же вы все неблагодарные!

Их спор прервал вопль ужаса. Княгиня Чу совсем обезумела. Еще недавно она с любовью обнимала свое дитя, но сейчас эта женщина ничем не отличалась от дикого зверя. Она выла, подняв испещренное заклятиями лицо к небесам, изо рта текла слюна, зубы удлинились, превратившись в клыки. Чу Лань в объятьях матери беззвучно рыдал, задыхаясь от ужаса. Когда рука свирепого демона стиснула горло малыша, ребенок хрипло крикнул:

— Мама…

Когти одержимой госпожи Чу пронзили его горло, оборвав его крик...

В этот миг все звуки исчезли. Мертвая тишина опустилась на Линьань.

Брызги крови, как алые цветы хайтан, окропили землю.

Это было похоже на тот день, когда Лань Вань держала на руках своего новорожденного сына и смотрела в окно на яблоню в полном цвету. Вся усадьба была наполнена упоительным ароматом и нежным ярко-красным свечением от падающих на землю лепестков.

Мать ласково укачивала свое дитя и нежно напевала колыбельную песню:

— Красный хайтан, белый хайтан, утренний ветер подхватит мелодию. Маленький мальчик отправился в дальние края, папа и мама будут скучать.

Красный хайтан... белый хайтан…

Нежная рука, которая когда-то гладила дитя, сейчас рвала его плоть, отрывая голову и руки.

Утренний ветер подхватит мелодию.

Лил дождь. Текла кровь. Мать ела внутренности своего ребенка.

Маленький мальчик отправился в дальние края.

Городской храм божественного покровителя величественен и наполнен молитвами предков за благополучие потомков.

В тот год, когда родился Чу Лань, молодая мать пришла поклониться божеству в храме. Опустившись перед алтарем, она сложив теплые тонкие ладони, молилась под пение птиц и звук колокольчиков. Вдыхая аромат сожженных благовоний, женщина просила для своего ребенка долгой и счастливой жизни в мире… долгой жизни... в мире…

Папа и мама будут скучать.

Плоть Чу Ланя была растерзана, кровь пролита, и сердце вырвано. Госпожа Чу жадно вгрызалась в него, и свежая кровь стекала из уголков ее рта.

— Ааааааа! — Чу Сюнь рухнул на землю.

Он стоял на коленях, держась за голову и непрерывно бился головой о залитую кровью землю. Его сердце и легкие разрывались от крика.

Он преклонил колени перед своей женой и сыном, он преклонил колени перед жителями Линьаня, он преклонил колени перед божеством города. Он встал на колени в грязи.

Склоняясь в грехе и в святости. Склоняясь в благодарности и в ненависти. Склоняясь, чтобы обратиться в ничто. В этот миг душа его треснула и раскололась на мелкие кусочки, а потом исчезла, утонув в море вечной скорби.

Потребовалось время, чтобы кто-то, наконец, позвал дрожащим голосом:

— Молодой господин…

— Князь, мы так сожалеем…

— До самой смерти, мы не забудем вашу доброту…

— Князь Чу по-настоящему праведный человек! Действительно лучший из людей...

Кто-то крепко обнимал своего ребенка и закрывал ему глаза, чтобы оградить от ужасной сцены. Один из таких родителей, наконец, разжал объятия и с бледным посеревшим лицо обратилась к Чу Сюню:

— Князь, вы спасли наши жизни. Ваша жена и сын… они точно обретут счастье в следующем перерождении.

Кто-то крикнул:

— Почему бы и тебе не обрести счастье в перерождении вместе со своими детьми? Возьми своего ребенка и выйди за барьер!

Мужчина потупился и робко отступил.

Что касается Чу Сюня, то все эти препирательства были за пределами его восприятия. Сейчас он чувствовал себя так, будто сам умер и стал призраком, безразличным к страстям смертного мира. Для него все это людское многоголосье было подобно шуму прибоя, что-то из прошлого, которое больше не имело к нему никакого отношения.

В грязи под проливным дождем этот мужчина в одиночестве стоял на коленях перед светящейся золотистой пеленой барьера, за которой было то, что осталось от его жены и сына. Непогребенные кости самых близких людей были сейчас так близко, и так бесконечно далеко. Мо Жань смотрел на эти события, разворачивающиеся перед его глазами, и внезапно вспомнил, что в своей прошлой жизни он без разбору убивал виновных и невинных. Сколько хороших людей он толкнул в пучину скорби... На его кровавом счету было множество таких, как Чу Сюнь, Линь Вань и Чу Лань.

Он опустил голову и посмотрел на свои руки.

На мгновение показалось, что они все в крови.

Видение исчезло, и остался только холодный моросящий дождь, который ручейками стекал между пальцев его раскрытых ладоней.

Тело охватила волна неконтролируемой дрожи, но тут же кто-то крепко схватил его за руку.

Казалось, он внезапно проснулся от страшного кошмара. Повернув голову, Мо Жань увидел рядом с собой Ся Сыни, с беспокойством смотревшего на него. Этот ребенок был слишком похож на мертвого Чу Ланя.

Мо Жань медленно опустился на колени, чтобы оказаться на одном уровне с ним. Как грешник, признавший свою вину перед всеми убитыми по его вине, он вглядывался в эти печальные, влажные от слез и дождя, глаза.

Чу Ваньнин молча поднял свою маленькую руку и ласково погладил его по голове.

— Все закончилось, — тихо прошептал Чу Ваньнин. — Это все уже в прошлом.

— Да, — отозвался Мо Жань и, грустно улыбнувшись, опустил глаза. — Это все уже в прошлом.

Но даже если все это было уже в прошлом. Пусть в случившемся сегодня не было его вины. Сколько таких невинных детей и людей погибло из-за него?

Чем больше Мо Жань думал об этом, тем сильнее страдало его сердце.

Почему он был таким безжалостным?!.. Почему никогда не считался с чужими чувствами?..