Онлайн чтение книги Хаски и его Учитель Белый Кот The Husky And His White Cat Shizun
Глава 24 - Этот достопочтенный объявляет холодную войну

На какое-то время в зале повисла звенящая тишина, прерываемая лишь жалобными всхлипами и рыданиями главы семейства Чэнь.

Прикрыв рукой пострадавшую щеку, Ши Мэй опустил голову. Когда он снова поднял глаза, в обращенном на Чу Ваньнина взгляде было лишь искреннее желание успокоить его:

— Учитель, перестаньте его бить. Если вы продолжите в том же духе, пострадает репутация Пика Сышэн...

Душа Мо Жаня готова была вылететь из него через рот. Может быть, он и был законченным негодяем, но его сердце преданно любило Ши Мэя. Возродившись, он дал себе слово, что будет бережно относиться к нему и как следует защищать, но прошло всего пару дней, а Ши Мэй уже пострадал от ивовой лозы. Как так получилось?!

Так как у него не было сил свести счеты с Чу Ваньнином прямо сейчас, он поспешил к Ши Мэю, чтобы осмотреть рану на его щеке.

— Все хорошо, я в порядке, — тихо успокоил его Ши Мэй.

— Все равно дай посмотреть.

— Правда, ничего страшного.

Ши Мэй попытался сопротивляться, но Мо Жань все же сумел отвести в сторону его руку, прикрывающую рану. Его зрачки сузились. Кровоточащий порез разошелся так, что было видно рассеченную плоть, он был очень глубоким и, пересекая щеку, тянулся до самой шеи…

Разум Мо Жаня заволокла красная пелена гнева. Прикусив губу, он какое-то время пристально смотрел на него, не в силах отвести взгляд, прежде чем резко обернуться и крикнуть Чу Ваньнину:

— Закончил, теперь доволен?!

Чу Ваньнин промолчал. Он не извинился и не приблизился, просто, опустив лишенную духовной энергии Тяньвэнь, с мрачным выражением на лице стоял как вкопанный на том же месте.

Мо Жань чувствовал себя так, словно в его груди бушевала толпа разъяренных демонов и голодных призраков. Кто мог стерпеть подобное обращение с любимым человеком, который в прошлой жизни уже умер в мучениях, а теперь снова и снова должен был страдать, терпя несправедливость и обиды?

Какое-то время он и Чу Ваньнин безотрывно смотрели друг на друга. Глаза Мо Жаня начали наливаться кровью. Он ненавидел Чу Ваньнина столько лет, что эта ненависть уже въелась в его костный мозг. Почему этот человек постоянно вставал на его пути и всегда шел против него?!

Когда Мо Жань только вступил в орден, он допустил небольшую оплошность, но Чу Ваньнин чуть не забил его до смерти. Когда Ши Мэй был ранен, Чу Ваньнин, который за всю жизнь принял всего трех учеников, просто стоял и смотрел, как тот умирает. После смерти Ши Мэя, когда Пик Сышэн был разрушен, а Мо Вэйюй стал первым и единственным повелителем мира совершенствования и каждый человек под солнцем склонил голову перед его величием, только Чу Ваньнин противостоял ему, снова и снова вставая на его пути, снова и снова тревожа его совесть. Этот человек стал постоянным напоминанием о том, что независимо от того, насколько могущественным был Наступающий на бессмертных Император, под всем этим величием был скрыт отверженный всеми безумец.

Чу Ваньнин!

Чу Ваньнин…

При жизни и после смерти это всегда он!

Они по-прежнему были одеты в парные алые свадебные одежды, но казалось, что между ними разверзлась непреодолимая пропасть.

В конце концов Чу Ваньнин все-таки отозвал Тяньвэнь и она исчезла в его ладони.

Хозяин Чэнь облегченно вздохнул и преклонил колени перед Ши Мэем, безостановочно кланяясь:

— Такой добрый, великодушный, милостивый господин! Воистину, вы — живой Будда, спасающий нас, простых людей, от горя и бед! У вас золотое сердце! Спасибо, что спасли мою семью, бессмертный господин! Спасибо, спасибо...

Этим всегда все и заканчивалось…

Чу Ваньнин был тем, кто усмирил злого духа, но также и тем, кто по ошибке нанес удар. Он сделал то, что был обязан, но также и то, чего не должен был, и в конце концов кто-то другой стал милосердным спасителем, а он — злодеем.

Так было всегда. Он смирился с этим и уже даже не сожалел.

Случайно ударив своего ученика, Чу Ваньнин, конечно, почувствовал тяжесть на сердце, но из-за собственного косноязычия он просто не мог заставить себя подойти и сказать несколько теплых, ласковых слов. Поэтому, привычно нацепив маску отстраненности, он просто отошел в сторону и встал перед младшей дочерью семьи Чэнь. Когда девочка увидела его перед собой, то невольно в страхе отступила на два шага назад. Из всех членов семьи Чэнь только в сердце этого ребенка осталась доброта, поэтому Чу Ваньнин постарался смягчить тон:

— Твоя мать пострадала от одержимости злым духом. Продолжительность ее жизни сократилась как минимум на двадцать лет. Если эта женщина не раскается и продолжит пестовать в душе злые мысли и намерения, негативная энергия будет изводить ее и она умрет еще раньше. Когда очнется, скажи ей, что нужно сделать мемориальную доску из персикового дерева для госпожи Ло. Чтобы выполнить желание умершей, на ней должен быть четко подтвержден статус Ло Сяньсянь как законной жены Чэнь Бохуаня. Этот факт, который ваша семья скрывала в течение многих лет, должен быть обнародован. — Помолчав, он продолжил: — Кроме того, вся семья Чэнь должна вставать на колени и читать «Молитву за упокой[1]» три раза в день, чтобы помочь душе госпожи Ло обрести мир и очиститься от злых духов, преследующих вашу семью. Это необходимо будет делать непрерывно в течение десяти лет, иначе госпожа Ло вернется, чтобы отомстить.

[1] 送渡咒 sòngdù zhòu «мантра дарения благополучной переправы». Считалось, что все души после смерти отправляются по Желтой реке в Загробное Царство. Поэтому «Мантра о благополучной переправе» сродни нашей «Молитве за упокой».

Голос девочки дрожал:

— Да… спасибо, господин заклинатель…

Чу Ваньнин повернулся к главе Чэню и его сыну и пронзил их взглядом, похожим на покрытый инеем острый кинжал:

— Как только госпожа Чэнь-Яо проснется, вы двое должны рассказать ей все. Пусть она сама примет решение, уйти ей или остаться в вашем доме. Если вы попытаетесь что-нибудь скрыть, я вырву ваши языки!

Эти двое были всего лишь трусливыми слабаками, которые не смели слова сказать против, особенно когда дело приняло такой серьезный оборот. Они оба распростерлись на земле и принялись бить поклоны, снова и снова обещая во всем следовать его инструкциям.

— Касательно аромата пудры «Сто бабочек». Он был создан господином Ло, но вы, бесстыдники, просто присвоили себе этот рецепт. Не хочу более тратить на вас слова, вы знаете, что должны сделать.

Чу Ваньнин раздраженно взмахнул длинными рукавами, собираясь уйти...

— Мы обязательно внесем исправления в название магазина и обнародуем, что этот аромат был придуман господином Ло.

После того, как все было улажено, Чу Ваньнин приказал Мо Жаню отвести госпожу Чэнь-Яо во внутренние покои, чтобы очистить ее тело от яда.

Хотя в сердце Мо Жаня сейчас кипела ненависть, он хорошо помнил, что в юности относился к Учителю с большим почтением и редко ему перечил хоть в чем-то, поэтому сдержался и промолчал. Сжав руку Ши Мэя, он шепнул:

— Займись своей раной, нужно остановить кровотечение. Я вернусь, как только отведу ее внутрь.

В комнате старшего сына семьи Чэнь все еще висел большой красный символ «Двойное счастье». Ужасные события так быстро сменяли друг друга, что в суматохе люди забыли его снять. Сейчас, когда Чэнь Бохуань уже превратился в прах, все это выглядело как ироничная насмешка.

Госпожа Чэнь-Яо была лишь невинной жертвой этого нелепого фарса, замешанного на жадности и алчности. Что она выберет, когда проснется и узнает правду?

Она была обычной женщиной, поэтому отравление отразилось на ней тяжелее, чем на Ши Мэе. Перед тем как заняться извлечением яда из ее крови, Чу Ваньнин дал ей еще одну таблетку, а Мо Жань стоял рядом, держа таз с водой и полотенце. За все время они не произнесли ни слова и даже ни разу не посмотрели друг на друга.

Перед тем как покинуть комнату, Чу Ваньнин скользнул по ней взглядом и зацепился за яркую деталь. Он присмотрелся повнимательнее к стихотворению, висящему на стене. Края бумаги еще не начали желтеть, так что, похоже, стих был написан совсем недавно:

Сердце Чу Ваньнина сжалось. Почерк был очень аккуратным, каждое слово почти идеально выписано в уставном стиле, и сразу бросалась в глаза подпись внизу: Чэнь Бохуань.

Чэнь Бохуань против своей воли вынужден был жениться на дочери семьи Яо. Все, что ему оставалось, — тихо сокрыть горе о любимой в своем сердце. Одинокий и беспомощный, возможно ли, что он провел последние дни своей жизни с кистью в руке, у окна своей комнаты, переписывая эту оду потере и расставанию?

Чу Ваньнин не хотел оставаться в доме семейства Чэнь ни минутой дольше. Не обращая внимания на жгучую боль в плече, он развернулся и вышел.

Чу Ваньнин и Ши Мэй были ранены и не могли сразу вернуться на Пик Сышэн. К тому же Учитель не любил путешествовать на мече, поэтому они решили переночевать в гостинице, а позднее еще раз взглянуть на храм, чтобы убедиться, что там все спокойно. Несмотря на то что призраки и трупы были уничтожены и обращены в прах «Ветром» Чу Ваньнина, это были всего лишь телесные оболочки, а не души. Стоило остаться на день, чтобы убедиться, что никакая нечисть не ускользнула и не начнет снова чинить зло.

Чу Ваньнин молча шел впереди, двое его учеников следовали за ним.

Ши Мэй внезапно вспомнил что-то и спросил:

— А-Жань, эта одежда, которую вы с Учителем носите… что… что-то произошло?

Мо Жань на миг опешил, прежде чем сообразил, что они с Учителем все еще были в парных свадебных одеждах. Он испугался того, что Ши Мэй может подумать что-то не то, и тут же начал снимать ее.

— Это... из иллюзорного мира, только не подумай чего, я… ты все неправильно понял...

Не договорив, он взглянул на Ши Мэя и увидел, что тот тоже одет в алый наряд для свадебного обряда, но немного другого фасона. Хотя тот был изрядно потрепанным и отличался от их парных одежд, все равно это было свадебное платье.

Стоя рядом с Ши Мэем, Мо Жань даже мог представить, что это его руки он держал тогда в иллюзии Призрачной госпожи, с ним кланялся Небу и Земле и делил брачную чашу.

Мгновение — и он уже передумал срывать с себя свадебный наряд. Замерев, он не мог отвести взгляд от Ши Мэя.

Ши Мэй приветливо улыбнулся:

— Что? Ты так и не договорил.

Мо Жань пробормотал:

— Это… неважно.

Чу Ваньнин был в нескольких шагах от них, и нельзя было сказать наверняка, как много он слышал из их разговора. Внезапно он остановился и обернулся.　

Небо начало светлеть. После суматошной ночи горизонт осветился первыми лучами багряного восхода. Словно изорванное и кровоточащее сердце, солнце вырвалось из темной бездны, раскрасив серый холст предрассветного неба яркими красками. С каждой секундой строгий профиль Чу Ваньнина, застывшего на границе ночи и великолепного восхода, становился все более четким и контрастным. Его красные, как кровь, одежды, подсвеченные солнечным заревом, создали золотой ореол вокруг него, размыв выражение лица, сделав его совсем нечитаемым.

Внезапно могучая духовная энергия вырвалась наружу, разрывая свадебное платье в клочья.

Лоскуты красного шелка затрепетали и закружились в воздухе, подобно лепесткам увядающих яблонь. В следующий момент внезапно поднявшийся ветер подхватил их и унес прочь.

Под сорванным праздничным нарядом оказались белые одежды. Черные как смоль волосы разметал ветер, алые шелковые лоскуты все еще парили в воздухе. На плече расплылось кровавое пятно…

На белом оно стало еще более ярким и заметным. И эту рану Учитель получил, защищая Мо Жаня.

Прошло какое-то время, прежде чем Чу Ваньнин холодно усмехнулся:

— Мо Вэйюй, что между тобой и мной может быть неправильно понято?

Мо Вэйюй… Всякий раз, когда он был зол и раздражен, Чу Ваньнин использовал по отношению к нему это обезличенно-вежливое обращение без капли душевного тепла.

Мо Жань поперхнулся, застигнутый врасплох. Ему нечего было ответить.

Чу Ваньнин повернулся и пошел прочь.

В этот час вокруг не было ни души. Казалось, он остался совсем один между землей и небом, которые слились так, что и не понять, где начинается одно и заканчивается другое.

Саркастичное выражение его лица тут же исчезло, как только он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Чу Ваньнин стиснул зубы. Страдание и боль отразились на его лице, когда он поднял руку, чтобы коснуться плеча. Когти Призрачной госпожи можно было считать своего рода божественным оружием, не менее мощным и грозным, чем Тяньвэнь. Все его плечо было разорвано, но у него не было времени, чтобы позаботиться об этом во время нападения, да и потом... Сейчас эти раны уже начали гноиться и причиняли сильнейшую боль.

Замерев посреди комнаты, Чу Ваньнин медленно выдохнул и попытался снять верхнюю одежду, но с высохшей кровью ткань намертво прилипла к коже. Он попытался аккуратно оторвать ее от раны, и его тут же накрыло жуткой болью.

Комната Мо Жаня была рядом, а звукоизоляцией эта гостиница похвастаться не могла. Чу Ваньнин не хотел, чтобы ученик узнал о его слабости, поэтому, прикусив губу, одним резким движением оторвал прилипшую к ране ткань.

— М-м-м!

Чу Ваньнин издал сдавленный стон, затем медленно выдохнул и тут же почувствовал вкус крови на губах, которые, видимо, прикусил слишком сильно. Он задыхался, лицо стало совершенно бесцветным, а тело покрылось холодным потом. Все еще дрожа, он из-под опущенных ресниц попытался рассмотреть рану на плече.

Все было не так уж плохо. Вылечить можно…

Держась за стол, чтобы не упасть, он медленно сел. Понемногу, превозмогая боль, при помощи здоровой руки он промыл рану водой и обтер полотенцем, принесенным служителем гостиницы. Не так все и сложно: промыть рану, затем, используя острый нож, обрезать вокруг отмершую загноившуюся плоть, после этого нанести мазь, которую сделала госпожа Ван. И, наконец, медленно, с трудом, кое-как перебинтовать плечо.

Он не привык выказывать слабость перед другими. Каждый раз, терпеливо снося боль, ему самому приходилось справляться с последствиями своих ранений.

Раненое животное ищет укрытие, чтобы спрятаться и зализать свои раны. Иногда ему казалось, что он ничем не отличается от диких зверей и обречен вечно влачить одинокое существование. Он знал, что неприятен большинству людей, поэтому не хотел унижаться и давить на жалость, прося чьей-то помощи. У него было свое собственное, пусть и довольно странное, представление о достоинстве.

Когда он снял одежду, на пол упал парчовый мешочек...

Красный атлас был расшит шелковыми цветами акации. Его пальцы дрожали от боли, когда он медленно открыл его. Внутри лежали две связанные пряди волос.

Его и Мо Жаня...

На мгновение у Чу Ваньнина потемнело в глазах. Ему хотелось поднести мешочек к пламени свечи и сжечь вместе с его нелепым содержимым. Но в конце концов он не смог это сделать.

«Свяжите волосы, чтобы стать мужем и женой. Супружеская любовь никогда не подвергнется сомнению».

Чу Ваньнин почти слышал тихое хихиканье Золотого мальчика и Нефритовой девочки, чувствовал, как трепещет его сердце, и... в глубине души еще сильнее ненавидел и презирал себя за это. Он крепко сжал в руке мягкий мешочек и медленно закрыл глаза.

Чу Ваньнин не мог смириться и принять собственные чувства к Мо Жаню. Если бы можно было просто вырвать свое сердце, вырезать из него гнусные мысли, искромсать их на мелкие куски и выбросить.

Где его порядочность и чистота помыслов?

Разве Мо Вэйюй был тем, о ком он должен был болеть сердцем? Что он за Учитель после этого? Действительно, хуже зверя!

Тук-тук-тук...

Внезапно в дверь постучали. Погруженный в свои моральные терзания Чу Ваньнин испуганно вздрогнул и, широко раскрыв глаза, поспешно спрятал парчовый мешочек в рукав. Его лицо снова приняло обычное раздраженное выражение.

— Кто там?

— Учитель, это я, — снаружи послышался голос Мо Жаня, от которого сердце Чу Ваньнина забилось сильнее. — Можно войти?