Онлайн чтение книги Хаски и его Учитель Белый Кот The Husky And His White Cat Shizun
Глава 142 - Учитель, это просто пытка

[1] 酷刑 kùxíng кусин — жестокое/бесчеловечное наказание/кара/ пытка.

Оказалось, как раз перед тем, как его ученик повернул голову, в пылающем мозгу Чу Ваньнина вспыхнула идея. В последний миг он развернулся и теперь, скрестив руки, стоял, прислонившись лицом к стене, а Мо Жаню же оставалось в изумлении смотреть на его впечатляющий тыл.

Так как в такой позиции Мо Жань не мог видеть позорящий его «анфас», Чу Ваньнин искренне считал, что это его решение было очень удачным.

Этот дуралей понятия не имел, что, помимо мощной спины, открыл жадному взгляду Мо Жаня тонкую талию, исполненные соблазна ямочки на пояснице, крепкие налитые ягодицы и пару длинных сильных ног… Сейчас в глазах Мо Жаня он был похож на кролика, которого поймали, освежевали, поджарили на огне до хрустящей корочки, а потом положили перед ним со словами: «Вот, пожалуйста, угощайся».

У Мо Жаня вмиг пересохло в горле, глаза налились кровью. Потребовалось время, чтобы он смог выдавить:

— Учитель, это сейчас… зачем?

«Зачем?.. Э… эта поза действительно немного странная, что бы такого сказать, чтобы не опозориться и не выдать себя?..»

Пытаясь скрыть смущение, Чу Ваньнин натянул на лицо самое холодное выражение и вполоборота повернул голову к Мо Жаню.

К тому времени Мо Жань выпустил из рук одежду и начал медленно подходить к нему. Возможно, дело было в игре света и тени, но выражение лица его ученика заставило сердце Чу Ваньнина сжаться от испуга. В этот момент Мо Жань напоминал голодного волка, который выскочил на лесную опушку и вдруг увидел кусок нежного парного мяса в капкане. Пока голодное брюхо яростно билось с рассудком, зверь замер в полушаге от желанного куска, яростно сверля его алчущим взглядом. Пламя внутренней борьбы быстро захватило все тело и отразилось мрачным огнем в черных глазах Мо Жаня.

Чу Ваньнин, наконец, сообразил, что что-то в его плане пошло не так. Словно спустив до предела натянутую тетиву, он пронзил напряженную тишину комнаты двумя словами:

— Потри спину.

— …А? — все слова застряли в горле, и все, что мог издать Мо Жань, это хриплый носо-горловой звук, прозвучавший неожиданно сексуально. — Что?

На самом деле это была первая отговорка, которая пришла на ум Чу Ваньнину. Хотя странно звучащий голос Мо Жаня заставил его усомниться в правильности выбранного способа, отступать было поздно, поэтому, собрав всю свою выдержку, он натянул на лицо самое невозмутимое выражение и холодно сказал:

— Раз уж ты уже здесь, потри мне спину и можешь идти.

— …

— Последние дни я был занят и весь пропотел, из-за этого чувствую дискомфорт, — Чу Ваньнин изо всех сил старался выглядеть непринужденно и говорить небрежно. — Помыться не помешает.

Он не был уверен в правдоподобности своей лжи и сомневался в том, что Мо Жань в нее поверил.

Но в итоге Мо Жань послушался его, покорно сходил за небольшим полотенцем и, смочив его теплой водой, принялся тереть ему спину.

Юйхэн ночного неба прослыл мудрецом, но его сегодняшний поступок, без преувеличения, можно было назвать самой глупой вещью, которую он делал в своей жизни.

На этом свете может ли быть что-то более мучительное, чем это?

Горячо любимый человек стоит у тебя за спиной, и через грубое махровое полотенце ты чувствуешь каждое прикосновение его сильных рук, растирающих все твое тело. После каждого такого касания, как после погружения в воды горного родника ранней весной, на теле оставался жаркий алый след. Пусть Мо Жань и сдерживал свою силу, однако его прикосновения были все еще достаточно дерзкими и жесткими. Кроме того, это тело никогда не гладил другой человек, и сейчас он чувствовал, что каждая его мышца дрожит от страха и предвкушения. Чтобы сохранить устойчивость и не выдать себя перед человеком позади него, все тело Чу Ваньнина выгнулось, как туго натянутая струна.

Ему пришлось прижаться лбом к холодной стене, чтобы Мо Жань не мог увидеть, как сильно он кусает губы. От прилива крови его глаза покраснели, предательское свидетельство страстного желания стало твердым и обжигающе горячим, и даже обнажившаяся темная головка увлажнилась первыми каплями росы[2]…

[2] От переводчика: тут «ветка» (枝 zhī чжи) увлажненная каплями «росы» (предъэякулянта).

В конце концов, Чу Ваньнин был невинным человеком, до сих пор ничего не знавшим о плотских утехах, так как он мог испытывать подобное волнение перед человеком, к которому питал сердечную привязанность, и продолжать притворяться возвышенным и чистым моралистом?

Это было слишком нестерпимо…

Но если бы сейчас кто-то попросил Мо Жаня назвать самую мучительную вещь в мире, что бы он ответил?

Пожалуй, вы услышали бы совсем другой ответ. Скорее всего, он сказал, что это, когда перед тобой, широко расправив плечи и упираясь о стену руками, стоит совершенно обнаженный мужчина. Этот человек уверен в себе и не менее уверен в тебе, раз вот так, без опаски, вверяет себя в твои руки. Он полностью доверяет тебе и не боится, даже когда его обнаженное тело и твои руки разделяет лишь грубое полотенце. Тебе же, обуреваемому грязными мыслями и низменными желаниями, остается лишь пылающими руками растирать и разминать его тело с головы до ног.

При этом кому, как не ему, знать: если растирая спину Учителя приложить чуть больше силы, то кожа этого человека возбуждающе раскраснеется, совсем как во время их жестких постельных игр.

Его рука прошлась по лопатке, затем, скользнув ниже, невольно задержалась на талии, постепенно усиливая нажим. Он чувствовал, что тело под его ладонью слегка вздрогнуло, однако, возможно, это у него разыгралось воображение. Покрасневшими глазами Мо Жань уставился на заманчивый изгиб талии, из последних сил сдерживаясь от того, чтобы отбросить полотенце и проследить его собственной рукой, а потом сжать так, чтобы на нежной белоснежной коже осталось пять соблазнительных красных отметин.

Когда-то Мо Вэйюй уже попробовал на вкус этого человека и потерял голову от наслаждения, так как мог он теперь рядом с ним молча давиться слюной и продолжать притворяться благородным праведником?

Это было слишком нестерпимо…

Каждый из этих двоих переживал невыносимые муки, балансируя на грани, когда стоит потереть чуть сильнее и вспыхнет пожар.

Первым не выдержал Чу Ваньнин. Не в силах терпеть эту муку, он хрипло сказал:

— Довольно. Выйди. До остального я сам дотянусь.

Мо Жань облегченно выдохнул и незаметно смахнул со лба мелкие капли пота:

— Да… Учитель… — с трудом выговорил он.

Занавес на двери кухни поднялся и опустился. Мо Жань поспешно покинул дом.

Даже после его ухода Чу Ваньнин еще долго не мог прийти в себя. Он продолжал стоять, подпирая лбом стену. Его уши были такими же ярко-красными, как и следы, оставшиеся на спине от грубого полотенца. Он так и не понял, в конце концов, заметил ли что-то Мо Жань, или нет.

— …

Чуть приоткрыв свои глаза феникса, словно страдая от унижения, Чу Ваньнин закусил нижнюю губу и после долгого колебания все же опустил руку, и крепко сжал болезненное средоточие неудовлетворенного желания.

Он ведь и прибежал сюда, чтобы, облившись холодной водой, подавить порочные побуждения.

Но человек предполагает, а небеса располагают, и нежданно явившийся Мо Жань столкнул его в еще более бурные воды моря плотских страстей. Чу Ваньнин, выбравший для своего духовного роста путь очищения сердца и усмирения плоти, оказался совершенно беспомощен перед телесной оболочкой простого смертного и, в конечном итоге, пошел на поводу собственной похоти, прибегнув к самому низменному способу самоудовлетворения.

Чуть приоткрыв губы и полуприкрыв глаза, с застывшим на лице выражением страдания и почти детской обиды...

Он обессиленно прислонился к ледяной стене горячим лбом. Плечи опустились, кадык ходил ходуном, сбившееся дыхание перемежалось судорожными всхлипами.

Такой грешный, но такой прекрасный.

Подобно попавшей в паутину белой бабочке-паруснику, он увяз в любовных путах, и сколько бы не махал крыльями, уже не мог вырваться на волю.

В конце концов, он был испачкан этой грязью.

Грязный до мозга костей, скорбящий об утраченной невинности, такой жалкий, поддавшийся соблазну Учитель с высоты своих принципов упал в пучину греха.

В конце концов, охваченный ненавистью к себе Чу Ваньнин впечатал кулак в стену. Он был так разочарован и зол, что не рассчитал силу удара и разбил костяшки в кровь.

— Мразь!

Он и сам не знал, кого сейчас бранит: себя или все же Мо Жаня.

Глаза Чу Ваньнина наполнились слезами, в которых были пробудившаяся чувственность и желание, ненависть и досада, растерянность и неверие.

Совершенно незаметно пролетело больше половины месяца с тех пор, как они прибыли в деревню Юйлян, и почти весь урожай был убран с полей.

С того дня памятного омовения спины Чу Ваньнин избегал Мо Жаня, словно он был какой-то ядовитой гадиной. Возможно, со стороны эта перемена в его отношении не была такой уж заметной, но сам он ощущал ее очень остро и мучился от этого еще сильнее.

Долгие годы Чу Ваньнин жил в одиночестве с чистым сердцем, нетронутым порочными желаниями, поэтому был уверен, что без труда сможет снова встать на путь праведности. Не зря же он всегда презирал пары, практикующие двойное совершенствование? Для старейшины Юйхэна подобные отношения были совершенно недопустимы, он никогда не завидовал им, искренне считая подобный путь духовного развития отвратительным и достойным презрения.

Этот человек никогда в жизни не видел порнографических рисунков просто потому что не хотел, и это не было притворством. Чу Ваньнин не отрицал такие понятия как «любовь» и «поцелуй» в отношениях близких людей, если за ними не было никаких пошлых подтекстов, но если речь заходила о чем-то, что выходило за рамки благопристойности, допустим, о «взаимном утешении[3]» или «вторжении», он сразу же бледнел до синевы и впадал в паническое отрицание.

[3] 抚慰 fǔwèi фувэй — утешить/приласкать. От переводчика: отсылка к 相互抚慰 xiānghù fǔwèi сянху фувэй — взаимная мастурбация.

Это можно сравнить с ситуацией, когда еду в тарелке убежденного вегетарианца тайно полили топленым свиным салом. Скорее всего этот человек почувствовал лишь запах и смог бы это съесть. Но если бы перед ним поставили чуть подрумяненный на гриле стейк с кровью, вероятно, он мог бы умереть от отвращения.

В тот день, когда, потеряв голову от желания, Чу Ваньнин довел себя до пика и излился, разум сразу вернулся к нему. Хватая ртом воздух, он долго смотрел на липкую белесую слизь на своих руках и чувствовал себя так, словно ему на голову вылили ведро ледяной воды.

Бледное лицо Чу Ваньнина позеленело.

Что он творит? Вопреки всему, этот щенок, проживший на свете чуть больше двадцати лет, смог лишить его рассудка и возбудить так, что для погашения захлестнувшей его похоти ему пришлось заняться самоудовлетворением.

Чу Ваньнин прямо-таки покрылся гусиной кожей от одной мысли о том, что истинная причина, по которой он отступил на три шага, когда снова столкнулся с Мо Жанем, была в том, что он боялся, что под влиянием напасти, скрытой в его собственном сердце, мог сделать что-то, о чем потом будет сожалеть.

Он отступил, и Мо Жань тоже отступил.

Мо Жань в свою очередь оказался во власти запоздалого страха, когда обнаружил, что его жажда Чу Ваньнина, похоже, намного сильнее, чем он мог предположить. Возведенная им прежде плотина оказалась не в состоянии справиться с бурным потоком чувств и в любой момент могла рухнуть под напором вышедших из берегов желаний.

Он хорошо знал, что было ошибкой полагаться на то, что его человеческая природа может полностью подавить звериную натуру. Поэтому, страшась снова навредить Чу Ваньнину, он также интуитивно старался избегать его общества.

Хотя эти двое отдалились друг от друга, со стороны создавалось обманчивое впечатление, что ученик стал более почтителен к своему учителю, а учитель более доброжелателен к своему ученику.

Эти дни они прожили в мире и согласии.

Однажды охотники подстрелили в горах упитанного водяного оленя. По такому случаю деревенские жители решили устроить ночные посиделки у костра на сушильном поле.

Каждая семья принесла с собой немного еды, выпечку и вяленое мясо, а деревенский староста открыл два больших глиняных кувшина гаоляновой водки. В приподнятом настроении селяне расселись вокруг костра, чтобы насладиться ароматом жареного мяса, едой, выпивкой и праздной беседой. Чу Ваньнин и Мо Жань не стали садиться вместе. Разделенные огнем костра, они украдкой поглядывали друг на друга сквозь бушующее пламя.

Но иногда эти «незаметные» взгляды пересекались на полпути, и тогда каждый делал вид, что это была случайность. Пойманный на подглядывании равнодушно опускал глаза, кожей чувствуя, как к его щеке тут же прилип взгляд того, на кого он сам тайком пытался поглазеть.

Ярко полыхало рыжее пламя, потрескивали дрова.

Люди вокруг смеялись и болтали, шумная деревенская пирушка была в самом разгаре, но эти двое ничего не слышали и не видели. Все, что осталось в их мире: луна на небесах и два человеческих сердца, выхваченные из тьмы ее серебристым сиянием.

Принесенная старостой водка быстро закончилась, но все чувствовали, что ее не хватило, и хотели продолжения веселья.

Очень кстати Мо Жань вспомнил, что у него в доме остался целый кувшин «Белых цветов груши». Оповестив об этом обрадованных селян, он поднялся со своего места и отправился за вином.

На полпути он понял, что кто-то идет за ним следом и, повернувшись всем телом, спросил:

— Кто здесь?

Звук шагов позади сразу стих, а затем в поле его зрения появилась пара ярко-зеленых туфель, украшенных вышитыми желтыми цветами.

Несколько опешивший Мо Жань спросил:

— Барышня Лин-эр? Это ты?

Линь-эр выпила совсем немного, но и этого хватило, чтобы ее нефритово-белые щечки раскраснелись, а сочные губы чуть припухли. Девушка стояла в серебристом свете луны, глядя на него влюбленным взглядом. Следуя за участившимся дыханием, полная грудь быстро поднималась и опускалась. Сделав глубокий вдох, она, наконец, обратилась к нему:

— Бессмертный господин Мо, подождите немного. Я хочу вам что-то сказать.

Автору есть что сказать:

Начало положено! Помогите вашей старшей сестричке подарить героям мозги! Пожертвуйте чего-нибудь на осчастливливание собаки и кота! И уже в следующей главе мозги псины наконец-то встанут на место, и он разберется в своих чувствах! (на самом деле я не такой уж и тугодум - -) Ха-ха-ха-ха! С Новым Годом!

Маленький спектакль «Разные интерпретации конца главы»

1. Если бы Лин-эр говорила за всех читателей...

Лин-эр: — Бессмертный господин Мо, подождите немного. Я хочу вам что-то сказать.

Мо Жань: — Говори.

Лин-эр: — Позвольте спросить вас, когда вы уже тронетесь[4]?

[4] 开车 kāichē кайчэ — завести машину, трогаться; жарг. делать что-то вульгарное/непристойное.

Мо Жань: — ...

2. Если бы Лин-эр была «черным экскурсоводом»...

Лин-эр: — Бессмертный господин Мо, подождите немного. Я хочу вам что-то сказать.

Мо Жань: — Говори.

Ли-эр: — Жареная оленина по-сельски, домашнее вино, итого 889 юаней. Бессмертный господин, будете платить картой или наличными?

Мо Жань: — Но разве вы не говорили, что у нас бесплатный шведский стол?

Лин-эр: — Да, конечно, но вечеринка у костра оплачивается отдельно. Упс!

Мо Жань: — ...

3. Если бы Лин-эр работала сутенершей в кошачьем типа-кафе...

Лин-эр: — Бессмертный господин Мо, подождите немного. Я хочу вам что-то сказать.

Мо Жань: — Говори.

Лин-эр: (незаметно потирая ручки) — Сексуальные бенгалы, воспитанные британцы, горячие манчкины, экзоты на любой вкус. Просто приобретайте наш месячный абонемент, и безлимитно гладьте и тискайте наших кисок. Бессмертный господин, ну как, вы согласны?

Мо Жань: — …А у вас есть белый кот? Стоит его тронуть, и он сразу бьет тебя когтистой лапой раз так десять…