Онлайн чтение книги Хаски и его Учитель Белый Кот The Husky And His White Cat Shizun
Глава 134 - Учитель сможет все это съесть

[1] 吃 chī чи — есть, пить, глотать, лакомиться, понимать, осмысливать, усвоить, терпеть; брать на себя, вынести.

Мо Жань долгое время молчал, и только кадык на шее выдавал его волнение.

Внезапно брошенный в водоворот страстного желания, он из последних сил боролся с захватившим его бурным потоком, как утопающий за соломинку уцепившись за сбивчивую мантру:

«Уважай, почитай и оберегай!

Уважай и боготвори, почитай и преклоняйся, дорожи и оберегай. Не смей осквернять и оскорблять его. Не позволяй себе опять запутаться в паутине ненужных чувств. Не смей как в прошлой жизни идти на поводу низменных инстинктов и унижать Учителя, заставляя его делать позорные вещи».

Чтобы охладить кипящую в его сердце лаву, Мо Жаню пришлось пять раз повторить эти слова. С трудом взяв эмоции под контроль, он легкой походкой с безмятежной улыбкой на губах вошел в комнату и как ни в чем не бывало обратился к Чу Ваньнину:

— Учитель, оказывается, вы все это время были внутри… так почему не не издали ни звука?

— Я только что проснулся, – сухо ответил Чу Ваньнин.

Сухо, и правда, так сухо. В горле пересохло, страстное желание грозило высушить его изнутри. Сейчас одной случайной искры хватило бы, чтобы вспыхнувший пожар в один миг выжег всю округу[2].

[2] 燎原 liáoyuán ляоюань «полыхающий родник/пахотная земля/порядочный человек» — выжигать степь; обр. о бедствиях, потрясениях, распространяющихся с быстротой степного пожара.

В руке Мо Жань тащил пятиярусный бамбуковый короб с едой, который даже на вид был очень тяжелым. Он хотел поставить свою ношу на стол, но одного взгляда на заваленную напильниками, гвоздями, сверлами, чертежами и свитками поверхность хватило, чтобы он отказался от этой идеи. У него не оставалось выбора, кроме как подтащить короб прямо к кровати Чу Ваньнина.

Похоже после позднего пробуждения Учитель пребывал не в лучшем расположении духа. Увидев его передвижения, он заметно занервничал и, нахмурившись, спросил:

— Что ты делаешь?

— Учитель, вы проснулись поздно. В Зале Мэнпо к этому времени не осталось ничего съестного. Я с утра свободен, поэтому приготовил немного еды и хотел составить вам компанию за завтраком.

С этими словами он открыл крышку короба и одно за другим достал блюдечко обжаренных грибов, тарелку с молодым нежно-зеленым чилимом и латуком, затем «серебряные» рулетики из тонкой лапши, корень лотоса в медовом сиропе и, в самом конце, две пиалы еще теплого рассыпчатого и блестящего белого риса, и чашку бульона с ветчиной и зимними ростками бамбука.

Две пиалы отварного риса…

Чу Ваньнин дар речи потерял. Мо Жань в самом деле думает, что у него такой хороший аппетит?

— На столе небольшой беспорядок, если Учитель не хочет есть в кровати, я могу освободить и сервировать его?

Чу Ваньнина, конечно, не радовала перспектива есть в постели, но его тело все еще не справилось с плотским желанием, и, чтобы скрыть возбуждение, ему приходилось прикрыть нижнюю часть тела одеялом. Поэтому, выбирая между хорошими манерами и репутацией, он решительно выбрал второе.

— На столе много вещей и уборка займет слишком много времени, так что поем прямо здесь.

Мо Жань, чуть улыбнувшись, кивнул:

— Хорошо.

Стоило признать, что кулинарное мастерство Мо Жаня достигло невиданных высот. Пять лет назад он уже очень хорошо готовил, а уж по прошествии этих пяти лет не каждый шеф-повар даже в самых лучших ресторациях мира мог соперничать с ним. К тому же, похоже, он очень хорошо знал вкусовые пристрастия Чу Ваньнина. Например, зная, что ему не нравится есть жидкую кашу утром, он приготовил свежие травяные шампиньоны и рулетики, в которые вместо сладкой бобовой начинки положил начинку из сладкого картофеля. Для супа он использовал самые нежные побеги бамбука, а ветчина была не жирная, но и не постная, цветом похожая на алые облака в лучах заката…

Мо Жань никогда не спрашивал Чу Ваньнина о предпочтениях в еде, но все было приготовлено в полном соответствии с его вкусом, как будто они прожили вместе много лет.

Чу Ваньнин в полной мере наслаждался едой. Несмотря на то, что его движения были спокойными и неторопливыми, палочки не останавливались ни на миг. Когда Чу Ваньнин уже допивал чашу бульона, он поднял голову и увидел, что Мо Жань сидит возле его кровати и, поставив ногу на деревянную подставку, подперев щеку рукой, со странной улыбкой смотрит на него.

— Что-то не так? — Чу Ваньнин машинально достал платок и вытер рот. — У меня что-то прилипло к губам?..

— Нет. Просто, когда я вижу, что Учитель ест с таким аппетитом, чувствую себя счастливым.

— …

Чу Ваньнин почувствовал себя неловко и, как всегда в таких случаях, использовал холодный тон:

— Ты восхитительно готовишь, но этого риса многовато. В следующий раз хватит и одной пиалы.

Мо Жань, похоже, хотел что-то сказать, но в последний момент сдержался и широко улыбнулся, продемонстрировав ему свои жемчужно-белые, ровные и красивые зубы:

— Да.

На самом деле иногда Чу Ваньнин вел себя глупо. Такой аккуратный, осторожный и дотошный в важных вопросах, в обычной жизни он был самый настоящий разиня и раздолбай. Ведь было совершенно очевидно, что на дне коробки лежали вторые палочки для еды, и все блюда были приготовлены на двоих.

Этот человек в одиночку съел почти все, что было приготовлено на двоих, а потом обвинил его в том, что еды многовато, и он немного объелся...

Чем больше Мо Жань думал об этом, тем смешнее ему было. Он приложил руку к виску, пряча лицо, опущенные ресницы затрепетали.

— Почему ты опять смеешься?

— Это ерунда! Не обращайте внимания!

Мо Жань боялся ранить самолюбие Учителя, ведь он знал, как важно для Учителя в любой ситуации сохранять лицо. Поэтому, не желая ставить его в неловкое положение, он постарался сменить тему разговора:

— Учитель, я вдруг вспомнил об одном деле, о котором забыл вам рассказать вчера.

— Что за дело?

— На обратном пути я услышал слух, что великий мастер Хуайцзуй ушел за день до вашего выхода из уединения.

— Да, все верно.

— Поэтому вы не виделись с ним, когда очнулись?

— Не виделся.

Мо Жань облегченно выдохнул и сказал:

— Тогда получается, Учителя нельзя обвинить в неуважении. Я слышал, что люди критикуют вас, потому что великий мастер Хуайцзуй в течение пяти лет тратил свои духовные силы на воскрешение Учителя, а после пробуждения он даже не нашел время поблагодарить его должным образом. Но раз великий мастер сам ушел, так и не дождавшись, пока Учитель очнется, с чего бы Учителю сломя голову бежать в Храм Убэй и, стоя на коленях, поливать ступени слезами благодарности. Все эти сплетни действительно отвратительны. Раз все прояснилось, я поговорю с дядей, чтобы упомянул об этом завтра на утреннем собрании…

Чу Ваньнин вдруг перебил его:

— Не нужно.

— Почему?

— Я и великий мастер Хуайцзуй давно испытываем взаимную неприязнь. Даже если бы он не ушел ко времени моего пробуждения, все равно я не стал бы благодарить его.

От такого заявления Мо Жань на время оцепенел:

— Почему? Я знаю, что ваш даосский наставник сам изгнал вас из Храма, и вы с наставником Хуайцзуем давно уже разорвали связь учителя и ученика, но в минуту смертельной опасности он пришел, чтобы помочь вам, а также…

Прежде, чем он успел договорить, Чу Ваньнин опять перебил его:

— Это дело между ним и мной обсуждению не подлежит. Впредь я не желаю возвращаться к этому разговору. Если другие люди говорят, что я бессовестный, грубый, хладнокровный, бесчувственный, просто поверь им на слово. Очевидно же, что это правда.

Мо Жань поспешил возразить:

— Почему это правда? Для меня очевидно... что вы не такой человек!

Чу Ваньнин вскинул голову. Неожиданно его лицо словно покрылось коркой льда. Как будто Мо Жань по неосторожности дотронулся до чешуи под горлом дракона[3], и тут же кровь хлынула рекой.

[3] 逆鳞 nìlín нилинь «обратная чешуйка» — чешуя под горлом дракона; 触逆鳞 затрагивать чешую дракона, посаженную против ворса; обр. по трактату 说难 Хань Фэй-цзы: затрагивать больное место могущественного человека. Согласно легендам у драконов под горлом были обратные чешуи, за прикосновение к которым они могли убить.

— Мо Жань, — вдруг сказал он, — как много ты знаешь обо мне?

— Я…

На дне ясных глаз Чу Ваньнина он увидел такой лютый холод, что если бы этот трескучий мороз вырвался наружу, то запросто мог бы заморозить все окрестные горы.

В какой-то момент ему вдруг захотелось сказать:

«Я знаю. Я очень многое знаю о тебе. Знаю почти все. Но даже если что-то из твоего прошлого мне все еще неизвестно, я хотел бы тебя выслушать и разделить твою ношу. Ты вечно прячешь все в глубине своего сердца, навешиваешь на него тысячи засовов, возводишь вокруг неприступные стены, роешь рвы и ставишь барьеры. Ты не устал так жить? Разве ты не чувствуешь, как это тяжело?»

Но он был не в том положении, чтобы говорить такое.

Сейчас он всего лишь ученик у ног учителя, поэтому не должен грубить и выказывать непочтительность.

В конце концов, Мо Жань просто прикусил язык и ничего не сказал.

Они долго молчали, и постепенно тело Чу Ваньнина, напряженное, как тетива лука, расслабилось, но все равно он выглядел немного вымотанным. Вздохнув, он тихо сказал:

— Люди — не святые мудрецы, перед волей небес они бессильны. Есть вещи, которые мы не можем контролировать, как бы не пытались. Ладно, не упоминай больше при мне просветленного Хуайцзуя. Выйди, я хочу переодеться.

— …Да, — склонив голову, Мо Жань молча собрал в короб все чаши и пиалы. Уже дойдя до двери, он внезапно обернулся:

— Учитель, вы не сердитесь на меня?

Чу Ваньнин вскинул голову и пристально посмотрел на него:

— За что я должен сердиться на тебя?

— Тогда хорошо, просто отлично. А завтра мне можно прийти снова? – широко улыбнувшись, спросил Мо Жань.

— Как хочешь, — после небольшой паузы, словно вспомнив что-то, Чу Ваньнин быстро добавил, — только в следующий раз не нужно говорить «я вхожу» или что-то подобное.

— Почему? – опешил Мо Жань.

— Хочешь войти, входи! К чему лишние слова?! — Чу Ваньнин опять разозлился. Он сам не знал на что сердится: на Мо Жаня, из-за которого он больше не чувствовал себя чистым и целомудренным, или на себя за то, что не мог ничего поделать с вспыхнувшим на щеках позорным румянцем.

Когда сбитый с толку Мо Жань ушел, Чу Ваньнин встал с кровати. Ему было лень надевать обувь, поэтому он босиком подошел к книжному шкафу и взял с полки бамбуковый свиток. Резко встряхнув его, он наблюдал, как бамбуковые планки раскрылись, открыв его взору первые строчки. От одного взгляда на них, он потерял дар речи, и взгляд его надолго затуманился и потемнел.

Этот бамбуковый свиток перед уходом оставил на подушке Хуайцзуй. На нем было наложено запечатывающее заклятие, и только Чу Ваньнин мог открыть его. Сверху ровным и аккуратным почерком было написано «Молодому господину Чу, лично в руки».

Его наставник, обучавший его, теперь называл его «молодым господином Чу».

Это какой-то абсурд.

Само письмо было не длинным и не коротким. В нем были описаны вещи, на которые Чу Ваньнину стоило обратить внимание после пробуждения. Большая же половина была посвящена исключительно «просьбе».

Великий мастер Хуайцзуй просил его после восстановления сил найти время и встретиться с ним в Храме Убэй на горе Лунсюэ[4]. В письме он искренне и слезно молил не отказывать ему в этой просьбе, ссылаясь на свой преклонный возраст, утверждал, что время его на исходе, писал, что, размышляя о прошлых делах, испытывает мучительный стыд и раскаяние.

[4] 龙血山 Lóngxuèshān Лунсюэшань «гора драконьей крови».

«Прежде чем этот старый монах навеки погрузится в паринирвану, он надеется снова увидеть государя. Ваше тело по-прежнему поражено той старой болезнью. Зная, что этот застарелый недуг обостряется каждые семь лет, заставляя вас уходить в затвор и медитировать в течение десяти дней, этот старый монах испытывает муки совести. Если государь пожелает прийти на гору Лунсюэ, то этот монах может попробовать излечить ваш недуг. Но сам магический ритуал довольно опасен, и государю нужно привести с собой ученика, обладающего древесной и огненной сущностью, чтобы он смог сопровождать вас и сдерживать ваш дух».

Старая болезнь… гора Лунсюэ…

Чу Ваньнин нахмурился, сжатые в кулак пальцы впились в глубоко в ладонь.

Как это можно излечить? Разрушенное и навечно утерянное на горе Лунсюэ в его четырнадцатый Цинмин[5], как это можно восстановить?

[5] праздник Цинмин — традиционный китайский праздник поминовения усопших, отмечается на 106 день после зимнего солнцестояния или 15-й день после весеннего равноденствия.

Хуайцзуй смог постигнуть все тайны Небес, раз теперь способен зарубцевать даже самые глубокие шрамы[6]?!

[6] 入木三分 rù mù sān fēn жу му сань фэнь «войти в дерево на три фэня» [~11 мм; 1 фэнь = ~3,715 мм] — обр. проникать в самую глубь; глубокий.

Он резко открыл глаза, и в центре его ладони появилось золотое сияние. В одно мгновение свиток из прочнейшего пятнистого бамбука превратился в пепел и исчез без следа.

В этой жизни ноги его не будет в Храме Убэй.

Он никогда снова не назовет Хуайцзуя своим учителем.

Чу Ваньнин не успел и глазом моргнуть, как пролетели четыре дня с момента его выхода из уединения. В этот день Сюэ Чжэнъюн позвал его в зал Даньсинь и вручил бумажный свиток с поручением. Одним небрежным встряхиванием развернув свиток, Чу Ваньнин быстро прочитал пару строчек.

— Вы дали это не тому человеку, — сказал он, взглянув на главу из-под полуопущенных век.

— Почему? — Сюэ Чжэнъюн взял у него свиток и перечитал его еще раз. — Никакой ошибки.

— … — Чу Ваньнин прищурился. — Здесь написано: «Помогите крестьянам из деревни Юйлян[7] собрать урожай».

[7] 玉凉 yùliáng юйлян «прохладный нефрит».

— Ты не умеешь?

— …

Сюэ Чжэнъюн вытаращил глаза:

— Что, правда не умеешь?!

От такого вопроса Чу Ваньнин почувствовал себя очень неудобно, и в результате пришел в ярость[8]:

[8] 怒发冲冠 nù fà chōng guān ну фа чун гуань «от гнева волосы подняли венец» — обр. в знач.: взбеситься, быть вне себя от возмущения.

— А что, нормальных дел уже нет? Например, нечисть искоренять или со злом сражаться?

— В последнее время все сравнительно спокойно. Вся нечисть притихла, и злые духи не шалят. Эй, Жань-эр ведь все равно поедет с тобой. Будешь сидеть в сторонке и отдыхать, а он пусть мешки таскает. Молодой парень, что с ним станется. Соберете рис, отработаете хлеб и вернетесь, делов-то.

Чу Ваньнин еще сильнее нахмурил свои черные как смоль брови:

— С каких это пор Пик Сышэн начал заниматься подобной ерундой?

— Э… ну мы все время так делаем. Вот буквально на днях, кошка бабушки правителя города Учан забралась на дерево и не могла слезть, так Ши Минцзин лазил на дерево, чтобы снять ее. Просто раньше важных дел было побольше, а из-за таких мелочей никто не беспокоил тебя, — ответил Сюэ Чжэнъюн. — Сначала я и правда думал поручить это дело кому-нибудь другому, но ты совсем недавно очнулся, и, я считаю, тебе тоже нужно чем-то заняться, ты же не любишь сидеть без дела.

— Так я не… я не буду собирать рис, – Чу Ваньнин поперхнулся и сказал это, вместо «я не умею собирать рис».

Сюэ Чжэнъюн отмахнулся:

— Как скажешь, я ведь говорил, что Жань-эр поможет тебе. Просто выйдешь, развеешься, погуляешь немного.

— Так я отправляюсь на задание или на увеселительную прогулку?

— И то верно, — Сюэ Чжэнъюн почесал затылок, — однако деревня Юйлян находится очень близко к Цайде. Жань-эр, конечно, навел там порядок и залатал новый раскол, но все же он не так хорош в этом, как ты. Почему бы по пути не заглянуть туда и, если есть такая необходимость, укрепить барьер.

После этих слов Чу Ваньнин, наконец-то получивший обоснование своего участия в этом походе, без дальнейших вопросов принял свиток и, развернувшись, покинул Зал Даньсинь.

Автору есть что сказать:

Поздравляю всех с началом нового квеста «Если не смогу возбудить тебя, значит я проиграл».

Собака и Учитель собираются начать прохождение самого простого квеста в романе, кроме того, к ним очень скоро присоединится поддерживающий персонаж женского пола. Детка, пни эту тупую псину под зад! Придай ей ускорение в понимании, кого она любит! Твою ж мать!!! Глупый мертвяк, даже не думай!!!

Придерживаясь принципа, что не убивает, делает вас бессмертными, я дам вам попробовать вкус дуриана. В этом квесте не будет настоящих «подкатов[9]», но подкатывать будут много. Желаю всем хорошо провести время, наблюдая за фальшивыми подкатами ~ Ха-ха-ха ~

[9] 車 chē чэ «автомобиль» термин интернет-сленг часто используется в грязных шутках ниже пояса на тему сексуальных домогательств.