Онлайн чтение книги Хаски и его Учитель Белый Кот The Husky And His White Cat Shizun
Глава 100 - Последнее слово Учителя

Мо Жань был в ужасе.

До этого он видел Цзюгэ лишь однажды. Это случилось во время их поединка не на жизнь, а на смерть. Тогда Чу Ваньнин призвал Цзюгэ, и нежный звук гуциня разорвал небесный шелк и разметал облака.

Мертвые люди, звери и птицы, оживленные при помощи магической техники Вэйци Чжэньлун, так же, как еще живые шашки на его игральной доске, попав под воздействие магии музыки Цзюгэ, очнулись и вышли из-под контроля. Тогда песня гуциня в одно мгновение повергла в хаос всю миллионную армию Мо Жаня.

Но для того чтобы призвать столь непревзойденное духовное оружие, нужно было потратить огромное количество духовной энергии, а лишенный духовного ядра Чу Ваньнин не мог использовать даже Тяньвэнь. Как же он смог призвать оружие несравнимо сильнее, чем лоза Божественной ивы?

Ожесточенная битва у озера Тяньчи мало чем уступала той, где сражались учитель и ученик. Но Мо Жань не мог припомнить всех деталей той кровавой бойни, и рядом с ним не было никого, кто мог бы об этом рассказать.

По правде говоря, в прошлой жизни и до самой смерти Мо Жань так и не смог понять, почему Чу Ваньнин пошел на то, чтобы использовать свою душу[1] для призыва Цзюгэ.

[1] 魂魄 húnpò хуньпо — дух и душа, включает три бессмертные части, а также две смертные части «инь» и «янь».

На его месте любой другой, даже самый непревзойденный мастер боевых искусств, не поступил бы так опрометчиво.

В одно мгновение под звуки, слетающие со струн Цзюгэ, все марионетки, созданные Мо Жанем при помощи Вэйци Чжэньлун, превратились в пепел. Даже по сравнению с той мощью, что Мо Жань не мог забыть на протяжении многих лет, сила божественного гуциня сейчас стала еще чище и неукротимее. В какой-то момент он засомневался, а правда ли духовное ядро Чу Ваньнина в прошлом было уничтожено? Возможно, все эти годы Чу Ваньнин на самом деле покорно сносил все унижения и притворялся, выжидая возможность, чтобы кровью смыть позор.

Позже Мо Жань не раз с тоской думал: если Чу Ваньнин все эти годы только притворялся слабым, скорее всего, все не зашло бы так далеко.

Так было бы лучше.

Цзюгэ разрушил технику Мо Жаня, и яростно сражавшиеся с друг другом заклинатели в одно мгновение очнулись. Звуки, исходящие от гуциня, даже разбили ледяные колонны, к которым были прикованы Сюэ Мэн и Мэй Ханьсюэ. Мо Жань взмыл к облакам. Яростный ветер подхватил его одежды, злым восторгом вспыхнули темные глаза. Он хотел увидеть, сколько еще неизвестных ему боевых техник сможет использовать против него Чу Ваньнин.

Минуя облачные гребни, Мо Жань достиг границы магического круга и встал напротив Чу Ваньнина, только чтобы увидеть, как бледные тонкие руки перестали перебирать струны Цзюгэ.

Звук затих. Чу Ваньнин поднял голову.

Его лицо было холоднее льда и белее снега, сияющих под лучами полуденного солнца.

— Мо Жань, подойди.

Он и сам не знал, почему послушно сделал шаг вперед.

На пальце Чу Ваньнина вспыхнул изумрудный огонек, от которого отделились тонкие сияющие нити. Они потянулись к груди Мо Жаня, проникнув в его тело в районе сердца. Мо Жань запоздало испугался, что Чу Ваньнин решил таким образом покончить с ним.

Однако исходивший от руки учителя свет не причинял боли, а напротив, по всему его телу разлилось приятное тепло.

— Рану, что нанес тебе меч Сюэ Мэна, я излечил. — Чу Ваньнин тихо вздохнул и продолжил мягко, на одном вдохе. — Отпусти его, Мо Жань. Если и он умрет, у тебя не останется никого, с кем ты сможешь поговорить о прошлом...

Прежде, чем до Мо Жаня дошел смысл его слов, магический барьер под его ногами исчез вместе с призванным Чу Ваньнином божественным гуцинем.

В последний момент Мо Жань успел призвать Бугуй и вскочить на него, зависнув среди облаков. Чу Ваньнин же просто падал вниз, как высохший лист, сорвавшийся с дерева поздней осенью. Словно эта последняя песня Цзюгэ исчерпала все его жизненные и духовные силы.

— Ваньнин!

Изменившись в лице, Мо Жань направил свой меч вниз. Он успел подхватить на руки безвольное тело прежде, чем оно разбилось о лед Тяньчи.

— Чу Ваньнин! Ты… ты…

Глаза Чу Ваньнина были закрыты, из его ушей, рта и носа текла кровь.

Для Чу Ваньнина всегда было важно сохранять чувство собственного достоинства. Этот человек держал осанку и не сгибал спину, даже когда Мо Жань заточил его во Дворце Ушань. Он никогда не позволял себе выглядеть недостойно. Но сейчас, потеряв контроль над собственным телом, Чу Ваньнин истекал кровью и выглядел по-настоящему жалко. От его праведного и благородного образа ничего не осталось.

Чу Ваньнин, сглотнув пузырившуюся у него на губах кровь, прохрипел:

— Ты говорил… я не могу выбрать жить или умереть… но видишь, Мо Жань… в итоге ты недооценил своего учителя... Если я решил уйти, ты не можешь помешать… не можешь удержать меня...

— Учитель… Учитель!.. — Мо Жань смотрел на него и чувствовал, как кровь стынет в жилах, и холод прокрадывается в сердце. В этот момент он чувствовал себя совершенно беспомощным и мог только кричать.

Чу Ваньнин улыбнулся и чуть приподнялся. В этот момент он выглядел почти счастливым:

— Я так долго влачил жалкое существование, но в душе так и не смог смириться. Думал… все время думал, что если останусь с тобой еще на несколько лет, смогу обучить тебя… не творить снова все это зло… однако сейчас… сейчас…

Мо Жань почувствовал, что дрожит. Сжимая в руках безвольное тело своего учителя, он вдруг испугался по-настоящему.

Ужас.

Более десяти лет прошло с тех пор, как он испытывал это чувство. Сейчас же оно налетело так внезапно и нанесло сокрушительный удар по его сердцу.

— Теперь я понял, что только моя смерть может изменить тебя… больше не делай зла…

Казалось, каждое произнесенное слово причиняло Чу Ваньнину сильнейшую боль. Он бросил все силы на то, чтобы вызвать Цзюгэ, и теперь не только его духовное ядро было разрушено, но и все тело смято и изломано. Из-за того, что все внутренние органы были повреждены, кровь непрерывным потоком лилась из его рта. Продолжая сжимать его в объятиях, Мо Жань опустился на берег озера Тяньчи. Обезумев от внутренней боли и страха, он непрерывно вливал поток духовной энергии в тело Чу Ваньнина, но она тут же рассеивалась, как капля пресной воды, упавшая в соленые воды моря.

Теперь Мо Жань действительно запаниковал. Великий Наступающий на бессмертных Император, цеплялся за умирающего, снова и снова пытаясь поделиться с ним своей духовной энергией.

— Бесполезно… Мо Жань…. Я использовал свою жизнь, чтобы вызвать Цзюгэ. Моя смерть неизбежна. Если у тебя... в сердце сохранилось немного света… пожалуйста, я прошу тебя… отпусти…

Кого отпустить?

Сюэ Мэна и Мэй Ханьсюэ?

Всех этих людей из Куньлуньского Дворца Тасюэ? Или весь мир совершенствующихся?

Да-да! Конечно, он может всех отпустить! Если это нужно, чтобы Чу Ваньнин жил, лишь бы этот самый ненавистный для него человек не умер вот так.

Чу Ваньнин задрожал и, с трудом подняв руку, холодным как лед кончиком пальца дотронулся до лба Мо Жаня. Этот жест выглядел очень интимным, исполненным искренней привязанности и сочувствия.

— Пожалуйста, я прошу тебя… освободись… отпусти себя…

Злобное выражение на лице Мо Жань в одно мгновение замерзло и превратилось в гротескную маску.

Отпустить кого…

На границе жизни и смерти о ком это он так беспокоится?

Отпусти… Отпусти себя…

Он ведь это сказал?

Сейчас, сжимая тело учителя в своих руках, Тасянь-Цзюнь одновременно испытывал самые противоречивые чувства: растерянность и облегчение, удовлетворение и сильнейшую душевную боль.

— Отпустить себя? Твое последнее желание — чтобы я себя отпустил?

Мо Жань беспрестанно бормотал эту фразу. Его глаза налились кровью, и он зашелся в безумном хохоте. Его смех был злобным и неистовым, как будто темное пламя из адских глубин пронзило небеса, испепелив его рассудок и душу.

— Ха-ха-ха-ха! Освободить себя? Чу Ваньнин, ты еще безумнее меня! Такой наивный… ха-ха-ха-ха!

Казалось, что весь хребет Куньлунь вибрирует от эха его мрачного хохота. Этот полный нечеловеческого веселья, искореженный хриплый хохот заставил каждого, кто слышал его, содрогнулся от ужаса.

Безумный смех отдавался нестерпимой болью внутри Чу Ваньнина, но он мог только глотать кровавую пену. Если бы у него остались силы, он бы нахмурил брови, но сейчас ему оставалось только с грустным выражением смотреть на Мо Жаня. Прекрасные очи феникса, некогда столь острые и непреклонные, полные строгости и решимости, а иногда исполненные тепла и нежности, сейчас были наполнены безграничной печалью. Эти глаза, такие же чистые и прозрачные, как лед озера Тяньчи, постепенно затуманились, словно покрывшийся инеем фарфор.

Взгляд Чу Ваньнина становился все более рассеянным, некогда блестящие, метающие молнии глаза, теперь совсем потухли и, казалось, уже ничего не видели.

Наконец, он мягко прошептал:

— Не смейся, когда я вижу тебя таким, мое сердце разрывается от боли…

— …

— Мо Жань, всю эту жизнь, несмотря на то, что было после… с самого начала я плохо учил тебя... сказал, что твой дурной характер не поддается исправлению… это я тебя подвел... в жизни и в смерти я не буду винить тебя… — лицо Чу Ваньнина окончательно утратило все краски, мертвенно бледные губы почти не двигались. Собрав последние силы, он поднял взгляд, чтобы посмотреть в лицо Мо Жаня. Широко открытые глаза переполнились влагой, но вместо слез из его глазниц по щекам потекли капли крови.

Плачущий Чу Ваньнин, в конце концов, смог прохрипеть:

— Но ты… на самом деле так сильно ненавидишь меня… до самого конца… что даже сейчас не хочешь дать мне... уйти с миром…. Мо Жань… Мо Жань… перестань… не делай этого снова… я прошу снова, проснись… опомнись… поверни назад... ты должен одуматься...

Проснись…

Он просил его проснуться, но сам заснул, устремив вдаль взгляд широко открытых глаз. Вот так взял и заснул!

Мо Жань не мог в это поверить. Он не хотел верить, что Чу Ваньнин мог вот так просто взять и умереть.

Почитаемый всеми образцовый наставник, его Учитель, которого он ненавидел как никого в этом мире, вот так просто взял и умер.

Он лежал в объятьях Мо Жаня, его алая кровь впитывалась в лед озера Тяньчи и камень горы Куньлунь.

Потихоньку мороз делал свое дело, и мертвое тело окоченело и покрылось инеем.

Мо Жань долго рассматривал окровавленное лицо Чу Ваньнина, потом попытался вытереть его рукавом.

Крови было слишком много. Скалясь, Мо Жань свирепо стирал кровь с губ и волос, пытаясь очистить от ржавой грязи светлую кожу, но в итоге размазывал ее еще больше.

В какой-то момент лицо Чу Ваньнина превратилось в окровавленную маску с размытыми чертами.

Наконец, прилипшая к губам Мо Жаня ухмылка спала, и, закрыв глаза, он прошептал:

— На этот раз ты выиграл, Чу Ваньнин. Я не смог предотвратить твою смерть.

Какое-то время он молчал. Когда он снова открыл глаза, они стали иссиня-черными замерзшими колодцами, в самой глубине которых пылал адский огонь.

— Но и ты недооценил меня. Если ты не хочешь жить, я не могу остановить тебя. Но если я хочу, чтобы ты не умер, ты тоже не сможешь меня остановить.

Так и не объявив миру о смерти Чу Ваньнина, Мо Жань своими руками перенес его тело обратно на Пик Сышэн.

В то время он уже достиг уровня совершенствования, позволяющего ему, используя духовные силы, поддерживать мертвое тело в нетленном состоянии. Он разместил труп Чу Ваньнина в Павильоне Алого Лотоса и таким образом заставил его «жить» дальше.

Он так и не смог принять тот факт, что своими руками убил единственного человека, который искренне заботился о нем.

Пока это тело не обратилось в прах, пока он мог каждый день видеть его… Мо Жань мог позволить себе думать, что Чу Ваньнин не умер.

Была ли это его безумная ненависть или извращенная любовь, но у него все еще было место, где он мог спрятаться от мира и отдохнуть душой.

Наступающий на бессмертных Император окончательно сошел с ума.

После смерти Чу Ваньнина он каждый день отправлялся в Павильон Алого Лотоса, чтобы посмотреть на труп. В первые дни его глаза метали злые молнии, а с губ лился яд. Он расхаживал перед мертвым телом и непрестанно ругал его:

— Чу Ваньнин, ты получил по заслугам! Всегда беспокоился обо всех людях, живущих в этом мире, но только не обо мне. Ты — лицемер! И ты называешь себя Учителем? Я был так слеп, когда выбрал тебя своим наставником! Ты — дрянь!

Спустя какое-то время он продолжал приходить сюда каждый день, чтобы снова и снова спрашивать:

— Почему ты так долго спишь? Когда проснешься? Я уже давно отпустил Сюэ Мэна. Твое тело практически пришло в норму. Давай, вставай!

Каждый раз, когда он вел подобные разговоры, слуги и весь двор лишь укреплялись в мысли, что император потерял чувство реальности и сошел с ума.

Его жену Сун Цютун также очень волновало это прогрессирующее сумасшествие. Женщина была очень напугана, поэтому однажды, воспользовавшись одним из редких спокойных дней, возлежа на подушке, обратилась к нему:

— А-Жань, мертвые не могут воскреснуть. Знаю, что ты тоскуешь, но…

— Тоскую?

— …

Сун Цютун как никто умела читать интонации и настроение императора. Все эти годы рядом с Мо Жанем она жила, словно ступая по тонкому льду. Стоило ей заметить, как от ее слов почернело лицо супруга, Сун Цютун поспешно замолчала и опустила взгляд:

— Я всего лишь недостойная женщина[2], которая сказала глупость.

[2] 妾身 цишень «ничтожный человек» — так в древние времена женщина говорила о себе в третьем лице, ставя себя ниже супруга или господина.

— Нет, продолжай... — на этот раз Мо Жань не собирался отпускать ее так легко. Прищурившись, он сказал: — Выплюнув половину, зачем глотать остальное? Ты сказала, что я тоскую?

— Ваше величество…

В черных глазах Мо Жаня полыхнула молния. Внезапно он поднялся и, схватив Сун Цютун за тонкую шею, безжалостно выдернул из постели расслабленное после их соития тело.

В одно мгновение его лицо стало похоже на оскалившуюся морду свирепого хищника.

— Что значит: «мертвые не могут воскреснуть»? Кто умер? Кто должен воскреснуть? — Мо Жань сквозь зубы цедил каждое слово, пальцы на шее жертвы сжимались все сильнее. — Никто не умер, никто не желает никого возвращать к жизни, и никто здесь не тоскует!

Из последних сил борясь за свою жизнь, Сун Цютун смогла прохрипеть лишь:

— Павильон... Алого Лотоса...

Этих слов хватило, чтобы от охватившего его гнева глаза Мо Жаня налились кровью, а на его шее вздулись вены.

— В Павильоне Алого Лотоса только спящий[3] Чу Ваньнин! Думай, что говоришь! Вздумала в чем-то упрекать этого достопочтенного? Злобная тварь!

[3] 昏睡 hūnshuì — летаргический сон, кома.

Сун Цютун, увидев, что он совсем забылся от ярости, внутренне вся съежилась от страха. Не понимая, что так только подстегивает безумие Мо Жаня, она, чуть повысив голос, попыталась достучаться до него:

— Ваше величество, человек, который лежит в Павильоне Алого Лотоса, давно умер. Но вы дни напролет проводите рядом с ним в этом месте... Как ваша скромная слуга может не волноваться?

Она очень хитро построила свою речь, скрыв свои истинные желания за искренней заботой о Мо Жане. Разве он мог бы обвинить ее в том, что она беспокоится о нем?

Мо Жань внимательно посмотрел на нее, его дыхание постепенно выровнялось. Со стороны казалось, что император прислушался к ее словам и больше не злится.

Немного помедлив, он спокойно сказал:

— Ты волнуешься за меня, я понял.

Сун Цютун вздохнула с облегчением:

— Эта скромная супруга желает вашему величеству только добра. Ради этого она готова положить свою жизнь. Вы такой глубоко чувствующий человек, но все же не стоит принимать все так близко к сердцу.

— В таком случае, по твоему мнению, что должен сделать этот достопочтенный?

— Эта недостойная женщина сболтнула лишнего, но лишь потому, что желает быть полезной вашему величеству. Эта женщина полагает, что надо назначить дату когда Чу... образцовый наставник Чу будет захоронен… Он уже мертв. Каждый раз видеть это лишенное души бренное тело очень болезненно для вашего величества.

— Что еще? Если тебе есть что сказать, сегодня можешь высказать все.

Сун Цютун увидела, что выражение его лица смягчилось, и у нее отлегло от сердца.

Она чуть прикрыла глаза и наклонила голову. Сун Цютун давно уже поняла, что так еще сильнее походит на Ши Минцзина, ведь она давно убедилась, что Ши Минцзин был слабым местом Мо Вэйюя. Хотя она никогда не понимала истоков этой привязанности, но уже давно научилась использовать ее в своих интересах. Даже в мелочах подчеркивая свое сходство с Ши Минцзином, ей годами удавалось поддерживать в императоре любовный интерес. Это было похоже на то, словно воображаемый третий лишний всегда присутствовал в постели рядом с ними.

Хотя этот ветреный мужчина любил проводить время в ее обществе, с момента вступления в брак Мо Вэйюй донимал ее своим вниманием только если был расстроен или пьян. Сун Цютун для себя решила, что, скорее всего, Мо Жаня вообще не очень привлекает женская красота. Так что незримое присутствие Ши Минцзина ей совсем не мешало, а даже играло на руку.

Ей было совершенно ясно, что тот мужчина с Пика Сышэн, умерший много лет назад, был истинной любовью Тасянь-Цзюня.

Разве можно сравнивать его и Чу Ваньнина?

Сун Цютун думала, что наставник Чу был всего лишь игрушкой, на которой Тасянь-Цзюнь вымещал свою злобу, ненависть и грязные желания, в его лице втаптывая в грязь все идеалы и моральные устои мира. Хотя после того, как Чу Ваньнин обменял свою жизнь на жизни его врагов, Мо Вэйюй изводил себя, день и ночь думая о нем, Сун Цютун полагала, что все это из-за чувства вины, и потребуется совсем немного времени, чтобы ее муж забыл об этом.

Она была уверена, что раз уж обладает лицом Ши Минцзина, живой мертвец из Павильона Алого Лотоса ей не соперник.

Но она не могла допустить, чтобы Мо Жань и дальше сходил с ума. Тем более сейчас, когда в государстве было неспокойно, и то и дело вспыхивали восстания. Она боялась, что совершила ошибку, когда последовала за этим господином. Если сейчас положение Мо Жаня пошатнется, или он бросит ее, утратившей былую свежесть женщине будет сложно найти новое дерево, чтобы подняться к Небесам. Поэтому она была совершенно честна в желании помочь Мо Жаню взять себя в руки и избавиться от этого помешательства.

Поразмыслив и взвесив все плюсы и минусы, Сун Цютун набралась смелости и сказала:

— После того, как образцовый наставник Чу покинул нас, никто больше не достоин того, чтобы занять Павильон Алого Лотоса.

— Неплохо. Продолжай, — ответил Мо Жань.

— Я подумала, раз уж посещения этого павильона так расстраивают ваше величество, не лучше ли…

— Не лучше ли, что? — Мо Жань прищурился.

— Лучше запечатать Павильон Алого Лотоса. У этого места может быть только один хозяин. Это было бы хорошим завершением этой истории.

Автору есть что сказать:

О причинах смерти императрицы Сун.

Дипломная работа барышни Сун могла бы называться: «Рассуждения о том, как непонимание сути[4] дела может стать причиной ужасной смерти».

[4] 透过现象看本质 — по внешним признакам понимать суть дела (явления).