Онлайн чтение книги Хаски и его Учитель Белый Кот The Husky And His White Cat Shizun
Глава 95 - Бедствие из прошлой жизни этого достопочтенного

Грань между мирами живых и мертвых была уже не такой прочной, как в древние времена. Небольшие трещины были обычным явлением и не вызывали у даосов особой паники.

Но сейчас перед ними в небе появился кровавый глаз. В одно мгновение ткань мира начала меняться, сильные порывы ветра поднимали в воздух песок и камни.

Такие великие разломы появлялись не чаще, чем раз в сотню лет.

Кроме Мо Жаня, никто из присутствующих никогда раньше не видел такого бедствия своими глазами. Поэтому и седовласый Ли Усинь, и герой сотен битв Сюэ Чжэнъюн, и ученики сильнейшей в Верхнем Царстве Духовной школы Жуфэн вместе с адептами Пика Сышэн, которым уже приходилось чинить границу между мирами, — все застыли в ужасе, не зная, как справиться с этой напастью.

Мо Жаня же будто ударило молнией. Густой запах крови, казалось, хлынул из его прошлой жизни вместе со звуками зубовного скрежета, хлюпаньем крови и предсмертными хрипами тысяч людей…

Это был небесный разлом.

В прошлой жизни Ши Мэй умер под этими расколовшимися небесами. Тогда он вместе с Чу Ваньнином пытался восстановить границу, однако его духовных сил было недостаточно, чтобы остановить десятки тысяч злобных призраков, устремившихся наружу из разлома между мирами...

Но это совершенно точно должно было случиться только через три года! Мо Жань отчетливо помнил ту снежную ночь в канун Нового года, воздух, еще пахнущий дымом фейерверков, и кусочки конфетти, валяющиеся в снегу. Той ночью он вместе со всеми пил вино Тусу[1].

[1] 屠苏酒 túsūjiǔ вино тусу — крепкое вино, сделанное из трав: тусу, китайский перец, атрактилодес, китайский колокольчик, корица. Считалось, что этот сорт новогоднего вина способен на год устранять всякую нечисть и предотвращать чуму.

Тогда слегка пьяный Мо Жань поднял взгляд. В теплом свете свечей глаза Ши Мея сверкали, как вода в роднике. И чем больше он смотрел в них, тем быстрее расцветало в его сердце светлое чувство первой любви.

Пик Сышэн тогда был до краев наполнен улыбками, смехом и весельем.

В ту ночь Мо Жань подумал: в общем-то ему больше ничего и не нужно, чтобы быть счастливым. Даже если у него не выйдет добиться взаимности от человека, который ему нравится, будет достаточно и того, что он сможет всю жизнь просто наблюдать за ним и быть рядом.

Дым фейерверков рассеялся, и ученики разошлись по своим комнатам. Он и Ши Мэй вместе покинули Зал Мэнпо и направились к общежитию. Поземка пробежала по заснеженной земле. Мо заметил, что Ши Мэй замерз, и снял свою мантию, чтобы накинуть ее на плечи друга. Глотнув еще немного вина, Мо Жань незаметно залюбовался юношей рядом с собой. Он был таким нежным и чистым, как первый снег, осквернить который было бы преступлением.

— А-Жань.

— Да?

— Ты слишком много выпил сегодня.

— Ха-ха, правда? — Мо Жань было засмеялся, но вдруг ему стало не до смеха.

Прохладные ладони Ши Мэя бережно обхватили его разгоряченное лицо. Щеки Мо залил горячий румянец, он вздрогнул и широко открыл глаза.

Ши Мэй улыбнулся ему.

— Скажешь нет? Посмотри на себя. Выпил три чаши вина и весь покраснел.

— Мне просто жарко, — Мо Жань неуклюже почесал в затылке, и его щеки запылали еще ярче.

В то время Мо Жань был счастлив тем, что имел. Ему нравился этот человек, но он не предпринимал никаких действий, чтобы завоевать его любовь, не смея даже мечтать о взаимности.

Ши Мэй только прикоснулся к его лицу, а Мо Жань был так счастлив, словно его поцеловали Небеса. Онемев от восторга, он замер, ошеломленный и растерянный.

Черные как смоль теплые глаза наполнились восторгом и благодарностью.

Они расстались у дверей общежития. Ши Мэй снял мантию, повернулся к нему и улыбнулся.

— А-Жань.

Мо уже собирался уходить, но, услышав оклик, как юла крутанулся назад и с жадностью уставился на Ши Мэя, боясь что-то упустить.

— Да, я здесь!

— Спасибо за мантию.

— Не за что. Мне все равно жарко.

— И еще… — Взгляд Ши Мэя стал еще нежнее, таким теплым, что почти растопил весь холод этой долгой зимы. — А-Жань, на самом деле я...

Громыхнул разорвавшийся вдалеке фейерверк.

Мо Жань не расслышал, что Ши Мэй произнес тогда, а может, он ничего и не сказал.

Когда вокруг воцарилась тишина, Ши Мэй толкнул дверь в свою спальню.

Мо Жань поспешил окликнуть его:

— Подожди! Что ты только что сказал?

Но тот только бросил на него странный чуть насмешливый взгляд и подмигнул:

— Некоторые слова не повторяют дважды.

— Ши Мэй...

Но этот сводящий с ума, самый желанный для Мо Жаня человек только выглянул из-за теплого занавеса, прикрывающего вход в комнату. Мо Жань мог видеть только половину изящного красивого лица и улыбку, которую никогда не смог бы забыть.

— Уже поздно, я пойду спать. Завтра утром просыпайся пораньше, и если тебе будет все еще интересно, то я скажу тебе... — он опустил мягкие пушистые ресницы, похожие на веточки мимозы. — Я снова скажу тебе это…

Внезапно небеса раскололись, и кровавый рассвет наступил раньше, чем кто-либо ожидал.

Мо Жань так и не узнал, что хотел сказать ему Ши Мэй, все самые светлые мечты его юности окрасились алым.

Сколько раз посреди ночи он вспоминал улыбающееся лицо, наполовину скрытое теплым занавесом, такое прекрасное, такое ласковое, что он не был уверен, не привиделся ли ему тогда этот взгляд, полный безграничной любви.

Этот момент Мо видел в своих снах снова и снова до конца своей жизни.

Только в них Ши Мэй признавался ему в любви. Он просыпался со счастливой улыбкой и был так счастлив, что порой даже забывал, что Ши Мэй умер, и прошлое не вернуть назад.

Мо Жань улыбался и думал, что отныне будет делать для него только хорошее, и никогда не огорчит его.

Но всегда с осознанием реальности эта улыбка тонула в слезах.

Он прятал лицо в ладонях, глубоко скорбя в своем сердце.

В ту снежную ночь в канун Нового года ветер унес слова, которые он никогда так и не услышал.

Пронзив десять тысяч ли грозовых облаков, Врата Ада разверзлись.

Бесчисленные злые духи хлынули из расщелины в Небесах, подобно многотысячной армии, ворвавшейся в осажденный город. Вопли вокруг выдернули Мо Жаня из воспоминаний.

Почти обезумев, он с трудом двигался в этом бушующем море из сражающихся людей и призраков и кричал, лихорадочно пытаясь найти...

— Ши Мэй!.. Ши Мэй! Ши Минцзин!.. Где ты?! Где?!

«Я не знаю, почему Небеса раскололись на три года раньше.

Я не знаю, смогу ли защитить тебя на этот раз.

Но я не могу снова смотреть на твою боль, не могу видеть, как ты умираешь.

Я прошу тебя, только живи!..

Мне так стыдно! Я все еще слишком слаб, чтобы защитить тебя, и слишком глуп, раз думал, что контролирую ситуацию и на этот раз успею подготовиться! Ну где же ты?!»

— А-Жань?

В звоне оружия он с трудом различил знакомый тихий голос.

— Ши Мэй!

Он увидел его рядом с Сюэ Мэном. Ши Мэй был скрыт магическим водным щитом, который защищал его от атакующих злых духов. Горло Мо Жаня перехватило от волнения, глаза покраснели, когда, забыв обо всем, он бросился к Ши Мэю.

— Сукин ты сын, быстро иди сюда и помоги нам! — Сюэ Мэн дрался один против десятерых, но мертвецы прибывали нескончаемым потоком, от усталости и напряжения его лоб уже покрылся потом. Сквозь стиснутые зубы, он выдохнул. — Быстрее!

Зачем повторять? Мо Жань бросился вперед, на ходу призывая Цзяньгуй.

Он взмахнул рукой, алая плеть обрушилась на призраков перед ним, в мгновение ока превратив их в пыль. Мо Жань повернулся к Ши Мэю и крикнул:

— Держись рядом! Следуй за мной!

— Я хочу помочь Учителю…

Стоило Мо Жаню услышать эти слова, как его накрыл приступ панического ужаса:

— Не ходи!

В этой битве он не должен был позволять Ши Мэю приближаться к Чу Ваньнину.

В прошлом он уже слышал эту фразу, слово в слово...

— Я хочу помочь Учителю…

— Хорошо, иди, — ответил он тогда, — рядом с Учителем ты будешь в безопасности. Не отходи от него, позволь ему защитить тебя.

Какой вздор…

«Позволь ему защитить тебя».

Чу Ваньнин! Чу Ваньнин! Мо Жань все предусмотрел, но забыл, что речь идет о Чу Ваньнине!

Бесчувственном. Хладнокровном. Безжалостном.

Его сердце заботила судьба всех людей, но ему было безразлично, умрет ли его ученик!

— Не ходи к нему! Он сможет справиться сам!

События в двух жизнях наложились друг на друга. Лицо Мо Жаня онемело, а глаза налились кровью. Он сердито закричал Ши Мэю:

— Никуда не уходи, останься!

— Но Учитель уже израсходовал так много духовной энергии...

— Он не умрет! За собой следи! — прикрикнул Мо, нахмурясь, и остервенело опуская на мертвецов свое божественное оружие. В мгновение ока кровь полилась рекой, ошметки плоти и брызги крови разлетелись вокруг, как взорвавшийся фейерверк.

Хотя сейчас его духовная сила не шла в сравнение с тем, чего он достиг в прошлой жизни, но каждое движение было четким и выверенным. В конце концов, Мо Вэйюй прошел через сотни битв и сражался с такими выдающимися воинами, как Е Ванси и Чу Ваньнин, так что даже миллионы зомби не смогли бы испугать его.

Трещина в небе все увеличивалась в размерах.

Столетиями томящиеся в мире мертвых призраки, наконец, получили шанс вырваться на волю и теперь, подобно песчаной буре и проливному дождю, падали на землю, смешавшись с мертвецами из города Цайде, которые один за другим освобождались от оков Тяньвэнь. Безумная и ужасающая картина. При этом воздух наполнился оглушительной мешаниной звуков, словно в котел с кипящим маслом плеснули воды. Подобно саранче, уничтожающей посевы, призраки кидались на живых и пожирали их. Ученики Пика Сышэн еще держали строй, но люди Жуфэн и Усадьбы Битань были рассеяны. Многие залитые кровью заклинатели рыдали от ужаса, не в силах избежать смертоносного призрачного вихря.

Чу Ваньнин был слишком далеко, чтобы Мо Жань мог понять, в каком он состоянии.

Он случайно увидел Е Ванси и Наньгун Сы в бушующем море людей. Эти двое, несмотря на все былые разногласия, двигались потрясающе слаженно.

Он наблюдал, как Е Ванси отбросил длинный меч, и в его руке в синем сиянии материализовался длинный лук, такой же как у Наньгун Сы. Они оглянулись друг на друга, а потом, на мгновение соприкоснувшись плечами, устремились в разные стороны, расстреливая своими заговоренными стрелами самые большие скопления мертвецов.

Свист!

Два человека почти одновременно спустили тетивы, и со звуком, похожим на крик диких гусей, множество стрел с белым оперением взлетели в воздух. Эти стрелы летели быстрее ветра и, пронзая попавшихся на пути призраков, разрывали их духовную сущности на части.

Наньгун Сы с гордым видом протянул руку к колчану за новой стрелой, но его рука ухватила пустоту.

— Больше нет?

— Вот, — не дожидаясь, пока он опять вспылит, Е Ванси бросил ему пучок белых стрел. — Ты всегда забываешь взять запас.

— Хм… — Наньгун Сы фыркнул, но ситуация была критической, и сейчас ему было не до гарцевания перед Е Ванси. Так что он просто взял стрелы, и эти двое снова ринулись в бой.

Полчаса пролетели как миг. Хотя первая волна призраков была уничтожена, но из Царства мертвых их пришло еще больше.

Ли Усинь, одним ударом развеяв больше десятка душ, повернулся и крикнул Сюэ Чжэнъюну:

— Так больше нельзя, мы не выдержим! Пусть ваши люди восстановят барьер!

Сюэ Чжэнъюн посмотрел в сторону Цайде. С четырех сторон света город был огорожен четырьмя сияющими золотом массивами.

Он перевел дыхание и сердито ответил:

— Легко сказать! Вы можете восстановить барьер? Или у вас остались люди, которые могут это сделать?

— Я… — лицо Ли Усиня потемнело от гнева. — Моя школа не специализируется на барьерных чарах.

— Тогда заткнитесь! Думаете, можете сделать больше Юйхэна? Чу Ваньнин держит те четыре массива, чтобы мертвые и духи не смогли вырваться наружу и не вырезали всех живых в этих землях. Если уж совершенствующиеся не могут справиться, обычные люди не смогут оказать им никакого сопротивления!

— Лучше уж допустить смерть простых людей, чем хаос в мире совершенствующихся. Если не прикажете своим людям починить барьер и закрыть эту трещину, боюсь, это никогда не закончится!

Сюэ Чжэнъюн яростно взмахнул своим стальным веером. Порожденный им порыв ледяного ветра как будто специально задел щеку Ли Усиня.

— Считаете, что ради выживания элиты Верхнего Царства можно пожертвовать всеми людьми Нижнего Царства?

— Не говорите ерунды! Иногда надо уступить пешку, чтобы сохранить ладью! Если бы раскол случился в моей школе, я бы, не задумываясь, пожертвовал им, чтобы сохранить спокойствие во всем мире.

— Отличные слова! И ведь глава Ли может говорить их безо всякого смущения! — Сюэ Чжэнъюн гневно рассмеялся, его тигриный взгляд презрительно скользнул по Ли Усиню. — Вход в Призрачное Царство находится в моих землях, и никогда не переместится в Усадьбу Битань. Похоже, эти земли и Пик Сышэн могут быть разрушены десятки тысяч раз, ради того, чтобы защитить мир и покой во всем вашем мире. Глава Ли, а вы прирожденный оратор!

Они сражались и сражались, и, когда ситуация стала почти безвыходной, люди внезапно увидели в западной стороне небосклона ослепительно белое сияние.

Прежде, чем выжившие смогли понять, друзья это или враги, они услышали, как из-за облаков полилась музыка, которая вмиг перекрыла завывание ветра и шум ливня. Мелодия, рожденная перебором струн, упала с небес на землю, подобно тысячам ледяных стрел и огненных мечей. Хотя люди все еще не могли увидеть источник, в этих звуках каждый мог услышать ржание коней боевой кавалерии, сияние тысяч заговоренных мечей, огонь сигнальных маяков и камень крепостных стен.

Куньлуньский Дворец Тасюэ!

Сюэ Чжэнъюн поднял глаза и посмотрел на снежно-белое облако, которое стремительно приближалось к ним. Наконец, он смог рассмотреть летящих на мечах людей. Все они были одеты в невесомые одежды цвета снега и утреннего тумана, белизну которых лишь подчеркивали парящие вокруг них лепестки персиковых цветов. И мужчины, и женщины выглядели слишком нежными на вид, мало кому можно было дать больше двадцати лет.

Люди из Дворца Тасюэ сидели или стояли на мечах, удерживая в руках музыкальные инструменты. У половины в руках были пипы[2]. Остальные склонились над гуцинями. Слившиеся в единую какофонию оглушительно-громкие и очень тихие, протяжные и отрывистые, чистые и глухие звуки пролились с небес, заставив всех злых духов и живых мертвецов плакать кровавыми слезами, не в силах вырваться из клетки этой сводящей с ума мелодии.

[2] 琵琶 pípa — пипа или циньская лютня: 4-струнный щипковый музыкальный инструмент типа лютни.

Людей из Дворца Тасюэ возглавлял юноша со светло-русыми волосами, глазами цвета зеленого нефрита и совершенными чертами лица. Он был одет в снежные одежды, белизна которых оттенялась прозрачным, как вода, камнем на его лбу, распахнутый ворот открывал тонкую шею, похожую на горлышко фарфоровой бутылки. Из-за того, что в горах Куньлунь всегда было холодно, на верхние одежды было накинуто манто из белой лисы, придававшее его облику еще большее изящество.

В руках он держал изящную пипу. Нахмурясь, юноша провел пальцами по струнам. Бесчисленные персиковые лепестки, кружащиеся вокруг него, начали свой танец, следуя за наигрываемой им мелодией.

— Четыре моря страдают от божественного ветра. Тысячелетиями благословение свыше отправиться в обитель бессмертных. Боевая броня сияет ярче солнца. Сегодня настало время для великого подвига[3].

[3] 四海皇风被，千年德水清，戎衣更不著，今日高功成。Источник: 舞曲歌辞·凯乐歌辞 (Боевая песня-марш). Поэт: 贺圣欢.

Звук лютни затих. Юноша посмотрел на Сюэ Чжэнъюна и других совершенствующихся, и открыл рот, чтобы произнести речь, как вдруг издалека раздался гневный окрик:

— Мэй Ханьсюэ! Что ты здесь забыл, сукин сын?! — это был Сюэ Мэн. Он бросился к тому месту, над которым завис меч Мэй Ханьсюэ, и, задрав голову, продолжил его поносить. — Почему Куньлуньский Дворец Тасюэ отправил к нам на помощь такого безответственного идиота?!

Е Ванси оглянулся на звук брани. Увидев молодого человека в снежных одеждах, окруженного водоворотом персиковых лепестков, он тоже разозлился.

— … Это он?

— Что? Ты тоже его знаешь? — спросил Наньгун Сы.

— Не совсем, — Е Ванси тоже был не рад встрече с Мэй Ханьсюэ, хотя и не стал браниться, как Сюэ Мэн. Отвернувшись, он бросил лишь два слова. — Мы дрались.

— О, и как он? — по-настоящему заинтересовался Наньгун Сы.

Е Ванси холодно усмехнулся:

— Прятался за женские юбки. Как сам-то думаешь?

Наньгун Сы: — ...

Автору есть что сказать:

тема для обсуждения!

Прошлая жизнь превратила нормального человека в собаку. Стоило Небесам треснуть, как черный хаски Тасянь-Цзюнь снова поднял голову.