Онлайн чтение книги Сказка о сахарном яблоке The Silver Sugar Master and The Black Fairy
12 - 2

Царит тишина.

Сложив руки, Энн смотрит в окно. Снег скапливается на внешней раме окна. Небо затянуто серыми снежными облаками, а солнечный свет не достигает земли.

«Через три дня наступит День Вознесения Души.»

На оконном стекле много грязи. Видимость не очень хорошая, но для освещения вполне достаточно.

Энн, всю жизнь путешествующая по сельской местности, сначала удивилась, обнаружив стеклянное окно в номере дешевой гостиницы, которую содержит простолюдин. Как и ожидалось от Льюистона, королевской столицы. Здесь высокий уровень культуры, а также сюда привозят первоклассные товары.

Постоялый двор «Флюгер», расположенный недалеко от западного рынка, представляет собой дешевую, чистую и безопасную гостиницу. На первом этаже находится столовая. Обычно в обеденное время и с заката до полуночи здесь довольно многолюдно.

Но сегодня здесь необычно тихо, потому что с самого утра идет снег. Этот снег также замедляет поток клиентов.

Энн переводит взгляд на сахарную конфету, лежащие на столе перед ней.

Это букет пухлых, круглых, бледно-розовых роз. Энн кропотливо делала его две недели и только что закончила.

— Мама… — неосознанно бормочет она.

В комнате холодно. На ней шерстяное пальто поверх зимнего платья с высоким воротником и шерстяной подъюбник поверх панталон. Она одета в толстую, шерстяную одежду, а в углу комнаты стоит небольшая дровяная печка. Но несмотря на это, у нее замерзают даже пальцы ног.

Двух спутников Энн, фей, в комнате не было.

Один из фей, Шалль Фен Шалль, пошел прогуляться под снегом. По его словам, в снежные дни здесь меньше людей и тише, что делает это время идеальным для прогулок.

Другой фей, Мифрил Лид Под пьет свой любимый теплый глинтвейн в столовой на первом этаже.

Когда она стоит одна в комнате, в ее тело вместе с холодом закрадывается чувство одиночества.

— Еху~. Энн~.

Дверь в комнату открывается, и она слышит веселый голос Мифрила.

Оглянувшись на дверной проем, она видит Шалля с недовольным выражением лица. Белая кожа, темные глаза и черные волосы. Обсидиановый фей обладает острой аурой и элегантен, как домашний фей высокого класса.

Выразительный и элегантный черный пиджак и брюки достаточно тонкие, чтобы заставить человека вздрогнуть, просто взглянув на них. Однако феи не чувствуют холода, так что это не кажется проблемой.

Мифрил висит в правой руке Шалля. Голубоглазого фея капли озерной воды держат за пояс на талии и обращаются как с багажом. Однако, хотя обычно в такие моменты он и жалуется больше остальных, сейчас он улыбается и машет рукой. Его щеки красные.

— Мифрил Рид Под, что случилось?

— Со мной все в порядке! Что с тобой, Энн? Тебя трясет.

— Это ты трясешься, — говорит Шалль, входя в комнату и закрывая за собой дверь. Затем он грубо бросает Мифрила на стол.

Он перекатывается на столе и, остановившись, с отвращением смотрит на него.

— Ты. Ты что, бросил меня?

— Я бросил, и что с того?

Мифрил неуверенно встает, глядя на Шалля, который холодно смотрит вниз, скрестив руки.

— Что с тобой не так? Я... слушай внимательно. Я... Что я? А, ну, неважно. У тебя всегда было красивое лицо. Только лицо. Но это просто лицо! Поэтому радуйся этому. Я делаю тебе комплимент~.

— Я тебя должен поблагодарить? Или лучше ущипнуть?

Шалль, похоже, недоволен этой ситуацией, и тогда Энн спрашивает:

— Шалль, Мифрил Рид Под пьян?

— Я не пьян! — восклицает Мифрил в своей обычной пьяной манере.

— На что это похоже, кроме как на пьянку? Какая-то идиотка дала этому недоумку деньги, и он пошел в бар внизу. Когда я вернулся с прогулки, хозяйка гостиницы толкнула меня, чтобы я отнес его обратно в свою комнату.

Энн теряет дар речи.

«Идиотка» — это определенно она.

Около двух недель назад в приморском городке Филакс Энн приготовила сахарную скульптуру, которую хотел герцог Филакса, и получила за это тысячу крессов. Благодаря этому она теперь может оставаться во «Флюгере». Они проведут зиму в этой гостинице до момента, когда смогут разбить лагерь на природе.

Тысяча крессов — это большие деньги. Даже если будут снимать комнату в гостинице всю зиму, у них все равно останется достаточно денег.

Мифрил любит подогретый глинтвейн — классический зимний напиток. Поэтому когда фей попросил его, Энн не смогла отказать ему, дала немного денег и сказала, что он может пойти в столовую.

Энн угрюмо опускает глаза.

— Прости, я не подумала…

— Не обижай Энн!

Мифрил сердито поводит плечами и подходит к Шаллю.

— Мифрил Рид Под не отступит, если ты продолжишь запугивать Энн. Аааа!

— Мифрил Рид Под!!! — кричит Энн.

Мифрил медленно ходил по столу, не замечая, что он сломан, а потом упал.

Когда Мифрил рухнул на пол, Энн подбежала к нему, присела и поспешно подхватила на руки.

— Шалль! Что мне делать? Он без сознания!

Она поднимается с бледным лицом и протягивает Мифрила на обеих ладонях перед носом Шалля. Тот раздраженно хмурится.

— Он храпит.

— А?

Энн подносит Мифрила к своему лицу и внимательно смотрит на него. Его рот приоткрыт, а сам он пускает слюни и удовлетворенно храпит.

Обессилев, Энн слабо смеется.

— А... аха-ха-ха, хорошо…

Расслабившись, она кладет Мифрила на кровать и накрывает одеялом.

— Прости, Шалль. я не хотела тебя беспокоить.

— Я привык.

— Понятно... извини.

Прошло почти три месяца с тех пор, как она познакомилась с Шаллем. Энн постоянно досаждает ему.

Подойдя к столу, Шалль замечает стоящий на нем сахарный леденец.

Энн слабо улыбается, возвращаясь к столу.

— Феи ведь тоже пьянеют, когда пьют. Я и забыла.

— Удивительно, что Пугалу удается оставаться живой и здоровой.

У нее нет слов для ответа.

— Ну. Это обычное дело, когда люди напиваются. Шалль, ты ведь тоже пьянеешь от алкоголя, да?

— Я никогда не был так непристойно пьян, — отвечает он категорически.

«Это верно. Но что будет, если Шалль напьется?»

Энн даже не может себе этого представить. Вероятно, если он выпьет столько же, сколько Мифрил, его лицо не изменится. Возможно, он не опьянеет, даже если выпьет много.

— Закончила? — внезапно спрашивает Шалль.

На мгновение Энн не понимает, о чем он говорит. Но он смотрит на леденец, который Энн только что сделала.

— Ага.

Леденец на столе — это сахарная скульптура на День Вознесения. День Вознесения Души — это день, когда души умерших в этом году отправляются на небеса.

Ночь Вознесения Души. Те, кто в этот год потерял близкого человека, приносят леденцы и украшают ими церковь. Помолившись, они зажигают на алтаре принесенные с собой свечи. Свечи горят всю ночь и гаснут утром. С приближением праздника по всему городу продаются великолепные декоративные свечи ко Дню Вознесения. Это также зимняя традиция, и в Льюистоне накануне Вознесения даже устраивается свечной рынок на западной площади.

В течение трех дней сахарные кондитерские изделия выставляются вокруг собора, после чего их убирают отцы церкви.

После Дня Вознесения души умерших в этот год отправляются в Рай и больше никогда не возвращаются на землю. В этом году в День Вознесения Эмма, которая заботилась и ухаживала за Энн в течение 15 лет, навечно отправится на Небеса.

Энн испытывает чувство беспомощности при этой мысли. Ей кажется, что если у людей есть душа, то душа Эммы все еще находится рядом с ней. Но после Дня Вознесения Эмма действительно исчезнет из жизни Энн.

Перед ней стоит леденец в виде букета светло-розовых роз.

Эмма была серебряным сахарным мастером. Она любила цветочные мотивы и часто их делала. Особенно тщательно она следила за тем, как делаются розы.

Даже когда Энн пыталась сделать розы, она всегда смеялась и говорила: «Цветы недостаточно круглые. Они не милые. У мамы розы определенно красивее, правда?»

Энн всегда расстраивалась из-за этого, поэтому она тайно практиковалась в изготовлении роз. Но несмотря на это, проницательная Эмма всегда находила ее и с усмешкой говорила: «О, это не очень мило.»

— Эти розы милые?

Когда Энн спросила, Шалль посмотрел на леденец и коротко ответил.

— Ага.

— Правда милые? Тебе не кажется, что люди будут смеяться надо мной?

Энн тоже села на стул, оперлась локтями на стол, подперла ладонями подбородок и уставилась на леденец.

— Кто будет смеяться над тобой?

— Мама.

Ответив, она вдруг почувствовала глубокую печаль в груди.

С ней Шалль и Мифрил. Она совсем не одинока. Но это не значит, что Энн не нужна Эмма. Тот факт, что рядом с ней кто-то есть, не означает, что этот человек ей больше не нужен. Эмма есть Эмма. Ее отсутствие безнадежно печально.

«Эти розы милые?»

Вот о чем она хотела бы спросить Эмму.

~*~*~*~*~

— Ша…Шалль Фен Шалль…П-помоги мне.

— Я не знаю, как избавиться от похмелья.

Утро следующего дня.

Мифрил проснулся со стоном. Он вцепился в рукав Шалля, приподнявшись в постели, и жалобно стонет.

Энн ушла на западный рынок. Уходя, она сказала, что купит что-нибудь вкусненькое, потому что Мифрил наверняка будет страдать от похмелья.

— Ты заслужил. Страдай.

Шалль не собирается опекать Мифрила, как это делает Энн.

— Ты… бесчувственный. Меня вырвет на твою одежду.

— Я схвачу тебя за шкирку и разверну.

Шалль выхватил край своего пиджака из рук Мифрила, встал и открыл окно.

Сегодня солнечно. Солнечный свет отражается от выпавшего снега, заставляя его сверкать, словно разбросанные осколки стекла.

Через открытое окно в комнату проникает сухой, холодный зимний воздух. Шалль садится на подоконник, задирая одну ногу.

Мифрил, кажется, чувствует себя лучше от чистого воздуха. Через некоторое время он сползает с кровати и забирается на подоконник. Мифрил садится, уклоняясь от ног Шалля, которые мешают ему.

— Эй, Шалль Фен Шалль, я пил с полудня вчерашнего дня, поэтому не знаю ничего. Как Энн себя чувствовала вчера вечером?

— Что ты имеешь в виду?

— Энн становилась все подавленнее с тех пор, как начала делать сахарную скульптуру ко Дню Вознесения. Она вчера говорила, что закончит ее к вечеру. Я спустился в столовую на первом этаже, чтобы не мешать.

— Не похоже, что ты пил из-за этого.

— Тьфу, говори тише! Сначала я действительно не хотел беспокоить Энн, поэтому спустился вниз выпил бокал теплого вина! Но один бокал превратился в два, а два - в три? Нет, это неважно! В общем, Энн. Как она?

С тех пор как она начала делать сахарные кондитерские изделия для своей покойной матери, Энн, конечно, нездоровилось. Шалль тоже заметил это. Но этого и следовало ожидать.

Изготовление леденцов для ее матери вызывает воспоминания, хочет она того или нет.

Чем меньше времени прошло, тем тяжелее ощущать боль от воспоминаний. Даже воспоминания столетней давности до сих пор ранят сердце Шалля.

Энн говорила, что с момента смерти ее матери прошло всего чуть больше четырех месяцев. Боль в ее сердце, должно быть, все еще сильна.

— Она доделала леденец. Все нормально.

Лицо Мифрила становится обеспокоенным от этих слов.

— Нормально... Ха. Ну, я не думаю, что она будет веселой. Но я хочу, чтобы Энн улыбалась.

Однако Мифрил тут же поднимает глаза, сжимая кулак.

— Хорошо, я так и знал. Это единственный выход.

Шалль поднимает брови, задаваясь вопросом, не пытается ли Мифрил снова сделать что-то хлопотное. Но тот не обращает внимание на выражение лица обсидианового фея и радостно смотрит на него.

— Вчера в столовой я услышал хорошие слухи. Я сделаю все возможное ради Энн!

— Не надо. Большая часть того, что ты делаешь, раздражает.

— Что?!

Мифрил встает, сердито поводя плечами, в тот самый момент, когда дверь в комнату открывается, звучит голос:

— Я вернулась.

Энн входит в комнату с раскрасневшимися от холодного ветра щеками. Она слегка вздрагивает, когда видит их двоих у окна.

— Никто из вас не замерз… Ясно. Вам двоим правда не холодно?

Девушка ставит на стол плетеную корзину, которую держит в руках, и достает оттуда банку с сухофруктами и бутылку молока.

— Я купила сухофрукты, давайте сварим их с козьим молоком и съедим. Хозяйка обещала одолжить мне кухню.

— Эй, Энн.

По зову Мифрила Энн поворачивается к нему.

— Что?

— Вчера я услышал что-то интересное на первом этаже. Ты знаешь, что прямо сейчас на южной площади проходит ярмарка?

— Ах, да. Я слышала от хозяйки. Она рассказывала мне про конные труппы и метателей ножей. В общем, много развлечений с севера.

— Я слышал, что среди них есть люди, которые занимаются странными гаданиями. Они зарабатывают на феях, которые вызывают умерших людей и позволяют им с ними разговаривать.

— А?

Энн озадачена.

«Так и знал, что это что-то бесполезное.»

Шаллю захотелось дать Мифрилу подзатыльник.

Конечно, человек хочет встретиться и поговорить с умершим. Чем важнее человек, которого он потерял, тем серьезнее становится это желание. Но с другой стороны, это опасно.

Даже если человек мертв, он все еще может быть рядом.

Мысль об этом может на какое-то время подарить утешение. Однако в жизни, когда действительно ощущается отсутствие этого человека, одиночество становится еще более мучительным.

Невозможно услышать его голос, нельзя с ним поговорить, даже не получится его увидеть.

Душа живого существа не настолько сильна, чтобы всегда ощущать счастье. Иногда может стать еще больнее.

— Говорят, что с умершим можно разговаривать только до Вознесения в год его смерти. После этого все они попадают на Небеса, и поговорить с ними больше нельзя. До дня вознесения осталось всего два дня, верно? Энн, если ты хочешь поговорить со своей мамой, то мы можем сходить завтра на этот рынок.

— Я смогу поговорить с мамой? — спрашивает Энн с выражением беспокойства и растерянности на лице.

— Да, ты сможешь.

Шалль глубоко вздыхает и смотрит в окно.

— Шалль, что ты думаешь об этом?

Хотя не ясно, что думает Шалль, она чувствует смутный страх от разговора с мертвыми. Она хочет подтвердить это у него.

— Это шарлатанство.

Он заверил, что независимо от того, настоящее оно или фальшивое, ей не следует туда идти.

— Это не шарлатаны! Старик, которого я встретил вчера в таверне, был тронут до слез!

— Заткнись, Мифрил Рид Под, — пригрозил он низким голосом.

Мифрил, возможно, чувствуя серьезность Шалля, выглядит испуганным и закрывает рот, но затем он тихо бормочет:

— Почему нет? Разве это не здорово — услышать того, кого не можешь увидеть? Разве это не может поднять настроение?...

Шалль тоже не отрицает эту идею. Однако он не знает, чем обернутся чувства Энн. Он не хочет, чтобы ее сердце еще больше тревожилось.

— Спасибо, Мифрил Рид Под. Я подумаю об этом.

Энн отвечает с улыбкой, играя руками с только что купленными сухофруктами.

~*~*~*~*~

«Я смогу поговорить с мамой.»

Энн очень радует эта возможность, но и очень пугает.

Если бы она смогла поговорить с Эммой, она бы заплакала от счастья. Но когда придет время прощаться, она может снова испытать боль потери Эммы. Она может плакать и умолять ее не уходить, но будет бессильна что-либо сделать.

На плите перед ней стоит небольшая кастрюля, в которой кипит козье молоко.

Она готовит на кухне на первом этаже гостиницы «Флюгер». Сейчас между полуднем и вечером посетителей не так много. В это свободное время Энн попросила воспользоваться кухней, чтобы приготовить легкий обед для Мифрила.

«Я скучаю по маме.»

Когда все начинает кипеть, она нарезает крупными кусочками сухофрукты и добавляет их в козье молоко, помешивая деревянным половником.

— Пахнет удивительно вкусно.

Вдруг сзади раздается голос, от которого Энн испуганно подпрыгивает на месте. За ее спиной стоит Шалль.

— Я испугалась! Почему ты всегда подкрадываешься?

— Просто ты всегда рассеянная. Я нормально подхожу.

— Очень жаль, что я всегда рассеянная. И разве ты не сказал сейчас что-то грубое? Что это кажется удивительным и вкусным.

— Я не знаю ничего, кроме вкуса серебряного сахара. Но если еда приятно пахнет, мне хочется ее съесть. Большинство блюд пахнет не очень хорошо. Но эта каша пахнет приятно.

— Я не знаю твои предпочтения, но это должно быть вкусно! Наверно…

Шалль усмехается ее слабом спору. Энн бормочет, помешивая небольшую кастрюлю:

— Даже моя мама говорила, что это очень вкусно. Ну… иногда.

Энн перестала помешивать кашу в маленькой кастрюльке. Она смотрит на кусочки фруктов, которые танцуют в кипящем козьем молоке, и спрашивает:

— А это правда, что с мертвецами можно разговаривать?

— Я же тебе говорил. Это неправда.

— Да. Но может быть. Если я правда смогу поговорить, и завтра последний шанс, хотеть пойти туда глупо? Если это обман, то ничего страшного. Тогда я смогу просто посмеяться над этим и сказать, что я на это купилась.

Как только Энн спросила, ее глаза постепенно становятся горячими. Вопрос, который она невольно задала, помог ей понять свои чувства.

«Я знаю, что будет еще больнее. В конце концов, я не хочу видеть маму.»

Энн становится стыдно за свою сентиментальность, и она думает, что плакать неправильно. Но она не знает, как охладить жар в своих глазах. Если она закроет лицо или потрет глаза, будет видно, что она плачет.

Она не может моргнуть и не может пошевелиться, потому что чувствует, что вот-вот разрыдается. Она думает, Шалль все равно будет безжалостно над ней смеяться.

Услышав слова Энн, Шалль глубоко вздыхает.

Некоторое время был слышен только звук кипящего молока.

— Ты хочешь пойти? — спрашивает Шалль на удивление тихим, даже успокаивающим, спокойным голосом.

Энн смущенно кивает.

Рука Шалля нежно касается щеки Энн сзади. Она чувствует его теплое дыхание на макушке.

— Если хочешь, иди. Что бы ты ни чувствовала, это твоя ответственность. Но это ничего не изменит.

Он не оттолкнул ее. Она поняла это по его нежному тону.

Энн сама должна взять на себя ответственность за свои мысли и чувства. Но рядом с ней всегда будут Шалль и Мифрил. Она чувствует, что он сказал именно это.

Энн снова кивает.

«Я хочу спросить у мамы. Мои розы милые?»

С юга на север к главным воротам королевского замка тянется широкая улица под названием Триумфальная. Если концом Триумфальной улицы являются главные ворота королевского замка, то ее началом является стена, окружающая город Льюистон. На полпути между стеной и главными воротами королевского замка Триумфальная улица выпирает в форме круга, словно шишка на стволе дерева. Эта выпуклость называется Южной площадью. Вокруг площади также есть рынок, но он не такой большой, как рынок на западе. На южной площади проходят уличные представления и стоят зрелищные хижины. Продавцы вина и закусок устанавливают лотки, чтобы угодить толпе, создавая атмосферу праздника и веселья. Атмосфера отличается от западного рынка, который напрямую связан с повседневной жизнью, и от грязных улиц, которые его окружают.

— Что это? Там огромная очередь.

В самом конце южной площади стоит небольшая палатка с остроконечной крышей, в которой могли поместиться четыре или пять человек. В дверях сидит старуха с выдвинутым стулом. Она берет деньги у входящих гостей и впускает их по одному.

Это больше похоже на палатку гадалки, чем на лавку развлечений. Но очередь в маленькую палатку была длиннее, чем в любом другом выставочном доме.

Еще не наступил полдень, когда на площади больше всего людей. И все же, очередь выстроилась огромная. Это очень популярное место.

— Если здесь так много людей, значит, это правда, Энн.

Мифрил пребывает в хорошем настроении, когда они становятся в конец очереди, и взволнованно оглядывает толпу, сидя на плече Энн.

Тогда Шалль, пришедший с ними, холодно говорит:

— Эти люди просто зарабатывают деньги благодаря таким идиотам, как ты.

— Идиотам?! Что с тобой не так?! Неужели ты не хочешь верить? Чего тебе не хватает, так это милости и честности!

— Если милость и честность делают тебя глупым, то здорово, что у меня их нет.

— Это некрасиво!

Энн так взволнована, что ей нет дела до фей, которые начали ссориться.

«Неужели я могу поговорить с мамой?»

Шаг за шагом, по мере продвижения очереди, ее чувства становятся все более тревожными.

«Или это ложь?»

Она уже довольно долго стоит на морозе, поэтому у нее замерзли ноги. Но у нее нет желания покидать очередь.

«Что со мной будет, если я смогу поговорить с мамой?»

Энн неосознанно схватилась за край пиджака Шалля, стоя рядом с ним. Он взглянул на нее, но он ничего не сказал.

Когда Энн наконец подошла к палатке, было уже за полдень.

Увидев Энн и остальных, старуха указывает на деревянную табличку, которую держит в руках. На ней углем написано следующее: «Один билет на одного человека. 80 лоз.»

— Вызывается только один мертвец на человека. Цена за одного человека — восемьдесят лоз.

— Эти двое — мои сопровождающие. Я одна, поэтому 80 лоз. Хорошо?

Это примерно цена ночлега в гостинице среднего класса. Это дорого, но она не сомневается. Она бросает деньги в ладонь старухи, и та кричит в палатку.

— Войдут трое, но вызовут только одного.

— Да, — отвечает холодный голос.

— Заходите.

Старуха лениво вздернула подбородок.

Энн раздвигает ткань, висящую у входа в палатку, и входит внутрь вместе с Шаллем и Мифрилом.

Внутри палатки стоит небольшая печь, наполненная углем, поэтому тут тепло. В потолке имеются отверстия для свежего воздуха. Кажется, они очень внимательно все продумали.

В центре палатки стоит потертый письменный стол.По другую сторону от него сидит худенькая женщина-фея. Ее светло-розовые пушистые волосы танцуют вокруг лица. Через стол, лицом к ней, стоит единственный стул.

Фея смотрит на Шалля и расширяет глаза.

— Ну, ты красавец. Но ты не знаком с человеком, которого хочешь позвать.

— Это я, — сказала Энн, и фея улыбнулась.

— Присаживайтесь, пожалуйста. Кого бы вы хотели позвать?

Энн растерялась.

Уже сидя в кресле, они понимает, что это глупо просить сидящую перед ней тихую женщину-фею вызывать мертвых. Как сказал Шалль, трудно поверить, что мертвые могут просто так появиться в таком месте.

Внезапно приходит ощущение реальности.

— Ах, знаете... Ну… Она моя мать. Эмма Хэлфорд.

Но поскольку Энн зашла так далеко и заплатила деньги, у нее уже не было выбора. В любом случае, она хочет попробовать.

— Эмма Хэлфорд, — бормочет фея, закрывая глаза.

Фея что-то бормочет и медленно закрывает глаза. Внезапно она падает на стол.

— А, что?

Энн бросается, думая, что ей вдруг стало плохо, и фея резко вздрагивает.

— Я так рада, что ты пришла.

— Д-да?

Фея неожиданно наклоняется вперед из-за стола и крепко сжимает обеими руками ладони Энн.

— Твоя мама так волновалась за тебя, что не могла спать по ночам. Я рада тебя видеть.

На глаза феи наворачиваются слезы.

«Это ты, мама?»

Энн кажется, что ее тон отличается от голоса Эммы, и у нее возникает много вопросов о том, спят ли мертвые люди по ночам. Но она все равно спрашивает:

— Мама?

— Правильно, ооо…

Фея разрыдалась, и глаза Энн начали наполняться слезами.

— Как ты? У тебя все хорошо?

— Да. Не волнуйся. Теперь у меня есть деньги, и у меня нет никаких проблем в жизни. У меня есть друзья, и я не чувствую себя одиноко.

Сказав это, Энн вдруг поняла, что ей так повезло, что Эмме не нужно о ней беспокоиться.

— Да, да. Я знаю. Мертвые люди все видят. Ты счастливица.

Энн не может избавиться от легкого дискомфорта от тона феи, но все равно решается спросить.

— Мама, ты всегда смеялась над сладостями, которые я делала, помнишь?

— Конечно.

— Я сделала их вчера. Ты знаешь?

— Знаю.

— Мама, что ты думаешь о них?

— Очень здорово. Хорошо получилось. Выглядит очень вкусно.

— А?

Эмма никогда не говорила, что леденцы выглядят вкусно. Для фей форма леденца улучшает его вкус, но для людей леденец по вкусу напоминает не что иное, как серебряный сахар.

Реакция Энн заставляет фею на мгновенье напрячься, но затем она быстро добавляет в свою защиту:

— А, конечно. Я знаю, что тебе не нравится вкус, да. Но я думаю, что это вкусно. Да.

Слёзы Энн быстро утихли.

«Это ведь...»

Энн откидывается на стуле, переводит дыхание и спрашивает:

— Мама, ты думаешь, он действительно вкусный? Торт, который я испекла.

— Ах, да. Это фантастика! Ты кулинарный гений! В этом нет сомнений. Возможно, в будущем ты станешь первоклассным поваром.

— Ха-ха-ха…поваром…

При сухом смехе Энн лицо феи становится немного напряженным, и она натянуто смеется.

— Кстати. Почему бы тебе просто не назвать свою дочь по имени? — говорит Шалль, который с холодным выражением лица наблюдает за разговором между ними. Лицо феи становится испуганным.

— Ха… По имени?

Ее лицо выглядит настолько забавным, что Энн не смогла сдержать смех.

— Она будет рада, если ты назовешь ее по имени.

— А... Это... Правильно! В мире мертвых есть правило, что нельзя называть людей по имени, — говорит фея, отпуская руки Энн.

— Удобное правило.

Наверное, потому что это так глупо, Шалль неожиданно начинает рассмеяться. Энн тоже хихикает.

Мифрил на ее плече наконец бормочет:

— Может быть...

Они в пришли в такое место и заплатили много денег. Было совершенно нелепо смотреть на эту пародию. Но Энн не злилась и не испытывала отвращения к себе.

«О чем я только думала?»

На сердце становится легче, как будто с него свалилась вся тяжесть.

Почему Энн захотелось спросить Эмму, что она думает о леденцах, которые она приготовила? Даже если она посмеется или похвалит ее, ничего не произойдет. Даже в разговоре с феей она сказала: «У меня есть друзья, и я не чувствую себя одиноко.» Гораздо приятнее, когда друзья хвалят и поздравляют тебя.

Энн будет скучать по Эмме, но она должна это пережить.

Сейчас она достаточно счастлива, чтобы преодолеть это..

«Мамы больше нет.»

Эта мысль поселилась у нее в голове без всякого сопротивления.

— Правило есть правило! — открыто и безоговорочно заявляет фея, выгибая грудь вперед.

— Правильно. Спасибо. Достаточно.

Когда Энн встает с места, фея озадаченно смотрит на нее.

— О, это все? Я думала, ты еще немного побудешь здесь.

— Да, все хорошо. О, вы больше не мама? Мама, ты ушла?

На вопрос фея растерялась и прикрыла рот рукой. Энн горько улыбнулась и помахала фее.

— Спасибо. Это было по-своему полезно.

Голова Мифрила склонилась на плечо Энн, когда она повернулась спиной к фее.

— Это подделка...

— Но я очень рада, что пришла. Спасибо.

Улыбаясь, Энн нырнула под ткань дверного проема палатки.

— Почему?

— Я чувствую себя посвежевшей. Спасибо тебе, Мифрил Рид Под.

Выйдя и палатки, Энн оглядывается на дверной проект.

— А?

Она ждала, что Шалль выйдет следом, но он этого не сделал.

— Шаль?

Когда она положила руку на ткань у входа в палатку, думая позвать его, старуха, сидевшая рядом, ударила ее по руке.

Выйдя из палатки, ты не сможешь войти обратно

— Но мой спутник все еще внутри.

— Он скоро выйдет. Он не исчезнет, как дым из этой маленькой палатки.

— Но…

— Ты шумная маленькая девочка. Он скоро выйдет. Иногда такое случается, не волнуйся.

Старуха угрюмо закрыла рот.

Гости ждут своей очереди.

— Еще нет?

Старушка фыркает и пренебрежительно отвечает:

— Если тебе это не нравится, иди домой.

Энн на мгновение замерла в недоумении. Если это Шалль, то с ним ничего не произойдет. Изнутри послышались негромкие голоса, но она не могла разобрать, о чем они говорят.

~*~*~*~*~

Фея внезапно хватает Шалля за руку, когда он уже собирался пойти за Энн. Он бросает на нее взгляд, но фея лишь улыбается ему.

— Ты прекрасный фей. Раз у нас есть возможность, давай немного поговорим, — говорит она тихим голосом.

Причина, по которой Шалль не последовал за Энн сразу после того, как она стряхнула ее руку и ушла, заключалась в том, что выражение лица и голос феи резко изменились по сравнению с предыдущим.

«Что это?»

От феи не исходит ощущения странной искусственности. И все же создается впечатление, что внешний вид и содержание не совсем совпадают.

Это кажется странно, и Шалль останавливается как вкопанный. Когда он переводит взгляд на фею, она улыбается.

— Приятно познакомиться, дитя, — неожиданно говорит фея.

Шалль хмурит брови и смотрит на фею перед собой.

— Кто ты?

— Та девушка, которая только что ушла. Позаботься о ней. Она милашка.

— Я спросил, кто ты?

Фея пожимает плечами.

— Как видишь, фея.

— Как тебя зовут теперь, когда ты внутри этой феи?

— Разве это важно?

Фея не стала отрицать вопрос Шалля.

«Не может быть.»

От удивления Шалль даже не может ей ответить. Фея смотрит на него с озорным выражением лица.

— Красиво, правда? Да, очень красиво. Мне хочется сделать такие же. Твои крылья, твои глаза, все эти вещи... Может быть, она еще не может этого сделать, но... но...

Фея подмигивает ему.

— Ее розы милые.

Как только она это сказала, выражение лица феи внезапно становится пустым. Лицо феи побледнеет, и она падает на колени. Она чуть не упала на землю, но Шалль успевает удержать ее. Фея совсем потеряла сознание и закрыла глаза.

«То есть… »

Некоторое время Шалль держит фею без сознания. Но нет никаких признаков того, что он готова проснуться. Ему ничего не остается, как посадить ее на стул и покинуть палатку.

— Шалль!

Не успевая выйти из палатки, к нему подбегает Энн с обеспокоенным выражением лица.

— Что случилось? Я волновалась, потому что ты не вышел сразу. Что-то не так?

Старуха, сидевшая в дверях палатки, смотрит на Шалля. Она выглядит так, словно собирается что-то сказать, но быстро отводит взгляд.

Поколебавшись некоторое время, Шалль отвечает ей.

— Ничего.

— Но почему ты сразу не вышел?

— Она сказала мне молчать, потому что, если пойдут слухи, она не сможет зарабатывать. Вот и все.

— Понятно. Это, наверное, настораживает. Но я не стану говорить об этом, так что беспокоиться не о чем.

Кажется, Энн чувствует облегчение.

— Что ж, пойдемте домой. По дороге мне нужно купить декоративные свечи. Сегодня проходит свечной рынок, так что давайте зайдем. Там обязательно будет оживленно и весело! — говорит она с широкой улыбкой.

~*~*~*~*~

Ночь новолуния.

С безоблачного неба на город опускается холодный воздух, и в Льюистоне становится так морозно, что даже дышать холодно.

В сумерках из дверей домов повсюду выходят люди с искусно украшенными свечами и сахарными конфетами.

Даже в Льюистоне зимние ночи обычно пустынны, на улицах мало людей. Но сегодня на улицах оживленно, стоят киоски, где продают подогретое вино. Тускло освещенные улицы освещаются фонарями ларьков, словно приглашая людей войти.

Вокруг церкви Сейнт-Льюистон выложено множество сахарных конфет. На ровном утрамбованном снегу, который подготовили днем отцы церкви, можно увидеть цветы, фей, красивых женщин и лошадей. Маленькие домики, бабочек и котов. Рядами разложены сахарные конфеты со всевозможными мотивами.

Энн кладет сделанную ей скульптуру роз по правую сторону церкви. Оказавшись в церкви, она зажигает свечу и ставит ее в подсвечник. После молитвы она выходит наружу.

Мифрил и Шалль ждут на лестнице у входа. Мифрил, сидевший на плече Шалля, суетится. Как только он замечает лицо Энн, он сладко говорит:

— Эй, Энн. Посмотри на это, щдесь много прилавков. Приятно пахнет. Энн, тебе не холодно? Немного глинтвейна согреет тебя.

Энн смеется.

— Да, холодно. Я бы тоже не отказалась от вина. Мифрил Рид Под, купишь его? Для меня, Шалля и тебя.

Энн вынимает из кармана зимнего плаща деньги на три напитка и протягивает их Мифрилу. Улыбнувшись, он хватает монеты и спрыгивает с плеча Шалля.

— Эй, я иду! Пожалуйста, подождите меня под карнизом. Я скоро вернусь.

Смотря на подпрыгивающего от радости Мифрила, когда тот направляется к уличной лавке, Шалль изумленно произносит:

— Этот идиот собирается снова напиться?

— Просто сложно отказаться от любимой еды в праздничную ночь.

— Ты все еще такая наивная.

Однако больше Шалль ничего не сказал, и они вдвоем двинулись под карниз здания, в котором судя по всему, находится склад оптового торговца шерстью, чуть в стороне от церкви.

Подняв глаза, они видят резкий блеск звезд, разбросанных по всему небу.

— Красиво, — бормочет Энн.

Глядя на звездное небо сквозь белый пар своего дыхания, она говорит:

— Где находится Рай? Выше этих звезд? Интересно, есть ли вообще человеческая душа?

Она не ждет ответа. Она просто задается вопросом и хочет высказаться.

После минутного молчания Шалль уверенно отвечает:

— Есть.

Энн удивленно смотрит на него.

— Ты хочешь сказать, что Рай есть?

— Я не знаю, что такое Рай в человеческой вере. Я даже не знаю, существует ли такое место, как Рай, в которое верят феи.

— Что же тогда есть?

— Душа.

— Почему ты так думаешь?

— Я не знаю. Но я уверен, что есть.

Энн не знает, почему Шалль вдруг сказал, что душа существует. Однако произнесенные им слова кажутся правдой.

Если души действительно существуют, сегодня вечером душа Эммы должна навсегда покинуть эту землю. Однако Энн думает, что это нормально. Прощаться навсегда – это грустно и душераздирающе. Но, несмотря на это, Энн чувствует, что может слегка улыбнуться.

«Не волнуйся. Я в порядке, мама. У меня есть друзья.»

Она может сказать это и помахать рукой.

Глядя на звездное небо, Энн вспомнила, как в воскресной школе отец рассказывал ей о значении Дня Вознесения. Этот день предназначен для оплакивания душ умерших.

«Но есть и другой смысл.»

Молодой и добрый отец рассказывал детям так, словно передавал им какую-то тайную историю.

«День Вознесения предназначен для тех, кто остался позади. Он для тех, кто остался, чтобы они не были связаны печалью навсегда, чтобы они могли принять смерть своих близких и отпустить свою печаль. Подумайте об этом. Если любимый человек плакал бы вечно, разве не будет грустить и тот, кто умер? Поэтому, если вам приходится прощаться с любимым человеком, вам следует погоревать о нем, а затем отпраздновать День Вознесения.»

Наконец-то она смогла понять значение слов, которые не понимала в детстве. Энн тихо говорит:

— Похоже, мама будет долго смеяться надо мной, когда увидит мой леденец. Она, как обычно, скажет, что мои розы не милые.

Шалль неожиданно усмехнулся.

— Ну, не знаю.

— Конечно, да. Кажется, мама всегда с большим удовольствием оценивала то, что я делала.

Энн одета в теплую одежду, но сегодня вечером очень холодно. Дрожа, она обхватывает плечи обеими руками и топчется на месте.

— Холодно. Где же теплое вино?

— Ты собираешься глотать выпивку, как Мифрил Рид Под? — спрашивает он, смеясь.

— После того, как я увидела эту мерзость, я буду осторожна.

— Мудро.

В этот момент проносится сильный ветер, и Энн вся сжимается. Вдруг Шалль обхватывает Энн руками за талию и разворачивает ее так, что она оказывается прижатой к стене здания.

Не успев опомниться, Энн оказалась между стеной и Шаллем. Она понимает, что он защищает ее от ветра. Ветер, дующий сзади Шалля, слегка развевает его крыло, которое слегка касается рук и плеч Энн.

Ее щеки и уши моментально краснеют. Холодный ветер быстро стихает, а ее сердце бьется все быстрее и быстрее. Эффект даже лучше, чем от глинтвейна.

— Я купил это! — доносится издалека веселый голос Мифрила.

Мифрил направляется к ним с двумя чашками глинтвейна на деревянном подносе, который стоит на его голове.

— Вот, Энн, Шалль Фен Шалль.

Когда они развернулись, Мифрил предложил им взять чашки.

— Эй, а почему только два?

Когда Энн и Шалль наклонились, чтобы взять напитки, Мифрил улыбнулся.

«Может, он переживает из-за позавчерашнего безобразия и пытается сдержаться?»

На мгновение его становится жаль.

Однако Мифрил улыбается, протягивая правую руку Энн.

— Я боялся, что пролью три стакана одновременно, поэтому выпил свой! Вот почему мне здесь нечего выпить с вами, так что дай мне денег. Я куплю еще один, когда верну поднос.

Рядом с Энн, чьи глаза распахиваются от удивления, Шалль тяжело вздыхает. Энн смеется над Мифрилом, который совершенно не раскаивается, улыбается и протягивает руку.

Воздух кажется настолько ледяным, что сковывает все тело. Однако небо, полное звезд, так красиво, что просто захватывает дух.