Онлайн чтение книги Хаски и его Учитель Белый Кот The Husky And His White Cat Shizun
Глава 144 - Учитель, я люблю вас

Мо Жань неторопливо достал из чаши листочек бумаги и развернул его.

Бегло пробежав глазами по строчкам, он облегченно выдохнул, но уже спустя секунду немного напрягся.

— Что там? — спросил деревенский староста.

Мо Жань передал ему бумагу. Ознакомившись с ее содержимым, староста хохотнул:

— Ха-ха-ха! К счастью, с бессмертным господином Мо к нам в гости не пожаловал никто из его сестриц-наставниц и младших сестриц по обучению, а то, чего доброго, кто-нибудь точно был бы обижен.

Чу Ваньнину с самого начала было интересно, что там за вопрос вытащит Мо Жань, а после слов старосты его любопытство достигло апогея, и он уставился на бумажку так, словно хотел просверлить в ней дыру.

Мо Жань со смехом сказал:

— Но, староста, посмотрите, что здесь написано. Разве это не нарушение правил? Всем задавали один вопрос, а тут целых три.

— Господин даос на редкость удачлив, раз вытащил именно этот жребий, — ответил староста, — но если вам не нравится, то можете бросить эту бумагу назад и попробовать вытянуть еще раз.

Если заново тянуть жребий, то не факт, что ему не выпадет что-то вроде «какая женщина красивее: с длинными ногами или с тонкой талией» или что-то в этом роде, поэтому Мо Жань с улыбкой отмахнулся от его предложения:

— Ясно, ясно. Оставим этот.

С этими словами он вернул бумагу старосте и объявил:

— Я вытянул вопрос: расскажите о трех самых любимых людях в вашей жизни.

Чу Ваньнин: — …

В этот момент к костру вернулась Лин-эр. Глаза девушки были красными от слез. Так как она боялась, что на свету односельчане сразу это заметят, то села подальше от огня, поэтому Мо Жань ее не заметил.

На самом деле, после того, как Мо Жань огласил вопрос, он вообще ни на кого не смотрел. Этот вопрос был слишком личным, поэтому не только он, но и все собравшиеся у костра почувствовали себя немного неловко. В ожидании его ответа все молчали и смотрели на огонь.

Языки пламени плясали в черных глазах, отбрасывая причудливые тени на загорелое лицо. В глубокой задумчивости Мо Жань долго смотрел на пламя, прежде чем заговорил:

— Тогда сначала я расскажу о моей маме... Я потерял ее рано, и, честно говоря, теперь уже плохо помню, как она выглядела. Я только знаю, что когда она была рядом, у меня всегда была еда и спокойный сладкий сон. Поэтому, если нужно назвать трех самых любимых людей, то она будет первой из них.

Деревенский староста кивнул:

— Безгранична материнская любовь[1]. Да, давайте засчитаем господину даосу первого человека.

[1] 舐犊情深 shìdúqíngshēn шидуциншэнь «облизывать теленка с глубоким чувством» — так же ласково, как корова облизывает теленка; обр. в знач.: безумно любить своих детей; метафора о безграничной любви родителей к своим детям.

— Тогда второй человек — это мой старший брат-наставник. Он всегда тепло относился ко мне, и пусть нас не связывают кровные узы, для меня он ближе родного брата.

Чу Ваньнин с самого начала ждал такого ответа, поэтому его лицо и сердце не захлестнул девятый вал, может, лишь небольшая рябь коснулась спокойных вод души. То, что Мо Жань любит Ши Минцзина, было совершенно очевидно. В прошлом, в озере Цзиньчэн, он своими ушами слышал его признание, так что сейчас эти слова совсем не удивили его.

Он лишь смотрел, как костер высветил в ночи словно выструганный тесаком жесткий профиль, по которому с первого взгляда можно было сказать, что человек перед ним во всех отношениях выдающийся, но слишком упрямый. Непреклонный дух отражался в черных и мрачных, но очень ярких глазах Мо Жаня. В их глубине словно горел божественный огонь, который не погаснет до тех пор, пока в этой облаченной в плоть лампе не закончится масло.

Человеку с такими глазами предопределено от рождения быть строптивым упрямцем.

Чу Ваньнин же был буквально помешан на этой его строптивости, жаль только сам упрямец ему не принадлежал.

Мо Жань сказал еще много хороших слов о Ши Минцзине, но Чу Ваньнин не слушал его. Он только чувствовал, что ночной ветер принес с гор промозглый холод, поэтому налил себе чашку горячего чая и, обхватив ее двумя ладонями, медленно выпил.

Чай сначала согрел его горло, а затем, достигнув желудка, окутал теплом все тело, и даже сердце его как будто немного оттаяло.

Он налил еще одну чашку и уже поднес ее к губам, как вдруг услышал, как Мо Жань, закончив говорить о Ши Минцзине, сделал паузу, а потом что-то сказал:

— Есть еще один человек. Третий, о ком я хочу рассказать, — это мой Учитель.

— Кхэ-кхэ-кхэ! — горячий чай встал Чу Ваньнину поперек горла. Он кашлял снова и снова, его лицо стало ярко-красным от удушья и смущения. Опустив голову, он усиленно делал вид, что пытается стереть чай со стола, решительно отказываясь прямо взглянуть на Мо Жаня.

Если человека, привыкшего жить скромно прячась в тени, вдруг вытащить на яркий свет, он придет в смятение и растеряется. В этот момент все его мысли будут лишь о том, как бы побыстрее снова спрятаться и свернуться в клубочек, забившись в самый темный укромный уголок.

Но на этот раз Мо Жань не оставил ему ни единого шанса на побег.

Чу Ваньнин, этот мужчина, всегда был слишком замкнутым и закрытым. Если он позволит ему уйти, то ему останется лишь смотреть на быстро удаляющуюся спину и затылок гордо вздернутой головы. С этими мечущими молнии яркими глазами и свирепо сведенными бровями со стороны он кажется таким вспыльчивым и дерзким, но Мо Жань точно знал, что это не более чем отполированная годами приросшая к лицу маска.

Ведь в Зале Мэнпо он видел ранимую и беспомощную истинную душу Чу Ваньнина.

Он больше не собирался позволять Чу Ваньнину принижать себя.

Впредь его Учитель больше не сможет носить эту пугающую злобную маску. Если его болезненное чувство собственного достоинства не позволяет ему снять ее, то Мо Жань протянет руку помощи.

Несколько капель пролитого чая давно были вытерты насухо, но Чу Ваньнин продолжал тереть совершенно сухой стол.

Он так привык прятаться в темном коконе, что сейчас просто не мог найти в себе силы поднять голову и взглянуть на свет.

Постепенно до него дошло, что у костра стало подозрительно тихо. И в этой тишине он вдруг услышал, как какой-то деревенский малыш хихикнул и вроде бы шепотом, но так, что услышали все, сказал:

— Мам, бессмертный Чу так тупит[2].

[2] 傻 shǎ ша — глупый, тупой; дурачок; безголовый; одуреть, обалдеть, остолбенеть. От переводчика: думаю, тут «тупой» в значении «тормоз» (медленно соображает).

Женщина торопливо прикрыла рукой рот этого слишком непосредственного ребенка:

— Тсс…

Но Чу Ваньнин уже услышал его слова.

Тупит…

Нет! Никогда в жизни в отношении Юйхэна Ночного Неба никто не посмел употребить слово «тупой». Его называли заносчивым, резким, грубым и черствым, но не…

— Учитель, если вы продолжите тереть этот стол, то, боюсь, протрете в нем дыру.

Черные войлочные сапоги вдруг оказались очень близко, остановившись напротив, буквально в шаге от него. Приблизься Мо Жань еще хоть на полшага, и это выглядело бы непочтительно и даже оскорбительно. Чу Ваньнин видел, как огромная подавляющая черная тень нависла над ним, как гора. От этого давления у него перехватило дыхание, и это было так унизительно, что он тут же вспыхнул от гнева.

На миг он почувствовал себя почти сломленным и тут же разозлился на себя за эту внезапную слабость.

Поэтому Чу Ваньнин скомкал платок и, бросив его на стол, резко вскинул голову, и гневно уставился на Мо Жаня пылающими боевым задором глазами феникса.

Почти в тот же миг Мо Жань почтительно опустил голову и мягко сказал:

— Учитель, позаботьтесь обо мне.

Со стороны казалось, что эта фраза подействовала на Чу Ваньнина как сильнейшее магическое заклинание. Только сам Чу Ваньнин знал, что когда в ответ на «позаботьтесь обо мне» Мо Жаня он поднял голову, это было всего лишь совпадением.

Но какой от этого толк?

Мо Жань и все наблюдавшие эту сцену люди решили, что Чу Ваньнин как ребенок повелся на мольбу ученика и сразу же покорно согласился с ним.

Сразу же!

Эти два слова заставили его почувствовать себя очень униженным, словно на глазах у всех он в один миг окончательно уронил свое достоинство.

Хотя лицо Чу Ваньнина как будто заледенело, в глазах его разгорались опасные искры.

Однако, натолкнувшись на кроткий и теплый взгляд Мо Жаня, этот огонь вмиг утонул в безбрежных весенних водах, затопивших выжженные его гордыней земли, попутно аккуратно сточив острые клыки, готовых сорваться с губ злых слов.

Мо Жань же повторил:

— Учитель, мой третий ответ — это вы.

Не найдя выхода своему гневу, Чу Ваньнин поспешил спрятать свое смятение за каменным лицом:

— …Хм?

Со стороны он казался совершенно невозмутимым и бесстрастным.

В такой ситуации, сохранив этот отрешенный и снисходительный вид, он действительно не посрамил своей репутации взирающего на смертный мир свысока недостижимого, как луна, образцового наставника Чу. Мысленно Чу Ваньнин даже поаплодировал собственной выдержке.

Вот только почему во взгляде Мо Жаня плещется веселье?

Тем временем Уважаемый Мастер Мо думал, что этот образцовый наставник Чу, похоже, и правда боится выглядеть глупо.

Чу Ваньнин, естественно, и предположить не мог, что в своем сердце Мо Жань уже навесил на него так пугавший его ярлык «дурачок», ведь его ученик давно уже понял, что чем больше его Учитель волнуется, тем более отстраненный и равнодушный вид на себя напускает.

— Ну и что дальше? Зачем ты сюда подошел? — спокойно спросил Чу Ваньнин.

Неожиданно, этот вопрос попал прямо в цель, и улыбка застыла на лице Мо Жаня.

Мо Жань много чего хотел сделать.

Но фактически не мог ничего.

Что с того, что ему нравится Чу Ваньнин? Он понял это слишком поздно, и сейчас этот человек так бесконечно далек, что и не дотянуться. Кроме того, он потратил две жизни на то, чтобы добиться Ши Мэя, так как теперь сказать, что он любит совсем другого человека и хочет вернуться назад, чтобы сделать другой выбор. На самом деле, в сердце ему самому так и не удалось до конца принять этот факт.

Если бы сразу после возрождения он понял свои чувства, тогда, может, еще не все было бы потеряно.

Но сейчас это «открытие» лишь усилило его душевные страдания.

В прошлой жизни тело Чу Ваньнина слишком сильно пострадало от его рук, ведь он всегда рассматривал их постельные утехи, как самую жестокую пытку для этого гордого человека.

На самом деле, в глубине сердца Мо Жань всегда считал Чу Ваньнина бесконечно далеким от мирских забот, страстей и грешных желаний божеством.

Поэтому, чтобы сломить гордый дух Чу Ваньнина, Мо Вэйюй принуждал его к интимной близости множеством самых разных способов.

Но теперь он хотел поладить с Чу Ваньнином.

Мо Жань не мог больше думать об этом.

Вдруг резко поглупев, он точно знал лишь одно: впредь ему нужно держаться подальше от Учителя, вознести его на алтарь и поклоняться ему, как непорочному божеству.

Но оказалось, что его «любовь» на самом деле включает в себя еще и обжигающую тайную страсть.

И Мо Жань совершенно точно не мог позволить Чу Ваньнину узнать об этом. Все, что он мог, это сдерживать себя и, замаскировав свою любовь под «сердечную привязанность ученика к учителю», со всем почтением положить свои чувства к его ногам.

Поэтому Мо Жань ответил:

— ...Я только хотел, чтобы Учитель знал это.

— … — Чу Ваньнин безмятежно смотрел на него и молчал.

Тогда Мо Жань осторожно добавил:

— Просто не смог сдержаться, хотел, чтобы все узнали…

— Узнали что?

Мо Жань широко улыбнулся. Пламя, горящее в сияющих любовью угольно-черных глазах, скрыло бурлящее внутри него страстное желание.

— Узнали, как мне повезло, — с улыбкой ответил он, — ведь я обучаюсь у самого лучшего, прелучшего, наилучшего[3] Учителя в мире.

[3] От переводчика: фактически трижды произносится одно и то же слово, но оно имеет широкий спектр толкований 最好 zuìhǎo «наилучший»: самый хороший/красивый/добрый/приятный.

Он понимал, что его слова звучат коряво и неуклюже, но он постарался вложить всю душу в это признание.

Так уж вышло, что когда Мо Жань говорил искренне и от самого сердца, то неизбежно становился косноязычным и выражался как деревенщина.

Чу Ваньнин смотрел на него совершенно нечитаемым взглядом, только лишь чуть подрагивали длинные ресницы.

Мо Жань сделал глубокий вдох. Он не знал, откуда в нем взялась эта безрассудная храбрость, но он чувствовал, что если сейчас не использует этот момент, в жизни его вряд ли будет второй шанс так нагло и прямо выразить свои чувства.

Внезапно Мо Жань преклонил колени, чтобы оказаться на одном уровне с сидящим Чу Ваньнином. Досадно, но его тело было слишком большим, и даже в таком положении получилось так, что он смотрел на Учителя сверху вниз.

Но сейчас ему было все равно. Он чувствовал лишь, как бешено бьется его сердце, и стремительно бежит кровь по венам.

— Учитель.

Чу Ваньнин интуитивно понял, что дело принимает дурной оборот.

Глаза мужчины напротив него буквально обожгли его скрытой в них глубокой тоской и томлением, и Чу Ваньнин невольно отпрянул назад, испуганно уставившись на Мо Жаня снизу вверх.

Но, в конце концов, эта острая стрела все равно пронзила его сердце.

— Я люблю вас.

Все, ему было не сбежать. Скачущего по лесной чаще пятнистого оленя охотник поразил стрелой точно в ногу, и он обреченно опустился на землю. Ошарашенный Чу Ваньнин просто смотрел на Мо Жаня, ничего не слыша и не видя из-за нарастающего грохота крови в ушах…

Люблю... это слово содержало в себе столько скрытого смысла и трактовать его можно было очень широко.

Оно не такое откровенное и пылкое, как слово «влюблен[4]», которое способно в один миг обжечь сердце другого человека, но все же содержит так много самых разных подтекстов, позволяющих мужчинам и женщинам, сохранив видимость спокойствия, сказать о своих намерениях и выразить любовь, переполняющую их сердце.

[4] От переводчика: в признании Мо Жань использовал форму 喜欢 xǐhuan сихуань любить/нравиться/обожать, которая является более «чистым» выражением любви и не несет в себе прямого «плотского» намека как 爱 ài ай любить (пристраститься).

Мо Жань думал про себя:

«Я люблю тебя, но не посмею нарушить твой душевный покой и навязывать свои чувства. Ты можешь думать, что это не более чем выражение дружеского расположения ученика своему учителю. Хотя я исполнен сожалений, для тебя так будет лучше».

В свою очередь Чу Ваньнин думал про себя:

«Только из жалости ты сказал, что любишь меня. Твоя любовь не более, чем благодарность за мое учение и спасение твоей жизни. Это не то чувство, о котором я мечтал, но для того, чтобы получить даже это дружеское расположение, я отдал все, что имел, и у меня больше нет козырей, которые можно было бы обменять, чтобы получить чуть больше твоей любви. Достаточно того, что я смог добиться твоего признания и любви как учитель. Я не буду навязываться и требовать большего».

Но они больше ничего не сказали друг другу, а наблюдавшие за ними люди были восхищены глубокой привязанностью между этим учителем и его учеником.

Только лишь сидящая в дальнем углу Лин-эр почувствовала, что что-то не так между этими двумя. Приглядевшись к красивому лицу Мо Жаня, она заметила старательно подавляемые им глубокое желание и страсть, нашедшие странный волнующий отклик в ее душе.

Но она была невинной сельской девушкой, выросшей в забытой богом деревне уезда Цзычан, где о голубых[5] слыхом не слыхивали. Поэтому хотя она и чувствовала какую-то странность, не могла сказать, в чем она заключалась.

[5] дословно 龙阳 lóngyáng лунъян — гомосексуалист. От переводчика L.: Р. Ван Гулик, голландский востоковед в своем труде «Сексуальная жизнь в древнем Китае» описывает некоего Лун Ян-Цзюня, который в IV в. до н. э. служил министром при князе Вэй. Также еще один источник, датированный III в. до н. э., «Чжань го цэ», подтверждает, что у Лун Яна в самом деле была гомосексуальная связь с правителем Вэй. Лун Ян приобрел в китайской истории такую широкую известность, что слово «лунъян» стало в литературе общепринятым обозначением для гея, наравне с выражением «отрезанный рукав».

В этом мире всегда найдутся распутные, беспринципные и черствые сердцем люди, что по жизни делают все, что хотят, не страшась кары небес.

Но если уж кто-то сможет запасть в сердце такому человеку, то любовь его будет как пламя, щедро политое растительным маслом. Он будет сгорать от ревности, страстно желать утолить жажду открыться и быть принятым любимым человеком, мечтая погрузиться с ним в море страстей и никогда не разлучаться.

Но вот только хочет ли другой человек, чтобы ему открылись? Вдруг это признание шокирует и испугает его? Да, влюбившись, эти бесстрашные люди начинают бояться, что их любовь не взаимна, что они будут отвернуты и осмеяны. Они боятся того и этого, и страхи эти довлеют над ними сильнее, чем страх перед гневом небес. Услышав, что осенняя цикада пропела дважды, они ни за что не пропустят это мимо ушей и будут изводить себя мыслями: «Боже мой, цикада пропела дважды, может, это знак свыше, и он не любит меня?»

Иными словами, любовь — самое неуловимое чувство. Ты постоянно сомневаешься и гадаешь, есть она или нет, скрываешь ее, втайне мечтая быть раскрытым, и за две версты чуешь вездесущий, присущий ей кислый запах ревности.

В прошлой жизни Мо Вэйюй был Наступающим на бессмертных Императором, в этой жизни стал образцовым наставником Мо.

Печально известный деспот столетия и гений своего поколения.

Самый страшный демон, а ныне почти святой праведник, он так и не смог сбежать от этого кислого запаха.

А что Чу Ваньнин?

Этот мужчина всегда был как рыба в сети. Стоило чуть повеять любовью, и он, страдая от головной боли, трепыхался, запутываясь еще больше.

К сожалению, Чу Ваньнин предпочел бы смерть потере достоинства, поэтому, хмыкнув, просто отказался обсуждать подобные «банальные и заурядные вещи».

Этот человек действительно любил играть со смертью.

Автору есть что сказать:

Маленькое представление «У тайной любви и правда кислый запах[6]»

[6] 酸臭 suānchòu суаньчоу «кислый запах»; 酸 suān уксус/ревность; кислый; гнилостный; печальный, горестный; 臭 chòu запах, аромат, вонь, смрад. От переводчика: «кислый запах» можно трактовать как «воняет ревностью» или «имеет аромат печали».

Мо Жань.

До того как понял, что влюблен: — Кто ты? Какой у тебя статус? Прости, но я немного занят. Что? Есть хочешь? Тогда иди, погуляй, купи себе что-нибудь.

После того, как тайно влюбился: — Как я мог говорить все те вещи, что написаны выше…. О, мой Бог! На дереве плачет цикада, это точно знак свыше! Неужели я совсем не нравлюсь ему?

Чу Ваньнин.

До того как понял, что влюблен: — Ты пришел, чтобы просить меня о помощи? Что за дело? Тогда зачем ты пришел? Тебе заняться больше нечем?

После того, как тайно влюбился: — …Ты можешь прийти ко мне, даже если не нуждаешься в моей помощи.

Сюэ Мэн.

До того как понял, что влюблен: — Катись отсюда, страшилище!

После того, как тайно влюбился: — Кхэ!… Присмотревшись, я понял, что не все так страшно. Хотя со мной, конечно, тебе никогда не сравниться, но через силу я могу попробовать взглянуть еще разок…

Ши Мэй.

До того как понял, что влюблен: — Тебе нездоровится? Как, какая разница? Давай, садись, я проверю твой пульс.

После того, как тайно влюбился: — Я плохо себя чувствую, не мог бы ты побыть со мной немного? Лекаря звать не нужно, налей мне стакан горячей воды и просто посиди рядом, ладно?

Е Ванси.

До того как понял, что влюблен: — Все должны подчиняться правилам, установленным орденом Жуфэн. Исключение только для моральных принципов.

После того, как тайно влюбился: — Все должны подчиняться тебе. Что же касается моральных принципов…. Ты ведь не будешь их нарушать, я тебе верю.

Мэй Ханьсюэ.

До того как понял, что влюблен: — Барышня, это саше для тебя, этот браслет тоже тебе и эти серьги, и жемчужные подвески. А что подаришь мне ты?

После того, как тайно влюбился: все то же, что выше.

Наньгун Сы.

До того как понял, что влюблен: — Убирайся, ты мешаешь мне кормить мою собаку.

После того, как тайно влюбился: — Подойди, давай вместе прокатимся на моей собаке.

Наобайцзинь: — Гав-гав-гав!

«Хозяин, ты же помнишь, что моя максимальная грузоподъемность 70 килограмм?»